Ты попался и прекрасно это знаешь. И на твоем месте я бы приберег клятвенные заверения в невиновности для другого случая. Если ты не признаешься в своих грехах сейчас, без свидетелей, мне придется рассказать всем о твоих махинациях и вызвать констеблей.
Но Беккет не собирался так просто сдаваться.
– Если я чем-то прогневал вас, сэр, пожалуйста, объясните, чем именно.
В том-то и состояла трудность. Камден не мог предъявить Беккету никаких конкретных обвинений; он знал только одно: дворецкий нарушил установленный порядок доставки почты… И еще ему казалось, что письмо, которое он якобы получил от Теодоры, написала вовсе не Теодора.
Тремейн подошел: к картине над каминной полкой и сделал вид, что разглядывает морской пейзаж. Если между Беккетом и письмом Теодоры действительно существовала какая-то связь, то только косвенная. Бек кет был посредником, который за деньги выполнял чужую волю.
Камден повернулся к дворецкому, решив схитрить:
– Мне известно, почему ты приказал сперва доставлять всю почту тебе. Но видишь ли, Беккет, у меня, для тебя плохие новости. Мошеннику, под чью дудку ты пляшешь, ты больше не нужен. Вот он и решил, что выгоднее принести тебя в жертву, чем выплачивать оставшуюся половину вознаграждения.
Беккет, вскочив со стула, закричал:
– Неужели?! Негодяй, мерзавец!
Прерывистое дыхание дворецкого, казалось, заполнило всю комнату. Сообразив, что выдал себя с головой, он тяжело опустился в кресло и уткнулся лицом в ладони.
– Простите, милорд. Но я не сделал ничего дурного. Клянусь, ничего. Мне просто приказали отслеживать все письма, которые будут приходить вам из-за границы. Я должен был передавать их… одному человеку. Но он тоже не брал ваши письма, а просто просматривал их и все до единого возвращал мне.
Все письма, которые приходили ему из-за границы? В груди Камдена что-то мучительно, сжалось – как если бы его легкие сплющило взрывной волной.
– Ты точно ничего больше не делал?
– Один… – Беккет утер лицо носовым платком. – Один-единственный раз, в самом начале, этот человек вернул мне письма, и среди них было одно, которое я раньше не видел.
Одно письмо. Больше ничего и не требовалось – только одно письмо.
– Где и когда ты встречаешься с этим человеком?
– По вторникам и пятницам за главными воротами.
– А если ты по какой-то причине не сможешь прийти сам?
– Тогда я должен тщательно завернуть письма, положить сверток под куст крыжовника слева от ворот и придавить его камнем. За письмами приходят в три часа.
Сегодня была пятница. Часы показывали двадцать пять минут третьего.
– Какая жалость, – проворчал Камден. – Наверное, он больше не придет, не то я и его засадил бы в тюрьму.
Беккет побледнел как полотно.
– Но, милорд, вы же сказали… сказали…
– Я знаю, что я сказал. Завтра после обеда ты подашь прошение об отставке.
– Да, сэр. Спасибо, сэр. – Беккет чуть ли не целовал Камдену ноги.
– А теперь уходи.
Когда дворецкий нетвердой походкой направился к двери, Камден вспомнил, что забыл еще кое о чем спросить.
– Какой задаток ты получил?
Беккет замялся.
– Две тысячи фунтов. У меня внебрачный сын, милорд. Он попал в беду. Все деньги ушли на то, чтобы расплатиться с его долгами. Но я верну их при первой же возможности.
Камден изо всех сил сжал пальцами виски.
– Не нужны мне твои деньги. Убирайся – и чтобы я больше тебя не видел.
Две тысячи задаток и две тысячи после. Кто мог разбрасываться такими суммами? И зачем это кому-то понадобилось? Все улики указывали в одном направлении.
Но Камдену не хватало духу признать очевидное. Хоть бы он ошибся… Хоть бы страх, сковавший его, оказался не вестником неумолимо надвигавшейся беды, а просто следствием разыгравшегося воображения.
Может, еще есть надежда?
Через два с половиной часа все надежды рухнули. Камден завернул два письма от своих друзей, спрятал их, как это делал Беккет, и стал ждать. Человек все-таки появился. Им оказался шестидесятилетний старик с внешностью отъявленного греховодника. Он подъехал на повозке, тщательно осмотрелся и подошел к кусту крыжовника. Как и говорил Беккет, старик быстро просмотрел письма и положил их на то же место, откуда взял. Затем старый плут развернул повозку и тронулся в обратный путь.
Камден последовал за ним, держась на некотором расстоянии. Боль в его груди нарастала с каждой пройденной милей и достигла апогея, когда старик со своей тележкой исчез в воротах «Верескового луга». Да, теперь все стало ясно, теперь уже не могло быть сомнений.
Какое-то время Камден стоял у ворот. Затем пустился в обратный путь – сначала шагом, а потом бегом, бегом от «Верескового луга», от Джиджи, от очаровательной и насквозь лживой Джиджи. Неужели только сегодня утром он ехал по этой дороге, сгорая от желания порадовать ее?
Камден не знал, сколько времени он бежал и в какой момент рухнул ничком на землю. В глазах его не было ни слезинки, разум оцепенел, и только голова раскалывалась от чудовищной боли, словно адские наковальни выбивали из него остатки иллюзий.
Значит, это дело рук Джиджи. Именно она подделала письмо, почему-то решив, что он, Камден, должен принадлежать ей одной. Да, конечно, это она. А он-то, похотливый дурак, был рад, что попался на удочку. Сегодня утром она, наверное, лопалась от самодовольства и торжествовала полную победу, глядя, как он тает в ее объятиях.
Злоба – жгучая и черная, как бездна преисподней, – медленно поднималась в его душе, мало-помалу затопляя каждую клеточку его существа. Камден цеплялся за эту злость, потому что она загоняла боль внутрь и не давала ей выхода.
Месть – вот что ему нужно. Он отомстит. Джиджи была готова выложить за него четыре тысячи фунтов. Зачем же разочаровывать даму? Пусть же увидит, что он ничем не уступает ей в лицемерии и бессердечности.
Тремейн поднялся с земли и опять побежал. Он бежал, не останавливаясь, пока вдали не показался особняк «Двенадцати колонн». Когда же он размашистым шагом подходил к дому, то едва удерживался от слез. Ему безумно хотелось повернуть время вспять, хотелось сделать так, чтобы тетя Плони никогда не приезжала. И хотелось барабанить по стенам кулаками и кричать во все горло.
«О, Джиджи, о, глупая, глупая девчонка! Ну почему ты не захотела подождать? Теодора вышла замуж сегодня. Сегодня! Я бы…»
«Замолчи! Замолчи! Я пристрелю тебя собственными руками, если еще раз услышу, как ты убиваешься по этой девице!»
«Месть. Помни, только месть».
Глава 13
22 мая 1893 года
Лангфорд не находил себе места.
Последние пятнадцать лет его вечера сводились к обеду, сигаре и номеру «Таймс», а последний час отводился штудированию ученых книг. Тринадцать из этих пятнадцати лет к нему из Лондона дважды в неделю приезжала очередная любовница, переступавшая порог его дома, как только он откладывал в сторону Платона или Эсхила. В первый год после возвращения в Девоншир Лангфорд пытался завести необременительную связь в местных краях, но безуспешно. А последний год он вообще жил как монах.
Однако герцог никогда не приветствовал воздержание – ни прежде, ни теперь. Наверное, он просто слишком обленился и одичал, живя в провинции. А может, охладел, к постельным, упражнениям, потому что преждевременно утратил влечение к женщинам под действием одиночества и ученых изысканий.
Лангфорд нисколько не тосковал по былым подвигам на любовном поприще. Не тосковал до сегодняшнего вечера. А сегодня он бы совсем не возражал, если бы какая-нибудь дама навестила его в Ладлоу-Корте.
Ему наскучила убаюкивающая тишина библиотеки. Его скромные, вечерние развлечения, когда сигары чередовались с «Панчем» или подвернувшимся под руку романом, были стерильнее каплунов, которых повар подавал ему на стол по четвергам. Сегодня Лангфорд съел десерт перед обедом, но от этого однообразие вечеров не стало менее тягостным.
И конечно же, дело было не в апатии, одолевавшей его время от времени. Нет, Лангфорд скорее страдал от избытка энергии. Он вышагивал по комнате, точно заводной солдатик под присмотром пятилетнего карапуза.
В дверь библиотеки постучали – это дворецкий Ривз принес вечернюю почту. Герцог быстро просмотрел письма. Одно было из Германий, второе из Греции – от ученых, с которыми он вел переписку. А третье написала его кузина Каролина, то есть леди Эйвери. Дама эта питала страсть к чужим грехам и с удовольствием истинного филантропа делилась своими энциклопедическими познаниями – в основном рассказывала о последних светских бурях в стакане воды.
Лангфорд отпустил Ривза и распечатал письмо Каро, с радостью ухватившись за возможность хоть как-то развлечься. В прежние времена Каро и ее сестрица Грейс, леди Соммерсби, частенько наведывались к нему и выведывали у слуг, дом какой дамы он прошедшей ночью осчастливил своим посещением и не приводил ли к себе домой жриц любви. Однажды Лангфорд лично проследил за тем, чтобы сестриц «случайно» окатили ледяной водой, когда они стояли на пороге его дома и стучали в дверь. Но их устрашающая преданность своему делу была так велика, что на следующий день они вернулись с зонтиками.
Наверное, в память о тех временах Каро каждый месяц писала ему о последних пикантных новостях. В начале своей добровольной ссылки Лангфорд бросал ее письма в огонь нераспечатанными. Но годы шли, письма продолжали приходить как по расписанию, и в итоге упорство леди Эйвери сломило его сопротивление. Стыдно признать, но теперь он уже не мог обходиться без ежемесячной порции супружеских измен, тщеславия и глупости.
Подборка этого месяца включала в себя следующее: леди Саутуэлл родила еще одного ребенка, который не имел ни малейшего сходства с лордом Саутуэллом, но был как две капли воды похож на достопочтенного мистера Румфорда; сэр Роланд Джордж поселил двух своих любовниц в одном доме, а лорда Уитни Уайльда, по слухам, застукали в чулане с невестой его брата.
Однако самое интересное Каро приберегла напоследок. Речь шла о разводе, затеянном не кем-нибудь, а наследницей одного из самых крупных состояний в стране и наследником герцогского титула, который и сам считался богачом. Каро игриво и многословно писала, что маркиза полна решимости выйти замуж за своего юного поклонника; намерения же маркиза оставались тайной за семью печатями, а по городу ходили невероятные догадки о том, чем закончится вся эта история. На людях супруги строили из себя двух голубков, – но кто знает, что творилось за закрытыми дверями? Может, они подсыпали друг другу яд в кофе? Или, может быть, плели друг о друге небылицы? Не исключено, что вместе посмеивались над этим недотепой лордом Фредериком Стюартом.
«Наследница железнодорожной империи» – так называла Каро маркизу Тремейн. Эта дама чуть не вышла замуж за герцога, а когда ее нареченный приказал долго жить, умудрилась в непристойно короткий срок выйти за его двоюродного брата, но так и не успела надеть корону с земляничными листьями.
Герцог нахмурился. До него вдруг дошло, где он видел миссис Роуленд раньше. Он видел ее прямо здесь, на этой же самой улице, около того же самого коттеджа. Но с тех пор минуло добрых… лет тридцать. Он тогда приехал домой из Итона на каникулы и не знал, куда деваться от скуки. Его так и подмывало выкинуть какую-нибудь несусветную глупость, но совсем не хотелось, чтобы об этом узнали родители.
Его отец уже несколько лет был прикован к постели – ему оставалось жить всего несколько недель. Но тогда Лангфорд об этом не знал. Его раздражала бесконечно долгая и, как казалось, бессмысленная болезнь его родителя. В школе он отмахивался от постоянно витавшего над домом духа смерти, отпуская скабрезные шуточки насчет телесных отправлений своего папаши и пожилой круглолицей сиделки, которая терпела жуткую вонь с неприлично веселой улыбкой на лице. Но дома у него не было такой спасительной отдушины, поэтому он старался уходить как можно чаще и отсутствовать как можно дольше.
Каждый день он подолгу бродил по окрестностям. Во время одной из таких прогулок он и увидел миссис Роуленд – та вышла из коттеджа и направилась к ожидавшей ее на улице карете. Она была на редкость красива. Несколько месяцев назад Лангфорд расстался с невинностью и считал себя искушенным знатоком женщин. Но тут он замер, разинув рот. Прекрасные черты лица этой девушки дополнялись божественной фигурой. Она не шла, а плыла по воздуху – грациозно, изящно, словно морская нимфа.
Следом за ней в карету уселся мужчина, которого он поначалу принял за ее отца. Но потом к карете подошел другой мужчина – седовласый и сгорбленный. Девушка высунулась из окна и, поцеловав старика в щеку, сказала:
– До свидания, папа.
Незнакомка не выходила у него из головы еще несколько дней. Лангфорд выяснил, что она и впрямь вышла замуж за человека вдвое старше ее – за богатого фабриканта, который занимался производством рельсов и всевозможного промышленного оборудования.
«Какая жалость», – подумал Лангфорд, хотя так и не докопался до сути своих сожалений. Жениться на ней он определенно не собирался, а вот соблазнить был бы не прочь.
Но потом отец умер, и на Лангфорда навалилось чувство вины. А прекрасная незнакомка изгладилась из его памяти. Он пустился во все тяжкие и купался в разврате, пока не вернулся в Девон. Но когда же она успела вновь обосноваться в здешних краях? Подумать только, они столько лет были соседями без малейшего намека на соседские отношения!
Но так было раньше, до того как миссис Роуленд ворвалась в его жизнь с деликатностью мастодонта. Уму непостижимо, как легко он поддался на ее уловки. Наверное, его подсознание узнало ее раньше, чем разум. Или же госпожа судьба опять принялась за старые штучки. А может, он просто слишком долго пренебрегал отношениями с прекрасным полом? И может быть, она по-прежнему была самой красивой женщиной на свете?
Виктория Роуленд узнала о герцоге Перрине гораздо больше, чем ей хотелось.
Она пригласила Камдена на обед к себе в отель, в котором всегда останавливалась по приезде в Лондон. Встреча была сердечной, но не принесла ничего, кроме разочарования. Мальчишка изворачивался как угорь, и говорил уклончиво – все его слова ровным счетом ничего не значили.
Когда Камден ушел, Виктория отправилась в театр, где на нее с горячими приветствиями набросились леди Эйвери и ее сестра леди Соммерсби, с которыми Викторию связывало лишь знакомство, не более того. Разумеется, им не терпелось узнать последние новости о Джиджи.
И Виктория удовлетворила их любопытство. Она поведала, что Джиджи одолевают сомнения. А кого бы они не одолели? Вы только посмотрите на лорда Тремейна! Леди Эйвери и леди Соммерсби закивали. Да-да, конечно, лорд Тремейн бесподобен, просто бесподобен! Виктория поведала им, что Камден втайне ото всех готовит почву для того, чтобы вернуть себе Джиджи. Нет, не то чтобы он прямо ей в этом признался, но как-то вечером Камден обедал с ней (так мило с его стороны!), и она не заметила, чтобы он спешил с разводом. И вообще они вдвоем в скором времени собираются навестить ее в Девоне.
Ну никто же не обязывал ее говорить правду, не так ли?
Леди Эйвери и леди Соммерсби пришли в такой восторг от «новостей», что пригласили Викторию в свою ложу. Виктория, все еще досадовавшая на Джиджи, не задумываясь приняла приглашение.
– Мы так редко видим вас в городе, – посетовала леди Соммерсби в середине второго акта «Риголетто».
– Это потому, что Девон гораздо красивее Лондона.
– Наш кузен живет в Девоне! – воскликнула леди Эйвери.
– Совершенно верно! – подтвердила леди Соммерсби. – А где именно он живет?
– Между Тотнесом и деревушкой под названием Стоук-Гейбриел, – сообщила леди Эйвери. – Должно быть, вы о нем слышали. – Она повернулась к Виктории: – Наш кузен – герцог Перрин.
Впервые в жизни Виктория не знала, что сказать.
– Э-э… да. По-моему, я что-то о нем слышала.
– Еще бы не слышали! – воскликнула леди Соммерсби. – Она взглянула на сестру. – Господи, как мне не хватает этого негодника! В свое время он не давал нам скучать, да?
– Помнишь тот раз, когда он за одну ночь выиграл десять тысяч фунтов, за другую – спустил двенадцать, а в третью – выиграл еще девять тысяч?
– Еще как! В итоге он все-таки выиграл чистыми семь тысяч фунтов. И тогда он купил новую четверку гнедых лошадей, взял с собой всех девочек мадам Миньон и праздновал целую неделю.
– А помнишь, как из-за него сцепились та американка и леди Харриет Блейкли? Они лупили друг друга, как уличные торговки. А потом узнали, что он изменял им обеим с леди Фанкот!
– Разумеется… разумеется, эти слухи сильно преувеличены, не так ли? – пролепетала Виктория.
Леди Соммерсби и леди Эйвери переглянулись с таким видом, словно Виктория заявила, что принц Уэльский целомудрен, как непорочная девица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Но Беккет не собирался так просто сдаваться.
– Если я чем-то прогневал вас, сэр, пожалуйста, объясните, чем именно.
В том-то и состояла трудность. Камден не мог предъявить Беккету никаких конкретных обвинений; он знал только одно: дворецкий нарушил установленный порядок доставки почты… И еще ему казалось, что письмо, которое он якобы получил от Теодоры, написала вовсе не Теодора.
Тремейн подошел: к картине над каминной полкой и сделал вид, что разглядывает морской пейзаж. Если между Беккетом и письмом Теодоры действительно существовала какая-то связь, то только косвенная. Бек кет был посредником, который за деньги выполнял чужую волю.
Камден повернулся к дворецкому, решив схитрить:
– Мне известно, почему ты приказал сперва доставлять всю почту тебе. Но видишь ли, Беккет, у меня, для тебя плохие новости. Мошеннику, под чью дудку ты пляшешь, ты больше не нужен. Вот он и решил, что выгоднее принести тебя в жертву, чем выплачивать оставшуюся половину вознаграждения.
Беккет, вскочив со стула, закричал:
– Неужели?! Негодяй, мерзавец!
Прерывистое дыхание дворецкого, казалось, заполнило всю комнату. Сообразив, что выдал себя с головой, он тяжело опустился в кресло и уткнулся лицом в ладони.
– Простите, милорд. Но я не сделал ничего дурного. Клянусь, ничего. Мне просто приказали отслеживать все письма, которые будут приходить вам из-за границы. Я должен был передавать их… одному человеку. Но он тоже не брал ваши письма, а просто просматривал их и все до единого возвращал мне.
Все письма, которые приходили ему из-за границы? В груди Камдена что-то мучительно, сжалось – как если бы его легкие сплющило взрывной волной.
– Ты точно ничего больше не делал?
– Один… – Беккет утер лицо носовым платком. – Один-единственный раз, в самом начале, этот человек вернул мне письма, и среди них было одно, которое я раньше не видел.
Одно письмо. Больше ничего и не требовалось – только одно письмо.
– Где и когда ты встречаешься с этим человеком?
– По вторникам и пятницам за главными воротами.
– А если ты по какой-то причине не сможешь прийти сам?
– Тогда я должен тщательно завернуть письма, положить сверток под куст крыжовника слева от ворот и придавить его камнем. За письмами приходят в три часа.
Сегодня была пятница. Часы показывали двадцать пять минут третьего.
– Какая жалость, – проворчал Камден. – Наверное, он больше не придет, не то я и его засадил бы в тюрьму.
Беккет побледнел как полотно.
– Но, милорд, вы же сказали… сказали…
– Я знаю, что я сказал. Завтра после обеда ты подашь прошение об отставке.
– Да, сэр. Спасибо, сэр. – Беккет чуть ли не целовал Камдену ноги.
– А теперь уходи.
Когда дворецкий нетвердой походкой направился к двери, Камден вспомнил, что забыл еще кое о чем спросить.
– Какой задаток ты получил?
Беккет замялся.
– Две тысячи фунтов. У меня внебрачный сын, милорд. Он попал в беду. Все деньги ушли на то, чтобы расплатиться с его долгами. Но я верну их при первой же возможности.
Камден изо всех сил сжал пальцами виски.
– Не нужны мне твои деньги. Убирайся – и чтобы я больше тебя не видел.
Две тысячи задаток и две тысячи после. Кто мог разбрасываться такими суммами? И зачем это кому-то понадобилось? Все улики указывали в одном направлении.
Но Камдену не хватало духу признать очевидное. Хоть бы он ошибся… Хоть бы страх, сковавший его, оказался не вестником неумолимо надвигавшейся беды, а просто следствием разыгравшегося воображения.
Может, еще есть надежда?
Через два с половиной часа все надежды рухнули. Камден завернул два письма от своих друзей, спрятал их, как это делал Беккет, и стал ждать. Человек все-таки появился. Им оказался шестидесятилетний старик с внешностью отъявленного греховодника. Он подъехал на повозке, тщательно осмотрелся и подошел к кусту крыжовника. Как и говорил Беккет, старик быстро просмотрел письма и положил их на то же место, откуда взял. Затем старый плут развернул повозку и тронулся в обратный путь.
Камден последовал за ним, держась на некотором расстоянии. Боль в его груди нарастала с каждой пройденной милей и достигла апогея, когда старик со своей тележкой исчез в воротах «Верескового луга». Да, теперь все стало ясно, теперь уже не могло быть сомнений.
Какое-то время Камден стоял у ворот. Затем пустился в обратный путь – сначала шагом, а потом бегом, бегом от «Верескового луга», от Джиджи, от очаровательной и насквозь лживой Джиджи. Неужели только сегодня утром он ехал по этой дороге, сгорая от желания порадовать ее?
Камден не знал, сколько времени он бежал и в какой момент рухнул ничком на землю. В глазах его не было ни слезинки, разум оцепенел, и только голова раскалывалась от чудовищной боли, словно адские наковальни выбивали из него остатки иллюзий.
Значит, это дело рук Джиджи. Именно она подделала письмо, почему-то решив, что он, Камден, должен принадлежать ей одной. Да, конечно, это она. А он-то, похотливый дурак, был рад, что попался на удочку. Сегодня утром она, наверное, лопалась от самодовольства и торжествовала полную победу, глядя, как он тает в ее объятиях.
Злоба – жгучая и черная, как бездна преисподней, – медленно поднималась в его душе, мало-помалу затопляя каждую клеточку его существа. Камден цеплялся за эту злость, потому что она загоняла боль внутрь и не давала ей выхода.
Месть – вот что ему нужно. Он отомстит. Джиджи была готова выложить за него четыре тысячи фунтов. Зачем же разочаровывать даму? Пусть же увидит, что он ничем не уступает ей в лицемерии и бессердечности.
Тремейн поднялся с земли и опять побежал. Он бежал, не останавливаясь, пока вдали не показался особняк «Двенадцати колонн». Когда же он размашистым шагом подходил к дому, то едва удерживался от слез. Ему безумно хотелось повернуть время вспять, хотелось сделать так, чтобы тетя Плони никогда не приезжала. И хотелось барабанить по стенам кулаками и кричать во все горло.
«О, Джиджи, о, глупая, глупая девчонка! Ну почему ты не захотела подождать? Теодора вышла замуж сегодня. Сегодня! Я бы…»
«Замолчи! Замолчи! Я пристрелю тебя собственными руками, если еще раз услышу, как ты убиваешься по этой девице!»
«Месть. Помни, только месть».
Глава 13
22 мая 1893 года
Лангфорд не находил себе места.
Последние пятнадцать лет его вечера сводились к обеду, сигаре и номеру «Таймс», а последний час отводился штудированию ученых книг. Тринадцать из этих пятнадцати лет к нему из Лондона дважды в неделю приезжала очередная любовница, переступавшая порог его дома, как только он откладывал в сторону Платона или Эсхила. В первый год после возвращения в Девоншир Лангфорд пытался завести необременительную связь в местных краях, но безуспешно. А последний год он вообще жил как монах.
Однако герцог никогда не приветствовал воздержание – ни прежде, ни теперь. Наверное, он просто слишком обленился и одичал, живя в провинции. А может, охладел, к постельным, упражнениям, потому что преждевременно утратил влечение к женщинам под действием одиночества и ученых изысканий.
Лангфорд нисколько не тосковал по былым подвигам на любовном поприще. Не тосковал до сегодняшнего вечера. А сегодня он бы совсем не возражал, если бы какая-нибудь дама навестила его в Ладлоу-Корте.
Ему наскучила убаюкивающая тишина библиотеки. Его скромные, вечерние развлечения, когда сигары чередовались с «Панчем» или подвернувшимся под руку романом, были стерильнее каплунов, которых повар подавал ему на стол по четвергам. Сегодня Лангфорд съел десерт перед обедом, но от этого однообразие вечеров не стало менее тягостным.
И конечно же, дело было не в апатии, одолевавшей его время от времени. Нет, Лангфорд скорее страдал от избытка энергии. Он вышагивал по комнате, точно заводной солдатик под присмотром пятилетнего карапуза.
В дверь библиотеки постучали – это дворецкий Ривз принес вечернюю почту. Герцог быстро просмотрел письма. Одно было из Германий, второе из Греции – от ученых, с которыми он вел переписку. А третье написала его кузина Каролина, то есть леди Эйвери. Дама эта питала страсть к чужим грехам и с удовольствием истинного филантропа делилась своими энциклопедическими познаниями – в основном рассказывала о последних светских бурях в стакане воды.
Лангфорд отпустил Ривза и распечатал письмо Каро, с радостью ухватившись за возможность хоть как-то развлечься. В прежние времена Каро и ее сестрица Грейс, леди Соммерсби, частенько наведывались к нему и выведывали у слуг, дом какой дамы он прошедшей ночью осчастливил своим посещением и не приводил ли к себе домой жриц любви. Однажды Лангфорд лично проследил за тем, чтобы сестриц «случайно» окатили ледяной водой, когда они стояли на пороге его дома и стучали в дверь. Но их устрашающая преданность своему делу была так велика, что на следующий день они вернулись с зонтиками.
Наверное, в память о тех временах Каро каждый месяц писала ему о последних пикантных новостях. В начале своей добровольной ссылки Лангфорд бросал ее письма в огонь нераспечатанными. Но годы шли, письма продолжали приходить как по расписанию, и в итоге упорство леди Эйвери сломило его сопротивление. Стыдно признать, но теперь он уже не мог обходиться без ежемесячной порции супружеских измен, тщеславия и глупости.
Подборка этого месяца включала в себя следующее: леди Саутуэлл родила еще одного ребенка, который не имел ни малейшего сходства с лордом Саутуэллом, но был как две капли воды похож на достопочтенного мистера Румфорда; сэр Роланд Джордж поселил двух своих любовниц в одном доме, а лорда Уитни Уайльда, по слухам, застукали в чулане с невестой его брата.
Однако самое интересное Каро приберегла напоследок. Речь шла о разводе, затеянном не кем-нибудь, а наследницей одного из самых крупных состояний в стране и наследником герцогского титула, который и сам считался богачом. Каро игриво и многословно писала, что маркиза полна решимости выйти замуж за своего юного поклонника; намерения же маркиза оставались тайной за семью печатями, а по городу ходили невероятные догадки о том, чем закончится вся эта история. На людях супруги строили из себя двух голубков, – но кто знает, что творилось за закрытыми дверями? Может, они подсыпали друг другу яд в кофе? Или, может быть, плели друг о друге небылицы? Не исключено, что вместе посмеивались над этим недотепой лордом Фредериком Стюартом.
«Наследница железнодорожной империи» – так называла Каро маркизу Тремейн. Эта дама чуть не вышла замуж за герцога, а когда ее нареченный приказал долго жить, умудрилась в непристойно короткий срок выйти за его двоюродного брата, но так и не успела надеть корону с земляничными листьями.
Герцог нахмурился. До него вдруг дошло, где он видел миссис Роуленд раньше. Он видел ее прямо здесь, на этой же самой улице, около того же самого коттеджа. Но с тех пор минуло добрых… лет тридцать. Он тогда приехал домой из Итона на каникулы и не знал, куда деваться от скуки. Его так и подмывало выкинуть какую-нибудь несусветную глупость, но совсем не хотелось, чтобы об этом узнали родители.
Его отец уже несколько лет был прикован к постели – ему оставалось жить всего несколько недель. Но тогда Лангфорд об этом не знал. Его раздражала бесконечно долгая и, как казалось, бессмысленная болезнь его родителя. В школе он отмахивался от постоянно витавшего над домом духа смерти, отпуская скабрезные шуточки насчет телесных отправлений своего папаши и пожилой круглолицей сиделки, которая терпела жуткую вонь с неприлично веселой улыбкой на лице. Но дома у него не было такой спасительной отдушины, поэтому он старался уходить как можно чаще и отсутствовать как можно дольше.
Каждый день он подолгу бродил по окрестностям. Во время одной из таких прогулок он и увидел миссис Роуленд – та вышла из коттеджа и направилась к ожидавшей ее на улице карете. Она была на редкость красива. Несколько месяцев назад Лангфорд расстался с невинностью и считал себя искушенным знатоком женщин. Но тут он замер, разинув рот. Прекрасные черты лица этой девушки дополнялись божественной фигурой. Она не шла, а плыла по воздуху – грациозно, изящно, словно морская нимфа.
Следом за ней в карету уселся мужчина, которого он поначалу принял за ее отца. Но потом к карете подошел другой мужчина – седовласый и сгорбленный. Девушка высунулась из окна и, поцеловав старика в щеку, сказала:
– До свидания, папа.
Незнакомка не выходила у него из головы еще несколько дней. Лангфорд выяснил, что она и впрямь вышла замуж за человека вдвое старше ее – за богатого фабриканта, который занимался производством рельсов и всевозможного промышленного оборудования.
«Какая жалость», – подумал Лангфорд, хотя так и не докопался до сути своих сожалений. Жениться на ней он определенно не собирался, а вот соблазнить был бы не прочь.
Но потом отец умер, и на Лангфорда навалилось чувство вины. А прекрасная незнакомка изгладилась из его памяти. Он пустился во все тяжкие и купался в разврате, пока не вернулся в Девон. Но когда же она успела вновь обосноваться в здешних краях? Подумать только, они столько лет были соседями без малейшего намека на соседские отношения!
Но так было раньше, до того как миссис Роуленд ворвалась в его жизнь с деликатностью мастодонта. Уму непостижимо, как легко он поддался на ее уловки. Наверное, его подсознание узнало ее раньше, чем разум. Или же госпожа судьба опять принялась за старые штучки. А может, он просто слишком долго пренебрегал отношениями с прекрасным полом? И может быть, она по-прежнему была самой красивой женщиной на свете?
Виктория Роуленд узнала о герцоге Перрине гораздо больше, чем ей хотелось.
Она пригласила Камдена на обед к себе в отель, в котором всегда останавливалась по приезде в Лондон. Встреча была сердечной, но не принесла ничего, кроме разочарования. Мальчишка изворачивался как угорь, и говорил уклончиво – все его слова ровным счетом ничего не значили.
Когда Камден ушел, Виктория отправилась в театр, где на нее с горячими приветствиями набросились леди Эйвери и ее сестра леди Соммерсби, с которыми Викторию связывало лишь знакомство, не более того. Разумеется, им не терпелось узнать последние новости о Джиджи.
И Виктория удовлетворила их любопытство. Она поведала, что Джиджи одолевают сомнения. А кого бы они не одолели? Вы только посмотрите на лорда Тремейна! Леди Эйвери и леди Соммерсби закивали. Да-да, конечно, лорд Тремейн бесподобен, просто бесподобен! Виктория поведала им, что Камден втайне ото всех готовит почву для того, чтобы вернуть себе Джиджи. Нет, не то чтобы он прямо ей в этом признался, но как-то вечером Камден обедал с ней (так мило с его стороны!), и она не заметила, чтобы он спешил с разводом. И вообще они вдвоем в скором времени собираются навестить ее в Девоне.
Ну никто же не обязывал ее говорить правду, не так ли?
Леди Эйвери и леди Соммерсби пришли в такой восторг от «новостей», что пригласили Викторию в свою ложу. Виктория, все еще досадовавшая на Джиджи, не задумываясь приняла приглашение.
– Мы так редко видим вас в городе, – посетовала леди Соммерсби в середине второго акта «Риголетто».
– Это потому, что Девон гораздо красивее Лондона.
– Наш кузен живет в Девоне! – воскликнула леди Эйвери.
– Совершенно верно! – подтвердила леди Соммерсби. – А где именно он живет?
– Между Тотнесом и деревушкой под названием Стоук-Гейбриел, – сообщила леди Эйвери. – Должно быть, вы о нем слышали. – Она повернулась к Виктории: – Наш кузен – герцог Перрин.
Впервые в жизни Виктория не знала, что сказать.
– Э-э… да. По-моему, я что-то о нем слышала.
– Еще бы не слышали! – воскликнула леди Соммерсби. – Она взглянула на сестру. – Господи, как мне не хватает этого негодника! В свое время он не давал нам скучать, да?
– Помнишь тот раз, когда он за одну ночь выиграл десять тысяч фунтов, за другую – спустил двенадцать, а в третью – выиграл еще девять тысяч?
– Еще как! В итоге он все-таки выиграл чистыми семь тысяч фунтов. И тогда он купил новую четверку гнедых лошадей, взял с собой всех девочек мадам Миньон и праздновал целую неделю.
– А помнишь, как из-за него сцепились та американка и леди Харриет Блейкли? Они лупили друг друга, как уличные торговки. А потом узнали, что он изменял им обеим с леди Фанкот!
– Разумеется… разумеется, эти слухи сильно преувеличены, не так ли? – пролепетала Виктория.
Леди Соммерсби и леди Эйвери переглянулись с таким видом, словно Виктория заявила, что принц Уэльский целомудрен, как непорочная девица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29