.km.ru vip.km.ru
«Мы из спецназа. Дикие»: АСТ-ПРЕСС; М.; 2005
ISBN 5-462-00355-2
Аннотация
Трое неразлучных друзей, выросших в детском доме и вместе служивших в горячих точках в частях специального назначения, после ухода на гражданку создают свое охранное агентство "Кандагар".
После нескольких удачных операций агентство попадает в поле зрения криминальных структур, которые решают использовать в темную спецов для решения своих проблем, а затем их ликвидировать. Но боевая спайка, выручка, мужество и находчивость помогают друзьям, казалось бы, в самых безнадежных ситуациях.
Андрей Щупов
Мы из спецназа. Дикие
«…Если я все еще мечтаю превратить мир в счастливый сад, то теперь-то я точно знаю, что это из любви не столько к людям, сколько к садам».
Ромен Гари

ПРОЛОГ
Больше других обрадовался неожиданной свободе Левша. Он давно уже подзуживал приятелей на захват села, - очень уж надоело ночевать в шалашах и кормить слепней с комарами. Шнурок, Мох, Убогий и прочие послушники были, разумеется, за, однако лишнюю инициативу проявлять не решались. Атаман наезжал в лесной лагерь не столь уж часто, но дисциплину успел навести железную. Левша сам был свидетелем того, как около месяца назад вожак лесной братии преспокойно распял Кухаря на кресте. И все тлько за то, что тот осмелился на самоволку в город. Всего-то и погулял мужичок по барам лишних несколько часов, а стукачи все равно нашлись, доложили Леснику или тому же Финну, тем самым подписав собрату смертный приговор. Если прежних нарушителей в банде казнили без особых фантазий (чаще всего - либо ломали шеи, либо пристреливали), то с Кухарем обошлись более изощренно: бедолаге заткнули кляпом рот и распяли на огромном кресте. При этом крови приговоренному намеренно не пускали, прибегнув к обыкновенным веревкам, что даже в античные времена считалось пыткой более изуверской. Кто знает, возможно, Атаман просто хотел проверить, врут или не врут историки, утверждая, что прибивать приговоренного к кресту гвоздями более гуманно, нежели привязывать путами. Как бы то ни было, но историки действительно не врали. Прежде чем испустить дух, бедолага промучился на солнцепеке более трех суток. Но даже после того, как Кухарь умер, в назидании всем прочим его не снимали с креста еще пару дней. И только когда трупный запах стал совершенно невыносимым, распухшего и почерневшего мертвеца разрешили отвязать и оттащить в гнилой овраг.
Но сегодня было иное дело, - сегодня на вылазку было дано добро сверху. Во всяком случае, просьбу братвы Атаман встретил с пониманием, и Левша двигался впереди всех, на ходу даже чуть подпрыгивая и приплясывая. За километр было видно, что паренек не набегался и не наигрался. Так оно, собственно, и было. В свои девятнадцать лет Левша успел повидать всего два города: Екатеринбург и Тобольск. Под Тобольском в чине лагерного придурка он отсидел один год за хулиганство, в Екатеринбурге же пьянствовал и воровал, празднуя неожиданную амнистию. Пил он, надо сказать, крепко - пару раз даже видел зеленых чертей и осьминогов. Ну, а как в конце концов очутился в лесу - абсолютно не помнил. Должно быть, привезли, как прочее отребье, - в бессознательном состоянии. Банду тренировали кровью, и кровь никому не нужных алкашей подходила Атаману, как ничто другое. На бомжах отрабатывали смертельные удары, закаляли дух послушников, попутно науськивали на них и сторожевых псов. Некоторых, как того же Левшу, оставляли в живых на «перевоспитание», других неделями выдерживали в специально вырытых ямах, систематическими побоями внушая страх и уважение, всех прочих убивали, зарывая позднее в братских могилах. Впрочем, находились и такие, что заявлялись в лес добровольно. К примеру, того же Шнурка, дезертировавшего из армии, обнаружил на окраине города Лесник. Другой бы мимо прошел, а Лесник даром, что был из охотников - логово беглеца вычислил в момент. Пугать не стал, решил поработать лаской. Подманил краюхой хлеба, угостил табачком и только после этого предложил вступить в банду. Шнурок к тому времени вконец одичал, шарахался от каждого столба, дважды травился лесными грибами, а потому с радостью согласился. Оно и понятно, сдаваться властям ему не было никакого резону. Из армии он слинял, прихватив с собой автомат Калашникова, а перед побегом пристрелил ротного старшину - своего главного врага. Выпустил в обидчика почти целый магазин, - не труп в части оставил, а голимое решето. Подогревшись водочкой из каптерки, хотел и прапора с парой «дедушек» замочить, но не успел. К тому времени в части подняли тревогу, и пришлось срочно бежать. Шнурок хоть и тощим был, а бегать умел. На гражданке даже первый разряд имел по средним дистанциям. Так что от погони оторвался легко. Возможно, армия мало чем отличается от зоны, но бежать из нее все-таки легче.
Словом, момента своего мужички-лесовички дождались. Дав разрешение на захват поселения, Атаман слинял в город, и отныне присматривать за братками стало совершенно некому. Конечно, при случае Лесник с Финном тоже могли приструнить и наказать, но им по большому счету было плевать и на самих братков, и на местных жителей. Таким образом, был объявлен самый настоящий беспредел. Можно было вытворять все, что душе угодно, а душе этих пигмеев было угодно многое. Они могли миловать, а могли и карать, могли даже сжигать живьем, благо такое у них тоже практиковалось. Для пущей бодрости Лесник распорядился выдать всем лишнюю порцию айрака - кобыльего перебродившего молока, и крепкое пойло также давало себя знать. Водки с чифирем Атаман не поощрял, однако на айрак глядел сквозь пальцы. Потому и приплясывал Левша от возбуждения, - едкая кровь пьянила сознание, вскипала пузырьками в артериях. По всему выходило, что именно сегодня он станет наконец-то мужчиной.
Уже на околице малорослый Левша с воплем натянул на голову старую немецкую каску (чего не разрешал ему в лагере Атаман) и сходу от бедра послал пулю в сидящего на заборе петуха. Эхо пошло гулять по лесу, пугая белок и сорок. Петух от пули увернулся, зато на отдалении беспокойно забрехали собаки. Собственно, с этого шального выстрела и началась оккупация села, хотя селом эту крохотную деревеньку называть не стоило. В реалиях деревушка тянула всего лишь на крохотный, давно заброшенный полустанок. Она и возникла-то в этих местах по прихоти судьбы. Именно здесь когда-то решили прокладывать дорогу к далекому фронту. Эвакуировавшееся на Урал начальство рассудило, что обустроить кратчайшее расстояние меж двух точек окажется им вполне по плечу. А потому, не мудрствуя лукаво, стратеги от партии большевиков прочертили на карте строгую линию, дав указание на начало строительства. Увы, при всей своей власти кое-чего они не учли. Дорогу тюремный люд им, конечно, построил, но очень скоро выяснилось, что древние паровозы просто не в состоянии справляться с крутым уклоном, который задавала встречная гора Волчья. И бесполезно было расстреливать путейцев с машинистами, - повлиять на мощь паровозных топок они, конечно же, не могли. Пришлось срочно браться за карандаши и циркули, изгибая дорогу дугой - вкруг непокорной возвышенности. Получилась этакая петля, напоминающая изящный облучок диаметром в два-три километра. В честь нее и назвали маленький, появившийся близ железной дороги полустанок. Чуть позже к полустанку приклеилось несколько десятков дворов, а вдоль огородов протянулись плетни и пасеки. Несколько десятилетий Облучок служил людям верой и правдой, но после того, как железнодорожную ветвь перенесли на Шалинское направление, а стоящую на пути гору Волчью просверлили добротным тоннелем, станция оказалась ненужной. Про нее постепенно забывали, и очень скоро количество дворов в Облучке сократилось чуть ли не втрое. Большая часть жителей покинула деревушку, опустевшие дома потихоньку ветшали, разбирались на доски и бревна. Рыжие от ржавчины рельсы по-прежнему опоясывали крохотную деревеньку, однако судьба ее была решена. Да и что там какой-то полустанок, когда вокруг рушилась мощнейшая из империй, когда исчезали города и целые республики, когда целыми эшелонами люди, как в давние революционные времена, мигрировали на запад. Разумеется, такой мелочью, как Облучок, не интересовались ни в Москве, ни в области…
Сначала членам банды повстречались женщины. На растянутых поперек двора веревках они развешивали выстиранное белье, полоскали в чумазых корытах какие-то тряпки. С ними бандиты церемониться не стали, - подталкивая прикладами, скоренько загнали в ближайший сарай и заперли на щеколду. Самое приятное, что обошлось без криков и визга. Что такое человек с ружьем - в век массового телевещания прекрасно знали даже в этом захолустье. Рванувшему в сторону леса колченогому подростку повезло чуть меньше. В него разом шмальнули из двух стволов, и, коротко вскрикнув, паренек повалился в траву. К нему даже не стали подходить, - уже в лежащего вколотили еще с пяток пуль и на том успокоились. Мужики - да еще колченогие - бандитам были не нужны. Другое дело - бабы. А потому светловолосой молодайке, обнаруженной под ветхоньким навесом, обрадовались значительно больше. Наградив девушку парой затрещин, также загнали в сарай. По пути малость помяли, полапав за грудки и ягодицы.
- Хороший улов для Горбуньи! Вот, порадуется старуха! - Левша довольно потирал ладони. От Горбуньи он нередко перехватывал лишнюю порцию айрака, а потому старался угождать ей абсолютно во всем. Попыхивая папироской, Мох хмуро взглянул на приятеля.
- Ты только губешки особо не раскатывай! Твой номер шестой, не забывай.
Оспины на его лице выглядели зловеще, покрасневшие от айрака глаза смотрели вприщур. И все же Левша взгляд напарника выдержал. Уж он-то знал, что в иерархии лесной братии за последние месяцы он тоже успел несколько приподняться. Во всяком случае, из разряда шестерок окончательно вышел. Конечно, Финн с Лесником оставались по здешним меркам кастой неприкасаемых, а до Атамана ему было и вовсе, как до звезд, однако и на своей скромной полочке Левша чувствовал себя уютно.
В ближайшем дворе продолжала заходиться в лае собака, но в целом деревушка выглядела мертвой. То ли всех уже переловили, то ли народишко предусмотрительно затаился. Во всяком случае, никто не спешил выползать из избушек, и воевать было, решительно, не с кем. Айрак бурлил в крови, требовал активных действий, но вся операция обещала уложиться в десяток минут. Теперь даже смешно было вспоминать, как суетился накануне Лесник, как, следуя наставлениям Атамана, расставлял на окраине деревушки посты.
- Ни одна тварь не должна уйти из Облучка! - рычал он. - Работаем чисто!
Судя по всему, о чистоте он беспокоился напрасно. Облучок не сопротивлялся бандитам, и ребята на постах всерьез рисковали остаться без добычи. В любом случае, этим следовало воспользоваться, и Левша с Мохом уже сейчас хищно вертели головами, оценивая богатство домов и огородов.
- Еханый бабай! А ведь я займу эту халупу! - Шнурок торопливо кивнул через улицу в сторону ближайшего пятистенка. Ружье в его руках ударило огнем, и беснующийся возле крыльца пес с визгом покатился по траве. - Как, Мох? Ты не против?
- А что в ней хорошего? Обычная избенка.
- Зато это… Там флюгер красивый!
- Флюгер! - Левша хохотнул. - Ты что, дите малое?
- И крыльцо вон какое! - упрямо продолжил Шнурок. - Люблю, когда крылечки широкие. И со ступеньками, типа. Летом выйдешь на такое, сядешь с пузырем в руке, и весь мир по барабану…
Договорить о своей мечте он не успел. Из избы, на которую беглый солдатик показывал пальцем, молотнул выстрел. Стреляли дробью, а потому не промахнулись. Зайдясь в крике, Шнурок выронил обрез и повалился на землю. Сжимая кровоточащую голень, бандит покатился по земле, тоненько, почти по-волчьи завыл. Глянув на него округлившимися глазами, Левша жахнул из винтовки по дому, торопливо юркнул за поленицу. Там уже сидели Мох с Семой Кулаком. В отличие от своего молодого приятеля они были калачами тертыми и твердо знали: умный сначала спрячется, а уж затем выстрелит. Поступать наоборот - значило всерьез рисковать жизнью, и если Мох со свой жизнью давно расплевался, то Сема Кулак твердо намеревался прожить еще с полсотни лет. Очень уж хотелось бойцу взглянуть на Третью Мировую войну. По телевизору он видел, как рушились в Нью-Йорке Башни Близнецы, и зрелище Сему буквально потрясло. Знакомые пацаны уверяли, что лет через тридцать все будет еще круче. Подрастут и террористы, и новые небоскребы, и возможности телевизионщиков. Это означало, что смерть будут показывать в цвете и объеме, сверху и снизу, в реальном озвучивании. Такая уж будет к тому времени техника. А значит, и жить станет не в пример веселее…

***
Наверное, дед Еремей потому и оставался в деревне, поскольку податься ему было совершенно некуда. Кому нужен старикан восьмидесяти с лишним лет, у которого пенсия иждивенца и который даже бумаг ветерана себе толком не выправил! А стало быть, не мог претендовать ни на жилплощадь, ни на льготы. История продолжала блюсти себя в привычной неприглядности. Со времен Дениса Давыдова российские партизаны оставались вне закона. При царе-батюшке их пороли розгами и клеймили, при Сталине отдавали под суд и отправляли в тундру. Везло очень немногим - только тем, кто успевал геройски погибнуть или документально оформить свое партизанство. Еремей погибнуть не сумел, а с оформлением документов оплошал. Друг партиец пусть и с ленцой, но прикрывал его лет пятнадцать, а после скоропостижно помер. Сталина к тому времени уже не было, но и свидетелей былых подвигов Еремея не осталось. Так и получилось, что в лагеря Еремея не упекли, а вот пенсию нормальную так и не дали. Тем не менее, он не унывал. Жить - это вам не воевать. Спасал лес с огородом, спасали горожане, закупавшие у старика грибы, кроличьи шкурки и ягоды. Словом, Еремей на трудности не жаловался, стоически дожидаясь своего смертного часа. Только вот не подозревал старик, что на склоне лет увидит, как по его родной деревне, крадучись, пройдет человек с винтовкой и в немецкой каске. Уж он-то этих касок на своем веку успел повидать великое множество. С полдюжины сам попортил из старенькой трехлинейки. Все тот же дружок партиец даже обещал выговорить медаль за убитых фрицев, но никакой медали Еремей не дождался. Зато дождался, как, спустя более полувека после окончания войны, в гости к нему припожаловал хозяин знакомой каски. И снова в руках инородца было оружие. Более того, судя по крикам и выстрелам, незваные гости успели натворить в Облучке бед. Поэтому в минуту, когда Левша со Шнурком поравнялись с Еремеевским двором, дед стоял уже возле окна, сжимая в руках ижевскую двустволку.
Он все еще колебался, когда вихрастый незнакомец вскинул к плечу винтовку. Он явно собирался стрелять в его Тархана. А уж Тархан никогда попусту не лаял. Чуял и медведей, и недругов за версту! Грянул выстрел, и, разбрызгивая кровь, верный пес повалился на землю. Это было дико и чудовищно! Никто и никогда не позволял себе стрельбы в их маленьком поселении. Руки древнего Еремея сами собой окрепли, мушка ижевского ружьеца послушно поплыла к цели. Только и успел пожалеть дед Еремей, что некогда было перезарядить стволы. Приходилось стрелять утиной дробью, а следовало бы попотчевать неведомых стрелков чем покрупнее.
Отдача крепко ударила в плечо, и он сразу увидел, что попал. Правда, всего лишь в ногу, но выше он и не целил - все-таки помнил, какое на дворе время. Руки его ходили ходуном, в висках гулко намолачивал пульс. Следовало сдержать расплясавшиеся нервы, но он спешил, и второй заряд дроби ушел в пустоту, пронесясь над головами незнакомцев. Отпрянув к стене, Еремей переломил двустволку, достал из шкафа картонную коробку. По счастью, кое-какие запасы у него еще имелись, и дрожащими пальцами он начал доставать патроны. Несколько штук выпало из рук, покатилось по полу. Запах сожженного пороха щекотал ноздри, заставлял волноваться еще больше.
Между тем, это было всего лишь начало, и уже через несколько секунд оба выходящих на улицу окна задрожали, рассыпая по подоконникам стеклянное крошево и щепу от раздробленных пулями рам. Одна из щепок ударила Еремея в лоб, по щеке скатилась теплая струйка. Впрочем, подобных мелочей старик уже не чувствовал. С перезаряженной двустволкой он торопливо поднимался по шатким ступеням. Распахнув скрипучий люк, кое-как выбрался на чердак. Тут было темно и пыльно, но Еремей сумел бы ориентироваться здесь и с завязанными глазами. Спотыкаясь о чердачный хлам, он осторожно сунулся к запыленному стеклу, отомкнув щеколду, приоткрыл узкую створку.
«Фашисты» лежали за поленницей и явно целили по его окнам. Быстро передергивая затворы, они посылали в дом старика пулю за пулей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38