- Теперь я могу думать о Кэт.
Невыносимо мучительно, но, по крайней мере, я способен принять
случившееся. А раньше не принимал. Трудно объяснить, но меня не оставляло
ощущение, что должно быть какое-то учреждение, что-то вроде министерства
смерти, куда мне следует пойти и объяснить, что произошла ошибка, что Кэт
никак не могла умереть... Я говорю ерунду, Хетти.
Она покосилась на него.
- Вы говорите как нормальный человек. В этом, Джек, нет ничего
дурного.
- А как я говорю обычно?
- Последние недели дела шли отлично, - сказала Хетти деловито. - Вам
понадобятся новые люди.
И она коротко изложила суть новых заказов, а также работу,
проделанную по уже заключенным договорам. Пока она говорила, Бретон
обнаружит, что его фирма интересна ему меньше, чем следовало бы.
Изобретатель-практик по натуре, он без особых усилий получил пару
дипломов, так как это было экономически выгодно, довольно случайно
поступил в консультационную фирму, специализирующуюся на геологической
разведке, и стал ее владельцем, когда прежний ушел на покой. Все это было
так легко, так неизбежно! Но в нем где-то пряталась неудовлетворенность.
Он всегда любил изготовлять что-нибудь, давая волю своим умным рукам,
которые словно сами знали, что им делать, но теперь для этого не хватайте
времени.
Бретон нахохлился в теплом пальто, тоскливо глядя на мокрую черную
мостовую, которая выглядела каналом, прокопанным между крутыми берегами
грязного снега. Машина набрала скорость, и белые пушистые хлопья,
сыпавшиеся с неба, теперь взмывали от капота вверх, бесшумно ударялись о
ветровое стекло и уносились дальше, разбиваясь, исчезая. Он попытался
сосредоточиться на словах Хетти, но с тоской увидел, что в воздухе перед
ним возникло пятнышко цветного мерцающего света. "Только не теперь!" -
подумал он и протер глаза, но дрожащая сверкающая точка уже начала расти.
Через минуту она была как новенькая сияющая монета, вертящаяся волчком
перед его правым глазом, в какую бы сторону он ни поворачивал голову.
- Утром я заехала к вам и включила отопление, - сказала Хетти. - Во
всяком случае, вам будет тепло.
- Спасибо, - глухо ответил он. - Я доставляю вам слишком много
хлопот.
Кружащее мерцание теперь разрасталось все быстрее, заслоняя почти все
его поле зрения, начиная складываться в обычные узоры: непрерывно
меняющиеся радужные геометрические фигуры скользили, смещались, открывали
окна в другие измерения. "Не теперь! - безмолвно молил он. - Я не хочу
сейчас совершить переход!" Эти оптические явления были знакомы ему с
детства. Это случалось с перерывами от трех месяцев до нескольких дней в
зависимости от напряженности его психического состояния, и, как правило,
вначале возникало ощущение физического блаженства. Едва эйфория проходила,
перед его правым глазом возникали мерцающие зигзаги, после чего следовал
очередной необъяснимый пугающий переход в прошлое. Сознание, что каждый
переход занимал лишь долю секунды реального времени и что это, несомненно,
какая-то причуда памяти, не уменьшало страха при его приближении - сцены,
которые он переживал, никогда не бывали приятными. Всякий раз это были
фрагменты его жизни, которые он предпочел бы забыть. Критические минуты. И
нетрудно было догадаться, какой кошмар будет с этих пор возникать в
будущем.
К тому времени, когда машина подъехала к его дому, Бретон практически
ослеп на правый глаз, словно застланный красивым многоцветным покрывалом
из геометрических трепещущих радужных фигур, и ему трудно было соизмерять
расстояния. Он убедил Хетти не выходить из машины, помахал ей, когда она
покатила по свежевыпавшему снегу, и ощупью отпер и открыл входную дверь.
Заперев ее за собой, он быстро вошел в гостиную и сел в глубокое кресло.
Мерцание достигло максимума и, следовательно, могло исчезнуть в любой
момент, а тогда - переход только Богу известно куда. Он ждал. Правый глаз
видел уже почти нормально. Он напрягся, и комната начала отступать,
искривляться, обретать странную перспективу. Неуклюже, беспомощно
срываемся мы в пропасть...
Кэт пошла по тротуару мимо сверкающих витрин. В серебряной накидке,
туго стянутой поверх легкого платья, в туфлях на шпильках, отчего ее
стройные ноги выглядели еще длиннее и стройнее, она выглядела, как
идеализированный киновариант любовницы гангстера. Сияние витрин
проецировало Кэт в его сознание с поразительной четкостью... И тут он
заметил - с ощущением какого-то огромного перекоса - позади нее в центре
улицы три дерева, растущие прямо из мостовой, где никаких деревьев никогда
не было. Три вяза, совсем облетевшие, и что-то в конфигурации их
обнаженных ветвей вызвало в нем омерзение. Их стволы, вдруг он понял, были
нематериальными - лучи автомобильных фар свободно проходили сквозь них.
Конфигурация трех деревьев все еще была ему омерзительной, но в то же
время его влекло к ним.
А Кэт уходила все дальше, и внутренний голос твердил ему, что нельзя
позволить, чтобы она шла ночью по городу одетая так. Он вновь вступил все
в тот же бой со своей гордостью, а потом зашагал в противоположном
направлении, изнывая от отвращения к себе, злобно ругаясь...

Ощущение томительной беспредельности, смещение перспектив и
параллакса, немыслимые переходы, в которых искривления
пространства-времени извиваются между отрицательностью и положительностью,
а в центре зияет бесконечность - божественная, иллюзорная, горькая...

Бретон вцепился в ручки кресла и не разжимал пальцев, пока звук его
тяжелого дыхания не слился с тишиной комнаты. Он встал, отошел к камину и
завел старинные часы в дубовом футляре. Тяжелый ключ холодил ему пальцы -
холодный и такой реальный! За окнами снова падал снег - мелкими сухими
кристалликами, и за стволами деревьев недавним призрачным прошлым
вспыхивали фары машин. Дом заполняли терпеливые бурые тени.
Он пошел на кухню и занялся кофе, пока его сознание медленно
освобождалось от паралича, вызванного переходом. Потеря нервной энергии
была еще одним привычным следствием возвращений в прошлое, но на этот раз
они превосходило все прежние. Дожидаясь, пока закипит вода, Бретон с
запозданием сообразил, что этот переход был необычен и в других отношениях
- в частности, из-за вторжения фантастического элемента. Вязы, растущие
посредине 14-ой улицы, удивили его, но ощущение шока объяснилось не просто
их неуместностью там. Они были полупрозрачны, словно изображения,
проецируемые на более плотный фон, но ведь эта мохнатая арка была
реальной. Он где-то ее видел, она что-то означала... но что?
Когда кофе сварился, Бретон открыл холодильник, но там не оказалось
ни сливок, ни молока. При мысли о черном кофе его желудок запротестовал,
но дальнейшие поиски в оскудевшей кухне показали, что из жидкостей там
имеются только остатки рассола в банке из-под маринованных огурцов. Бретон
налил в чашку черное варево, над поверхностью которого пар завивался
серыми спиралями, и вернулся с ней в гостиную. Он сел, отхлебнул кофе и
попытался обдумать, как снова взяться за дела, но комнату окутывал сумрак,
и на него вновь навалилась усталость. Недели лечения и отдыха было мало,
чтобы устранить все последствия его долгого запоя.
Несколько часов спустя Бретон проснулся почти в полной темноте. В
комнату просачивался тусклый лиловатый свет уличного фонаря, и на
внутренней стене тревожно подрагивали тени деревьев. Сдерживая дрожь и
прилив жалости к себе, Бретон выпрямился в кресле и подумал, что надо
пойти куда-нибудь поужинать. Поднимаясь на ноги, он заметил колышущиеся
тени веток на мертвом сером экране телевизора - и вспомнил, где видел эти
три вяза.
В программе местных новостей была показана фотография места, где
нашли Кэт - рядом с тремя вязами.
Беда была в том, что вязы, которые он видел во время перехода, не
замерли в вечной неподвижности фотоснимка. Они двигались... черные ветки
клонились и взметывались на ветру. Они были... - Бретон поколебался,
прежде чем употребить это прилагательное - реальными. Воспользовавшись им,
он показал, что его отношение к переходам изменилось, что где-то в его
сознании возникла потребность верить, что сегодня днем он действительно
видел Кэт. Неужели, холодно спросил себя Бретон, его одинокое, измученное
виной создание отвергло все законы природы и вернулось назад сквозь время?
Предположим, извечное человеческое желание сделать невозможное - вернуться
в прошлое и исправить ошибки, было психической силой, скрытой за всеми его
переходами? Это объяснило бы, почему воссоздаваемые сцены всегда совпадали
с критическими моментами, когда ход его жизни катастрофически менялся.
Неужели он - потерпевший неудачу путешественник во времени, прикованный к
настоящему неопровержимой реальностью своего плотского тела, но каким-то
образом высвобождающий нематериальный аспект своей личности, чтобы
оглянуться на прошлое и бить кулаками по его невидимым стенам? Если так,
то - Боже, избави! - он обречен вновь и вновь переживать ужасную последнюю
сцену с Кэт до конца своих дней. И три вяза замаячили...
"Надо уйти отсюда! - подумал Бретон. - Найти шумный ресторанчик с
проигрывателем, клетчатыми скатертями, пошлейшими огромными помидорами из
пластмассы на столиках, с нормальными людьми, спорящими о том, о сем с
другими нормальными людьми".
Он погасил свет во всем доме, переоделся и уже открыл входную дверь,
когда в ворота свернул видавший виды "седан" и забарахтался в снегу.
Распахнулась правая дверца, из нее выбралась Хетти Колдер, с откровенным
отвращением оглядела снег и в отместку выстрелила в него колбаской пепла.
- Решили пройтись? Мы с Гарри заскочили проверить, не требуется ли
вам что-нибудь.
- Требуется! - Бретон даже удивился радости, какую ему доставил вид
ее плотной облаченной в твид фигуры. - Приглашаю вас пообедать со мной.
Ваше общество доставит мне большое удовольствие.
Он залез на заднее сиденье и обменяются коротким приветствием с Гарри
Колдером, лысеющим библиофилом лет пятидесяти. Хаос хозяйственных сумок,
шарфов и журналов на широком сидении вокруг ободрил его, он почувствовал,
что вернулся в нормальный, ничем не осложненный мир. Он внимательно
всматривался в скользящие за стеклом рождественские витрины, подмечая
каждую мелочь, не оставляя места для мыслей о Кэт.
- Как вы, Джек? - Хетти оглянулась на крохотное уютное королевство
Бретона. - А то, когда я вас отвозила днем, вы не очень хорошо выглядели.
- Ну, тогда я и чувствовал себя не очень хорошо, но теперь все
прошло.
- Но что с вами было? - не отступала Хетти.
Бретон поколебался и решил испробовать правду.
- Откровенно говоря, что-то со зрением. Словно правый глаз окутали
цветные огни.
Неожиданно к нему обернулся Гарри Колдер и сочувственно поцокал
языком.
- Радужные зигзаги, э? Так, значит, и вы такой?
- Какой - такой? О чем вы говорите, Гарри?
- У меня тоже так бывает, а потом начинается боль, - ответил Гарри
Колдер. - Это обычный предварительный симптом мигрени.
- Мигрени? - У Бретона точно что-то всколыхнулось в подсознании. Но у
меня голова никогда не болит.
- Да? В таком случае, считайте себя одним из немногих счастливцев.
То, что я переношу после того, как эти прелестные огоньки перестают
перемигиваться, описать невозможно. Вы просто не поверите.
- Я не знал, что между такими расстройствами зрения и мигренями
существует связь, - заметил Бретон. - Видимо, вы правы, и мне следует
считать себя редким счастливцем.
Его голос даже ему самому не показался убедительным
Вера Бретона в возможность путешествий во времени рождалась
болезненно, на протяжении многих месяцев.
Он приступил к работе, но обнаружил, что неспособен принимать
разумные решения даже по самым простым административным решениям, а уж
технические проблемы оставались и вовсе непреодолимыми. С помощью
состоявших в штате трех инженеров, Хетти поддерживала деятельность фирмы
на более или менее нормальном уровне. Первое время Бретон сидел за своим
столом, бессмысленно уставившись на схемы и чертежи, не в силах думать ни
о чем, кроме Кэт и роли, которую он сыграл в ее смерти. Были моменты,
когда он тщится писать стихи, чтобы выкристаллизовать, а, может быть,
сделать отвлеченными чувства, обуревавшие его из-за Кэт.
Глубокие снега зимней Монтаны погребли мир в белом безмолвии, и
Бретон следил, как оно смыкается над рядами автомобилей на стоянке под его
окном. Безмолвие словно вторгалось в его собственное тело, и он начинал
слышать его слепую деятельность - непрерывное перемещение жидкостей,
попеременное вторжение воздуха, вкрадчивый радиальный дождь холестерина в
артериях...
И с промежутками в шесть-семь дней он совершал переходы - всегда к
этой последней сцене с Кэт. Иногда вязы бывали так прозрачны, будто вовсе
не существовали, а иногда они стояли черные, реальные, и у него возникало
впечатление, что он сумел бы различить две фигуры, двигающиеся у их
стволов, если бы не свет витрин и автомобильных фар.
Его восприятие все обострялось, и он уже яснее различал явления,
предшествующие переходу. Сначала - постепенное повышение нервной
активности, вызывавшее впечатление, будто он избавился от отчаяния,
поскольку подъем этот завершался пьянящей радостью бытия. И тут же
возникали нарушения зрения - мерцающая точка перед правым глазом,
постепенно перекрывающая все вокруг. Едва мерцание исчезало, как
реальность смещалась, и он оказывался в прошлом.
Бретон очень удивился, узнав, что другие тоже испытывают зрительные
аберрации, так как в детстве он рассказывал о них своим приятелям, но
встречал только недоуменный взгляд. Даже родители выслушивали его с
притворным интересом в твердом убеждении, что все сводится к яркому свету,
запечатлевшемуся на сетчатке. Он научился молчать о переходах и обо всем,
с ними связанном, и с годами у него сложилось убеждение, что он, Джон
Бретон, уникален, что только с ним бывает подобное. Случайный разговор с
Гарри Колдером все это изменил, и вызванный им интерес оказался
единственной подлинной зацепкой в унылом и горьком настоящем.
Бретон начал по вечерам засиживаться в библиотеке, сознавая, что ищет
воплощения идее, подсказанной его фантазиями об убийце Кэт и лихорадочно
бьющейся у него в мозгу. Он прочитал специализированную литературу о
мигренях, очень скудную, потом взялся за более общие медицинские
исследования, за биографии знаменитостей, страдавших мигренями, и за
многое другое, что, как подсказывал инстинкт, могло навести его на верный
путь. Прежде Бретон никогда не думал о мигренях, не связывал их с собой.
Ему смутно казалось, что они - недавнее порождение стрессов, присущих
цивилизации. Из книг он узнал, что они были широко известны и древним
культурам, в частности, древнегреческой. Античные греки пользовались
термином "гемикрания" - полуголовная боль. В подавляющем большинстве
случаев за зрительными расстройствами следовала сильнейшая боль в одной
половине головы, приводившая к рвоте. У некоторых, на их счастье,
отсутствовал один из этих двух симптомов, а в редчайших случаях
отсутствовали оба. Такое состояние называлось "гемикрания сине долоре" -
гемикрания без мук.
Бретона особенно поражала точность, с какой его собственные
зрительные ощущения описывались другими людьми в другие времена.
Медицинские термины были разными - тейкопсия, мерцающие помрачения зрения,
но ему особенно понравилось "крепостные фигуры" как наиболее выразительное
определение. Термин этот первым употребил Джон Фотерджилл, врач, живший в
XVIII веке, который написал: "...особое мерцание в глазах, предметы быстро
меняют видимое изображение и обведены радужными зубцами, по форме
напоминающими крепостные стены".
Фотерджилл указал и на причину: слишком большое количество сухариков
с маслом за завтраком. Объяснение это Бретон счел лишь чуть более
неудовлетворительным по сравнению с новейшими теориями, неопределенно
трактовавшими о временных раздражениях зрительных центров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16