Говарду пришло в голову, что за последние два часа они с Сильвией на удивление сблизились. Пятнадцать лет просто исчезли, как привидения дядюшки Роя. Но почему-то так же быстро все разладилось. И по большей части виноват был сам Говарда. Он задал себе вопрос, почему отчасти виновата и Сильвия, но не нашел ничего дельного, разве что чушь про реинкарнацию.
– Извини, что ерничал, – сказал он. Она кивнула.
– Кажется, ты слишком часто это говоришь.
– Что говорю?
– «Извини». Перестань извиняться. Просто сделай что-нибудь.
– Ладно. Как насчет вина?
Не сказав больше ни слова, она зашагала по улице. Говард пошел следом и нагнал ее на углу, где она свернула к кафе «Альбатрос». Бар наверху был почти пуст, лишь несколько человек играли в дартс и ели попкорн. Из скрытых колонок мягко журчал гериатрический, судя по звуку – нью-эйджевский джаз. Подчеркнуто спросив ее мнение, Говард заказал бутылку белого вина, и некоторое время они сидели молча.
– Мистер Джиммерс говорил, тебя вчера обокрали, – наконец произнесла она.
Говард кивнул, потом решился и рассказал ей про приключение на стоянке у музея, про мини-вэн клейщика и украденное пресс-папье. Новость ее как будто не удивила.
– Ты отцу говорил? Про пресс-папье?
– Нет. К слову не пришлось.
– Посмотрим, не удастся ли мне его вернуть, – сказала она. – Возможно, его уже продали или обменяли. Тут у нас довольно оживленный черный рынок. Все то и дело что-то выменивают, к тому же и контрабанды тут немало. Отец одно время этим промышлял. У него есть кое-какие знакомые, которые могли видеть твое пресс-папье. Тебе, возможно, стоит обойти антикварные лавки в городе или даже здесь, в Мендосино.
– Хорошая мысль, – сказал Говард. – Я бы с радостью его выкупил. – Он помялся, размышляя. Секунды тикали, а он все смотрел в свой бокал, но наконец решился, поставив все на вино и врожденную романтичность Сильвии: – Собственно, я вез его тебе в подарок.
Прошла минута, в бокале ничего не изменялось, оставалось только надеяться, что молчание подчеркнет смысл его слов. Когда он поднял глаза, то Сильвии за столом не увидел: держа в руке пустую миску, она стояла у автомата для попкорна.
– Не могу не есть попкорн, когда вижу его поблизости, – сказала она, вернувшись сполной миской.
– И я тоже.
Он сгреб горсть и начал грызть по одной, пытаясь сообразить, как вернуться к разговору о пресс-папье. Заметив, что количество золотой жидкости в бутылке быстро уменьшается, он долил в бокалы вина. Само по себе это было неплохо, вот только, если он полагается на вино, чтобы сгладить размолвку, одной бутылкой, возможно, не обойдется. Но если он закажет вторую, она может решить, что он что-то замышляет или в дополнение к остальным своим порокам еще и пьет, как сапожник.
– К тому же это пресс-папье с репликой обсерватории Маунт-Вашингтон. Не знаю, насколько старое, но уверен, что девятнадцатого века.
Она кивнула и сказала:
– Я бы, пожалуй, перекусила. Ты как?
– Конечно, – ответил он, подавив желание превратить ее вопрос в глупую шутку. – То есть я еще лосося не переварил. Может, что-нибудь легкое. Сама выбери.
– Сейчас вернусь.
Она встала и направилась изучать лежащее на стойке меню, потом обменялась парой фраз с барменом. До Говарда донесся ее смех, но говорила она слишком тихо, и слов было не разобрать. Они явно были хорошо знакомы. Делая вид, что наблюдает за игрой в дартс, он чувствовал себя чужаком. Теперь ему придется заговорить о пресс-папье в третий раз. Это было почти невозможно.
– Выпьешь что-нибудь? – спросила от стойки Сильвия.
– Пива, – отозвался он. – Любого местного. – Он снова сосредоточился на игре в дартс. Пожалуй, вино лучше оставить Сильвии.
Она вернулась и с улыбкой поставила на стол его пиво и стакан.
– Бармен мой давний друг, – сказала она. – Его зовут Жан-Поль. Он специалист по боевым искусствам и держит в Форт-Брэгге – как же у них это называется? – до-жо. Ему приходится подрабатывать тут четыре дня в неделю, чтобы выплачивать аренду. Боевые искусства для него духовный путь, образ жизни.
Говард решил промолчать. Он уже ненавидел Жан-Поля. Какое надуманное имя! Но разговор про Жан-Поля только навлечет на него неприятности. Скорее всего в прошлой жизни он был ниндзя во времена династии Минь. И вообще, разве до-жо – это не аквариумная рыба? Боевые искусства воняли на льду. Еще один феномен нью-эйдж, претендующий на экзотическую историю.
– Знаешь, – сказал он, – а я сегодня с Горнолаской столкнулся.
На этот раз промолчала она.
– Что он сейчас поделывает? Еще рисует? Или окончательно превратился в финансиста?
– Рисует маслом сложного вида микросхемы и механизмы, из которых выдраны детали. Выглядит как то… физиологично. Телесно, можно сказать, но картины какие-то пустые, холодные и неприятные. Очень неприятные. На мой взгляд, это просто мертвечина. Он увлекся кибернетикой…
– Вы с ним не…
– Не – что?
– Не встречаетесь?
– Видела его сегодня. Ты же мимо проезжал, помнишь? Он кивнул.
– Конечно. Я просто… – Говард оставил эту тему. Общительный бармен почему-то вызвал у него ревность, а ревность напомнила про Горноласку. Но он вовремя успел остановиться. Что толку копаться в этом дальше? – Так вот, пресс-папье… – начал он.
– Ах да, – прервала его Сильвия. – Ты беспокоишься, как бы его вернуть.
– Ну, нет. Не совсем. Понимаешь, я вспомнил, как у тебя когда-то было два. Помнишь, то французское – из Сент-Луиса, с бегающим чертенком внутри?
Она кивнула, но разговор прервало появление еды: двух тарелок, блюда с ломтиками жареного картофеля, корзинки с приправами и пары ложек. Сильвия рассматривала свой бокал, взгляд у нее стал отрешенный, наверное, снова вспомнила про аренду. Тема пресс-папье растворилась в воздухе.
Теоретически отчаянные ситуации требуют отчаянных мер. Взяв ложки, Говард вставил их себе в оба глаза наподобие моноклей, так что ручки стрекозиными крыльями выступали за виски, и вперился приблизительно в ее сторону, скривив лицо так, чтобы ложки не выпали. Он мысленно поклялся: что бы ни случилось, он не выпустит ложек, пока она не сделает что-нибудь, ударит его, уйдет, попросит ложку, чтобы есть, – что угодно.
Она оставила его так сидеть довольно долго, пока он не начал думать о других людях в баре и о том, каким дураком себя выставляет. Он уже пожалел, что за краями ложек ничего не видно. Что, если она ушла? Скажем, пошла к автомату попкорна или в туалет? Но наконец она все же рассмеялась, словно уже не смогла сдерживаться, и когда он попытался что-то сказать, сунула ему в рот ломтик картофеля.
– Не унывай, – сказал он, проглотив.
– Это ты не унывай. А еще лучше – помолчи. Стоит тебе открыть рот, обязательно какую-нибудь глупость ляпнешь.
– Не буду. Обещаю. То есть буду. Так вот, пресс-папье… – Больше чем когда-либо раньше ему хотелось, чтобы она знала, что он привез его в подарок.
Поджав губы, она кивнула.
– Попробую что-нибудь сделать. Вижу, оно тебя очень тревожит. Как я и говорила, если оно еще здесь, отец, возможно, его вернет. Тебе нужно только быть терпеливее. Тебя это действительно заело, правда? Наверное, поэтому ты так раздражен, то и дело язвишь.
Безнадежно. Теперь уже пресс-папье, даже сумей он его разыскать, ей не подаришь. Он слишком все раздул. Говард решил бросить эту безнадежную затею и просто стал пить пиво. Остаток вина он вылил в ее стакан.
– Я тебя заранее предупреждаю, – сказала она, – если я это выпью, домой нас повезешь ты.
– Идет. Я трезв как стеклышко. И вообще еще рано. Она посмотрела на часы.
– Только девять. – С минуту она задумчиво пила вино, потом сказала: – Знаешь, в какой-то момент мне показалось, что это пресс-папье ты привез мне в подарок.
У Говарда глаза полезли на лоб.
– Вот именно, – сказал он. – Именно это я и пытался тебе сказать.
Она рассмеялась.
– Все в порядке. Тебе сейчас не надо этого говорить. Я знаю, сколько эта вещь для тебя значит. Ты и ребенком был таким, помнишь?
– Наверное, да. – Он спросил себя, что у нее на уме, к чему она клонит. – Каким?
– Помнишь, у тебя был стеклянный шарик, тот, с красными и синими полосками? Твой любимый. Как ты его назвал? «Марсианская зима»? Помнишь? Иногда ты бывал таким нюней.
– Я… – Он пожал плечами. Он и вправду придумывал имена своим шарикам, но как, скажите на милость, она их запомнила?
– Ты был вне себя, когда он пропал. Помнишь? Неделю плакал.
– Я? Я никогда из-за него не плакал.
Тогда ему было лет семь. Он до сих пор ясно все помнил. Это была одна из тех катастроф, которые в воображении ребенка разрастаются до чудовищных размеров. Но он, уж конечно, из-за этого не плакал – во всяком случае, не на людях.
– Ты так и не догадался, что с ним случилось? Он покачал головой:
– Закатился под кушетку, наверное. Теперь покачала головой она.
– Не-а. Я его украла. Подарила его Джимми Хуперу. – Она довольно ухмыльнулась.
– Так я и знал!
– Лжец! Ничегошеньки ты не знал.
– И я никогда не рисовал птицелюдей в грязи, чтобы потом мой гипнотизер их истолковывал.
– И я тоже. Я наврала. Знала, что ты из себя выйдешь. И шарика твоего я, если честно, не крала.
– Я знал, что не крала, – сказал он. – И я правда привез это пресс-папье тебе в подарок.
– Ты такой милый, – отозвалась она, все еще ему не веря. – Знаешь, а давай поедем в музей.
– Сейчас? В темноте? – Внезапно он пожалел, что дал ей одной допить вино.
– У меня в машине есть фонарик. Не забывай, я неплохо эти места знаю. Я ведь почти выросла здесь.
– Может, лучше завтра? После обеда? Я обещал поехать с дядюшкой Роем в дом ужасов, но не на весь же день.
– Трусишь, – сказала она. – Совсем как когда шарик потерял. Ну-ка, скажи, как его звали? Я забыла. Хочу, чтобы ты хотя бы разок сам это сказал, просто ради старых времен.
Он застыл как изваяние, захлопнул рот и изобразил, как поворачивает ключик перед губами, надежно их запирая.
– Помнишь, как ты разложил шарики по полу и сказал, что это «ледяные астероиды», а потом пошел в ванную? Я тогда привела в дом Трикси и поиграла в «смертоносную комету». Наверное, тогда марсианский и потерялся, как, по-твоему? Провалился в щель между половицами.
– Нет. Забудь про шарик. Мы говорили о том, чтобы поехать в музей. Не могу поверить, что ты серьезно. – Говард , поймал себя на том, что очень на это надеется. Он вообразил себе, как они рука об руку стоят у залитого лунным светом ,| музея и ждут появления авто с привидениями. Как раз такое они вполне могли бы придумать в выпускном классе.
– Почему бы и нет? – усмехнулась она. – Чего ты боишься? Привидений?
– Была не была, – отозвался он. – Ничего я не боюсь! – Не в первый раз ему пришло в голову, что в своем свитере Сильвия выглядит потрясающе. Это позволило ему заново оценить чудовищно дорогую одежду в ее магазине. – Поехали, – сказал он. – Я поведу.
9
«Спасибо тебе, Господи, за лунный свет», – повторял про себя Говард, пока они петляли по шоссе к югу от реки Малой.
Дорога была пуста, если не считать света фар в полумиле за ними. Говард с радостью бы съехал на обочину и пропустил машину, чтобы его не слепили в зеркальце заднего вида дальние огни, но машина держала дистанцию – всегда один-два поворота сзади – и шла на одной с ними скорости.
Без лунного света тьма была бы кромешной. А так временами возникали серебристые полосы света, выхватывая тут и там кусок дороги или пляжа, расчерченный тенями деревьев и скал. От ветра и темноты Говард быстро протрезвел, но Сильвия сидела с закрытыми глазами, прислонившись к его плечу, и тихонько напевала. От вина она расслабилась и даже сумела забыть о неприятностях прошедшего дня. Говард пожалел, что расслабилась она от вина, а не от чего-то другого – его присутствия, если быть точным. Но ведь ему-то это не удалось.
На этом заросшем диком отрезке петляющего приокеанского шоссе – она как дома. А вот он на чужой территории, и оттого немного нервничает. Нет, одним этим его состояния не объяснишь: даже когда они были детьми, тяги к приключениям в ней было вдвое больше, а страха – вдвое меньше. Он следил за фарами позади. Да уж, прямо по пятам идут. Но и при лунном свете машины не разглядеть.
– Сбавь скорость. – Сильвия выпрямилась на сиденье. – Подъезжаем.
Он свернул с шоссе, миновал штакетник с коровьими черепами, проехал через поросшую сорняками стоянку и, остановившись у деревянной веранды, заглушил мотор, оставив ключи в замке зажигания. Окна строения были плотно забраны фанерными ставнями, и даже в темноте – а может, именно из-за нее – оно показалось давно заброшенным: наверное, поэтому Говард и отнесся к нему так скептически.
А Сильвия сразу вышла из машины, вытащив с заднего сиденья фонарик и парку. Говард потянулся за вельветовой курткой, пожалев, что не прихватил с собой чего-нибудь потеплее. Из-за шоссе дул в лицо океанский ветер, было слышно, как бьются – неестественно громко в тихой ночи – буруны о волноломы. Гравий скрипел под ногами, они подошли к задней стене здания, к которой вплотную подступал черный лес. Воздух был насыщен запахом эвкалиптовых листьев и морской соли.
Сильвия сдвинула горку голышей под коробком с электропробками, поднимая камни размером с грейпфрут осторожно, точно боялась жуков, и светя фонариком.
– Тут где-то есть ключ, – сказала она.
Вдалеке, у самого угла строения маячила в сумерках дверь.
Повинуясь порыву, он вышел на стоянку и стал ждать. Ничего. Никакой машины не видно. Против воли он подумал про мини-вэн клейщика на шоссе и «шеви» на стоянке Сэмми. Где машина, которая за ними следовала? Она должна была проехать, пока они доставали куртки, но не проехала. Просто исчезла.
Есть, конечно, съезды с шоссе, проселки, ведущие к уединенным домам над океаном или вверх, в холмы, приютившие культы и конопляные фермы. Вот так все просто. Машина свернула. Не более того. Никакое призрачное авто не выехало покататься вдоль побережья. К тому же «студебекер» Грэхема разбился на камнях. Даже привидениям не захочется ездить на груде исковерканного лома.
Подавив желание засвистеть, Говард поспешно зашел за дом, где Сильвия искала ключ. Ее там не было.
– Сил! – с внезапным испугом прошептал он.
Никакого ответа. Он безумным взором огляделся в поисках камня, палки, хоть чего-нибудь. Присев на корточки, подобрался к горке булыжников, в которой она рылась, схватил один, взвесил в руке. Потом выпрямился, постоял, прислушиваясь, и очень медленно двинулся к строению, все время держась спиной стене. Крепче сжал камень. Ничего… Ни звука.
И тут дверь распахнулась. На маленькое деревянное крыльцо вышла Сильвия, посветив фонариком прямо ему в лицо. Он вскрикнул – получился не то вопль, не то стон – и бросил камень на землю, словно хотел растереть в порошок ящерицу.
– Да что, скажи на милость, на тебя нашло? – спросила она самым обычным голосом, и слова ее прозвучали безумно громко. – Что ты собирался сделать этим камнем?
Он постоял, моргая. Сердце бешено колотилось о ребра.
– Я думал, ты пропала, – выдохнул он. – Думал, случилось что-то дурное. – Последние слова он прошептал, зная, что нет никакой причины бояться, и от того ему стало еще страшнее.
– Смотри-ка, истинный рыцарь? – рассмеялась она. – Так поспешил меня спасать. Кругом ни души. – Потом она умолкла, прислушиваясь, словно давая ночи предоставить собственное доказательство. Ничего, только тихий рокот волн по ту сторону дороги и вздохи ветра в листве.
От тишины Говарду вовсе не полегчало. В том-то и дело – правда? – что кругом ни одной живой души. Он почувствовал бы себя уютнее, если бы его окружал привычный шум предместья в Южной Калифорнии.
Подобрав камень, он бросил его назад в горку, успокоившись настолько, чтобы смутиться, что так его швырнул. Сильвия вернулась в темный музей, водила там фонариком по стенам. Говард вошел за ней, ожидая увидеть… Что? Привидения, быть может. Увидеть, как господа в цилиндрах из «студебекера» играют в шахматы.
Музей был пыльным и заброшенным. Выглядел он так, словно и в пору расцвета ничего особенного собой не представлял. Говард предполагал, что здесь окажется своего рода павильон ужасов – с таинственным подвалом, с множеством зальцев и переходов, – но тут было только одно большое помещение, а за ним как будто крохотный офис и туалеты.
Из-за темноты ничего не бросалось в глаза. В открытую дверь лился тусклый лунный свет, но через забранные ставнями окна не пробивалось ни лучика. Помещение освещал только тонкий луч от фонаря Сильвии. Она провела им по низким стендам из досок мамонтового дерева, похожим почему-то на садовые столики для пикников. Они были покрыты пылью, ничем больше.
– Он раньше продавал литературу по сверхъестественному, – сказала Сильвия. – Всякую литературу, кое-что было серьезное, кое-что – полный бред. Брошюры лежали на столах. Я следила за порядком, что было не сложно, поскольку почти не было посетителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– Извини, что ерничал, – сказал он. Она кивнула.
– Кажется, ты слишком часто это говоришь.
– Что говорю?
– «Извини». Перестань извиняться. Просто сделай что-нибудь.
– Ладно. Как насчет вина?
Не сказав больше ни слова, она зашагала по улице. Говард пошел следом и нагнал ее на углу, где она свернула к кафе «Альбатрос». Бар наверху был почти пуст, лишь несколько человек играли в дартс и ели попкорн. Из скрытых колонок мягко журчал гериатрический, судя по звуку – нью-эйджевский джаз. Подчеркнуто спросив ее мнение, Говард заказал бутылку белого вина, и некоторое время они сидели молча.
– Мистер Джиммерс говорил, тебя вчера обокрали, – наконец произнесла она.
Говард кивнул, потом решился и рассказал ей про приключение на стоянке у музея, про мини-вэн клейщика и украденное пресс-папье. Новость ее как будто не удивила.
– Ты отцу говорил? Про пресс-папье?
– Нет. К слову не пришлось.
– Посмотрим, не удастся ли мне его вернуть, – сказала она. – Возможно, его уже продали или обменяли. Тут у нас довольно оживленный черный рынок. Все то и дело что-то выменивают, к тому же и контрабанды тут немало. Отец одно время этим промышлял. У него есть кое-какие знакомые, которые могли видеть твое пресс-папье. Тебе, возможно, стоит обойти антикварные лавки в городе или даже здесь, в Мендосино.
– Хорошая мысль, – сказал Говард. – Я бы с радостью его выкупил. – Он помялся, размышляя. Секунды тикали, а он все смотрел в свой бокал, но наконец решился, поставив все на вино и врожденную романтичность Сильвии: – Собственно, я вез его тебе в подарок.
Прошла минута, в бокале ничего не изменялось, оставалось только надеяться, что молчание подчеркнет смысл его слов. Когда он поднял глаза, то Сильвии за столом не увидел: держа в руке пустую миску, она стояла у автомата для попкорна.
– Не могу не есть попкорн, когда вижу его поблизости, – сказала она, вернувшись сполной миской.
– И я тоже.
Он сгреб горсть и начал грызть по одной, пытаясь сообразить, как вернуться к разговору о пресс-папье. Заметив, что количество золотой жидкости в бутылке быстро уменьшается, он долил в бокалы вина. Само по себе это было неплохо, вот только, если он полагается на вино, чтобы сгладить размолвку, одной бутылкой, возможно, не обойдется. Но если он закажет вторую, она может решить, что он что-то замышляет или в дополнение к остальным своим порокам еще и пьет, как сапожник.
– К тому же это пресс-папье с репликой обсерватории Маунт-Вашингтон. Не знаю, насколько старое, но уверен, что девятнадцатого века.
Она кивнула и сказала:
– Я бы, пожалуй, перекусила. Ты как?
– Конечно, – ответил он, подавив желание превратить ее вопрос в глупую шутку. – То есть я еще лосося не переварил. Может, что-нибудь легкое. Сама выбери.
– Сейчас вернусь.
Она встала и направилась изучать лежащее на стойке меню, потом обменялась парой фраз с барменом. До Говарда донесся ее смех, но говорила она слишком тихо, и слов было не разобрать. Они явно были хорошо знакомы. Делая вид, что наблюдает за игрой в дартс, он чувствовал себя чужаком. Теперь ему придется заговорить о пресс-папье в третий раз. Это было почти невозможно.
– Выпьешь что-нибудь? – спросила от стойки Сильвия.
– Пива, – отозвался он. – Любого местного. – Он снова сосредоточился на игре в дартс. Пожалуй, вино лучше оставить Сильвии.
Она вернулась и с улыбкой поставила на стол его пиво и стакан.
– Бармен мой давний друг, – сказала она. – Его зовут Жан-Поль. Он специалист по боевым искусствам и держит в Форт-Брэгге – как же у них это называется? – до-жо. Ему приходится подрабатывать тут четыре дня в неделю, чтобы выплачивать аренду. Боевые искусства для него духовный путь, образ жизни.
Говард решил промолчать. Он уже ненавидел Жан-Поля. Какое надуманное имя! Но разговор про Жан-Поля только навлечет на него неприятности. Скорее всего в прошлой жизни он был ниндзя во времена династии Минь. И вообще, разве до-жо – это не аквариумная рыба? Боевые искусства воняли на льду. Еще один феномен нью-эйдж, претендующий на экзотическую историю.
– Знаешь, – сказал он, – а я сегодня с Горнолаской столкнулся.
На этот раз промолчала она.
– Что он сейчас поделывает? Еще рисует? Или окончательно превратился в финансиста?
– Рисует маслом сложного вида микросхемы и механизмы, из которых выдраны детали. Выглядит как то… физиологично. Телесно, можно сказать, но картины какие-то пустые, холодные и неприятные. Очень неприятные. На мой взгляд, это просто мертвечина. Он увлекся кибернетикой…
– Вы с ним не…
– Не – что?
– Не встречаетесь?
– Видела его сегодня. Ты же мимо проезжал, помнишь? Он кивнул.
– Конечно. Я просто… – Говард оставил эту тему. Общительный бармен почему-то вызвал у него ревность, а ревность напомнила про Горноласку. Но он вовремя успел остановиться. Что толку копаться в этом дальше? – Так вот, пресс-папье… – начал он.
– Ах да, – прервала его Сильвия. – Ты беспокоишься, как бы его вернуть.
– Ну, нет. Не совсем. Понимаешь, я вспомнил, как у тебя когда-то было два. Помнишь, то французское – из Сент-Луиса, с бегающим чертенком внутри?
Она кивнула, но разговор прервало появление еды: двух тарелок, блюда с ломтиками жареного картофеля, корзинки с приправами и пары ложек. Сильвия рассматривала свой бокал, взгляд у нее стал отрешенный, наверное, снова вспомнила про аренду. Тема пресс-папье растворилась в воздухе.
Теоретически отчаянные ситуации требуют отчаянных мер. Взяв ложки, Говард вставил их себе в оба глаза наподобие моноклей, так что ручки стрекозиными крыльями выступали за виски, и вперился приблизительно в ее сторону, скривив лицо так, чтобы ложки не выпали. Он мысленно поклялся: что бы ни случилось, он не выпустит ложек, пока она не сделает что-нибудь, ударит его, уйдет, попросит ложку, чтобы есть, – что угодно.
Она оставила его так сидеть довольно долго, пока он не начал думать о других людях в баре и о том, каким дураком себя выставляет. Он уже пожалел, что за краями ложек ничего не видно. Что, если она ушла? Скажем, пошла к автомату попкорна или в туалет? Но наконец она все же рассмеялась, словно уже не смогла сдерживаться, и когда он попытался что-то сказать, сунула ему в рот ломтик картофеля.
– Не унывай, – сказал он, проглотив.
– Это ты не унывай. А еще лучше – помолчи. Стоит тебе открыть рот, обязательно какую-нибудь глупость ляпнешь.
– Не буду. Обещаю. То есть буду. Так вот, пресс-папье… – Больше чем когда-либо раньше ему хотелось, чтобы она знала, что он привез его в подарок.
Поджав губы, она кивнула.
– Попробую что-нибудь сделать. Вижу, оно тебя очень тревожит. Как я и говорила, если оно еще здесь, отец, возможно, его вернет. Тебе нужно только быть терпеливее. Тебя это действительно заело, правда? Наверное, поэтому ты так раздражен, то и дело язвишь.
Безнадежно. Теперь уже пресс-папье, даже сумей он его разыскать, ей не подаришь. Он слишком все раздул. Говард решил бросить эту безнадежную затею и просто стал пить пиво. Остаток вина он вылил в ее стакан.
– Я тебя заранее предупреждаю, – сказала она, – если я это выпью, домой нас повезешь ты.
– Идет. Я трезв как стеклышко. И вообще еще рано. Она посмотрела на часы.
– Только девять. – С минуту она задумчиво пила вино, потом сказала: – Знаешь, в какой-то момент мне показалось, что это пресс-папье ты привез мне в подарок.
У Говарда глаза полезли на лоб.
– Вот именно, – сказал он. – Именно это я и пытался тебе сказать.
Она рассмеялась.
– Все в порядке. Тебе сейчас не надо этого говорить. Я знаю, сколько эта вещь для тебя значит. Ты и ребенком был таким, помнишь?
– Наверное, да. – Он спросил себя, что у нее на уме, к чему она клонит. – Каким?
– Помнишь, у тебя был стеклянный шарик, тот, с красными и синими полосками? Твой любимый. Как ты его назвал? «Марсианская зима»? Помнишь? Иногда ты бывал таким нюней.
– Я… – Он пожал плечами. Он и вправду придумывал имена своим шарикам, но как, скажите на милость, она их запомнила?
– Ты был вне себя, когда он пропал. Помнишь? Неделю плакал.
– Я? Я никогда из-за него не плакал.
Тогда ему было лет семь. Он до сих пор ясно все помнил. Это была одна из тех катастроф, которые в воображении ребенка разрастаются до чудовищных размеров. Но он, уж конечно, из-за этого не плакал – во всяком случае, не на людях.
– Ты так и не догадался, что с ним случилось? Он покачал головой:
– Закатился под кушетку, наверное. Теперь покачала головой она.
– Не-а. Я его украла. Подарила его Джимми Хуперу. – Она довольно ухмыльнулась.
– Так я и знал!
– Лжец! Ничегошеньки ты не знал.
– И я никогда не рисовал птицелюдей в грязи, чтобы потом мой гипнотизер их истолковывал.
– И я тоже. Я наврала. Знала, что ты из себя выйдешь. И шарика твоего я, если честно, не крала.
– Я знал, что не крала, – сказал он. – И я правда привез это пресс-папье тебе в подарок.
– Ты такой милый, – отозвалась она, все еще ему не веря. – Знаешь, а давай поедем в музей.
– Сейчас? В темноте? – Внезапно он пожалел, что дал ей одной допить вино.
– У меня в машине есть фонарик. Не забывай, я неплохо эти места знаю. Я ведь почти выросла здесь.
– Может, лучше завтра? После обеда? Я обещал поехать с дядюшкой Роем в дом ужасов, но не на весь же день.
– Трусишь, – сказала она. – Совсем как когда шарик потерял. Ну-ка, скажи, как его звали? Я забыла. Хочу, чтобы ты хотя бы разок сам это сказал, просто ради старых времен.
Он застыл как изваяние, захлопнул рот и изобразил, как поворачивает ключик перед губами, надежно их запирая.
– Помнишь, как ты разложил шарики по полу и сказал, что это «ледяные астероиды», а потом пошел в ванную? Я тогда привела в дом Трикси и поиграла в «смертоносную комету». Наверное, тогда марсианский и потерялся, как, по-твоему? Провалился в щель между половицами.
– Нет. Забудь про шарик. Мы говорили о том, чтобы поехать в музей. Не могу поверить, что ты серьезно. – Говард , поймал себя на том, что очень на это надеется. Он вообразил себе, как они рука об руку стоят у залитого лунным светом ,| музея и ждут появления авто с привидениями. Как раз такое они вполне могли бы придумать в выпускном классе.
– Почему бы и нет? – усмехнулась она. – Чего ты боишься? Привидений?
– Была не была, – отозвался он. – Ничего я не боюсь! – Не в первый раз ему пришло в голову, что в своем свитере Сильвия выглядит потрясающе. Это позволило ему заново оценить чудовищно дорогую одежду в ее магазине. – Поехали, – сказал он. – Я поведу.
9
«Спасибо тебе, Господи, за лунный свет», – повторял про себя Говард, пока они петляли по шоссе к югу от реки Малой.
Дорога была пуста, если не считать света фар в полумиле за ними. Говард с радостью бы съехал на обочину и пропустил машину, чтобы его не слепили в зеркальце заднего вида дальние огни, но машина держала дистанцию – всегда один-два поворота сзади – и шла на одной с ними скорости.
Без лунного света тьма была бы кромешной. А так временами возникали серебристые полосы света, выхватывая тут и там кусок дороги или пляжа, расчерченный тенями деревьев и скал. От ветра и темноты Говард быстро протрезвел, но Сильвия сидела с закрытыми глазами, прислонившись к его плечу, и тихонько напевала. От вина она расслабилась и даже сумела забыть о неприятностях прошедшего дня. Говард пожалел, что расслабилась она от вина, а не от чего-то другого – его присутствия, если быть точным. Но ведь ему-то это не удалось.
На этом заросшем диком отрезке петляющего приокеанского шоссе – она как дома. А вот он на чужой территории, и оттого немного нервничает. Нет, одним этим его состояния не объяснишь: даже когда они были детьми, тяги к приключениям в ней было вдвое больше, а страха – вдвое меньше. Он следил за фарами позади. Да уж, прямо по пятам идут. Но и при лунном свете машины не разглядеть.
– Сбавь скорость. – Сильвия выпрямилась на сиденье. – Подъезжаем.
Он свернул с шоссе, миновал штакетник с коровьими черепами, проехал через поросшую сорняками стоянку и, остановившись у деревянной веранды, заглушил мотор, оставив ключи в замке зажигания. Окна строения были плотно забраны фанерными ставнями, и даже в темноте – а может, именно из-за нее – оно показалось давно заброшенным: наверное, поэтому Говард и отнесся к нему так скептически.
А Сильвия сразу вышла из машины, вытащив с заднего сиденья фонарик и парку. Говард потянулся за вельветовой курткой, пожалев, что не прихватил с собой чего-нибудь потеплее. Из-за шоссе дул в лицо океанский ветер, было слышно, как бьются – неестественно громко в тихой ночи – буруны о волноломы. Гравий скрипел под ногами, они подошли к задней стене здания, к которой вплотную подступал черный лес. Воздух был насыщен запахом эвкалиптовых листьев и морской соли.
Сильвия сдвинула горку голышей под коробком с электропробками, поднимая камни размером с грейпфрут осторожно, точно боялась жуков, и светя фонариком.
– Тут где-то есть ключ, – сказала она.
Вдалеке, у самого угла строения маячила в сумерках дверь.
Повинуясь порыву, он вышел на стоянку и стал ждать. Ничего. Никакой машины не видно. Против воли он подумал про мини-вэн клейщика на шоссе и «шеви» на стоянке Сэмми. Где машина, которая за ними следовала? Она должна была проехать, пока они доставали куртки, но не проехала. Просто исчезла.
Есть, конечно, съезды с шоссе, проселки, ведущие к уединенным домам над океаном или вверх, в холмы, приютившие культы и конопляные фермы. Вот так все просто. Машина свернула. Не более того. Никакое призрачное авто не выехало покататься вдоль побережья. К тому же «студебекер» Грэхема разбился на камнях. Даже привидениям не захочется ездить на груде исковерканного лома.
Подавив желание засвистеть, Говард поспешно зашел за дом, где Сильвия искала ключ. Ее там не было.
– Сил! – с внезапным испугом прошептал он.
Никакого ответа. Он безумным взором огляделся в поисках камня, палки, хоть чего-нибудь. Присев на корточки, подобрался к горке булыжников, в которой она рылась, схватил один, взвесил в руке. Потом выпрямился, постоял, прислушиваясь, и очень медленно двинулся к строению, все время держась спиной стене. Крепче сжал камень. Ничего… Ни звука.
И тут дверь распахнулась. На маленькое деревянное крыльцо вышла Сильвия, посветив фонариком прямо ему в лицо. Он вскрикнул – получился не то вопль, не то стон – и бросил камень на землю, словно хотел растереть в порошок ящерицу.
– Да что, скажи на милость, на тебя нашло? – спросила она самым обычным голосом, и слова ее прозвучали безумно громко. – Что ты собирался сделать этим камнем?
Он постоял, моргая. Сердце бешено колотилось о ребра.
– Я думал, ты пропала, – выдохнул он. – Думал, случилось что-то дурное. – Последние слова он прошептал, зная, что нет никакой причины бояться, и от того ему стало еще страшнее.
– Смотри-ка, истинный рыцарь? – рассмеялась она. – Так поспешил меня спасать. Кругом ни души. – Потом она умолкла, прислушиваясь, словно давая ночи предоставить собственное доказательство. Ничего, только тихий рокот волн по ту сторону дороги и вздохи ветра в листве.
От тишины Говарду вовсе не полегчало. В том-то и дело – правда? – что кругом ни одной живой души. Он почувствовал бы себя уютнее, если бы его окружал привычный шум предместья в Южной Калифорнии.
Подобрав камень, он бросил его назад в горку, успокоившись настолько, чтобы смутиться, что так его швырнул. Сильвия вернулась в темный музей, водила там фонариком по стенам. Говард вошел за ней, ожидая увидеть… Что? Привидения, быть может. Увидеть, как господа в цилиндрах из «студебекера» играют в шахматы.
Музей был пыльным и заброшенным. Выглядел он так, словно и в пору расцвета ничего особенного собой не представлял. Говард предполагал, что здесь окажется своего рода павильон ужасов – с таинственным подвалом, с множеством зальцев и переходов, – но тут было только одно большое помещение, а за ним как будто крохотный офис и туалеты.
Из-за темноты ничего не бросалось в глаза. В открытую дверь лился тусклый лунный свет, но через забранные ставнями окна не пробивалось ни лучика. Помещение освещал только тонкий луч от фонаря Сильвии. Она провела им по низким стендам из досок мамонтового дерева, похожим почему-то на садовые столики для пикников. Они были покрыты пылью, ничем больше.
– Он раньше продавал литературу по сверхъестественному, – сказала Сильвия. – Всякую литературу, кое-что было серьезное, кое-что – полный бред. Брошюры лежали на столах. Я следила за порядком, что было не сложно, поскольку почти не было посетителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49