Камден не видел ее лица, но слышал неровное дыхание: долгий прерывистый вдох, затем секундная пауза – и быстрый порывистый выдох. И так до бесконечности.
Девушка не шевелилась. Чего же она ждет? Разве не удостоверилась, что он спит беспробудным сном? Камден отчаянно убеждал себя в том, что ее здесь нет, но у него ничего не получалось – дыхание мисс Роуленд шевелило волоски на его руке, а исходивший от нее чудесный запах, казалось, обволакивал все его существо.
Что же ей нужно?
Тут девушка протянула руку и, приложив ладошку к его ладони, переплела свои пальцы с его. Кончики ее пальцев были холодны как лед – во всяком случае, так ему казалось, потому что он пылал, словно в огне.
Камдену хотелось схватить ее и усадить на себя верхом, хотелось показать ей, что ждет безрассудную девицу, которая глубокой ночью пробирается в спальню мужчины, уже несколько часов думавшего об этой самой девице.
Внезапно рука девушки снова пришла в движение – пальцы ее сомкнулись вокруг запястья маркиза, опалив его своей прохладой. Потом она вдруг поднялась на ноги и почти тотчас же склонилась над ним, так что прядь ее волос скользнула по сгибу его локтя.
Камден прикусил губу; ему все труднее было сдерживаться, все труднее притворяться спящим.
А Джиджи тем временем поглаживала его руку, затем провела ладонью по щеке. В следующую секунду послышалось тихое «ах», и рука девушки отдернулась, – вероятно, юную мисс удивила тетина на его щеке. Камден скова прикусил губу – неопытность девушки возбуждала его не меньше, чем ее дерзость.
Но «любопытная» рука вскоре вернулась – теперь пальчики Джиджи скользили по его подбородку. Потом она провела пальцем по его губам, и Камден, чуть не вскрикнув, судорожно вцепился в одеяло. Она понятия не имела, что с ним творит, иначе тотчас же покинула бы спальню.
Тут Джиджи снова поменяла позу – уселась на краешек кровати. Затем наклонила голову – и на маркиза хлынул водопад волос, расплескавшийся по его груди.
И в тот же момент терпение Камдена лопнуло. Не выдержав, он схватил Джиджи за сорочку и рванул на себя. Она громко вскрикнула и отчаянно замахала руками. Но Камден тотчас подавил ее бунт, подмяв под себя, так что она распласталась на постели.
Теперь их разделяла только ее ночная рубашка. А Джиджи Роуленд была вызывающе женственна – полные груди и округлые, налитые плотью бедра. Из горла маркиза вырвался стон, и он поцеловал девушку в ухо, затем в шею. Камден нисколько не сомневался: сейчас эта юная мисс, оказавшаяся в его постели, была совершенно беззащитна. Да, она находилась в его власти, и он мог делать с ней все, что захотел бы. А она кусала бы губы, она стонала бы и всхлипывала, потому что он довел бы ее до исступления, пробудил бы в ней ненасытное желание.
Чтобы сдержаться, чтобы не поддаться искушению, Камдену пришлось призвать на помощь всю свою волю. И он тут же принялся упрекать себя за несдержанность, за то, что едва не овладел молоденькой девушкой только потому, что понравился ей.
Шумно вздохнув, Камден скатился с Джиджи и молча повернулся к ней спиной – словно ничего не произошло. Девушка тотчас же вскочила с постели, но, как ни странно, не выбежала из комнаты. Чуть отступив от кровати, Джиджи сделала глубокий вдох, и Камдену показалось, что она что-то тихонько прошептала.
«Ну почему же она не уходит? – спрашивал он себя. – Поскорее бы уходила. А если останется, если снова приблизится к постели, то я уже не смогу остановиться».
И тут она опять приблизилась к кровати! Ее мягкая поступь громом отдавалась в его ушах, словно выстрелы в ночи. Кровь бешено стучала у него в висках, и Камден возбужденный до предела, едва удержался от стона. «Надо держаться, надо держаться, – говорил он себе, – иначе…»
В следующее мгновение Джиджи резко развернулась и пулей вылетела из комнаты, хлопнув дверью. Еще несколько секунд после этого он слышал, как она мчится по коридору.
Когда же дом снова погрузился в тишину, Камден вздохнул с величайшим облегчением.
– Слава Богу, что все закончилось именно так, – проговорил он вполголоса.
Джиджи вся горела и пылала. То ей казалось, что ее пожирает пламя ада, то чудилось, что греет блаженство загробного мира, но на самом деле она сгорала от вполне земного стыда, к которому примешивалось обычное нервное возбуждение.
И у нее действительно были все основания стыдиться. Ведь этой ночью… Ах, еще секунда – и она бы запрыгнула обратно в постель к лорду Тремейну. А потом – страстные объятия, соитие и ужасные последствия. Что же касается Тремейна, то он, как честный человек, в конце концов, взял бы ее в жены, несмотря на отвращение к ней. Именно этого ей хотелось, ужасно хотелось. Ведь тогда он избавил бы ее от всепоглощающего одиночества, избавил бы от всех печалей. Ах, только бы его заполучить…
Но уже минуту спустя Джиджи решительно отбросила эти мысли. Слишком уж недостойной была подобная затея. Да-да, ей не следует об этом думать, не следует…
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем настало время одеваться и спускаться к завтраку. Мисс Роуленд думала, что будет завтракать в одиночестве, но, переступив порог столовой, она застала там лорда Тремейна. Джиджи тотчас вспомнила прошедшую ночь, и щеки ее вспыхнули.
Маркиз отложил в сторону экземпляр «Лондонского вестника» и поднялся на ноги.
– Рад видеть вас, мисс Роуленд. – Он учтиво поклонился. – Доброе утро.
Она ответила не сразу. Не смогла ответить, потому что вспоминала, как он навалился на нее и как крепко прижался к ее бедрам – в эти мгновения только тонкая ночная рубашка отделяла ее от его возбужденной плоти. Но маркиз, наверное, уже не помнил об этом. Во всяком случае, сейчас он ни о чем таком не думал.
– Доброе утро, лорд Тремейн. Как спалось?
Он посмотрел ей в глаза взглядом невинного младенца.
– Превосходно. Спал как убитый.
В то время как она томилась по нему. В то время как она то отчитывала себя за глупость, то восхищалась своим поступком. В то время как она вспоминала все подробности этого «свидания»…
Маркиз вдруг улыбнулся ей, и Джиджи вздрогнула, ошеломленная; она поняла, что влюбилась. Влюбилась по уши, как последняя дурочка.
За одну ночь она лишилась рассудка.
Глава 5
9 мая 1893 года
– Филиппа! – позвал ее Фредди.
Джиджи невольно улыбнулась; ей нравилось, как он произносит ее имя, произносите придыханием и с нежностью. Но теперь ей не давала покоя одна мысль. «А он ведь не называет меня Джиджи, – говорила она себе с некоторым удивлением. – Он даже не знает, что я Джиджи. И никто из мужчин этого не знает. Никто, кроме Камдена».
– Что с тобой, любовь моя?
Маркиза улыбнулась своему возлюбленному. Розовощекий, с серьезными глазами, Фредди был вылитый «Голубой мальчик» Гейнсборо, только изрядно возмужавший. Голову его украшала очаровательная копна льняных кудрей, глаза были голубые, как китайский фарфор, а характер – как ласковое майское солнышко. В общем – ее личный мистер Бингли.
– Ничего, милый, все хорошо.
Фредди устремился к ней с протянутыми руками, но тут же остановился, глядя на нее с тревогой.
– А лорд Тремейн действительно уехал? Вдруг это ловушка? А вдруг он вернется, чтобы шпионить за тобой? Если он захочет, он сможет… сможет сделать твою жизнь невыносимой.
Ну как объяснить Фредди, что в распоряжении Камдена и так имелся целый арсенал средств, чтобы отравить ей жизнь? Он и впрямь мог бы сделать ее жизнь невыносимой, если бы только пожелал.
– Тремейн вел себя вполне пристойно, – ответила Джиджи. – Он не из тех, кто мечет громы и молнии.
– Мне не верится, что он так быстро уехал, – сказал Фредди. – Он ведь только вчера приехал.
– А у него нет здесь никаких дел, – ответила Джиджи. – Ничто его здесь не держит.
Они сидели в одной из гостиных и пили вместе чай – как обычно в это время. Комната была выдержана в сиреневых тонах – фиолетовая парчовая обивка, лиловые бархатные портьеры и белый чайный сервиз, расписанный по ободку цветочками глицинии. В юности Джиджи пренебрежительно отвергала все цвета, кроме основных, но теперь одобряла все многообразие оттенков.
Так же было и с Фредди. В восемнадцать и даже в двадцать с небольшим она бы расхохоталась при мысли о союзе с таким молчуном – посчитала бы его наказанием и обузой. Но Джиджи изменилась. Теперь, глядя на Фредди, она видела только его золотое сердце.
– Куда он уехал? – волновался Фредди. – Когда вернется?
– Он не привез с собой камердинера, поэтому нам некого расспросить о его планах. Я даже не узнала бы, что он уехал из города, если бы Гудман случайно не услышал, как он велел извозчику отвезти его на железнодорожную станцию.
Джиджи бесило, что муж распоряжается ее домом и слугами по своему усмотрению, не ставя ее в известность о своих передвижениях. Неслыханная неучтивость с его стороны! Впрочем, отъезд мужа принес ей огромное облегчение, подарив маленькую передышку.
А ведь этим утром она любовалась его фигурой – стройной, гибкой, мускулистой. Да-да, любовалась, и это – верх унижения!
– Расскажи, чего он хотел, – попросил Фредди, присаживаясь на диванчик с ней рядом. – Не может быть, чтобы он ничего не потребовал.
Со вчерашнего дня Джиджи только и думала о том, что потребовал Камден, и даже сейчас тревога и напряжение не отпускали ее. Разрушить ее жизнь – вот чего он хотел. Ведь как ни крути, а близость с ним непременно обернется катастрофой.
– Ему кажется, что мое желание выйти за другого – не повод для развода, – ответила. Джиджи. Ей не хватило духу сказать Фредди, что ее муженек наконец-то вспомнил о своих супружеских правах и решил, что не слезет с нее, пока их постельные игры не увенчаются успехом. Разумеется, она согласилась исполнить свои супружеский долг, но твердо решила, что прибегнет ко всем возможным средствам, чтобы предотвратить зачатие.
Ах, ну почему, оказываясь рядом с Камденом, она всегда превращается в обманщицу и лицемерку?
– Но он готов пойти на разумные уступки, – продолжала Джиджи. – Если через год мы с тобой не раздумаем жениться, он начнет бракоразводный процесс.
– Целый год?! – воскликнул Фредди, но тут же облегченно вздохнул: – Что ж, если это – его единственное условие, то все не так уж плохо. Пусть будет год. Конечно, долго, но мы подождем.
– О, Фредди!.. – Джиджи схватила его за руку; сердце ее переполнилось благодарностью. – Ты так добр ко мне!
– Нет-нет, это ты ко мне добра. Все остальные считают меня неуклюжим болваном. Только ты относишься ко мне по-человечески.
В любой другой день она бы раздулась от гордости. Подумать только, наконец-то ей достало мудрости и зрелости оценить бриллиант чистой воды, то бишь Фредди, в то время как все вокруг, и мужчины, и женщины, по-прежнему не могли отделить зерна от плевел. На сегодня ее мудрость и зрелость как никогда давали о себе знать. Джиджи была не просто подавлена – она чувствовала себя низкой и подлой. Но она не могла в этом сознаться. Фредди искал у нее поддержки и совета. Сейчас не время падать с пьедестала, на который он ее вознес.
– Вовсе нет. Я знаю наверняка, что мисс Карлайл очень высокого о тебе мнения.
Мисс Карлайл была влюблена в Фредди. Она гордо хранила свою тайну, но Джиджи ей провести не удалось. В обычных обстоятельствах маркиза не стала бы говорить Фредди о таких вещах, но обстоятельства были далеко не обычными, и чувство вины пересилило в ней собственнический инстинкт.
– Анжелика? Правда? А в детстве она смеялась надо мной всякий раз, когда я падал с пони или выкидывал еще какой-нибудь номер. И все время называла меня болваном.
– С возрастом люди меняются, – сказала Джиджи. – В один прекрасный момент мы начинаем ценить доброту и постоянство превыше всего. А в этом отношении, Фредди, тебе нет равных.
Фредди расплылся в улыбке.
– Раз ты так говоришь, значит, так оно и есть. В последнее время Анжелике нездоровится. Я намеревался послать ей бутылочку чего-нибудь укрепляющего, но теперь думаю доставить подарок лично. Заодно и поинтересуюсь, не поумнел ли я за последние годы.
Тут пробили часы на каминной полке, Фредди беспокойно заерзал. Обычно его визиты растягивались на полчаса, а то и больше, но с приездом Камдена все изменилось.
– Я, пожалуй, пойду, – сказал он, поднимаясь. – Хотя мне очень не хочется уходить.
Маркиза тоже встала.
– Ах, Фредди, дорогой, как я мечтаю, чтобы… Впрочем, какая разница?..
Фредди взял ее за руки и заглянул ей в глаза.
– У тебя точно все хорошо? Ты уверена?
Нет, у нее далеко не все хорошо. Ей плохо и одиноко. Она в ужасе от самой себя. Она затеяла опасную игру, в которой придется лгать. Придется лгать всем. А ей-то казалось, что она больше не станет жульничать и лицемерить.
Но ради любимого Джиджи изобразила лучезарную улыбку.
– Не-тревожься, милый. Помнишь, что ты сам говорил? Ничто не может выбить меня из колеи. Ничто.
Лангфорд Фицуильям, герцог Перрин, вышел на ежедневную пятимильную прогулку на полчаса раньше обычного. Ему нравилось иногда вести себя непредсказуемо, поскольку в настоящее время его жизнь была столь же интересна, как воскресная проповедь викария средней руки. Но его это вполне устраивало. Ученому необходимы покой и тишина, чтобы с головой уйти в изучение преданий о Гомере и героических сражений у стен Илиона.
Во время прогулок герцогу приглянулось одно место – коттедж, расположенный в двух с четвертью милях от парадной двери его дома. Сам коттедж не отличался оригинальностью: два этажа, белые стены, красная отделка. Но прилегавший к нему сад был достоин сонета, а то и торжественной оды.
Палисадник пестрел розами. Но не теми розами с тугими бутонами, которые встречались на каждом шагу, а розами с бесстыдно раскрывшимися лепестками. Розовые кусты клонились к земле под тяжестью огромных, пышных цветков, которые свешивались с подпорок, радуя глаз всеми оттенками красного – от нежно-розового, как девственный румянец, до багрового, как щеки здоровой и веселой простолюдинки.
Однако сад этот окружала живая изгородь, из-за которой виднелся только конек крыши, судя по всему, венчавшей огромную оранжерею. Герцогу очень хотелось осмотреть замечательный сад, но он не желал сводить знакомство с обитателями коттеджа и поэтому выжидал удобный момент. Рано или поздно наступит тот день, когда садовник, подровняв изгородь, забудет убрать лестницу. Возможно, заглядывать в чужой сад не следовало, но очень уж хотелось. Да и чем он рисковал? Что хозяева могли ему сделать? Натравить на него констебля? Герцог Перрин прекрасно знал: человек с его положением в обществе мог очень многое себе позволить. В конце концов, он ведь не собирался никого убивать, просто хотел удовлетворить свое любопытство.
Как ни странно, заветная лестница оказалась на месте, правда, опиралась она не на живую изгородь. Вместо этого ее приставили к вязу, росшему напротив сада. На лестнице, спиной к нему, стояла женщина, облаченная в модное платье, которое до смешного не подходило для лазанья по лестницам.
Женщина отчитывала котенка, которого пыталась водрузить на соседнюю ветку.
– Как тебе не стыдно, Гектор? В твоих жилах течет кровь могучих львов саванны! Ты их позоришь! Ну-ка, сиди на месте, а потом тебя обязательно спасут.
Но котенок упрямился. Стоило ей убрать руки, как он тут же прыгнул ей на грудь.
– Ну уж нет, Гектор! – вскричала дама. – Этот номер у тебя не пройдет. Ты не испортишь мой план. Больше ни одна капризная особь мужского пола не станет между моей дочерью и короной с земляничными листьями!
Лангфорд насторожился; его одолевало любопытство. Ведь во всей округе он был единственным обладателем короны с земляничными листьями – герцогского головного убора, надеваемого на коронацию монархов. Правда, он понятия не имел, где хранится его корона, но это не имело значения – насколько он знал, в Британии в ближайшее время не предвиделась коронация.
– Слушай меня внимательно, Гектор. – Дама заглянула в глаза котенка. – Слушай и запоминай. Если ты мне не поможешь, в твоей тарелке больше не появится ни рыба, ни печенка. Вообще ничего вкусного не появится. Более того, я приведу в дом собаку и буду кормить ее паштетом из гусиной печенки у тебя на глазах. Собаку, ясно тебе? Грязную дворнягу вроде Креза нашей Джиджи.
Котенок жалобно мяукнул. Но сердце дамы не дрогнуло.
– А теперь иди и сиди смирно.
И на сей раз котенок подчинился. Жалостливо мяукая, он покорно уселся на ветку, а дама, испустив вздох облегчения, спустилась с лестницы. Лангфорд тут же зашагал дальше, постукивая прогулочной тростью по утоптанной дорожке.
Женщина резко обернулась на звук его шагов. Она была красива: черные как смоль волосы, молочно-белая кожа и алые губы – вылитая Белоснежка после двадцати лет счастливой жизни с принцем. Правда, она оказалась старше, чем он предполагал. По голосу и фигуре он дал ей чуть больше тридцати, однако ей было лет сорок, если не больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Девушка не шевелилась. Чего же она ждет? Разве не удостоверилась, что он спит беспробудным сном? Камден отчаянно убеждал себя в том, что ее здесь нет, но у него ничего не получалось – дыхание мисс Роуленд шевелило волоски на его руке, а исходивший от нее чудесный запах, казалось, обволакивал все его существо.
Что же ей нужно?
Тут девушка протянула руку и, приложив ладошку к его ладони, переплела свои пальцы с его. Кончики ее пальцев были холодны как лед – во всяком случае, так ему казалось, потому что он пылал, словно в огне.
Камдену хотелось схватить ее и усадить на себя верхом, хотелось показать ей, что ждет безрассудную девицу, которая глубокой ночью пробирается в спальню мужчины, уже несколько часов думавшего об этой самой девице.
Внезапно рука девушки снова пришла в движение – пальцы ее сомкнулись вокруг запястья маркиза, опалив его своей прохладой. Потом она вдруг поднялась на ноги и почти тотчас же склонилась над ним, так что прядь ее волос скользнула по сгибу его локтя.
Камден прикусил губу; ему все труднее было сдерживаться, все труднее притворяться спящим.
А Джиджи тем временем поглаживала его руку, затем провела ладонью по щеке. В следующую секунду послышалось тихое «ах», и рука девушки отдернулась, – вероятно, юную мисс удивила тетина на его щеке. Камден скова прикусил губу – неопытность девушки возбуждала его не меньше, чем ее дерзость.
Но «любопытная» рука вскоре вернулась – теперь пальчики Джиджи скользили по его подбородку. Потом она провела пальцем по его губам, и Камден, чуть не вскрикнув, судорожно вцепился в одеяло. Она понятия не имела, что с ним творит, иначе тотчас же покинула бы спальню.
Тут Джиджи снова поменяла позу – уселась на краешек кровати. Затем наклонила голову – и на маркиза хлынул водопад волос, расплескавшийся по его груди.
И в тот же момент терпение Камдена лопнуло. Не выдержав, он схватил Джиджи за сорочку и рванул на себя. Она громко вскрикнула и отчаянно замахала руками. Но Камден тотчас подавил ее бунт, подмяв под себя, так что она распласталась на постели.
Теперь их разделяла только ее ночная рубашка. А Джиджи Роуленд была вызывающе женственна – полные груди и округлые, налитые плотью бедра. Из горла маркиза вырвался стон, и он поцеловал девушку в ухо, затем в шею. Камден нисколько не сомневался: сейчас эта юная мисс, оказавшаяся в его постели, была совершенно беззащитна. Да, она находилась в его власти, и он мог делать с ней все, что захотел бы. А она кусала бы губы, она стонала бы и всхлипывала, потому что он довел бы ее до исступления, пробудил бы в ней ненасытное желание.
Чтобы сдержаться, чтобы не поддаться искушению, Камдену пришлось призвать на помощь всю свою волю. И он тут же принялся упрекать себя за несдержанность, за то, что едва не овладел молоденькой девушкой только потому, что понравился ей.
Шумно вздохнув, Камден скатился с Джиджи и молча повернулся к ней спиной – словно ничего не произошло. Девушка тотчас же вскочила с постели, но, как ни странно, не выбежала из комнаты. Чуть отступив от кровати, Джиджи сделала глубокий вдох, и Камдену показалось, что она что-то тихонько прошептала.
«Ну почему же она не уходит? – спрашивал он себя. – Поскорее бы уходила. А если останется, если снова приблизится к постели, то я уже не смогу остановиться».
И тут она опять приблизилась к кровати! Ее мягкая поступь громом отдавалась в его ушах, словно выстрелы в ночи. Кровь бешено стучала у него в висках, и Камден возбужденный до предела, едва удержался от стона. «Надо держаться, надо держаться, – говорил он себе, – иначе…»
В следующее мгновение Джиджи резко развернулась и пулей вылетела из комнаты, хлопнув дверью. Еще несколько секунд после этого он слышал, как она мчится по коридору.
Когда же дом снова погрузился в тишину, Камден вздохнул с величайшим облегчением.
– Слава Богу, что все закончилось именно так, – проговорил он вполголоса.
Джиджи вся горела и пылала. То ей казалось, что ее пожирает пламя ада, то чудилось, что греет блаженство загробного мира, но на самом деле она сгорала от вполне земного стыда, к которому примешивалось обычное нервное возбуждение.
И у нее действительно были все основания стыдиться. Ведь этой ночью… Ах, еще секунда – и она бы запрыгнула обратно в постель к лорду Тремейну. А потом – страстные объятия, соитие и ужасные последствия. Что же касается Тремейна, то он, как честный человек, в конце концов, взял бы ее в жены, несмотря на отвращение к ней. Именно этого ей хотелось, ужасно хотелось. Ведь тогда он избавил бы ее от всепоглощающего одиночества, избавил бы от всех печалей. Ах, только бы его заполучить…
Но уже минуту спустя Джиджи решительно отбросила эти мысли. Слишком уж недостойной была подобная затея. Да-да, ей не следует об этом думать, не следует…
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем настало время одеваться и спускаться к завтраку. Мисс Роуленд думала, что будет завтракать в одиночестве, но, переступив порог столовой, она застала там лорда Тремейна. Джиджи тотчас вспомнила прошедшую ночь, и щеки ее вспыхнули.
Маркиз отложил в сторону экземпляр «Лондонского вестника» и поднялся на ноги.
– Рад видеть вас, мисс Роуленд. – Он учтиво поклонился. – Доброе утро.
Она ответила не сразу. Не смогла ответить, потому что вспоминала, как он навалился на нее и как крепко прижался к ее бедрам – в эти мгновения только тонкая ночная рубашка отделяла ее от его возбужденной плоти. Но маркиз, наверное, уже не помнил об этом. Во всяком случае, сейчас он ни о чем таком не думал.
– Доброе утро, лорд Тремейн. Как спалось?
Он посмотрел ей в глаза взглядом невинного младенца.
– Превосходно. Спал как убитый.
В то время как она томилась по нему. В то время как она то отчитывала себя за глупость, то восхищалась своим поступком. В то время как она вспоминала все подробности этого «свидания»…
Маркиз вдруг улыбнулся ей, и Джиджи вздрогнула, ошеломленная; она поняла, что влюбилась. Влюбилась по уши, как последняя дурочка.
За одну ночь она лишилась рассудка.
Глава 5
9 мая 1893 года
– Филиппа! – позвал ее Фредди.
Джиджи невольно улыбнулась; ей нравилось, как он произносит ее имя, произносите придыханием и с нежностью. Но теперь ей не давала покоя одна мысль. «А он ведь не называет меня Джиджи, – говорила она себе с некоторым удивлением. – Он даже не знает, что я Джиджи. И никто из мужчин этого не знает. Никто, кроме Камдена».
– Что с тобой, любовь моя?
Маркиза улыбнулась своему возлюбленному. Розовощекий, с серьезными глазами, Фредди был вылитый «Голубой мальчик» Гейнсборо, только изрядно возмужавший. Голову его украшала очаровательная копна льняных кудрей, глаза были голубые, как китайский фарфор, а характер – как ласковое майское солнышко. В общем – ее личный мистер Бингли.
– Ничего, милый, все хорошо.
Фредди устремился к ней с протянутыми руками, но тут же остановился, глядя на нее с тревогой.
– А лорд Тремейн действительно уехал? Вдруг это ловушка? А вдруг он вернется, чтобы шпионить за тобой? Если он захочет, он сможет… сможет сделать твою жизнь невыносимой.
Ну как объяснить Фредди, что в распоряжении Камдена и так имелся целый арсенал средств, чтобы отравить ей жизнь? Он и впрямь мог бы сделать ее жизнь невыносимой, если бы только пожелал.
– Тремейн вел себя вполне пристойно, – ответила Джиджи. – Он не из тех, кто мечет громы и молнии.
– Мне не верится, что он так быстро уехал, – сказал Фредди. – Он ведь только вчера приехал.
– А у него нет здесь никаких дел, – ответила Джиджи. – Ничто его здесь не держит.
Они сидели в одной из гостиных и пили вместе чай – как обычно в это время. Комната была выдержана в сиреневых тонах – фиолетовая парчовая обивка, лиловые бархатные портьеры и белый чайный сервиз, расписанный по ободку цветочками глицинии. В юности Джиджи пренебрежительно отвергала все цвета, кроме основных, но теперь одобряла все многообразие оттенков.
Так же было и с Фредди. В восемнадцать и даже в двадцать с небольшим она бы расхохоталась при мысли о союзе с таким молчуном – посчитала бы его наказанием и обузой. Но Джиджи изменилась. Теперь, глядя на Фредди, она видела только его золотое сердце.
– Куда он уехал? – волновался Фредди. – Когда вернется?
– Он не привез с собой камердинера, поэтому нам некого расспросить о его планах. Я даже не узнала бы, что он уехал из города, если бы Гудман случайно не услышал, как он велел извозчику отвезти его на железнодорожную станцию.
Джиджи бесило, что муж распоряжается ее домом и слугами по своему усмотрению, не ставя ее в известность о своих передвижениях. Неслыханная неучтивость с его стороны! Впрочем, отъезд мужа принес ей огромное облегчение, подарив маленькую передышку.
А ведь этим утром она любовалась его фигурой – стройной, гибкой, мускулистой. Да-да, любовалась, и это – верх унижения!
– Расскажи, чего он хотел, – попросил Фредди, присаживаясь на диванчик с ней рядом. – Не может быть, чтобы он ничего не потребовал.
Со вчерашнего дня Джиджи только и думала о том, что потребовал Камден, и даже сейчас тревога и напряжение не отпускали ее. Разрушить ее жизнь – вот чего он хотел. Ведь как ни крути, а близость с ним непременно обернется катастрофой.
– Ему кажется, что мое желание выйти за другого – не повод для развода, – ответила. Джиджи. Ей не хватило духу сказать Фредди, что ее муженек наконец-то вспомнил о своих супружеских правах и решил, что не слезет с нее, пока их постельные игры не увенчаются успехом. Разумеется, она согласилась исполнить свои супружеский долг, но твердо решила, что прибегнет ко всем возможным средствам, чтобы предотвратить зачатие.
Ах, ну почему, оказываясь рядом с Камденом, она всегда превращается в обманщицу и лицемерку?
– Но он готов пойти на разумные уступки, – продолжала Джиджи. – Если через год мы с тобой не раздумаем жениться, он начнет бракоразводный процесс.
– Целый год?! – воскликнул Фредди, но тут же облегченно вздохнул: – Что ж, если это – его единственное условие, то все не так уж плохо. Пусть будет год. Конечно, долго, но мы подождем.
– О, Фредди!.. – Джиджи схватила его за руку; сердце ее переполнилось благодарностью. – Ты так добр ко мне!
– Нет-нет, это ты ко мне добра. Все остальные считают меня неуклюжим болваном. Только ты относишься ко мне по-человечески.
В любой другой день она бы раздулась от гордости. Подумать только, наконец-то ей достало мудрости и зрелости оценить бриллиант чистой воды, то бишь Фредди, в то время как все вокруг, и мужчины, и женщины, по-прежнему не могли отделить зерна от плевел. На сегодня ее мудрость и зрелость как никогда давали о себе знать. Джиджи была не просто подавлена – она чувствовала себя низкой и подлой. Но она не могла в этом сознаться. Фредди искал у нее поддержки и совета. Сейчас не время падать с пьедестала, на который он ее вознес.
– Вовсе нет. Я знаю наверняка, что мисс Карлайл очень высокого о тебе мнения.
Мисс Карлайл была влюблена в Фредди. Она гордо хранила свою тайну, но Джиджи ей провести не удалось. В обычных обстоятельствах маркиза не стала бы говорить Фредди о таких вещах, но обстоятельства были далеко не обычными, и чувство вины пересилило в ней собственнический инстинкт.
– Анжелика? Правда? А в детстве она смеялась надо мной всякий раз, когда я падал с пони или выкидывал еще какой-нибудь номер. И все время называла меня болваном.
– С возрастом люди меняются, – сказала Джиджи. – В один прекрасный момент мы начинаем ценить доброту и постоянство превыше всего. А в этом отношении, Фредди, тебе нет равных.
Фредди расплылся в улыбке.
– Раз ты так говоришь, значит, так оно и есть. В последнее время Анжелике нездоровится. Я намеревался послать ей бутылочку чего-нибудь укрепляющего, но теперь думаю доставить подарок лично. Заодно и поинтересуюсь, не поумнел ли я за последние годы.
Тут пробили часы на каминной полке, Фредди беспокойно заерзал. Обычно его визиты растягивались на полчаса, а то и больше, но с приездом Камдена все изменилось.
– Я, пожалуй, пойду, – сказал он, поднимаясь. – Хотя мне очень не хочется уходить.
Маркиза тоже встала.
– Ах, Фредди, дорогой, как я мечтаю, чтобы… Впрочем, какая разница?..
Фредди взял ее за руки и заглянул ей в глаза.
– У тебя точно все хорошо? Ты уверена?
Нет, у нее далеко не все хорошо. Ей плохо и одиноко. Она в ужасе от самой себя. Она затеяла опасную игру, в которой придется лгать. Придется лгать всем. А ей-то казалось, что она больше не станет жульничать и лицемерить.
Но ради любимого Джиджи изобразила лучезарную улыбку.
– Не-тревожься, милый. Помнишь, что ты сам говорил? Ничто не может выбить меня из колеи. Ничто.
Лангфорд Фицуильям, герцог Перрин, вышел на ежедневную пятимильную прогулку на полчаса раньше обычного. Ему нравилось иногда вести себя непредсказуемо, поскольку в настоящее время его жизнь была столь же интересна, как воскресная проповедь викария средней руки. Но его это вполне устраивало. Ученому необходимы покой и тишина, чтобы с головой уйти в изучение преданий о Гомере и героических сражений у стен Илиона.
Во время прогулок герцогу приглянулось одно место – коттедж, расположенный в двух с четвертью милях от парадной двери его дома. Сам коттедж не отличался оригинальностью: два этажа, белые стены, красная отделка. Но прилегавший к нему сад был достоин сонета, а то и торжественной оды.
Палисадник пестрел розами. Но не теми розами с тугими бутонами, которые встречались на каждом шагу, а розами с бесстыдно раскрывшимися лепестками. Розовые кусты клонились к земле под тяжестью огромных, пышных цветков, которые свешивались с подпорок, радуя глаз всеми оттенками красного – от нежно-розового, как девственный румянец, до багрового, как щеки здоровой и веселой простолюдинки.
Однако сад этот окружала живая изгородь, из-за которой виднелся только конек крыши, судя по всему, венчавшей огромную оранжерею. Герцогу очень хотелось осмотреть замечательный сад, но он не желал сводить знакомство с обитателями коттеджа и поэтому выжидал удобный момент. Рано или поздно наступит тот день, когда садовник, подровняв изгородь, забудет убрать лестницу. Возможно, заглядывать в чужой сад не следовало, но очень уж хотелось. Да и чем он рисковал? Что хозяева могли ему сделать? Натравить на него констебля? Герцог Перрин прекрасно знал: человек с его положением в обществе мог очень многое себе позволить. В конце концов, он ведь не собирался никого убивать, просто хотел удовлетворить свое любопытство.
Как ни странно, заветная лестница оказалась на месте, правда, опиралась она не на живую изгородь. Вместо этого ее приставили к вязу, росшему напротив сада. На лестнице, спиной к нему, стояла женщина, облаченная в модное платье, которое до смешного не подходило для лазанья по лестницам.
Женщина отчитывала котенка, которого пыталась водрузить на соседнюю ветку.
– Как тебе не стыдно, Гектор? В твоих жилах течет кровь могучих львов саванны! Ты их позоришь! Ну-ка, сиди на месте, а потом тебя обязательно спасут.
Но котенок упрямился. Стоило ей убрать руки, как он тут же прыгнул ей на грудь.
– Ну уж нет, Гектор! – вскричала дама. – Этот номер у тебя не пройдет. Ты не испортишь мой план. Больше ни одна капризная особь мужского пола не станет между моей дочерью и короной с земляничными листьями!
Лангфорд насторожился; его одолевало любопытство. Ведь во всей округе он был единственным обладателем короны с земляничными листьями – герцогского головного убора, надеваемого на коронацию монархов. Правда, он понятия не имел, где хранится его корона, но это не имело значения – насколько он знал, в Британии в ближайшее время не предвиделась коронация.
– Слушай меня внимательно, Гектор. – Дама заглянула в глаза котенка. – Слушай и запоминай. Если ты мне не поможешь, в твоей тарелке больше не появится ни рыба, ни печенка. Вообще ничего вкусного не появится. Более того, я приведу в дом собаку и буду кормить ее паштетом из гусиной печенки у тебя на глазах. Собаку, ясно тебе? Грязную дворнягу вроде Креза нашей Джиджи.
Котенок жалобно мяукнул. Но сердце дамы не дрогнуло.
– А теперь иди и сиди смирно.
И на сей раз котенок подчинился. Жалостливо мяукая, он покорно уселся на ветку, а дама, испустив вздох облегчения, спустилась с лестницы. Лангфорд тут же зашагал дальше, постукивая прогулочной тростью по утоптанной дорожке.
Женщина резко обернулась на звук его шагов. Она была красива: черные как смоль волосы, молочно-белая кожа и алые губы – вылитая Белоснежка после двадцати лет счастливой жизни с принцем. Правда, она оказалась старше, чем он предполагал. По голосу и фигуре он дал ей чуть больше тридцати, однако ей было лет сорок, если не больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29