А теперь посмотри на меня! Ты не узнаешь меня, правда? Но это
клеймо на моем лице выжег твой палач! Когда-то ты знал меня - мое
имя было Анилис. Моих сыновей ты приказал повесить, а жену мою
твои наемники изнасиловали и зарубили. Ты говорил, что я
расстанусь с жизнью, если заманю тебя в ловушку? Боги всемогущие!
Да мы отдали бы тысячи жизней, все отдали бы, лишь бы купить за
это твою голову!
И теперь она наша! Посмотри на людей, доведенных тобою до нищеты,
на тени людей, что когда-то жили и радовались жизни! Пришел их
час! Эта каменная котловина станет твоей могилой. Попробуй-ка
влезть на скалы: они высоки и обрывисты. Попробуй-ка вырваться:
эти люди встанут на твоем пути и выцарапают тебе глаза! Собака!
Встретимся в аду!
И, откинувшись назад, он громко рассмеялся, а эхо его зловещего
смеха многократно отразилось от скал. Валериус выскочил из седла
и с размаху ударил его своим длинным мечом, рассекая плечо и
грудь. Тибериас упал навзничь, но не перестал смеяться, хотя
хлынувшая из его рта кровь превратила смех в хрипение.
Вновь загрохотали бубны и барабаны, охватывая котловину кольцом
низкого гула, а сверху, со скал, полетели первые камни и хлынул
свистящий ливень стрел, заглушая крики и стоны умирающих...










ДОРОГА В АРХЕРОН
Небо на востоке уже заалело, когда Амальрик во главе своей армии
подошел ко входу в Долину Львов. Долину эту окружали крутые
горные склоны, а дно было иссечено нагромождениями скал различной
высоты и вида. Армия Конана стояла на самом большом возвышении,
ожидая нападения противника. Корпус из Гундерляндии,
присоединившийся к ней незадолго до этого, состоял примерно из
семи тысяч боссонских лучников и четырех тысяч всадников -
баронов с севера и запада со своими дружинами.
Воины, вооруженные пиками, общим числом около двенадцати тысяч -
в основном, гундерийцы и, кроме того, четыре тысячи акулонцев из
других областей, - стояли в дальнем, узком конце долины,
выстроившись наподобие огромного клина. По обоим флангам
располагались по пять тысяч боссонских лучников. А позади пехоты
стояли с поднятыми пиками и копьями конные рыцари - десять тысяч
понтейнцев, и девять - акулонских баронов с всеми своими
вассалами.
Это была удачная позиция: ее невозможно было обойти со стороны, -
это означало бы необходимость карабкаться на кручи под ливнем
стрел и ударами мечей. Обоз Конана стоял непосредственно за
спиной выстроенного войска, в узкой, похожей на змею части
долины. Циммериец не опасался нападения сзади - горы были полны
бесконечно преданными ему людьми: беглецами из центральных
областей Акулонии и разоренными дворянами.
Занять такую позицию уже само по себе было достаточно трудно, но
оставить ее было еще трудней. По существу, она одновременно
являлась и бастионом, и ловушкой, и единственным выходом из нее
была победа, хотя, при большом желании, можно было покинуть
Долину Львов и через узкий проход в задней ее части.

Ксалтотун поднялся на высокий холм, возвышавшийся неподалеку от
входа в Долину Львов. Это место было великолепным наблюдательным
пунктом - оно находилось выше всех остальных точек долины и
давным-давно было названо Королевским Алтарем. Причины этого
были, видимо, известны только Ксалтотуну, на памяти которого
прошли многие столетия.
Он был не один - с ним пришли двое безмолвных длинноволосых слуг,
тащившие за собой связанную молодую девушку. Они быстро и умело
уложили ее на широком венчавшем вершину камне, по виду
действительно напоминавшем алтарь. Никто не помнил уже, сколько
столетий этот камень простоял здесь во власти ветров и дождей, и
казалось, что это не просто обычная скала, а какой-то
удивительный и таинственный символ. Но чем он был в
действительности и кто его сюда водрузил, забыл даже Ксалтотун.
Когда слуги - сгорбленные карлики - отошли прочь, чернокнижник
остался в одиночестве. Взгляд его был прикован к долине, ветер
развевал его бороду.
Глаза его пробежали по поблескивающей неподалеку реке, окружающим
со всех сторон долину горным склонам, блестящему стальному клину
рядов противника, выстроившихся на господствующей высоте,
железным чепцам лучников, сверкающим среди кустарника и обломков
скал, молчаливым рыцарям, восседавшим на нетерпеливо бьющих
копытами конях, их развевающимся пиорушам и поднятым, как лес
игл, копьям. А прямо у подножия холма были видны сомкнутые
стальные ряды немедийцев, неумолимо вливавшиеся в устье долины,
и за ними - красные палатки и шатры баронов и рыцарей, и
серые - обычных солдат.
Алый штандарт с драконом колыхался во главе стальной реки.
Впереди, ровными шеренгами, шли стрелки с наполовину поднятыми
арбалетами, держа пальцы на спусковых крючках. Дальше шли отряды
копейщиков, а за ними - главная сила армии - конные рыцари. Перья
над их головами гордо развевались по ветру, копья с вызовом
смотрели в небо, а огромные жеребцы выступали, как на параде.
Рыцарей было тридцать одна тысяча, и, как и у большинства
государств, именно они составляли ударный кулак армии. Пешие
воины же, вооруженные копьями, пиками и арбалетами, должны были
лишь расчищать дорогу коннице.
Армия Акулонии безмолвно и неподвижно ожидала их приближения.
И вот, не меняя строя, немедийские арбалетчики стали стрелять
прямо с ходу, но их стрелы летели вверх и либо не долетали, либо
просто отскакивали на излете от стальных панцирей высоко над ними
стоявших гундерийцев. Зато, когда ряды арбалетчиков сами попали в
зону поражения боссонских лучников, те внесли в немедийские ряды
некоторое замешательство.
Через некоторое время, осознав всю бессмысленность попытки
ответить противнику такой же смертоносной лавиной стрел,
немедийцы стали откатываться назад. На них были легкие панцири,
не защищавшие их от тяжелых стрел врага, которые прошивали их
насквозь. Немедийская пехота, предназначенная для расчистки
дороги коннице, тоже не справилась со своей задачей и была
вынуждена отступить.
Арбалетчики уступили место в рядах наемникам, которых всегда без
колебаний посылали на смерть. Единственной их целью теперь было
заслонить собой ряды наступающих рыцарей, пока те не
соприкоснутся с противником. Когда отряды стрелков окончательно
вышли из-под обстрела, наемники рванулись прямо под ливень стрел,
давая возможность почти беспрепятственно идти за ними рыцарям.
Они медленно продвигались вперед, пядь за пядью сокращая
расстояние до рядов гундерийцев. Еще немного - последний рывок, и
вот уже зазвучали трубы, оставшиеся в живых пехотинцы рассыпались
в стороны, и конница выплеснулась вперед.
Но нет, - и это было бесполезно: их стальная река вновь утонула в
тучах свистящей смерти. Стрелы, длинные, как дротики, находили
каждую щель в их панцирях. Жеребцы, с трудом взбирающиеся по
каменным торосам, опрокидывались на спины, увлекая за собой
всадников. Стальные фигуры устлали землю. Атака захлебнулась и
схлынула назад.
Амальрик был в ярости - все это нападение на занявшего столь
удачную позицию противника было безумием. Но ему ничего не
оставалось делать. Он перестроил ряды. Сам Тараскуз рвался встать
во главе своих рыцарей, в ярости размахивая мечом, но руководство
армией взял полностью барон Тор. Он проклинал все и вся, видя
неподвижный лес копий за спинами гундерийцев, и молил бога, чтобы
его отход выманил акулонскую конницу, которая, спустившись вниз,
станет легкой добычей его арбалетчиков, а потом и самой
немедийской конницы. Но противник даже не дрогнул. Немедийские
рыцари выхватывали из рук снующих между рекой и полем битвы слуг
бурдюки с водой и, снимая шлемы, обливали ею свои потные головы.
Лежавшие тут и там раненые беспомощно просили пить. Зато
оборонявшиеся, которых снабжал водой бьющий в горной части долины
источник, казалось, совершенно не испытывают жажды, несмотря на
горячий весенний ветер.
Ксалтотун, стоя на высоком каменном обрыве у Королевского Алтаря,
бесстрастно следил за бушующими внизу стальными волнами. Вот с
поднятыми копьями и развевающимися перьями в атаку вновь пошли
рыцари. Они преодолели было ливень стрел... но разбились, как
штормовая волна, о стену пик и копий неприятеля. Над шлемами
поднимались мечи и топоры, но пики гундерийцев безжалостно
сбрасывали всадников на землю и калечили коней. Они стояли, как
неприступная стена. Их былая военная слава вновь получала свое
подтверждение. Это была самая стойкая пехота на свете, и по
традиции дух их оставался несокрушимым. Ряды их были, все равно
что скала, а за их спинами развевался штандарт с золотым
акулонским львом. И среди них, на самом острие стального клина,
как ураган, дрался огромного роста атлет в черных доспехах, чей
окровавленный топор крушил с одинаковой легкостью и кости, и
железо.
Но и немедийцам было не занимать упорства и отваги, хотя им
так и не удавалось сломить железный клин. Кроме того,
стрелы, летящие со скал, целыми десятками косили их плотные ряды.
От их собственных арбалетчиков не было никакого прока, а
пехотинцы не могли взобраться на крутые склоны, чтобы навязать
боссонским лучникам ближний бой. Снова и снова накатывались и
отступали рыцари, и много коней уже металось в хаосе битвы с
пустыми седлами. Гундерийцы не отступали - они молча смыкали
ряды, заполняя бреши на месте своих павших товарищей. Глаза им
заливал соленый пот, но они
крепко сжимали пики и копья, воодушевленные тем, что сам король
сражается в их рядах. А за их спинами, все еще неподвижные и
безмолвные, стояли акулонские рыцари.

Пришпоривая покрытого пеной коня, на Королевский Алтарь въехал
рыцарь и, взглянув на Ксалтотуна полными отчаянья глазами,
прохрипел:
- Амальрик приказал мне передать вам, что пришло время вашей
магии. Мы гибнем там, в долине, как мухи. Самим нам не опрокинуть
противника!
Облик Ксалтотуна, казалось, стал еще загадочнее и значительнее.
- Возвращайся к Амальрику, - ответил он. - Скажи ему, чтобы
построил войска для атаки и ждал моего сигнала. И вот тогда он
увидит то, что запомнится ему до конца его дней!
Словно против своей воли, рыцарь отдал ему честь и, рискуя
сломать себе шею, погнал коня вниз по склону.
Стоя рядом с жертвенным камнем, чернокнижник окинул взглядом
долину, лежащих тут и там убитых и раненых, забрызганный кровью
акулонский корпус и напротив него - перестраивающиеся порядки
немедийцев. Глаза его вознеслись к небу, а потом опустились на
дрожавшую на холодном темном камне связанную побледневшую
девушку. И, занеся над ее головой стилет, рукоять которого
украшали древние письмена, он громким голосом начал заклятие:
- Услышьте меня, боги тьмы, скрытые мраком властители ночи!
Кровью этой женщины и семикратным символом власти я вызываю ваших
сынов из черных глубин земли! Дети черных и красных бездн -
проснитесь и тряхните своими тяжелыми гривами! Пусть пошатнутся
горы и рухнут скалы на моих врагов! Пусть потемнеют над ними
небеса и задрожит земля под их ногами! Да повеет из сердца черной
земли ветер, спутает им ноги, разорвет и иссушит их тела!..
И вдруг он замолчал, замерев с поднятым в руке стилетом.
Принесенный ветром рев обеих армий разорвал наступившую было
тишину.
У противоположного края алтаря стоял человек в черной мантии,
капюшон которой оттенял бледное одухотворенное лицо и темные,
спокойные глаза.
- Проклятый пес Ассуры! - прошипел Ксалтотун, словно разъяренная
змея. - Ты что - сошел с ума, или ищешь смерти? Эй! Баал! Хирон!
Ко мне!
- Покричи-покричи, мразь археронская! - разразился пришедший
смехом. - Да погромче! Иначе они не услышат тебя из адского
пекла!
Неожиданно из-за зарослей кустарника, растущих неподалеку, вышла
суровая седая женщина в простой одежде, волосы которой ниспадали
на плечи. За нею, след в след, ступал огромный серый волк.
- А-а-а!.. Жрец, ведьма и волк! - злобно процедил Ксалтотун, а
потом рассмеялся. - Глупцы! Вы решили померяться силами своих
знахарских бормотаний с моими чарами? Ну что же! Я смету вас с
дороги одним взмахом руки!
- Теперь твои чары - что сухая трава на ветру, питонская собака,
- спокойно ответил жрец. - Кстати, ты не задумывался, почему
Шарк не разлился, чтобы задержать Конана на том берегу? Я понял
твой план, увидев ночью молнии, и разогнал тучи, прежде чем они
сделали свое дело. А ведь ты даже не понял, что все твои призывы
дождя оказались напрасными...
- Ложь! - закричал Ксалтотун, но в голосе его уже не было обычной
уверенности. - Да, я чувствовал, что против меня действует
какая-то сильная магия... Но нет на Земле человека, кто мог бы
отменить произнесенные мною заклинания дождя, если в руках у него
не будет главного источника магической силы!

- Но ведь запланированное тобой половодье не наступило, -
возразил ему жрец. - Посмотри на своих союзников в долине,
питонец! Ты же отправил их на смерть! Они увязли в сражении, и
никто не сможет им помочь! Смотри!
Он протянул вперед ладонь, - за спиной понтейнцев показался
вылетевший из узкой горловины в противоположном конце Долины
Львов всадник, размахивающий над головой чем-то блестящим в лучах
солнца. Он, как очумелый, промчался между шеренгами гундерийцев,
при его виде издавших громовой рев и начавших потрясать в воздухе
пиками. А всадник уже выскочил между обеими
армиями, осадил покрытого пеной коня и что-то заорал, как
безумный, размахивая зажатым в руке предметом. Это был обрывок
алого штандарта, и солнце ослепительно сверкало на вышитом на нем
золотом змее.
- Валериус поплатился за свои дела! - с удовлетворением крикнул
Гайдрайт. - Туман и бубны привели его к смерти! Это я призвал
этот туман, и я его разогнал! Я, с помощью моей магии, что
превосходит твою, питонская собака!
- Какое это имеет значение! - зарычал Ксалтотун, который с
горящими глазами и перекошенным конвульсивной гримасой лицом
сейчас представлял собой жуткую картину. - Валериус был идиотом!
И мне он был уже не нужен! А теперь я сам покончу с Конаном, безо
всякой человеческой помощи!..
- А чего ж ты тогда так долго ждал до этого? - усмехнулся жрец. -
Зачем же ты позволил своим союзникам задарма лечь от наших стрел
и копий?
- Да потому что большая магия требует большой крови! - заорал
Ксалтотун так, что затряслись скалы. Лицо его, перекошенное
яростью, окружил искрящийся нимб. - И потому, что ни один
чернокнижник никогда не тратит своих сил впустую! Я не для того
копил свою мощь целыми тысячелетиями, чтобы растратить ее в
какой-то паршивой драке! Но теперь, клянусь богом, я покажу все,
на что способен! Смотри, грязное отродье, фальшивый жрец гнилого
божка! Смотри, и ты увидишь то, что разорвет тебя и твою мерзкую
душонку на куски!
В ответ на это Гайдрайт вновь запрокинул голову и разразился
зловещим смехом.
- А теперь посмотри и ты, черный дьявол!
И его ладонь вынула из складок накидки какой-то предмет,
искрящийся на солнце золотым пульсирующим сиянием, придавшим лицу
Ксалтотуна трупную бледность.
При виде этого предмета археронец закричал, словно его резали
ножом:
- Сердце! Сердце Арумана!
- Да! Единственная сила, превосходящая твою!
Ксалтотун прямо на глазах стал горбиться и стариться. В бороде
его неожиданно блеснула седина, а на голове показалась лысина.
- Сердце! - прохрипел он. - Они украли его! Мерзавцы! Подонки!
Гайдрайт покачал головой.
- Нет, это сделал не я! Оно вернулось из дальней дороги, с юга.
Но теперь, когда оно в моих руках, мне не страшны твои черные
чары. Как оно вернуло тебе жизнь, так оно вернет тебя и в бездны
ада, во Тьму, откуда ты был призван. Ты отправишься в свой
Архерон по дороге молчания. Мрачная империя, так и не
воскрешенная тобой, останется навсегда лишь страшной легендой.
Конан вновь займет свой трон. А Сердце Арумана вернется в
подземное святилище, чтобы гореть еще тысячи лет, как символ
могущества Акулонии!
Страшно завыв, Ксалтотун с занесенным стилетом бросился бежать
вокруг алтаря, чтобы настичь своего противника, но неожиданно
откуда-то: быть может, с неба, а может - с горящего в ладони
жреца огромного драгоценного камня, - к нему метнулся сноп
искрящегося ослепительного света. Он ударил Ксалтотуна прямо в
грудь, и горы эхом повторили отзвук этого удара. Чернокнижник из
Архерона рухнул на землю, словно сраженный молнией, но прежде,
чем он коснулся травы, с ним произошла поразительная перемена. У
алтаря упал не только что убитый человек, а скорченная мумия:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26