Она нагнулась и зашептала что-то Бранвин на ухо, и Киран увидел, как та отшатнулась в сторону, и глаза ее уставились в пустоту.— В чем дело? — нахмурившись, спросил Киран у Мурны, а арфа замерла, и звуки слабо затихли.— Калли, — прошептала Бранвин. — Калли никто не видел.— Что значит «не видел»? — он отогнал дурные мысли, чтобы выяснить вес до конца. — И как давно его не видели?— Пожалуйста, господин, — промолвила Мурна, чей голос и так всегда был тих, а теперь его нельзя было различить и в тишине. — Кухарка думала, что он опять лентяйничает, и будет после говорить, что был на починке изгороди или днем переносил оружие — так думали все; но его не было ни там, ни там; и во дворе его никто не видел.— Калли, — пророкотал Барк.— Да, Калли, — повторил Киран. И его охватил такой гнев, что прервалось дыхание. Он сжал подлокотники кресла и почувствовал, как краска заливает его лицо. — Вот чем он отплатил за мое милосердие — кражей доброй лошади и только богам известно чем еще. А я еще верил этому висельнику, я принял его в замок. И он сбегает обратно к своим хозяевам в Ан Бег рассказывать небылицы… О, это свыше моего терпения.— Господин, — с мрачной свирепостью промолвил Ризи, — пошли нас за ним.— Да, подхватил Барк, — мы заберем скот Ан Бега за это. И привезем голову Калли, если разыщем его.— Нет, — резко оборвала его Бранвин, — нет, в этом нет добра.— Бранвин, — промолвил Киран, — я не спущу этого.— Хорошо, не спускай, но не нарушай мира. Ты знаешь короля и знаешь, где твои враги — не оказывай им этой услуги. Богам известно — они не нуждаются в ней.— Я знаю, где мои враги. Висят на ушах короля. И я приютил их сам, в своем собственном замке. Напоминай мне об этом, напоминай, когда я становлюсь слишком добросердечным. Сегодня они хорошо посмеются в Ан Беге.— Они будут рады, если ты нарушишь мир, — промолвил Шихан.— Но мы не можем снести такое, — и он стукнул рукой по столу. — У нас на границах — хутора, на которые обрушится худшее, если мы промолчим. Если мы позволим спокойно уйти этому вору, этому негодяю из Ан Бега, кто может поручиться тогда за безопасность где бы то ни было?— Никто, — ответила Бранвин. — А кто поручится за безопасность, если силы короля обрушатся на нас как на нарушителей мира?— Король Лаоклан не осмелится, — промолвил Ризи, и его откровенность погрузила всех в еще более глубокое молчание.— Дети, — внезапно сказала Бранвин, — в постель. Сейчас же.— Мама, — прошептала Мев.— Тихо, — прервал их Киран, не поднимая глаз, и лишь потом обвел взглядом тревожные лица людей, которым он доверял — мужчин и женщин, всех. — Сын друга, — обратился он к Ризи, — мой друг… я бы не рискнул утверждать, как поступит король — так или этак. Но у него дурные советники. Ан Бег и Кер Дав для него важнее, чем мы. Я не знаю, что сделает король, но вот что он позволит сделать другим. Что ж, Бранвин права: мы поступаем не мудро. Долине принадлежит восток — и он знает это — о, он хитер в своих замыслах, Лаоклан. И то, что я скажу, я скажу лишь друзьям, которым я доверяю. У нас есть один лишь верный союзник — твой отец, Ризи, а как я им дорожу все эти годы — не рассказать словами. Но он несет тяжкое бремя нашей защиты гораздо чаще, чем нам удается оказать ему помощь.— Это не так, — ответил Ризи, — ибо он слишком хорошо знает, как правил бы король, если бы не страх перед долиной.— Возможно, мы оба поддерживаем друг друга, — промолвил Киран. — Но мы были предупреждены о бедах, — камень жег холодом его грудь, как второе, больное сердце, и он с трудом победил желание прикоснуться к нему. — Мне кажется, что не Ан Бег заслал к нам своего человека. Возможно, сам король хочет узнать, что происходит здесь, и бедной Белоноске предстоит куда как более длинный путь, чем мы считаем.Наступила мертвая тишина.— Тогда Калли сможет много чего рассказать, — промолвил Барк.— Да, он может, — подхватил Киран, — может рассказать, как обезумел господин Кер Велла, что он куда как более колдун, чем они думали, что чудеса происходят здесь, о чем шепчутся по всему замку — разве нет?— Да, — прошептала Шамара. — И слишком свободно во всех владениях Кер Велла.— Этот человек может принести нам много зла. Он присутствовал… богам только известно, что он видел и как он это сможет перетолковать.— Ши говорила о войне, — заметил Барк.— В каком-то смысле, — ответил Киран. — И я не могу сидеть спокойно сложа руки и позволить втянуть нас в нее.— Ты не можешь выступить против Ан Бега, — сказала Бранвин. — В этом не будет пользы.— Нет. Пользы не будет. Особенно если этот Калли вовсе не из Ан Бега. Один сплошной вред. Но нам нужны союзники.— Кто, скажи! Кер Дав? Брадхит? Хозяева земель за холмами? Мы им не друзья и никогда не станем ими.— Но есть Донн.Все шевельнулись, словно ветер пробежал по залу, а Бранвин вскрикнула.— Донн! Донн — сердце всех наших бед. Кто больше всех клевещет на тебя королю?— Кому может быть горше всех, как ни брату? И все же он мой брат. И я подумал, — промолвил он очень тихо и взглянул на Мев и Келли, пристроившихся у Леннона на коленях, — и я подумал, что в этом молчании больше моей вины, чем его. Я разбил надежды своего отца — я знаю, почему. И когда Донкад занял его место, возможно, он наслушался рассказов, что наш отец на свое место прочил меня, и это причинило ему боль.— Три раза ты посылал гонцов к своему отцу, и трижды их отсылали обратно.— Последний застал его при смерти. Тогда я еще надеялся. Но после того, к Донкаду я никого не посылал, а может, он и ответил бы мне. Ему грозит опасность. Я это знаю. Ши сказала мне об этом, и я сам это чувствую… — и, наконец, неумолимо его рука сжала камень. — Здесь. Я чувствую, как нас затягивает силками. Опасность грозит нам всем. И если мы дошли до того, что должны бояться лазутчиков и воров, и предательства… «Мрак, — сказала Ши, — распространяется вокруг нас», и я тоже кое-что видел. Вы удивляетесь, что я не могу спать. Королю грозит опасность. Опасность окружает нас. И если что и может предотвратить ее, так это если мне удастся склонить к себе слух своего брата, а через него добраться до короля и положить конец этому безумию…— Донкад — твой ярый враг, — сказала Бранвин.— Он такой же эльф, как и я. Он обладает Видением. Это в нашей крови, только, как и отец, он не может смириться с этим… Он — мой старший брат, — с неохотой добавил он для Мев и Келли, ибо он никогда не говорил о Донкаде, но сейчас чувствовал, что они должны это понять. — В последний раз мы виделись в этом зале, когда он пришел в Кер Велл; но он увидел меня в обличье Ши и не стерпел этого. Боюсь, он не мог спать после этого. Он ушел прочь, он и мой отец, и я думал, они лишатся милости короля после этого, но они принялись наговаривать на меня и стали к нему еще ближе, отстранив меня. Возможно, король счел, что им сопутствует удача больше, чем мне. Возможно, он до сих нор думает так. Но если бы я смог поговорить с Донкадом…— Это опасно, — сказала Бранвин, — и принесет больше зла, чем добра.— Ах, Бранвин, в этом нет опасности, разве что моя гордость будет уязвлена. Но мне был сон о гордости. Меня спросили, отдам ли я ее за Кер Велл. И я думаю, что этот сон был вещим.— Не собираешься же ты сам ехать к нему.— Об этом я и думал.— Нет, господин, — воскликнул Барк. — Только не ты.— Что могут сделать гонцы там, где другие гонцы потерпели поражение? Но если я приеду сам, возможно, это залечит рану.— Нет, — с сердцем воскликнула Бранвин. — Нет, нет и нет.— Я поеду, — сказал Донал. — Господин, раз ты считаешь, что это надо, пошли меня.Киран молча взглянул на Бранвин и встретил ее непреклонный взор.— Я поеду сам, — сказал Барк. — Твой брат знает меня, хотя бы зрительно.— Это напомнит ему годы войны, — промолвил Киран, — и королевские советы, а лучше бы эти дни не вспоминать.— Я поеду, — повторил Донал.— Я бы поехал, промолвил Ризи, — но я боюсь твоего брата, и у нас с ним нет общей родни.— Вы обезумели, — сказала Бранвин, — кого бы ты ни послал, ему будет грозить опасность. Брат, не предлагай себя. Не надо его поддерживать в этой затее.— Господин, я предлагаю себя, — еще раз повторил Донал. Его юное лицо раскраснелось. — Если я скажу, что я двоюродный брат Барка и твой человек, Донкад поймет, что твой гонец — не мелкая сошка; что же до войны, то я не видел ее, так что и в этом нет причин для твоего отказа.— Мы обсудим это, — сказала Бранвин. — Мой господин, если соизволишь, мы поговорим об этом позже.Киран замер на мгновение. Бранвин не спускала с него глаз.— Мы поговорим, — промолвил он и посмотрел на Донала. — Донал, я подумаю об этом.Но в глубине души он уже все решил и уже составлял в уме послание — что скажет он после стольких лет. VII. Банберн Впереди ехал отец с Барком и Доналом и другими воинами свиты на высоких огромных лошадях; они ехали в самом конце, перед всадниками, ведшими пять запасных лошадей. Мев и Келли тряслись на своих двух пони рядом с Ризи, которого это, вполне понятно, огорчало, в войске замковой стражи, с каждым воином которой они были прекрасно знакомы. Они чувствовали себя очень важными в этой поездке по владениям. Мев ощущала свободу и одновременно страх, страх, поселившийся в ней в эти последние дни, когда никто не говорил о тайнах, бродивших по Кер Веллу, как, например, тех, что обсуждали мать и отец между собой; ее тревожили предостережения матери, которые она слышала в зале; но отец, зачастую слушавшийся маму (она мудрее нас всех, сказал он как-то о ней своим воинам, а Мев была рядом и слышала это, — мою госпожу ничто не обманет), отец ушел из зала в тот вечер с таким видом, что он не станет слушать никого, и их мать на следующее утро за завтраком ко всему придиралась и бранила Мурну. Мев принимала ее резкость с терпеливым молчанием, и Келли бросил на нее взгляд, говорящий, что он думает то же самое — что мать волнуется из-за отца, что даже отправка Донкада грозит ему опасностью, и ей проще изливать свою тревогу, браня всех и вся.И снова то был страх, о котором все молчали, не то перед королем, не то перед их дядей, господином Донна, не то перед волшебными силами, не то перед теми, кого никто не осмеливался назвать по имени; теперь страх ощущался постоянно, как присутствие большой рыбы, думала Мев, мелькающей то тут, то там под черными водами, отражающими лишь отблески света и ветви, так что нельзя понять — уплыла она вверх по течению или, всплыв, таращится на тебя. Никто не хотел обсуждать это, особенно с ними, и даже думать об этом, если удавалось.Но пока были солнце и верховая езда, и ей нравилось ехать под равномерный скрип седла Флойна, ей нравилось движение и запах лошадей и кожи, земля и даже резкий привкус масла и металла, вонь пота и дыма, которой несло от мужчин: все это напоминало ей — и будет вечно напоминать — отца зимними вечерами, когда он возвращался со всем своим снаряжением в зал, и оружие было таким холодным; и его запахи состязались с материнскими, запахами трав и лекарств, которые она готовила для люда, болевшего зимой, запахами листьев и горшков; его же кресло было увешано конской упряжью и кожами, и пропахшими маслом лоскутами. И медленный скрежет оселка, когда он точил свой огромный меч, и аромат нагретого масла, когда речной песчаник ровно скользил вниз по лезвию, по которому бежали выгравированные полосы, превращавшиеся в конце в бегущую лошадь. Он был дорогим и очень древним, этот меч, который носил еще Кервален, а потом Эвальд — их дед, а теперь и отец. И однажды вечером заметив, что дети наблюдают за ним, он дал сначала Келли, а потом и ей поточить его, терпеливо поправляя их движения, когда они ошибались, и наконец заканчивал все сам — исправляя то, что они сделали, как подозревала Мев. И ее руки после этого тоже пахли маслом, как и его, что приводило ее в восторг. «О Мев», — восклицала ее мать, пахнувшая всегда травами и розами, и бранила ее за черные пятна на платье. Но Мев всегда нравился этот запах, ибо он принадлежал ему; ей нравилось все, чему он учил ее — твердости руки и умению ездить верхом, знанию лисьих нор и тому, где прячутся зайцы, названиям деревьев и холмов, и тех земель, что уже не видны за горизонтом.Но теперь их отец ехал безоружным среди с ног до головы вооруженных воинов, везших щиты за плечами и держащих длинные копья, которыми никогда не пользовались во время охоты. Он оставил дома свой меч, перенес его вместе с остальным оружием из оружейной, словно это была безделица. И никто не спросил — почему. Но все обратили внимание, что он снял даже свой кинжал со стены в зале. Он носил при себе лишь камень, носил, не снимая. Она и Келли не говорили об этом даже между собой. Она не знала, был ли камень причиной их бед, или беды пришли сами по себе, а камень охранял от них; единственное, что она знала — он был совсем иным, чем их маленькие подарки.И в душе ее зарождалось подозрение, что во всем были виноваты они с Келли, что если бы они послушались и не убежали к реке, ничего бы не произошло, и Ши не пришла бы, и не изменился бы их дом — и этот груз вины был слишком тяжел даже для того, чтобы думать о нем, не то чтобы говорить. Никакое наказание не могло исправить этого. Никто не мог в полной мере укорить их за это. Это напомнило ей, как Ши заглянула в ее душу и спросила, как она поступит с другим живым существом.Поэтому изо всех сил она старалась не причинить другим еще раз такой боли и даже не позволяла себе больше быть ребенком. Она чувствовала себя обкраденной, она хотела расти по-своему; и вдруг все ее желания показались ей страшно мелкими, и сражения, которые она вела за себя, и непослушание, когда она хотела чего-то добиться — все стало казаться низким и себялюбивым, ибо ни один человек в мире не мог получить желаемого, даже их отец, который был господином Кер Велла. Они видели, как он беспомощно опускал голову, словно не мог вынести всего того, что было ему суждено, и это напоминало им страшную картину на темной лестнице, когда он упал, потеряв сознание, на руки матери, что являлось им снова и снова в ночных кошмарах. Они не хотели, чтоб такое повторилось еще; они хотели, чтоб все было по-старому, но это было уже невозможно. Даже их отец мог упасть, и они видели это, и каждый сам по себе понял, что взросление было совсем не тем, за что они его принимали, пытаясь во всем настоять на своем. И Мев вдруг подумала, что оно похоже на то, о чем спросила их Ши, что оно означает отказ, или по меньшей мере способность не обманываться, считая, что что-то тебе принадлежит, даже если это то, что ты любишь больше всего на свете, как дом и родители.«С ним теперь постоянно кто-то должен быть», — сказала бы Мев своей матери, если бы у нее достало смелости, потому что мать оказалась бы рядом с отцом в мгновение ока, если бы тому потребовалась помощь. И, может, мать и не одержала полной победы в том сражении, но все же в конечном итоге в Донн отправлялся Донал, а не отец, потому что Барк уверенно поддержал мать и пустился в такой ожесточенный спор с отцом, как никогда до этого.— Мы проводим его, — тогда сказал отец о Донале; и так оно и стало.А Мев напомнила ему за завтраком:— Ты обещал, мы поедем с тобой, когда ты отправишься по западной дороге, — что было коварным, но поступала она так из любви к нему.— Нет, — тут же решительно воспротивилась мать.— До скрещения дорог, — сказал их отец. — Да, я обещал. Небольшую прогулку. Там они повернут назад, и с ними будет Ризи.— Мев не подобают такие прогулки, — снова попыталась возразить мать. Но отец лишь посмотрел на нее особым взглядом — решительно и печально. И мать оставила их, не сказав более ни слова ни тому, ни другому, и пони были оседланы вместе с лошадьми.Мать не спустилась к воротам, как она порою это делала, но послала Доналу особый дар — завтрак, завернутый в салфетку, который принесла ему Мурна — мясо и хлеб, а не обычный паек, который брали с собой воины. Донал был страшно этим смущен, ибо никого более не удостоили такой чести, даже отца, который брал с собой общие припасы. И Донал попытался поделиться с другими, но отец лишь рассмеялся и ничего не взял, отказались от его предложения и другие.И так они отправились в путь, и тогда Мев позволила себе обрадоваться под звон оружия и топот лошадей, шедших ровной и бойкой поступью. После всех страхов и споров они выехали в свежесть утра с острыми клинками и бодрым духом, и воины шутили и смеялись над тем, что грызло их все эти дни. Это были лучшие люди Кер Велла, лучшие на всей земле, и не было врага, который не боялся бы их. Но самыми сильными из них были Барк и Ризи — свирепейший и во многом умнейший, и Донал, взявший все опасности на себя, и те, кто поедут с ним, Бок и Кайт и другие.Она прикоснулась к маленькому мешочку, висевшему у нее на шее, точно такому же, как у Келли, — Мурна показала им, как сшить ладанки для листьев эльфийских деревьев, которые они всегда носили теперь при себе. Они не умирали, эти листья, не вяли и не теряли своего аромата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50