"Христиан? - смущенно подумал Даллен. - Почему Христиан? Это из
какой-то книги, несмотря на просьбы Коны, я так и не начал их читать..."
Мэтью свернул за угол и скрылся из вида. Высокая фигура, уверенная
походка, безупречной чистоты комбинезон серебристо-серого цвета. Внешне он
ничуть не изменился, и все же в его облике Гарри почудилось нечто новое.
Может, выражение глаз? В них появилась какая-то отрешенная-невозмутимость.
Скорее всего, результат действия фелицитина, однако не исключено, что
сыграло свою роль и чудесное спасение. Такое событие не может не повлиять
на характер человека.
Неважно, твердил себе Даллен, это не имеет никакого значения. Он
упорно гнал неотвязную мысль, что перед ним уже другой Мэтью, совсем
другая личность. Вообще-то Гарри никогда не отличался терпимостью к
преступникам, склонным к насилию. А уж те, на чьей совести
неспровоцированное убийство невинных людей, и подавно не заслуживали ни
малейшего снисхождения. Но самым возмутительным казалось Даллену то, что
многие из этих выродков сразу же после ареста подавали просьбу о
помиловании "ввиду глубокого раскаяния в содеянном" и в ожидании решения
высоких инстанций коротали досуг, сочиняя книги и пьесы о святости
человеческой жизни. Помня об этом, Гарри заранее отказывал Мэтью в праве
ходатайствовать о смягчении своей участи. Существуют понятия, которые
должны оставаться незыблемыми: жизнь и смерть, преступление и наказание,
вина и расплата. Довольно с него и той неразберихи в мозгах, которая
возникла из-за Карала Лондона с его открытиями.
Как ни старался Даллен развести Лондона и Мэтью по разным углам
сознания, разделить их образы, они все равно переплетались, наслаивались
друг на друга. А интеллектуальное и нравственное потрясение, вызванное
историей с Мэтью, было столь сильным, что временами затмевало даже
собственную семейную трагедию.
Допустим, смерти в традиционном понимании нет, она представляет собой
лишь мгновенный переход к новой форме существования. Можно ли тогда
считать-карой смертную казнь? Какое же это возмездие, если оно только
ускоряет наступление очередной стадии в жизни злодея? Да и за что
наказывать, если убийство не отнимает жизнь, а лишь дарует жертве вполне
реальное бессмертие?
"Демагогия, бесполезная казуистика", - мысленно отмахнулся Даллен,
досадуя на свои колебания, вызванные встречей и коротким двусмысленным
разговором с Мэтью.
Он вернулся в каюту, достал небольшую дорожную сумку и в который раз
изучил ее содержимое. Перед отъездом он набил в нее уйму всякой всячины,
начиная от бритвенных лезвий и гибких проводов и кончая упаковками
сильнодействующих медицинских препаратов. Эти разнородные предметы
объединяло одно: каждый из них при подходящих обстоятельствах мог стать
орудием убийства. Определенного плана у Даллена не было, но какое-то
смутное предчувствие привлекло его внимание к небольшому аэрозольному
баллончику, самому, пожалуй, безобидному на вид экспонату в этой коллекции
средств умерщвления. Незадолго до отлета он прихватил его в мэдисонской
автомастерской.

Первое свидание на корабле с Сильвией Лондон оставило у него не менее
тягостное впечатление.
Они не виделись с того дня, когда Сильвия в исступлении разбила
мозаику. В полете ее должны были сопровождать двое служащих фонда "Анима
Мунди". Оба конвоира оказались женщинами, которые отлично справлялись со
своим делом: перед стартом очень ловко отбили атаку журналистов, жаждавших
взять интервью у их подопечной. Судя по всему, им предстояло подготовить
Сильвию к выступлениям перед широкой аудиторией. А это, в свою очередь,
свидетельствовало о предусмотрительности и трезвом расчете Карала Лондона.
Сейчас, вспоминая слова Ренарда об отношениях между супругами, Даллен был
уже не так уверен в его правоте.
Поведение Сильвии после известия о дискарнации Лондона показывало,
что она не столь примитивна, как пытался представить Ренард, и ее
внутренний мир намного богаче внутреннего мира стандартной красотки.
Даллен с радостью убедился в этом, но, как ни старался он подавить столь
низменные мысли, куда больше его привлекала возможность стать первым
мужчиной, который очутится в постели с этой великолепной, чувственной
женщиной. Его смятение усугублялось неопределенностью ситуации, он не
понимал безмолвного языка Сильвии и мог лишь гадать об истинном смысле
происшедшего между ними. То ли ему впрямь улыбнулась удача, остается
только протянуть руку за самым роскошным из плодов, то ли он, как прыщавый
подросток, просто тешит себя иллюзиями.
"В чем проблема, старина? Почему тебе не попытать счастья?" - мог бы
спросить себя Ренард, не будь он сам частью проблемы.
- Действительно, почему бы и нет, - сказал Даллен, поворачивая к
пищеблоку на четвертой палубе. Издали он заметил черное платье Сильвии
возле раздаточных автоматов. Но для этого нужны нормальные обстоятельства,
где нет места ни внутренним конфликтам и терзаниям, ни чувству вины перед
женой и сыном, ни планам уничтожения Джеральда Мэтью. Лучше не спешить,
решил Даллен, все может оказаться притворством и игрой, победить в которой
суждено не ему, а Ренарду. Как-никак деньги, власть и непрошибаемая
самоуверенность дают ему солидное преимущество.
Сильвия разговаривала с одной из своих спутниц. Выглядела она вполне
нормально, и только нездоровая бледность напоминала об ужасном испытании,
которое ей пришлось перенести. Даллен смотрел на прекрасное лицо с
решительным подбородком и чувственным ртом, на высокую грудь, рельефно
выступавшую над плоским спортивным животом, и, казалось, всей кожей
ощущал, как погружается в поток спокойной силы и женственности. Где-то
внутри его родилась боль из-за неспособности выразить свои чувства к ней.
Он никогда не интересовался поэзией, а сейчас вдруг понял всю важность
слов, всю степень своей беспомощности... Сильвия повернулась в его
сторону, и он едва не рванулся к ней, с трудом овладев собой. Она
безмятежно продолжала беседу, но ее глаза следили за ним все время, пока
он шел к следующему ряду автоматов.
Он улыбнулся ей, надеясь, что улыбка получилась такой же официальной,
как при встрече с Мэтью, и демонстративно занялся механическим буфетчиком.
Напряжение понемногу спало. Даллен, не торопясь, выбрал обед, а когда с
подносом тронулся обратно, возле автоматов уже никого не было.
В каюте на краешке своего ложа, сонно моргая, сидела Кона. Даллен
начал расставлять на откидном столике судки и порционные упаковки со
снедью. Тяжелый воздух в помещении отбил бы аппетит даже у человека в
здравом рассудке.
- Обе... - с трудом выговорила Кона. - Обе-е...
- Очень хорошо, - похвалил Даллен, пытаясь изгнать из памяти образ
Сильвии. - Скажи: обедать. О-бе-дать.
- Обе! - громко закричала Кона. Ее вдруг охватило безумное веселье.
Она встала, шагнула к столу, зажала в кулаке ложку и потянулась к
шоколадному суфле. Даллен знал по опыту, что если он разрешит Коне
полакомиться десертом, то потом легко уговорит ее съесть весь обед. Но
одна мысль о такой дипломатии показалась ему нестерпимой.
Не говоря ни слова, он обхватил ее руку и направил ложку к
пластмассовой тарелке с салатом. В первый миг Кона опешила, потом стала
яростно сопротивляться, и внезапно Даллена прорвало. Он грубо стиснул
жену, свободной рукой прижал к себе ее голову и поднес ложку с салатом ко
рту Коны. Вдруг что-то заставило его поднять глаза на противоположную
зеркальную стену: торжествующий угнетатель навис над беспомощной жертвой.
Два искаженных лица, на одном - мука, на другом - злобное торжество.
Разжав руки, Гарри отпустил жену и повернулся к своему отражению.
- Ублюдок, - прошептал он. - Ты за это заплатишь.

16
Прежде чем приступить к ликвидации Мэтью, Даллен занялся изучением
его привычек.
Каждый пассажир, он же гость Ренарда, свободный от вахт, отвечал за
несколько стеллажей с рассадой, регулировал освещенность, имитирующую
смену дня и ночи, ночью поливал растения. Полив отнимал много времени и
сил, поскольку стеллажи были высотой примерно с шестиэтажный дом. Как
выяснилось, Мэтью никогда не откладывал эту утомительную процедуру. Он
забирался на вершину стеллажа, выключал световые панели и обрабатывал ярус
за ярусом, постепенно спускаясь до уровня палубы.
У каждого стеллажа имелась металлическая лестница, но поскольку
они-стояли почти вплотную, это позволяло Мэтью ускорить работу, используя
преимущества своего роста. Расправившись с одним ярусом, он перегибался
через пролет и принимался за соседний стеллаж. Ренард не одобрял подобное
новшество, хотя ограничился лишь напоминанием, что корабельная страховка
распространяется только на членов экипажа. Даллен присутствовал при этом
разговоре и остался доволен услышанным. Раз нет страховки, значит при
несчастном случае дознание будет не особенно тщательным.
Шли пятые сутки полета. Гарри проснулся очень рано и несколько минут
лежал, не двигаясь. В другом конце каюты посапывала Кона, Микель тоже
крепко спал. Как-то не верилось, что каюта находится внутри огромного
стального трезубца, с невообразимой скоростью пронизывающего черноту
пространства. Об этом напоминала только едва заметная вибрация, не будь
ее, можно было представить себя под кровом какой-нибудь уединенной фермы
на Земле или Орбитсвиле. Он вспомнил Сильвию, которая совсем рядом, всего
в нескольких метрах...
Хватит, решил он, отгоняя образ одинокой красавицы разметавшейся на
постели. Предстоящий день потребует собранности и напряжения всех сил.
Сегодня - казнь Джеральда Мэтью.
Даллен бесшумно встал, на миг прислушался к себе, стараясь понять,
тверда ли его решимость. Внутри таился страх за собственную безопасность,
да еще холодная печаль. Но ни жалости, ни колебаний.
Осторожно, чтобы не потревожить жену и сына, он прошел в кабину
радиационного душа (эх, если бы это были настоящие водяные струи!), быстро
оделся. Рубашка и брюки из мягкой ткани не стесняли движений. Порывшись в
дорожной сумке, он достал баллончик с эмульсией, положил его в нагрудный
карман и вышел из каюты.
На пятой палубе не было ни души, и через несколько секунд лифт
спустил его в грузовой трюм, сумрачный, влажный, с решетчатыми громадами
стеллажей. Теплый, насыщенный испарениями воздух, мешанина ажурных
конструкций, игра света и тени, создавали иллюзию тропических джунглей.
Даллен огляделся. Трюм был таким же безлюдным, как и жилые палубы.
Гарри прошел к стеллажам Мэтью и стал подниматься по лесенке. Наверху он
вдруг похолодел: в нескольких метрах над ним нависал край кольцеобразной
пятой палубы. Стоит кому-нибудь выйти из каюты, и его непременно заметят.
Тщательно разработанный план показался ему безрассудной авантюрой,
оставалось лишь надеяться на удачу.
Он еще раз обвел взглядом палубное ограждение над головой, достал
баллончик и нажал на распылитель. Нервы были напряжены до предела, и когда
бесцветная суспензия наконец покрыла всю верхнюю перекладину лестницы,
Даллен едва не потерял контроль над собой. С трудом уняв дрожь, он
запихнул орудие убийства в карман и, минуя ступеньки, соскользнул вниз по
боковой штанге.
Зеленый полумрак трюма помог ему восстановить самообладание. Здесь
по-прежнему царила тишина, которую нарушало только мерное падение капель.
Даллен подбежал к лифту и никем не замеченный благополучно добрался до
своей каюты. Вся операция заняла около трех минут. Кона и Микель спокойно
спали. Присев к столу, он попытался представить себе дальнейший ход
событий.
Состав "Пьезошок" не поступал в широкую продажу, его применяли
главным образом в авиации как средство "защиты от дурака". Нанесенный на
любую твердую поверхность, он, высыхая, превращался в россыпь мельчайших
кристаллов. Прикосновение хотя бы к одному из них вызывало ощущение,
похожее на удар электрическим током. Чаще всего составом покрывали
открытые трубопроводы с гелием.
Дотронувшись до кристаллов, Мэтью отдернет руку и полетит вниз.
Нервный шок не только сбросит его с лестницы, но помешает также уцепиться
за стеллажи. Конечно, нет гарантии, что он разобьется насмерть, поэтому
Даллен собирался встать где-нибудь неподалеку, чтобы первым успеть к месту
происшествия и "оказать пострадавшему необходимую помощь". На это хватит
двух-трех секунд, а потом под предлогом выяснения причин катастрофы
останется только влезть наверх и тщательно стереть с перекладины
кристаллы. Смоченная растворителем губка уже лежала в кармане.
Совершив правосудие, Гарри сможет, наконец, вернуться к нормальной
жизни.
"Но что, собственно, означают эти слова?"
Он нахмурился. До сих пор все его помыслы замыкались на казни
Джеральда Мэтью, но сейчас он впервые задумался, какой станет его жизнь,
когда возмездие свершится. Удастся ли совмещать службу с заботой о Коне, с
бесконечными усилиями формировать человеческую психику в ее опустошенном
мозгу? Может, правительство сжалится над ним, ему назначат пенсию или даже
предоставят небольшой дом где-нибудь на окраине. Этакий форпост
цивилизации среди уходящих за горизонт зеленых равнин. Тогда он сможет все
свое время посвятить Коне. Интересно, какие радости ознаменуют их новую
жизнь, какие события запомнятся? День, когда Кона самостоятельно спустит
воду в туалете? Или первая связная фраза, которую она сумеет произнести? А
может быть, первая ночь, когда у него не хватит сил прогнать ее из своей
постели?
Внезапно Даллен почувствовал, что задыхается. Сначала он приписал это
волнению, но затем понял, что и вправду забыл сделать вдох.
Он судорожно глотнул воздуха и вскочил со стула. Каюта сразу потеряла
всякую привлекательность. Поглядев на табло электронных часов, Гарри
убедился, что еще нет восьми. Позавтракать? Но одна мысль о еде вызвала
тошноту. Горячий кофе показался более соблазнительным вариантом, к тому
же, позволял надолго отвлечься от невеселых мыслей.
Удостоверившись, что и Кона, и Мики продолжают спать, Даллен тихонько
вышел из каюты и направился на четвертую палубу.
Возле автоматов никого не было, но из столовой доносились голоса,
какие-то ранние пташки уже завтракали. Налив себе крепкого черного кофе,
Даллен подумал, не зайти ли туда поболтать, однако вспомнил куда более
подходящее место. Он поднялся еще на один уровень и очутился в небольшой
безлюдной галерее, где размещалась бортовая обсерватория "Хоксбида".
Пока корабль шел на маршевой тяге, сюда, как правило, никто не
заглядывал, поскольку смотреть было не на что. Неповторимая красота
созвездий становилась видимой только в начале и конце путешествия, при
маневрировании на небольших скоростях, а сейчас в локальном
пространственно-временном коконе, визуальное наблюдение исключалось.
Вселенная представала взгляду в виде двух световых пятен - ярко-синего
впереди и красного за кормой. Только иногда в синем круге появлялась
сверкающая белая точка, которая быстро росла, превращаясь в тончайшее
ослепительное кольцо. Оно расширялось, пока на экранах не оставалась
только часть огромной дуги, как будто по воле неведомого космического
чародея пролетает сквозь обруч. В следующий миг кольцо возникало вновь, но
уже на рубиновом фоне экрана заднего обзора, стремительно стягивалось в
точку и пропадало. Значит, "Хоксбид" миновал окрестности какой-то звезды.
Даллена устраивала полутьма и пустота галереи. Он сел в кресло и,
потягивая кофе, продолжал размышлять о будущем. Назначенный час исполнения
приговора над Мэтью как бы перевел казнь в разряд уже свершившихся
событий, и перед Гарри открылись туманные горизонты унылого будущего.
Вернее, оно было унылым без Сильвии Лондон, а еще точнее - без Сильвии и с
Коной.
"Но кто мешает мне все изменить?" - незаметно подкралась мысль. Для
этого нужно всего лишь умерить упрямство и смириться с тем, о чем твердят
доктора: историка и литератора Коны Даллен больше не существует.
Следовательно, у Гарри больше нет перед нею никаких моральных
обязательств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20