Точно никто не знает, а вообще все соответствует. Завели себе склад наркотиков, глядишь, и лабораторию, так на фиг тебе это? Случись что, на обед тебя не скоро дозовешься.— Не трави меня, — гаркнула я злобно. — А про наркотики я информирована давно. Хочу найти логово. Хочу знать, как до них добраться!— За покупками? — ядовито осведомилась Эва.— Как добраться, ты уже знаешь, — слово в слово вторил Гутюша. — Через двери с трупом, закрытые они были.В моей неугасающей ярости уже ощущалось ослиное упрямство: пойду, ворвусь, не позволю себя убить, найду инструмент для защиты и выложу ему все, что открою и разузнаю.— Мне пора, пошли вместе, — оторвал меня Гутюша от революционных размышлений. — Едешь в ту же сторону, меня заодно подбросишь. А вообще-то я спешу.Сказал он это с таким напором, что до меня наконец дошло. Я оставила на время в покое дверь за трупом, притон, Божидара, и мы ушли.— Я вовсе не спешу, это тебе спешить надо, — сказал Гутюша уже на четвёртом этаже. — Я звонил, да не застал, хорошо, здесь тебя перехватил. Знаю про бриллианты, дело срочное.— Ну, говори же!— Погоди. Внизу. Тут, может, какое ухо в замочной скважине…Стиснув зубы, я переждала все оставшиеся этажи.— Аккурат вчера пришли, — сообщил мне Гутюша, выходя на свежий воздух. — Я видел этот потайной распределитель, одно место хорошо помню: ювелирный магазин на Груецкой, два камня туда отправят. Завтра с утра или даже сегодня. Никто не сказал, я сам хитростью подсмотрел, а тот, кого знаю, наказал мне полный молчок, чтоб нигде ни звука. Он так переполошился, говорю тебе, как перепёлка, но я ему ничего не обещал. Махинации подлые налицо. Потому подвалы пока оставь да остерегайся, чтоб тебя кто не раскамуфлировал.Я раскритиковала его разведданные. — Один адрес — без толку. Надо было запомнить побольше, а лучше все. Откуда мне знать, где та моя знакомая имеет связи, а где нет!— Ладно, скажу ещё, но голову на отсечение не дам. Один камень у того, на Аллеях Иерусалимских, а другой на площади Унии. Мельком видел, не ручаюсь. А Груецкую гарантирую.Я успела перехватить пани Крыскову ещё днём, передала ей сведения и условилась про телефонный звонок. Это усадило меня дома и позволило снова поссориться с Божидаром, который пришёл, явно ожидая раскаяния и просьб о прощении. Поскольку того же я ждала от него, сумбур в моей голове только увеличился. Что-то у меня отчаянно не ладится…Естественно, именно этот момент выбрал недоумок. По телефону услышала приглушённый голос, искажённый страхом.— Я все понял. Это просто невероятно. С автоматами и на Праге черт-те что. Поверить не могу. Сейчас ничего не скажу, встретимся где всегда, лучше сегодня…Положил трубку, прежде чем я успела ответить. Мы обычно встречались в шесть, и я решила, что это установлено раз и навсегда. Позвонила пани Крысковой, предупредила о своём уходе, в результате опоздала на десять минут.Вошла в «Мозаику». Посетителей в кафе было мало, и я издалека увидела недоумка, он сидел в углу, прислонившись к стене, и, опустив голову на грудь, рассматривал ножки соседнего столика. Задумался так глубоко, что и мигать перестал. Я подошла. Никакого движения: не встал, не поздоровался. Удивлённая, я села напротив, намереваясь окликнуть его, и вспомнила, что не знаю даже, как его зовут. Обратиться просто: «пан Юзеф» или «пан Стефан» — ведь на знакомый голос реагируют сразу — не могу, а орать «Эй, пан!» как-то глупо. Ну, ничего не поделаешь…— Эй, послушайте, пан! — Я старалась говорить спокойно и внятно. — Очнитесь!Ноль внимания. Вгляделась в него и.., замолчала. Довольно долго просидела напротив, не шевелясь, ни слова не говоря, потом встала, наклонилась и потрясла его за плечо. Все ещё не доверяя себе…Он держался в углу достаточно крепко, потому и не упал со стула. Чуть наклонился, но продолжал сидеть, вглядываясь теперь в экран калорифера. Дрожащей рукой я достала из сумки пудреницу. Протёрла зеркальце и неловко приложила к его губам.Ни следа дыхания. Мёртв. Абсолютно, основательно и всецело…Мелькнула бредовая мысль: а вдруг он так, мёртвый, и пришёл со мной встретиться? На мгновение представилось, как едет трамваем с таким же выражением лица, с таким же взглядом и в той же позиции. Потом голова у меня заработала, но зигзагами и скачками.Я осмотрелась. Столики рядом были свободны, никто нас не замечал. Паники, конечно, устраивать не стоит. Что же делать?.. Бежать. Смыться отсюда поскорее. Он собирался сообщить мне важную тайну и умер несколько минут назад… Придёт же в голову этакая чушь — ясно, приехал сюда не мёртвый, и никто его не принёс.Вошёл живой, когда?.. Сколько здесь просидел и вообще отчего умер?! Сердце?.. Господи Боже, вот кретинка, может, его ещё можно спасти?!..Поначалу я двинулась на ватных ногах, потом быстрее, но не бегом. Едва сама не свалилась трупом, когда кто-то схватил меня за руку.— Привет, — сказал Гутюша. — Ну и дела — смотришь на меня, а ничего не видишь. Я что, с другой фотографии, или с тобой неладно?Я взяла себя в руки усилием поистине сверхъестественным.— Погоди, Гутюша, надо позвонить. Сейчас вернусь.Нашла заведующего кафе. Телефон в раздевалке меня не устраивал — вдруг одолел страх. Директор тоже не жаждал рекламы и повёл меня к себе.Позвонила в «Скорую», причём назвалась Софьей Ковальской с Маршалковской, восемь, квартира четырнадцать. Скрыла своё имя как-то не задумываясь, неожиданно. Директор слушал, побледнев, и не обратил внимания, что на Маршалковской, восемь находится театр. Мы вместе вошли в зал, я остановилась около Гутюши и показала пальцем.— Вон там, в углу…Заведующий спокойным шагом направился к роковому столику. Гутюша поднялся.— Что такое? Сначала влетел сюда какой-то, пошептался с тем мужиком в углу и умчался. Потом ты, пошепталась с ним и тоже летишь. Кто он такой? Справочное бюро или пульт управления?Взвинченная, я в момент поняла Гутюшу и молниеносно сделала вывод.— Ухожу. Ты тоже. Заплати и бегом! Жду тебя в машине.— Да я вроде заплатил и уже намылился, — ответил Гутюша и вышел вместе со мной.Отъехали мы недалеко, я остановилась в конце Дворковой. Повернулась к Гутюше.— Теперь расскажи все ещё раз, подробно.— Что рассказать?— Про кафе. Сначала: когда пришёл тот, в углу?— Без пятнадцати шесть. Я смотрел на часы, потому как условился с одним тут, да он не соизволил явиться.— Хорошо. Дальше. Когда пришёл тот, который с ним шептался, и как все происходило?— Как происходило? Да обыкновенно происходило. Без пяти шесть забежал, я смотрел на часы. Сел рядом с тем, в углу.— И что?— И ничего. Посидел, потом встал, сказал ему что-то на ухо и ушёл. Потом заявилась ты, в шесть десять, опять я смотрел на часы…— Стой. А тот, в углу? Другой ушёл, а тот?— Ничего. Сидел себе. А что?..— Сейчас. Как выглядел другой? Ты бы его узнал?Гутюша вдруг разнервничался.— Кончай канитель! Давай кошку из лукошка, иначе я в кусты. О чем речь бежит?— Он умер, понимаешь? Пришёл ведь живой, так? Гутюша был ошарашен.— Кто умер?— Тот, в углу.— Который там сидел?— Ну да.— Как это умер, если сидел?— Ну так что? В подвале даже стоял!— Господи, — пробормотал Гутюша, глядя недоумевающе на меня.Я начала размышлять вслух.— Пришёл живой. К нему подсел на минутку некто. И потом оказалось, живой помер. На мой взгляд, помер бесповоротно, никакой надежды. Или сам, или помог кто-то. Не знаю как, ножом вроде бы не пырнул, следов нету. Не пырял?Гутюша думал на свой манер.— Слушай, а тебе не показалось, может, он был умирающий труп? Тот ему что-нибудь ляпнул, и этот совсем скопытился…— Я спрашиваю: ножом не пырял? Ты ведь все время смотрел на них?— Ну смотрел, не пырял. Подержал его маленько за ухо, когда шептал, и ушёл себе. И что все это значит?— Значит — буза страшная и сплошной ужас. У тебя знакомый в прозекторской, как хочешь, но разузнай, отчего он умер. Ведь он мне звонил, и мы условились здесь. Собирался мне рассказать…Я замолчала. Ситуация вдруг прояснилась вполне отчётливо. Ведь я с ним договорилась о встрече, выходит, я и убила недоумка. Солгала: зовут меня, дескать, Софья Ковальская, насчёт звонка не отпереться, директор слышал. Сразу после звонка исчезла поспешненько; дура набитая, да разве мало убийц-дураков? С другой стороны, убил его точно тот, шепталыцик. Кто-то подслушал, как он со мной условился — ведь открыто сказал, что во всем разобрался и мне расскажет. Враг примчался и убил его до моего приезда. Недоумок ничего не успел передать, кабы успел, так и меня, возможно, кокнули бы…Да, но ведь они толком не представляют, что именно он мне рассказал раньше, понятия не имеют, что именно мне известно! А ну им придёт в голову обезопасить себя на всякий случай! Как ни глянь, везде клин: для властей — преступница, для мерзавцев этих — головная боль. А теперь ещё сижу и болтаю с Гутюшей — вот чума-то, и следующим будет Гутюша…— Я теперь сижу на бобах, погорел, значит, — вздохнул Гутюша, он, видно, размышлял в том же направлении. — Ты уж рассказывай, какой гвоздь, а то у меня чердак съехал набок. Я так и чуял, плохо дело, сразу, как мумец засмердел…Я рассказала все, исповедуясь перед будущей жертвой. Коротко, но все. Наркотики, Прага, автоматы, приятель недоумка, серия исчезновений, наконец, и сам недоумок, и моя собственная глупая выходка. Гутюша слушал внимательно, потом заключил:— Ну, пропал обед. У него носки рёбрышками.В первый момент я испугалась, не свихнулся ли из-за всех этих передряг.— У кого?— У того шепталыцика. Остальное все обычное, только носки больно шикарные.Мне удалось кое-как отделить рёбрышки от пропажи обеда.Носки, по-видимому, были в полоску. Гутюша, судя по всему, заблудился между зеброй и рёбрами.— Цветные?— Ясное дело. Красные и голубые.У нас за спиной взревела сирена «скорой». Я посмотрела на часы: семь минут. Специально на мокрую работу надел такие носки — отлично бросались в глаза, отвлекая внимание от остального.Снять их — одна минута, и Гутюша его не узнает. Интересно, заберёт ли недоумка «скорая»… Если заберут, значит, ещё жив и постараются спасти, если оставят — конец, «скорая» мёртвых не возит. Надо проверить…Гутюша что-то говорил, но я не слышала, развернулась и выехала на Пулавскую. Мне удалось прорваться в противоположную сторону и припарковаться на прохожей части прямо перед Олесинской. Стоящую около «Мозаики» машину было видно прекрасно. Гутюша последовал моему примеру и размышлял вслух, обсуждал кандидатуры возможных шепталыциков. Он желал снять с себя всякие подозрения и тем самым снимал их с меня. Очень даже похвально.Медики вышли из кафе, сели в машину, недоумка не вынесли. Значит, все…— Ну, я пошёл, — сказал Гутюша. — Это, как его, такими колечками, цепляются друг за друга и звенят…— Цепь.— Вот именно. Здесь ждать нечего, я хочу поймать тут одного, пускай поглядит, где пса с цепи раскапывают. Если что надыбаю, сообщу.Я согласилась. Сама тоже отправилась домой. Шутки кончились, необходимо серьёзно поразмышлять…Разного рода маний и заскоков касательно прослушивания телефона у меня не наблюдалось, но был период, когда со связью и вправду творилось нечто фантастическое. Набрав наполовину номер, я вклинивалась в чужой разговор, однажды дала какой-то пани медицинский совет, случалось, подняв трубку, соединялась с кем-нибудь намертво, в мои разговоры врывался кто-то посторонний, сумасшедший дом, одним словом!Я почти привыкла к этому: с минуту могла слушать чужой разговор исключительно из любопытства, сколь долго люди могут трепаться. Благодаря телефону однажды узнала, где можно купить импортные перчатки, чешские, с длинным манжетом, в другой раз поняла, каким способом сопровождающий спёр половину перевозимой арматуры для ванной, а как-то раз услышала нечто, оставшееся в моей памяти навеки.— ..могильщику из-под лопаты, — сказал какой-то тип.— Думаешь?.. — сомневался второй.— Не будь кретином.— Вот именно, мне тоже так показалось, хотя, по видимости, случайность…— Какая там случайность, кокнут тебя, идиот, с твоим холерным рвением, тоже мне законник нашёлся! Да отвали ты от этого, откажись!— И что, дать письменный отказ? Сидеть на заднице и ждать, что им в башку стрельнет?Оба голоса занервничали. Я слушала не переводя дыхания.— Ты усвой, — предостерегал первый. — Это не наш старик решает, а выше. На него тоже давят. Откуда звонишь?— Из будки.— Ладно, тогда чисто. Тебе просто подфартило. Уверяю тебя. Открестись от этого дела, и конец. Переведись, сиди тихо, а после уйди из фирмы по здоровью и займись чем другим. Я диву даюсь, что ты ещё в живых ходишь!— Благодаря кошке. Пожалел я кошку… С трубкой, прижатой к уху, я застыла как гранитный памятник самой себе. Дышать вообще перестала. К этому второму тотчас же почувствовала живейшую симпатию: исключительно красивый голос, к тому же ещё любит кошек. Честный тип. В самом разговоре ощущалась какая-то особая атмосфера, притягательные интонации, манящая, жутко интригующая неопределённость. Почему-то я была глубоко уверена: беседуют не преступные элементы, а так называемые законопослушные граждане, и таинственная угроза второму есть результат служебных пертурбаций, а не страшная месть и преследование. Про сопровождающего с арматурой я уже давно слышала, и он как-то невольно связался у меня с тем, что звучало в трубке теперь: этот, с кошками, старается противостоять махинаторам и начальству его сопротивление не по нутру. Приятель ему талдычит, как мужик корове на меже…— У меня улики, целый ворох, не придерёшься! — мрачно сообщил тот, с кошками.— Все побросай в болотце, — посоветовал приятель. — Они в курсе насчёт улик?— Черт их разберёт. Возможно, догадываются.— Так вот, слушай: я похорон не люблю. Брось ты все это! Где они у тебя, эти улики?— Не дома же. Ладно, ты прав, убедил, я отваливаю.— Послушай-ка! Передай все Рысеку. То есть передай, что надо, только так, вроде это и все, а больше ничего нету. Сечёшь?— Может, и в самом деле в последнее время одурел, да не до такой же степени. Итак, дальше мы с тобой не знакомы?— Через пару лет познакомимся. Когда будешь вкалывать в кооперативе «Паяц» или ещё где. Или когда и я полечу.— Нет, тебе не стоит. Постарайся остаться.— Да уж как выдержу. Не поверишь, но у меня тоже много кое-чего в печёнках сидит. Долго говорим, привет.— Привет. Бог тебе в помощь…Они разъединились, и я наконец задышала свободно. Запомнила каждое слово, поскольку каждое слово рождало живые картинки. Передо мной вовсе не стоял мой книжный шкаф, а бежала вереница образов: могильщик с лопатой, какая-то государственная бумага, телефонная будка, кошка, болотце, похоронная процессия под дождём на кладбище, таинственная улика в виде ножа, пачки фотографий большого формата, масса документов в картонной папке и, наконец, отвратительный паяц в клетку. Моя память, как правило, удерживала навсегда подобную серию картинок.И как раз теперь услужливая память подкинула кое-что из своего запаса. Я неожиданно поняла весь смысл и словно бы сделалась свидетелем продолжения. Кто-то что-то расследовал, настаивал, добивался своего: Павел, приятель недоумка, сам недоумок… Вдруг от страха за Павла сдавило горло. Он тоже говорил со мной по телефону, а ведь подслушали же недоумка. Кто стоял у него за спиной или попросту держал параллельную трубку?Вдруг очередь за мной, ведь так или иначе я вляпалась в эту историю! И я применила единственный метод, который мог дать результат: извлекла большой лист в клеточку и принялась рассуждать на бумаге.Определённо и ясно обозначилось место действия. Все сходилось на Праге: логово перенесли на Прагу, мальчик пропал на Праге, хиппи тоже, недоумок узнал нечто конкретное о махинациях на Праге и тут же был убит. Даже Божидарова ложь касалась подвалов на Праге…Возможно, я бы трижды подумала, лезть или не лезть в заваруху, если бы не вспомнила о Божидаре. Неприятностей вообще-то и так предостаточно: недоумок на моей совести, терзаюсь из-за Павла, опасаюсь за Гутюшу, неужели ещё и столь желанную связь придётся порвать. Словом, с ума я спрыгнула окончательно, а бунтарское, агрессивное, ослиное упрямство подгоняло вопреки всем доводам разума: назло что-нибудь да разузнаю!Через пятнадцать минут была уже на Праге.Остатки благоразумия, видимо, ещё сохранила — машину оставила довольно далеко и во двор пробралась пешком с задов. Было ещё светло, сумерки едва надвигались. Проходя в глубь двора, я подумала, что следовало бы захватить рулетку. Какую-нибудь, хоть маленькую, двухметровую — у меня была такая дома — или хоть обычный сантиметр. Черт знает зачем я сюда приехала, а так могла сделать вид, проверяю, мол, обмеры — мы, кстати говоря, забыли о высоте двух ступеней при входе. Но увы, поздно спохватилась.А вдруг?..Я прошла четыре шага, размышляя о маленькой рулетке и портновских сантиметрах. Все это валялось где-то дома, правда, рулетка давно не попадалась, хотя всегда лежала в углу на полочке;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28