Его возбужденное лицо говорило, что ему
удалось выведать нечто важное. Склонившись над столом, он зашептал:
- Я видел Нурахмад-хана. Он сказал, что в городе по указанию англичан
разыскивают трех мужчин в тхальской одежде. Значит, нам надо разделиться.
Я пойду дальше на север. Ты, Имхет, возвращайся в Пешавар. А тебе, Очил,
придется провести несколько дней в доме у Нурахмад-хана, я договорился...

Они расплатились и вышли из чайханы. Имхет молча кивнул и направился
в сторону караван-сарая, а Эвелин с Абулшером зашагали к центральному
базару. Снова начался лабиринт кривых улочек, выведший их в конце концов
на базарную площадь, которая почти вся была занята столами и табуретами
многочисленных закусочных и харчевен. Отсюда уже совсем недалеко было до
меняльной лавки.
Абулшер остановился у ворот старого дома из розового туфа. Ворота
были незаперты, они вошли и оказались в небольшом внутреннем дворике,
заполненным грудами бочек и ящиков. В дом вела единственная низкая дверь,
сплошь покрытая резными узорами. Должно быть, хозяин наблюдал за Абулшером
и Эвелин сквозь щель - как только они приблизились, дверь тотчас
распахнулась.
Перед ними стоял низенький полный человек с пухлым лицом. Его висячие
усы и борода выглядели ненастоящими, будто приклеенными. Маленькие глазки
зорко ощупывали посетителей. Это и был Нурахмад-хан, которому Абулшер
должен был передать деньги.
Абулшер обратился к Эвелин, его тон был повелительным:
- Ты останешься у Нурахмад-хана. Я вернусь, как только смогу.
Он круто повернулся и быстро вышел.
Нурахмад-хан еще раз окинул взором Эвелин и крикнул, обращаясь к
кому-то в глубине дома. Вошла немолодая женщина в черном бурнусе, но без
покрывала. Хозяин указал ей на Эвелин и, не сказав ни слова, скрылся.
Женщина улыбнулась, обнажив зубы, окрашенные соком бетеля в ярко-красный
цвет. Потом сказала, с трудом подбирая английские слова:
- Пойдем... Я покажу комнату.
Эвелин удивило обращение по-английски, ведь на ней была тхальская
одежда.
Через захламленный двор женщина провела Эвелин в другую часть дома,
где находилась маленькая комнатка с низким потолком. В одном углу стояла
кровать, в другом - сложенная из кирпичей печка. Рядом с кроватью лежал
опрокинутый табурет, на полу - несколько сшитых овечьих шкур, служивших
ковром. Женщина спросила не желает ли Эвелин вымыться. Эвелин ответила
утвердительно, и они снова вышли во двор, где за стенкой, сооруженной из
пустых ящиков, находился отведенный для умывания угол. Пол здесь был
выложен плитками, стояла наполненная чистой белой водой бочка, а вокруг
нее - множество медных тазов и ковшей.
Не без удовольствия, Эвелин стащила с себя надоевшую мужскую одежду.
Она с наслаждением обливалась водой и усердно растирала грудь, чтобы
избавиться от следов тугой повязки. Она села прямо на пол, гладкие плитки
с глазурью приятно холодили ягодицы. Ковш следовал за ковшом,
разгоряченное тело жаждало свежей влаги. Можно было не торопиться, впереди
был продолжительный отдых...
Эвелин едва успела взять полотенце, как во дворе послышались мужские
голоса. Из-за загородки выглянула женщина и попросила ее выйти.
- Одеваться не надо, - добавила она.
Эвелин отдернула матерчатую занавеску и увидела Нурахмад-хан вместе с
другим мужчиной, у которого были жесткие усы под большим носом. Он было
гораздо выше хозяина, на нем была каракулевая шапочка. Почему-то Эвелин
решила, что он - лекарь.
Она стояла перед ними, совершенно обнаженная, с распущенными
волосами, капли воды стекали с плеч и с груди. Глаза мужчины в каракулевой
шапке впились в Эвелин. Нурахмад-хан что-то сказал женщине на незнакомом
Эвелин языке, потом обратился по-английски:
- Пройдите за женщиной. Вас осмотрят.
Эвелин решила, что Нурахмад-хан считает ее больной, оттого он и
привел этого лекаря-афганца. Она пошла за женщиной, которая привела ее в
комнату с широкой тахтой, застеленной тонким полотном. Женщина легким
движением усадила Эвелин и мягко, но настойчиво развела в стороны ее
колени. Сюда же вошли Нурахмад-хан с афганцем.
Тон хозяина изменился:
- Советую тебе быть послушной... Теперь ты здесь, у нас, и мы хотим
поближе познакомиться с тем, что приобрели. Если будешь вести себя хорошо,
все будет в порядке.
Эвелин ничего не понимала. Женщина-служанка подтолкнула ее и уложила
на спину, задрав вверх разведенные ноги с согнутыми коленями.
Мужчина в каракулевой шапке пригнулся, его руки раздвинули складки
интимных губ Эвелин и приоткрыли вход в устье. Он ввел туда два сложенных
пальца и, погрузив полностью, с силой повернул - сначала в одну, потом в
другую сторону. Он действовал так, словно исследовал не живой и нежный
орган, а некий неодушевленный предмет с узкой и влажной щелью.
Под давлением просунутых пальцев мышцы расслабились, стенки влагалища
сделались податливыми и эластичными. Вскинутые бедра Эвелин непроизвольно
задрожали.
Афганец быстро убрал свою руку, сомкнул ее ноги, спрятав
исследованное место, осмотром которого он, казалось, остался доволен.
Теперь, видимо, наступила очередь Нурахмад-хана. Он приказал Эвелин
повернуться, встать на четвереньки и как можно выше приподнять таз. Она
повиновалась, ее большие белые ягодицы оказались перед его склоненной
головой. Он раздвинул бархатистые полушария и подобрался к потаенному
отверстию заднего прохода. Его указательный палец сделал несколько кругов,
массируя это место, потом вдруг вклинился туда, словно большой винт.
От неожиданности Эвелин дернулась так, что ее зад с силой шлепнул
Нурахмад-хана по жирному лицу. Тот что-то мрачно пробурчал, покачал
головой и сказал несколько слов женщине - снова на незнакомом Эвелин
языке.
Служанка вышла и сразу вернулась, в руках у нее был какой-то предмет.
Она передала его Нурахмад-хану, который поднес его к лицу Эвелин. Предмет
имел форму колбасы, он был из кожи, набитой внутри опилками.
Нурахмад-хан пояснил:
- Придется побыть с этим часа четыре. Это снимет напряжение, сейчас
там слишком жестко...
Сказав это, он вновь подошел к Эвелин сзади. Человек в каракулевой
шапке своими пальцами осторожно расширил ее маленький анус, а Нурахмад-хан
втиснул туда кожаную колбасу и несколькими толчками загнал ее вглубь почти
полностью, оставив торчащим лишь самый конец. После этого удалился, а
державшая Эвелин женщина отпустила ее.
Только сейчас Эвелин поняла, что произошло. Абулшер просто-напросто
продал ее этим людям. Она вспомнила упоминание чайханщика о живом товаре.
Конечно, Абулшер получил с них не меньше того, что отняли джелилы.
Что ж, когда-нибудь он расплатится за все...
Эвелин ощутила слабость в ногах. Втиснутый в нее предмет мешал
ходьбе, теперь ей больше всего хотелось добраться до кровати и лечь.
Очутившись в выделенной ей комнате, Эвелин легла лицом вниз и постаралась
как можно скорее забыться. Уже засыпая, она почувствовала, как женские
руки заботливо укрывают ее чистой простыней...

Окно в комнате было закрыто ставнями, но луч солнца проник сквозь
щели и разбудил Эвелин. Она открыла глаза. Вспомнила вчерашний вечер и с
облегчением почувствовала, что тяготившего ее кожаного предмета в ней уже
нет. Наверное, его убрала служанка. Осталось, правда, ощущение, как будто
внутри был воздух...
Вошла женщина, она принесла еду: овечий сыр, горячие лепешки,
несколько кистей винограда и пиалу чая. Эвелин с аппетитом позавтракала и
выпила чай, который ей показался необычно густым и очень терпким. Она
спросила об этом у служанки, та ответила:
- Так надо. Это придаст тебе силы. Пей еще.
В чай было что-то добавлено, когда Эвелин выпила его, ей захотелось
еще. Женщина сходила за чайником и налила ей. Напиток быстро вызвал
радостное возбуждение, все грустные мысли отлетели, окружающие предметы
сделались контрастно-выпуклыми, их окраска приобрела живые и яркие
оттенки.
Вскоре прибыли Нурахмад-хан с афганцем. Первый сказал Эвелин, что
сейчас ее поведут на главный базар. Эвелин хотела спросить, что ей надеть,
но служанка уже успела накинуть на нее, прямо на голое тело, длинный
бурнус с капюшоном. Капюшон почти полностью скрыл ее лицо, но все же
Эвелин ухитрилась рассмотреть дорогу.
Они быстро дошли до площади, пересекли ее и оказались на главном
базаре. Здесь были свои улицы и переулки, образованные рядами торговцев и
ремесленников. Стоял невообразимый шум, торговцы зазывали к себе и
расхваливали товары. Сперва Эвелин и ее спутники прошли через мясные ряды,
где подвешенные на крюках бараньи туши чередовались со связками живых кур.
Потом начались горы арбузов и дынь, за ними шли прилавки с изюмом,
курагой, финиками и орехами. Далее надо было пройти через место, занятое
уличными портными. Наконец они вышли в ту часть базара, где устраивались
различные представления. Эвелин рассмотрела павильон, где, судя по
вывеске, выступали индийские факиры. За ними находилась арена китайского
цирка, а дальше тянулась вереница маленьких дощатых сараев и просто будок,
все они были ярко размалеваны.
Нурахмад-хан остановился около одного из таких сараев и отпер его.
Они вошли внутрь. Помещение было перегорожено матерчатой занавеской, за
ней стоял турецкий диван с несколькими подушками. Мужчины сняли с Эвелин
бурнус, подали ей увесистую банку и сказали, что в ней - мазь, которой она
должна натереть себе грудь, под мышками и в паху. Когда она сделала это,
они уложили ее на диван и связали лодыжки ног, а руки подняли за голову и
замотали концами шнуров, пришитых к изголовью дивана. В это время в сарай
вошел молодой индус, который что-то спросил у Нурахмад-хана. Тот ответил,
индус вышел и сразу же за стенкой раздался его зычный голос:
- Только здесь! Белая, как снег женщина! Никем, кроме мужа, не
тронутая! Всего за четыре монеты! Только у нас! Белая и чистая, как снег
женщина!
В помещении было душно, пахло притираниями. Эвелин чувствовала
странное возбуждение. Оно неуклонно нарастало в ней...
Острый аромат, исходивший от ее тела, щекотал ноздри и приятно кружил
голову. Нурахмад-хан и афганец сидели на корточках возле дивана и
вполголоса переговаривались. Эвелин спросила, что ей делать, но они ничего
не ответили.
Она закрыла глаза и постаралась задремать, но мешало жужжанье
летавших вокруг нее мух. Чтобы отогнать их, она несколько раз дернулась
всем телом.
Заметив это, Нурахмад-хан встал и взмахами рук прогнал назойливых
мух. Эвелин стало забавлять его отношение к ней. Он больше не прикасался к
ее телу. По-видимому, она недешево обошлась ему, теперь он дорожил ею. Она
вздохнула, вновь закрыла глаза и на этот раз погрузилась в дремоту.
Из сонного состояния ее вывели громкие крики зазывалы-индуса:
- Нет, еще мало! Сколько вас сейчас? Пятнадцать? Двадцать? Позовите
еще других, своих друзей! Быстрее! И тогда мы сразу начнем!
Шум не смолкал. Нурахмад-хан встал и вышел. Его голос утонул в рокоте
собравшихся перед сараем, их крики стали угрожающими. С раскрасневшим
лицом Нурахмад-хан вернулся и бросил афганцу:
- Надо начинать! Давай!
Они развязали ей ноги, широко раздвинули их, согнув в коленях, и
снова привязали к боковым валикам дивана. Затем они приподняли ее и
вдвинули под ягодицы большую подушку, после чего быстро скрылись.
Эвелин осталась одна. Она пошевелила привязанными ногами, чтобы
ослабить напряжение шнуров. До нее доносился шум возбужденных голосов
мужчин, собравшихся перед сараем.
Вдруг отдернулась занавеска и вошел один из них. Это был низенький
желтолицый китаец в синей одежде, с длинной черной косой. Он подошел к
дивану и уставился раскосыми глазами на обнаженную белую женщину, лежавшую
перед ним с раскинутыми ногами. Неловко, явно стесняясь, он потрогал
пальцами соски ее грудей и погладил по животу, потом двумя пальцами
прикоснулся к сомкнутой интимной щели.
Зажмурившись от предвкушаемого удовольствия, он взобрался на диван и
выпростал из синих штанов свой член. Это был короткий, словно обрубленный
орган, неуклюже болтавшийся в полувозбужденном состоянии. Не теряя
времени, желтолицый оттянул трепещущие губы и вправил в них свой вялый
пенис. В ту же секунду китаец преобразился, его член стремительно налился
и сделался пружинистым, он легко проскользнул в Эвелин. Руки с длинными
ногтями вцепились в расставленные колени, китаец неистово мельтешил перед
оказавшимся в его распоряжением входом в белую женщину, погружаясь в нее
до предела и тут же отбрасываясь назад, чтобы совершить очередной выпад...
Эвелин ощущала приятные покалывания и пощипывания во всей внутренней
поверхности трамбуемой ниши, от них разливался неодолимый зуд желания
завладеть укрепившимся членом... Она принялась подавать свои бедра
навстречу, чтобы пораньше начать чувствовать в себе опьяняющую силу
вторгающегося органа и попозже выпускать его... Некоторое время они
двигались вместе, словно единый механизм, заведенный и настроенный на
бешеную частоту необходимых каждому фрикций.
Но тут раздались крики снаружи:
- Давай быстрее! Выходи!
- Твое время закончилось!
- Проклятый китаец, он наверное уже на втором заходе!
- Вывести его!
- Хозяин, а ты чего смотришь?
Занавеска приподнялась, из-за нее высунулось злое лицо Нурахмад-хана.
Он прошипел китайцу:
- Время кончилось!
В отчаянной попытке завершить начатое, маленький китаец забился еще
быстрее. Чтобы возбудить себя, он что-то прокричал, скорчив на лице
страшную гримасу. Это подействовало, он достиг необходимой кульминации,
после которой вскочил и выбежал прочь.
Вошли четверо мужчин, что громче всех шумели перед входом. Это были
рослые пенджабцы, сейчас все они широко улыбались. Один из них, не мешкая,
достал изготовившийся член и одним махом всадил его в зияющий колодец
между ногами распростертой белой женщины. Остальные встали в кружок,
продолжая смеяться и подшучивать над своим приятелем. Они по очереди
звонко шлепали его по голому заду всякий раз, когда его пенис погружался в
женское тело. Потом двое из них припали горячими ртами к соскам Эвелин и
принялись теребить их губами, причмокивая и захватывая зубами.
От одной груди до другой пробежали искры желания, пламя вожделения
разгоралось, охватывая все тело Эвелин...
Подрагивания втыкающегося в нее члена говорили, что сильный пенджабец
близок к оргазму...
Еще немного и с Эвелин произойдет то же самое...
Но пенджабец закончил раньше.
Его тут же оттолкнул следующий. Лишь первые движения его члена, пока
он осваивался в разгоряченном и увлажненном пространстве, отличались от
предшествующего...
Эвелин вновь начала подниматься к вершине наслаждения... Волна
сладострастия захлестнула ее, она доставила ей двойное удовольствие,
потому что на этот раз свидетельство мужской силы взбрызнулось в нее как
раз в нужное мгновение.
И когда еще один фаллос заполнил ее, в ней снова стало нарастать
вкрадчивое вожделение, все внутри полнилось новым желанием...
Дальше все проносилось и мелькало, как в калейдоскопе... Входили и
выходили мужчины - высокие и малорослые, сухощавые и грузные. За могучим
сикхом, черная борода которого распластывалась по ее груди, следовал
безусый мальчишка-араб, потом скрипевший от похоти зубами турок, за ним
монгол с налившимися кровью глазами...
Тело Эвелин онемело, от усталости она не могла пошевелиться. Она
чувствовала себя живым сосудом, призванным вместить мужчин всей планеты,
утолить их жажду, удовлетворить их всех...
Она не ощущала ничего, кроме тупых ударов по ее лону и вибрирующих
отзывов, посылавшихся ненасытным женским инстинктом. С какого-то момента
она уже не различала склонявшихся над ней лиц, эта анонимность соития
вдруг стала близка ей... Появилось странное самодовольство тем, что она
владеет поистине бездонным колодцем, способным напоить столь много
жаждущих.
Солнце было уже на западе, когда вошли Нурахмад-хан и афганец в
каракулевой шапке. Они развязали Эвелин. Она спокойно поднялась и накинула
свой бурнус.
Молча она шагала за мужчинами к дому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15