Вид военной одежды вызвал в памяти торжественные марши
на плацу, танцы с молодыми офицерами и воскресные пикники.
Словно прочитав ее мысли, Абулшер спросил у Эвелин, не соскучилась ли
она по дому. Эвелин отрицательно покачала головой. Он повернулся к брату и
сказал:
- Раненая волчица приползает умирать в родное логово...

Они все ехали по пуштунской земле - Абулшер и Имхет впереди, Эвелин
чуть отстав от них. Неожиданно братья остановились. Абулшер сложил руку
козырьком, чтобы защититься от яркого солнца, и стал напряженно
всматриваться вниз, в долину, простирающуюся у подножия горы, по склону
которой они держали путь. Эвелин поглядела туда и увидела одинокого
всадника - он размахивал рукой, явно стараясь привлечь их внимание.
Абулшер и Имхет были в нерешительности - спускаться ли им в долину
или подождать здесь. Но всадник уже направил своего коня к тропе, он
быстро приближался. На полном скаку он поднял ружье и выстрелил в воздух.
Так один тхалец приветствует другого, встречая его в горах. Братья поняли,
что перед ними их соплеменник.
Подъехав, всадник поздоровался и, торопясь, начал говорить. Он
сообщил, что два дня назад видел в сорока милях отсюда патруль из
солдат-гурок во главе с английским офицером. Патруль кого-то разыскивал.
Теперь тхальцы разослали по окрестностям гонцов, чтобы предупредить своих.
Эвелин знала, что благодаря такой системе оповещения уже через
несколько часов каждый тхалец будет знать о появлении солдат. Все те в
кишлаках, у кого есть основания скрываться, тотчас покинут свои дома и
уйдут в горы. К приезду патруля там не будет никого из тех, кого ищут. В
горах колониальные власти оказывались бессильны.
Сообщив новость, всадник попросил Абулшера передать это в тхальский
кишлак, до которого было около часа пути. Братья поблагодарили его, после
чего трое путников помчались по узкому ущелью.
По дороге они дважды попадали под камнепад. По счастью, сыпавшиеся
градом камни были мелкими и не причинили вреда ни людям, ни лошадям.
Уже смеркалось, когда они увидели крыши глинобитных хижин. Абулшер
дал холостой выстрел, и вскоре двое мужчин на вороных конях выехали им
навстречу. Абулшер попросил отвести их к главному аксакалу, сказав, что у
него есть важные вести. Откуда-то появились многочисленные лохматые
собаки, их заливистый лай сопровождал прибывших до центра кишлака.
Встречавшиеся на пути женщины торопились прикрыться чадрой, успевая при
этом бросить любопытный взгляд на незнакомцев. Перед домом аксакала они
спешились и привязали лошадей.
Их ввели в просторную комнату и представили высокому и очень худому
старику. Сквозь натянутую на лице кожу просвечивали кости черепа, но
вместе с тем его черты были тонкими, даже изящными. У него был благородный
орлиный нос, чуть нависающий над белоснежными усами, с подбородка
спускалась мягкая седая борода. Губы, почти целиком скрытые усами и
бородой, были красиво очерчены, сейчас они сложились в приветливую улыбку.
Он поднялся навстречу гостям и, когда подошел к ним, то оказался даже выше
Абулшера.
Тхальцы почтительно поздоровались, Эвелин тоже склонила голову и
приложила к груди руку. Абулшер, не мешкая, рассказал о появившемся в
округе военном патруле.
Новость произвела на старика большое впечатление, он явно
разволновался. Подумав, он распорядился созвать всех жителей кишлака на
площадь. Высказав слова благодарности за сообщение, он просил путников
быть гостями в его доме.
Имхет и Эвелин едва успели напоить, накормить и почистить лошадей,
как услышали бой барабана. На него тотчас отозвался весь кишлак, из всех
домов выходили встревоженные мужчины и женщины, выбегали дети. Эвелин с
Имхетом вышли из конюшни и их сразу подхватила толпа.
На середине пустыря был небольшой деревянный помост. На нем уже
стояли главный аксакал и Абулшер, а также пятеро других
старейшин-аксакалов. Люди столпились около помоста большим полукругом и
приготовились слушать. Главный аксакал выждал, пока стихнет гул толпы,
поднял руку и начал с того, что представил Абулшера. Потом он поведал
новость, которую никак нельзя было назвать хорошей.
Стоило ему закончить, как толпа вновь загудела, теперь уже как
растревоженный пчелиный улей. Один за другим слышались выкрики, люди в
тревоге обращались к аксакалам, требуя у них совета. Некоторые спрашивали
- где именно были замечены солдаты, сколько их было, в какую сторону они
направлялись.
К толпе обратился Абулшер. Он заявил, что патруль если и появится
здесь, то не раньше, чем на следующий день.
Это успокоило жителей, но несколько человек уже спешили к своим
домам. У них наверняка были основания не дожидаться встречи с солдатами, и
они не желали понапрасну терять время. Сегодня же они заберут все
необходимое и скроются. За ними следовали жены и дети - необходимо было
приготовить запас провизии в дорогу.
Мало-помалу толпа рассеялась.
Главный аксакал повел Абулшера, Имхета и Эвелин к себе, их ожидал
такой ужин, который бывает лишь по большим праздникам.
Сначала подали пиалы с зеленым чаем и блюдца с орешками, курагой и
изюмом. Когда гости утолили жажду, внесли ребра молодого барашка с
печенкой, жареной на вертеле. Далее следовали два огромных подноса, один -
с громоздящимися на нем шампурами шашлыков, другой - с шиш-кебабами.
Одновременно появились чашки с горячим супом-шурпой. Потом торжественно
принесли главное блюдо - высившийся горой плов. Янтарный рис, сдобренный
желтой морковью, кольцами лука и разнообразными приправами, таял во рту.
За пловом последовали фрукты, а потом снова чай.
Эвелин еле дышала от сытости. Вчетвером они съели столько мяса,
сколько обычной британской семье хватило бы на целый месяц. И это были не
пресные английские бифштексы, а аппетитные и ароматные яства, искусно
обработанные восточными специями.
После обеда принесли кальян - как и полагалось, один на всех. Сперва
его предложили Абулшеру, как старшему, а значит, самому почетному гостю.
Эвелин с волнением ожидала своей очереди, ей раньше не доводилось курить,
но она слыхала, что после первого раза новичку может быть плохо. Нельзя
показывать слабость, ведь ее принимают за мужчину...
Ей надлежало взять кальян после Имхета. Она вставила в рот длинный
чубук, осторожно втянула в себя... Сразу ее легкие заполнились
горьковато-кислым холодным дымом. Голова закружилась, ею овладел приступ
сильного кашля, на глазах выступили слезы. В горле першило, ей пришлось
выпить еще пиалу чая.
Наверное, к табаку был примешан опиум, голова Эвелин стала легкой,
перед глазами плавала дымка тумана, все страхи и тревоги куда-то
отодвинулись, наступило приятное благодушие...

Эвелин полулежала, облокотившись на кожаные подушки. Она наслаждалась
отдыхом и покоем. После стольких дней, проведенных в седле предстоял по
крайней мере день передышки. Она прикрыла веки в полузабытьи...
Абулшер о чем-то шептался с аксакалом. До Эвелин долетали обрывки
фраз, но ей не хотелось вникать в их смысл. Но вот Абулшер встал и подошел
к ней.
- Слушай внимательно, что я тебе скажу. Аксакал Али Шоврук-хан оказал
нам большую услугу. Мы должны отблагодарить его. Я ему объяснил, что у нас
нет денег, но мы можем предложить ему тебя. Не упрямься, будь с ним
поласковее. Он очень добр к нам и к тебе отнесется по-доброму.
Эвелин в сердцах бросила на него яростный взгляд. Он опять унижает
ее, снова пользуется тем, что она беззащитна!
- Ты что, всегда так поступаешь с женщинами? У вас так принято?
- Ты не принадлежишь к нашим женщинам. И ты больше не английская
леди. Раз тобой владел уже не один мужчина, нет смысла говорить о какой-то
морали. Делай то, что я тебе говорю, иначе будет плохо.
Он сделал знак Имхету, который отвел Эвелин в приготовленную для
гостей комнату. Она легла на узкую кровать, стоявшую в углу, и заложила
руки за голову. Ей ничего не оставалось делать, как покориться и ждать...
Прошло около часа, но никто не приходил. Эвелин уже задремала, но
вдруг за дверью послышались голоса и в комнату, держа в руках фонарь,
вошел седобородый аксакал. В мерцающем свете дрожащего пламени он был
похож на привидение, его белая борода казалась струей дыма, исходившего из
груди. Он шел к кровати, а по стене и потолку скользила гигантская
горбоносая тень...
Аксакал поставил фонарь на столик возле кровати и попросил Эвелин
встать. Она поднялась. Он посмотрел на нее и улыбнулся.
- Я хочу увидеть за мужчиной женщину.
Эвелин стала медленно раздеваться. Сняла через голову длинную рубаху
и размотала широкую ленту, скрывавшую грудь. Обе груди, белые и тугие, с
наслаждением освободились от гнета. Потом она развязала узел пояса на
шароварах, спустила их к щиколоткам. Теперь она стояла перед ним
обнаженной, ее груди подрагивали, еще не освоившись с волей, на гладком
округлом животе темнело углубление пупка. На стене колебалась тень от
горок выступающих ягодиц, казалось, что они мерно колышутся.
Это взбудоражило старика, его дыхание участилось. Довольно долго он
сидел, будто застывшая мумия, потом проговорил своим тонким, не лишенным
приятности голосом:
- Вот значит ты какой, прекрасный юноша... А что в тебе есть еще,
помимо красоты? Можешь ли ты скакать верхом, стрелять, бороться? Покажи
свою силу, поборись со мной. Ну, давай!
Аксакал поднялся и начал раздеваться. За пару секунд он снял с себя
все, кроме узкой набедренной повязки. Схватив с кровати одеяло, он бросил
его на пол. Растопырив руки и чуть присев, он принял позу изготовившегося
к схватке борца.
Эвелин с изумлением уставилась на эту фантастическую фигуру,
долговязую и костлявую, с развевающейся бородой. Ей стало смешно. Но
незаметно для себя она настроилась на предложенную игру. Вытянув вперед
руки, она бросилась на старика. Она захотела подставить ему подножку, но
аксакал ловко увернулся. Потом пригнулся и схватил Эвелин за ногу. Она
упала на одеяло, служившее ковром. Он навалился на нее сверху и стал
выкручивать руку. Эвелин завопила. Она лежала на боку, ее рука была
заведена за спину, тяжелые груди раскачивались, словно колокола. Продолжая
удерживать ее руку, аксакал наклонил лысую голову. Его язык пробежал по
напрягшимся соскам. Тотчас ее груди непроизвольно потянулись за лаской, их
кончики затвердели. Влажное острие языка ласкало пунцовую почку соска,
шелковая борода щекотала своды грудей... Она уже чувствовала, как его член
вздыбился под повязкой. Заломив руку Эвелин еще дальше, аксакал прижал ее
лопатки к одеялу. Теперь она оказалась на спине, ее груди торчали вверх,
подобно двум башням. Он с жадностью набросился на них, принялся неистово
сосать, захлебываясь и прихватывая зубами. Эвелин тщетно пыталась
освободиться от этого ненасытного рта, но чем больше она сопротивлялась,
тем сильнее становилась боль в заломленной руке.
Неожиданно он сам отпустил ее. Мгновенно сорвав с бедер повязку, он
обнажил половой орган, который был столь огромен, что Эвелин сначала не
поверила своим глазам. С ужасом она вперила в него свой взгляд. Хотела, но
не могла отвести взор...
Как будто гипнотизируя жертву, исполинский фаллос поднял свою
притупленную голову. Он был похож на толстую слепую змею, голова которой
рыскала в поисках укромной норы. Опустившись на колени, аксакал втиснул
подрагивающий член во впадину подмышки Эвелин. Он прижал ее руку и стал
водить ее туда-сюда, пока зажатый подмышкой орган не затвердел, как
дерево.
При мысли, что это чудовищное орудие может внедриться в нее, Эвелин
похолодела. Но щемящее вожделение уже растекалось по всей нижней части
тела. Бессознательно она раскинула ноги, чувствуя начинающее жжение меж
них...
Старик привстал и тут же опустился на нее. Ноги Эвелин обхватили его,
ступни ее легли на худосочные, но очень крепкие ягодицы. Пальцы ее ног
вползли в волосатую впадину и, оставшись там, начали подниматься и
опускаться. Свободной рукой Эвелин нащупала громадные шары его семенников
в кармане-мешке, подвешенном под восставшей и нетерпеливо дергающейся
дубиной его члена. От удовольствия аксакал заурчал, как сытый сильный кот.
В лицо Эвелин ударила волна исходившего из раскрытого рта густого духа
табака, кардамона и чеснока. Она погладила спрятанные в мошонке шары,
стенания тотчас усились, оскалились редкие и длинные, желтые от табака
зубы...
Неожиданно аксакал отпрянул от Эвелин, быстро поднялся на ноги,
поднял ее, как ребенка и отнес на кровать. Там он положил ее на бок и
подогнул одно колено. Он остановился, залюбовавшись картиной ее грудей -
одна покоилась на другой, чуть сплющив нижнюю своей тяжестью. Согнутое
колено подчеркивало округлость бедра, старик приник губами к ее ляжке...
Потом он взобрался на кровать и устроился позади нее. Руками принялся
отыскивать путь для истомленного ожиданием члена. Когда пальцы нащупали
влажный вход в лоно ее, выдержка и самообладание аксакала покинули его.
Циклопический член ввергся в Эвелин, до предела растянув влажные губы...
Острая боль пронзила Эвелин, ей показалось, что в нее всадили остро
отточенную стальную пику. Отведя в сторону ее согнутую ногу, старик
вдвигал свой ненасытный орган все глубже и глубже...
Решив, что пора сменить позу, старец на несколько секунд освободил
Эвелин, опрокинул на спину и молниеносно взобрался на нее. Он широко
развел женские ноги и вновь впихнул в нее свой член, теперь уже сверху.
Чувствуя, что сейчас он сокрушит и раздавит все на своем пути, Эвелин в
отчаянии закричала:
- Не надо! Умоляю, не надо! Вы убьете меня!
Но упорный член все влезал в нее, теперь он толкал впереди себя ее
сжавшуюся матку, бил и расплющивал ее, пока не поместился в агонизирующем
колодце всей своей поистине фантастической длиной.
Эвелин корчилась и извивалась от невыносимой боли. Всаженная в нее
оглобля разрывала внутренности, ей казалось, что инородный орган может
дойти даже до сердца...
Жесткие, словно проволока, волосы его живота царапали оголенный лобок
Эвелин, а белая борода, напротив, ласково пробегала по грудям, как будто
извиняясь за муки, причиняемые непослушным и обезумевшим фаллосом.
Чтобы хоть как-то защититься от подобного удаву члена, Эвелин
пыталась сжать ноги, потом согнуть... Но он безжалостно молотил по ее
внутренностям... Силы покидали Эвелин, тело стало скользким от пота...
Перед глазами пошли темные круги, вся комната куда-то поплыла и начала
медленно вращаться, как будто Эвелин вдруг оказалась на карусели... Потом
она провалилась в сплошной мрак...
Сколько времени длился обморок, Эвелин не знала. Сознание вернулось,
но было каким-то туманным и пасмурным. Она очнулась от непрекращающихся
внутри нее толчков - тотчас вернулась боль от раздираемой плоти... Открыв
глаза, Эвелин с ужасом увидела, что аксакал все еще на ней! Его узкое лицо
стало еще более прозрачным, горбатый нос заострился и стал похож на клюв
хищной птицы. Он, похоже, находился в трансе, но его тело продолжало
раскачиваться и сотрясаться, будто в дикой пляске, исполняемой безумным
шаманом.
Погруженный в нее член по прежнему колотился внутри ее, причиняя
невыносимые мучения. Еще ночь или уже утро? Лампа продолжала гореть, ее
пламя отбрасывало на стену мерно двигающуюся тень. Эвелин казалось, что
прошло уже много часов... На все это время ее как будто перенесли в иной
мир, где все сотрясается, все содрогается... Она снова попробовала
бороться, но для этого не было сил... Постаралась закричать, но звуки не
шли из горла... Боль подчинила себе волю...
И когда она опять провалилась в темноту, то успела подумать, что это
хорошо, так как боли она ощущать не будет...
Так повторялось несколько раз в течении той кошмарной ночи. Эвелин
теряла сознание, а когда оно возвращалось, то вновь и вновь она ощущала на
себе тяжесть высохшего тела, а внутри - биение застрявшего, казалось
навсегда окаменевшего органа. И целую вечность костлявые ноги разжимали ей
бедра, пока, наконец, не оставили ее - полуживую от всего вынесенного...

Эвелин не могла бы сказать, сколько суток она провела в этой комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15