Но какими бы они ни были, они подчинялись закону, а слухи о зловещей смерти оборотня разнеслись далеко, так что Ан Бег и Кер Дав лишь глухо ворчали, не испытывая желания шутить с лесом и его силами. На них тоже обрушился ураган. А по сему они решили закрыть дорогу и запереть Кер Велл, словно его и не существовало.Так Мера, убранная цветами и тихая, как всегда, вышла замуж и стала женой Нэаля, госпожой Кер Велла.И мальчик Эвальд научился ходить по пятам за Нэалем, Кэвином и Скагой, и к нему вернулись игры и смех.— Он — твой сын, — говорил Нэаль Мере, зная, что радует ее. — И моего двоюродного брата, и кровь королей в нем течет от тебя.Но временами он замечал и другое, когда мальчик обижался и злился. И тогда вдвойне Нэаль был терпелив с ним, потому что, случалось, сердце его таяло, когда мальчик смеялся или когда, несмотря на усталость, он следовал за ним, подстраиваясь под шаги взрослого мужчины. Он всюду сопровождал Нэаля — на стены, вверх и вниз, в конюшни и кладовые. Одно слово Нэаля могло зажечь его глаза и погасить в них свет, и не было конца его обожанию.Так мальчик рос, и, когда Скага при необходимости таскал его за уши, тот лишь хмурился; только Нэаль мог вызвать у него слезы. У него был пони для верховой езды — косматое животное, спасенное с мельницы, которое отъелось и превратилось в веселую и хитрую лошадку, приплясывавшую рядом с Банен на летних прогулках. Эвальд вырос из всей своей одежды к зиме, и все рукава надо было выпускать, а талии занижать, чем и занималась Кали. А зимними вечерами он слушал рассказы воинов.Но никогда и слова не говорилось об Элде: всякий раз, как о нем заходила речь, Мера вздрагивала и прижимала к себе сына, и тогда Нэаль запретил рассказы о нем.Мера родила ему дочь — белокурую голубоглазую девочку, а затем еще одну, так что у него не было сына, о чем он если и задумывался, то не печалился, ибо его счастливая судьба принесла ему двоих сыновей: Скагу, ставшего широкоплечим мужчиной, крепким молодцом, который однажды сумел даже отразить нападение Ан Бега и который выучился воинскому искусству и участвовал в затяжной тяжелой войне, и Эвальда, достигшего юности, своего наследника, ибо Скага не помышлял о власти. А Эвальд, Эвальд легко относился к тому, что замок был его… ибо он был самоотвержен и горд в своей преданности, он научился быть мягким и отдавать все свое сердце тем, кто дарил его своей милостью, ибо так говорил ему Нэаль.И были у Нэаля две дочери, и любил он их всем сердцем, и они получили пони Эвальда, когда тот вырос. Эвальду же он дал последнего жеребенка Банен.Кэвин умер — и это было самое сильное горе, постигшее Нэаля в течение этих счастливых лет: он просто упал, хромая нога подвела его на лестнице. Так Кэвин заснул в сердце Кер Велла, приняв мирную смерть, о которой даже не мечтал.Деревья за рекой снова выросли. Снег падал и стаивал весной, и в Кер Велле началось строительство новой башни, ибо, сказал Нэаль, никто не знает, какие могут настать времена. Он думал о короле, который теперь вступал в возраст мужчины, и о будущих войнах, которые он уже не увидит, ибо старость подступала к нему. Волосы его совсем поседели, и настал день, когда ему пришлось отослать Банен, ибо она слабела, и он не мог более делать вид, что года не сказываются на них. Он велел Скаге отвести ее и отправил с ним еще отряд воинов, словно пегая кобыла была важной персоной. Им предстояло миновать дорогу, удерживаемую Ан Бегом: что они и сделали без малейших препятствий со стороны Ан Бега, который, наученный горьким опытом, предпочитал лишь наблюдать, не вмешиваясь.Так Банен свободно ушла вверх по лощине.— Она убежала, — с горящими глазами рассказывал потом Скага. — Сначала, казалось, она не уверена, но потом она вскинула голову, задрала хвост и побежала туда, куда пошла бы в молодости. Я потерял ее из виду меж холмов. Но она знала дорогу. Я в этом уверен.— Ты бы и сам мог последовать за ней, — сказал Нэаль, и слезы заблестели в его глазах.— Как и ты, — ответил Скага. — Здесь у меня жена, мой сын и мой дом.— Ну-ну, у Банен здесь тоже был дом, — он поджал губы. — Как и у меня, как и у тебя, что правда, то правда. Наступает время, когда мы должны расставаться даже с любимыми.— Господин, — промолвил Скага, и на его волевом лице отразилась тревога, — ты сам не свой из-за этой кобылы. Ты прав: время ее пришло, но твое еще нет.— Кэвин ушел. Его ни с кем не связывали узы, надо было мне его послать туда.— Он никогда бы не бросил тебя.— Он никогда бы не бросил Кер Велла, — поправил Нэаль. — Он любил эту землю и эти камни и теперь он спит среди них. У меня есть Мера и Эвальд, и мои дочери… и жеребец, что принесла мне Банен, но какая же крепкая она лошадь. Я и вполовину не любил ее так, как должен был бы.— Мы поедем завтра на охоту, господин, чтобы исправить твое настроение.— Сказать по правде, я никогда не находил в ней радости. Она напоминает мне о другом.— Тогда мы просто будем скакать верхом и предоставим оленям делать то, что им нравится.— Пусть так. Да, — сказал Нэаль и устремил взгляд на угли в очаге. Над очагом выступала каменная голова волка. Он так и не убрал ее. VIII. Удача Нэаля Кервалена Времена года сменяли друг друга. Долго, уже очень долго царил мир, ибо юный король, по слухам, жил в холмах, и хоть люди и хорошо отзывались о нем, его день еще не настал. И старели предатели, на которых лежала вина, и верные воины тоже старели.— Ты должен будешь сделать то, что я не могу, — говорил Нэаль Эвальду, потомку королей, и вливал в него надежду, и учил его военному искусству. — Он — твой двоюродный брат, — говорил Нэаль. — И ты поможешь ему взойти на трон. Как помог бы я.Но любая война, в которой Нэаль не будет первым, казалось очень далекой Эвальду, ибо с самого его детства этот человек, хоть и седой, а потом и вовсе побелевший, был сильным; как ураган, он очищал свои владения от всякой несправедливости, которую встречал, а временами совершал вылазки, чтобы напомнить своим врагам, кто правит в долине Кера. И Эвальд, который знал лишь боль до прихода этого человека, принявшего его к сердцу, считал, что эти времена никогда не кончатся. Но они подходили к концу, хотя сначала он и не понимал еще этого — первым ушел Кэвин, затем Дру вернулся в свои горы, и Скага взял на себя объезд границ, пока Нэаль оставался дома. Так старость накатила на него. Так пришло время беседы — уже не первого откровенного разговора, но самого серьезного.— Придет день, когда меня не станет, — сказал Нэаль, — и люди начнут сплетничать, но ты помни, сын, я люблю тебя. Хоть ты действительно мне сын лишь по любви, а не по крови. Ты — двоюродный брат короля и никогда не забывай об этом. Но мне ты племянник. Есть надежные люди, которые будут с тобой — ты знаешь их имена. Но другие будут шептаться и пытаться свергнуть тебя — таковы люди.— Тогда я буду драться с ними, — ответил Эвальд. — И ты не умрешь. Никогда не говори об этом.— Молчать об этом не было бы мудрым, — Нэаль взял кувшин и налил себе в чашу вина, вторую чашу он наполнил для Эвальда. — А потом я задумал твой брак.Краска залила лицо Эвальда. Он поднял чашу. Ему было шестнадцать, и он был мальчишкой со всеми мальчишескими помыслами об охоте и играх, и будущей славе в сражениях с Ан Бегом; но сейчас он делил вино с отцом — редкая честь, и потому чуть слышно спросил:— С кем?— С дочерью Дру.— Дру!— Я сказал — с его дочерью, а не с ним.— Но Дру…— …не самый веселый человек из моих друзей. Но самый молодой, и судьба одарила его сыновьями — отважная семья. Он имеет единственную дочь, любезную его сердцу. А сыновья его имеют единственную сестру. И они позаботятся о своем. Мне не найти надежнее людей, чем клан Дру, чтоб защитить тебя. И я не буду тревожиться.— Потому что человек, зачавший меня, был убийцей короля, — и Эвальд опустил голову. Он никогда не говорил об этом, но он это знал.— Потому что ты мой наследник, — сурово возразил Нэаль и добавил более мягко: — Я не хочу видеть, как выбранные мною союзники покинут тебя. Дру я верю, и сыновьям его я буду верить, если ты свяжешь себя с ними узами. Ее зовут Мередифь.— А что говорит мама?— Что это самое разумное.— А что считает Дру?— Его еще предстоит об этом спросить. Сначала мне надо было спросить своего сына.— Что ж, — с неловкостью промолвил Эвальд. — Пусть будет так. Если так надо. — Это было бы нечестно. Не было такого на свете, в чем он отказал бы Нэалю. Ради любви к Нэалю и матери он готов был броситься на копья и мечтал о подобной судьбе — умереть, защищая Кер Велл. Он никогда и не думал, что существуют другие пути. И это пугало его больше, чем орды врагов — то, что ему внезапно предстоит стать мужчиной во всех отношениях, и быть мудрым, и иметь своих детей.— В этом году, — сказал Нэаль.— Так скоро.— Я не могу исчислять оставшееся мне время в годах.— Господин…— Это принесет покой и мне, и твоей матери. Я думаю о ней. Ради нее я хочу, чтобы у тебя были сильнейшие союзники, когда меня не станет.— Она всегда будет в безопасности.— Конечно, так. — Нэаль выпил, и повеселел, и улыбнулся Эвальду. Его улыбка напоминала улыбку камня — таким иссохшим и суровым было его лицо.Но Эвальду было страшно, когда он взглянул на него, ибо он впервые понял, как тот стар, и что выезжать ему из замка становится все тяжелее, и члены его утратили былую силу. Так было и с Банен — она стала худеть и стала костлявой в коленках, и молодость иссякла в ней, и ее увели в холмы. Эвальд не верил сказкам: Банен умерла, как умер этой весной его пони, надорвав сердца его сестрам — он не питал иллюзий.«Но почему все должно умирать? — думал он. — Или стареть?» И он с ужасом понял, что и на нем лежит проклятье, и что сейчас он должен стать мужчиной и научиться говорить в советах, ибо борьба за короля может оказаться не столь уж победоносной, но затяжной войной, которая потребует всей жизни, как у Нэаля.Его будут называть сыном Эвальда, и без поддержки материнской крови и союзников Кервалена никто не станет доверять ему. Он распростился со своим детством, думая об этом, и понял в глубине своего сердца то, чего всегда боялся: что он может потерять Кервалена и соскользнуть обратно в тот мрак, из которого Кервален вызволил его. Песни воспевали Кервалена и кровавый Эшфорд, отвагу и хитрость, и благородство — и этот человек спас его и защитил их с матерью, что было не легко, как он был в состоянии понять. Он помнил арфиста, хоть и смутно — золотое видение и светлые песни; от своего настоящего отца он помнил лишь боль — кровь и страдания, и хриплый громкий голос; и ночь сверкавшего металла и окровавленных тел всех тех, кто когда-либо обижал его мать. В ту ночь она смеялась, и с тех пор к ней вернулась улыбка, и Нэаль никогда не позволял крови приближаться к ней — вернувшись после битвы на границе, он мылся и следил, чтобы все оружие и военные принадлежности были убраны, ибо Кер Велл — говорил Нэаль — не разбойничий притон, как Ан Бег. И этим же словам он выучил своих людей.Но то было много лет тому назад. Еще до того, как поднялась башня.«Это ради меня, — думал Эвальд, полный мрачных предчувствий, и смотрел на каменные укрепления с острыми зубцами, врезавшимися в небо. — Он строит это для меня, а не для себя». И тогда он понял, что это последнее слово Нэаля.«Я не могу исчислять свое время в годах», — сказал он.И так этим летом месяц за месяцем башня вздымалась все выше, а Нэаль выезжал все реже и мучился болями по ночам. Мера нежно ухаживала за ним, и Эвальд замечал, как и ее волосы тронула седина и как она надрывается в заботах о его слабеющем отце. Но Нэаль улыбался, и она отвечала ему улыбкой. Но большей частью у Меры был встревоженный вид.Месяц за месяцем к Дру уходили и от Дру приходили посланцы, и наконец появился он сам, тоже седой, в окружении сухопарых юношей, которые немногим отличались от разбойников — то были его сыновья.— Ну что ж, — промолвил Дру, оглядев Эвальда с головы до пят, — у меня есть свои доносчики, они хорошо отзываются о мальчике.— Мой отец тоже хорошо отзывается о тебе, — промолвил Эвальд с дерзостью, заставившей горного господина нахмуриться и окинуть его еще одним холодным взглядом.— Который отец? — поинтересовался Дру, и Нэаль присутствовал при этом.— Тот самый, что называет тебя другом, — резко выпалил Эвальд, — и чьи суждения о людях я ценю.Это понравилось Дру и заставило его рассмеяться сухим и леденящим смехом и похлопать Нэаля по плечу.— А он парень — не промах, — заметил Дру. И Дру и Нэаль отослали его прочь и уселись обговаривать детали, как два фермера, торгующиеся из-за овец.И так дело было сделано, и Нэаль считал, что лучшего и желать нельзя. «Весной, — пообещал Дру. — Мередифь приедет весной». И Дру с сыновьями уехал домой, спеша добраться до зимних снегов, и Эвальд бродил по замку с убитым видом, который появился у него со дня разговора с Нэалем. «Но это было хорошо и правильно сделано», — повторял про себя Нэаль, и Мера говорила о том же вслух. «Ибо, — говорила Мера, — теперь с одной стороны он имеет мою родню, а с другой — твоих друзей».«И еще у него есть Скага, — добавлял Нэаль. — У него есть Скага, надежнейший и вернейший», — и сердце Нэаля таяло при этой мысли.И это вдобавок к башне казалось ему достаточным. Ему уже трудно было облачаться в тяжелые одежды и скакать по осенней стуже — приятнее было оставаться у очага. Многие свои обязанности он передал в более молодые руки, хотя временами думал, как хорошо, когда ляжет снег, оседлать лошадь и скакать, слушая хруст снега под копытами, и видеть пар дыхания и чувствовать лезвие студеного ветра на лице. Но уже нет Банен. А объезжать другую лошадь казалось ему бессмысленным, да еще нужно брать свиту с собой на случай встречи с неприятелем, которая в лучшем случае могла надеяться на кружку с бодрящим напитком на какой-нибудь ферме — и все это заставляло его задуматься о многих других потерях. Так, он считал, что многие вещи он никогда не разлюбит: и желание казалось ему большей радостью, чем действие. Так что лучше всего было оставаться у очага и слушать арфиста, пришедшего к нему в замок (хоть он даже отдаленно не напоминал Фиана Финвара — и эта радость поблекла). По крайней мере, оставалось тепло очага, не дающее холоду сковать его члены, и добрая еда, и доброта Меры и его людей. Он увядал — вот и все, то было мирное угасание — он усыхал.— Я дождусь весны, — сказал он Мере. — Столько я проживу, — он имел в виду, что дождется свадьбы своего сына, но такое обещание сулило слишком мрачный подарок к торжеству: и Мера покачала головой, и заплакала, и, наконец, стала подшучивать над ним, что всегда успокаивало Нэаля — и он улыбнулся, чтобы доставить ей удовольствие. Все утомляло его, и ему казалось, что с него довольно зимы. Ему снился хутор меж холмов — пустые зимние сады, путешествия к амбару по колено в снегу и запах хлеба на пути домой.Он стал обузой, а этого он боялся больше всего. По большей части он лежал в зале. Его сыновья и дочери ухаживали за ним — ибо своих дочерей он тоже намеревался выдать замуж, несмотря на их юный возраст, и уже разослал посланцев: одну он предполагал отдать в Бан, а младшую выдать за одного из мрачных сыновей Дру — о лучших партиях он и не мечтал. Так что даже в угасании его забота простиралась далеко, на много лет вперед. И Мера изумляла его своей привязанностью, ибо, казалось, она никогда не любила его и была ему женой по привычке; ведь и его нежность была лишь привычкой. Единственное, что печалило его, что он всегда был в разъездах, занимаясь то тем, то сем ради нее и детей, и так и не узнал такой простейшей вещи.Любил ли он ее? Он не был уверен, что вообще что-либо любил, он просто исполнял свой долг, за исключением короткого рывка — всего лишь нескольких лет, прожитых им для себя. К ним-то и возвращался он памятью, ища защиты. Но ему страшно повезло, что он снискал столько любви к себе, выполняя свой долг.В его памяти мало что осталось от жизни на хуторе. Весь хутор ему казался сном, а воспоминания об Эшфорде и вовсе потускнели, как и Дун-на-Хейвин, да и стены самого Кер Велла. Единственной реальностью казались костер и рыба и тень меж дубами; и, как ни странно, ему не было страшно на этот раз. И сморщенное коричневое личико с глазами, как стоячая вода, не пугало его.«О человек, — говорило оно, — о человек, возвращайся».
Нэаль Кервален умирал. И больше это было не скрыть. Ан Бег совершил набег на границы, но преждевременно — Скага изгнал их прочь и преследовал до их собственных владений, пока горе и тревога не заставили его повернуть назад. Ибо Скага проводил в зале дни и ночи, расставив по всей стране вооруженных людей и приказав фермерам жечь костры, если кто-нибудь их потревожит.И Эвальд видел, что все было сделано верно, как если бы распорядился сам Нэаль, а может, это и были его приказы, которые он отдавал, приходя в себя, считавшемуся его правой рукой и даже душой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50