В общем, получилось нечто такое, отчего я покрылась красными пятнами, а Гутюша впал в языковое неистовство.— Подводим резумпцию! — пламенно возвестил он, рассыпая в машине все сигареты. — Головы на шляпе ни у одного мордоворота нету, но это норма. Видишь, все разное, ну штаны там, ботинки. Как обычно. Только каждый лелеет сумку на пузе, и тот, четвёртый, кого я так и не застал, ты говоришь — тоже.И в самом деле, прочитанный под уличным фонарём текст непреложно доказывал: единственная общая черта у всех фартовых игроков, кроме повсеместного употребления одежды, — пестуемый на коленях багаж средней величины. Сумки, портфели или модные мешки с затяжками. Вспомнила я, как опекун седого допрежь всего кинулся забирать оставленный саквояж. Все может оказаться простым совпадением, а возможно, здесь и зарыта собака.— В «Марриотт»! — приказала я. — Распределим: ты туда, я здесь…— Сегодня? — запротестовал было Гутюша, потому как анализ записей мы завершили в час ночи, когда вышли из казино и уселись в машину.— Прямо с завтрашнего дня и начнём. Получается, с сегодняшнего. Через неделю сопоставим наблюдения и поглядим, что получится… * * * — Что-то там такое происходит, но что, вот вопрос, — докладывал Гутюша уже через несколько дней. — Пузатый сидел на сумке, то есть не на сумке, потому как требуют сдавать в раздевалку, он сидел на этой, модной, для мужиков, только такой громадной, что ого-го. Гадал на покерном, большая-маленькая, я не стоял над ним, глянул издали, он набил три по самым высоким ставкам, взял на жетоны деньги, а покер сменил на рулетку. Постоял, посмотрел, рожа у него раскраснелась, прямо не рожа, а флаг, уселся за игру.— Выигрывал?— Да по-разному. Зигзагами. Больше проигрывал, а деньги на игру были. Напротив встал какой-то и на него уставился, уверяю, так страшно, что у меня волосы дыбом в пятки ушли. А этот сначала ничего не замечал, на одиннадцать поставил, проиграл, наконец увидел того и едва под стол не свалился. Сорвался с места как торнадо, зелёными пятнами пошёл, зубами заклацал, сдуло его со стула чуть не в плевательницу. Полетел к автоматам, играл часа два, монет набил — жуть, там жетоны по десятке, и все время оглядывался. По-моему, до смерти боялся, не наблюдает ли тот снова.— А как выглядел?— Который?— Ну, не пузан же! Тот, напротив.— Я знаю? Пожилой, среднего возраста. Башка круглая, волосы короткие, такие, перец с солью, рот в щёлочку, вот так…Гутюша изобразил, я сразу узнала: тот самый, опекун седого! Злобно сжимал губы, седоватый, голова круглая. Кто же он, черт побери, — постоянный страж?..— Другие к рулетке и близко не подходили, — излагал Гутюша, бросая жетоны во фруктовый автомат. — Я однажды на таком выиграл, ещё не прочь. Ну, больше и рассказывать нечего.— Увидишь кое-кого: явился седой, играет на покерном. Сходи глянь на него.Гутюша оставил свой автомат, в который напихал жетонов, и отправился на середину зала. Я играла рядом, тоже на фруктовом.Гутюши не было довольно долго.— Озверелец, — заключил Гутюша. — Спятил. Пять раз угадал и ещё хвалится, своими ушами слышал, что у него внутри радиестезия — тоже мне, лозовед нашёлся. Ты, послушай, а вдруг в самом деле что-нибудь того, а? Союз деятелей розги, из тех, что над водой прутиком махают, а после втыкают, где нашли?Гутюша, понятно, имел в виду не рыболовов с удочками, а лозоведов по воде и металлам. Помнится, некая случайная радиестезистка на улице мне сказала, что ищу зубного протезиста, хотя у меня все зубы были на месте. Всякое бывает, возможно, чёрная, красная, маленькая и большая им сверхъестественным образом открываются.— Хорошо бы узнать, кто они такие, — подкинула я. — Этот седой — Блендовский, случайно услышала фамилию, посмотрю в телефонной книге. А с остальными как быть? Последить за ними?..— Можно, — согласился Гутюша, запуская автомат. — Слушай, это ж просто скотина, а не автомат, вообще не желает платить.— Сериями идёт. То даёт, то нет. Раз уж тут начал, держись этой машины.— Может, попробовать по одному жетону, а?— Рискованно.Гутюша попробовал, и автомат тут же выдал три сливы на верхней горизонтальной линии. Нажал ещё раз и получил три апельсина по вертикали. Снова поставил восемь жетонов и, конечно, продул.— Я тебя предупреждала.Автомат злорадно выдал компот, но в нижней горизонтали появился колокольчик и перечеркнул выигрыш.— Остаётся скрипеть зубовьем, — мрачно констатировал Гутюша.В другой стороне зала раздались выкрики. Я оглянулась. Конечно же, болельщики окружили седого.— Сходи посмотри, чего он набил, — поручила я Гутюше. — Мне неохота, видеть его не могу. Наверно, опять надолбил сорок миллионов.— Малый покер за пятьсот отработал пять раз, — сообщил Гутюша, вернувшись. — Всего на кредите у него двадцать миллионов четыреста тысяч, автомат встал, так что пока не играет. Рядом сидит линялый сморчок и глазеет на него, но ничего не говорит. На кредите пять тысяч.— Разорят казино. Ну и кто последит за сморчком? Ты или я?— Могу я. На моем мерзавце автомате можно обанкротиться, лучше уж идти в штат гончим псом.— Смени автомат, сядь около сморчка, чтобы не прозевать.— Ты же велела держаться?— В следующий раз. Иди, он, того и гляди, кончит игру.Линялый сморчок и в самом деле быстро набил десять тысяч. Нажал аут, автомат начал переброску, а он пошёл за механиком. Гутюша обосновался на стратегической позиции, и они вместе вышли из казино.Седой получил квитанцию и осатанел вконец. Автомат после каждой клавиши выдавал ему самое меньшее пару, из одной такой пары старый разбойник делал сто шестьдесят жетонов. За две пары получалось триста двадцать. Через полчаса перевалило за сорок тысяч, а он играл дальше. Я оглянулась удивлённая — где же опекун, и увидела его за колонной. Не вмешивался, просто наблюдал со стиснутым ртом и таким выражением лица, что меня холод пробрал. Я перестала обращать внимание на собственную игру, загипнотизированная зловещей атмосферой.И в самом деле, взгляд опекуна излучал такую злобу, что седой почувствовал. Прервал игру, заёрзал на табурете, беспокойно оглянулся. Мгновение колебался, опекуна за колонной не заметил, окружающие его мало интересовали, и потому вернулся к автомату. Посмотрел на кредит, нажал аут, болельщики привели механика, седой взял квитанцию на деньги, я думала, успокоится и уйдёт — не тут-то было. Снова начал играть с тем же результатом, одним фулом загрёб восемьсот жетонов. Разохотился снова, симулируя небрежность, рассеянно долбил красную и чёрную, всякий раз немного выжидая и демонстрируя болельщикам свои успехи.Опекун за колонной владел собой неслабо. Глаз с седого не спускал, но ничего не предпринял, не подошёл, не вмешался. Перед самым закрытием казино седой выиграл ещё столько же, сколько вначале, слез наконец с табурета и пошёл в кассу. За один вечер взял больше восьмидесяти миллионов злотых. Я чуть не забыла о своих жетонах, уцелевших только благодаря вялой игре, обменяла их в последнюю минуту и успела увидеть встречу этих двоих.Столкнулись при выходе. Опекун стоял в дверях и ждал, седой заметил его неожиданно. На мгновение словно прирос к полу, покраснел, побледнел, откашлялся и провёл трясущейся рукой по волосам. Опекун торчал в виде каменного изваяния, только посматривал ещё мрачней, чем из-за колонны. Когда седой остановился рядом, тот кивнул в сторону дверей, седой неуверенно вышел, опекун за ним. Вместе подошли к «полонезу» и сели. Я оказалась неподалёку от них. Седой что-то говорил, опекун молчал. На всякий случай я записала номер машины.И только они тронулись, мне пришло в голову ехать за ними. Поздно, исчезли, прежде чем я успела дойти до машины, оставленной на противоположной стороне улицы Кручей, к тому же я приехала из центра и теперь не хотелось разворачиваться. Прозевала, куда они направились — прямо или где-нибудь свернули. Холера. Вся надежда на Гутюшу…Гутюша не подвёл.Линялого сморчка проводил до самого дома, довольно далеко — сморчок жил в самом конце Хожей. Отправился лифтом на четвёртый этаж, а Гутюша мчался по лестнице, чтобы не попасться ему на глаза. С пролёта успел заметить, что сморчок открывает дверь своим ключом — значит, его квартира. В списке жильцов значился как Иреней Медзик.Вернувшись в казино по Вспульной — так ему показалось дипломатичнее, — Гутюша как раз успел к выходу седого с опекуном. Меня не заметил и, не выходя из такси, последовал за ними.— Один из них живёт на Венявского, — информировал он меня. — Верно, седой, там и застрял, а другой вышел. То есть сначала оба вошли в домик на одну семью, ну, такие, знаешь, неразлей-вода.Я поняла, что дома натыканы густо и между домами совсем тесно. Более или менее знала этот район.— Кто открывал? — допытывалась я.— Седой. Второй подержал его манатки. Не разговаривали. Да я и не услышал бы, смотрел из такси, да видно было — пасти на замке. Столпы соляные — не люди.— Твой таксист не любопытствовал?— В лучшем виде. Я наплёл, мол, там живёт одна, я к ней липну, да, пожалуй, слишком гостеприимная. Всяких привечает, а я, значит, дежурю, правду ищу.— Прекрасно. И что дальше?— Дальше мало. Говорю ведь, вышли, вошли вместе в дом, второй вышел через десять минут. Я смотрел на часы на всякий случай. Удивительно, нигде света не было, ни в одном окне, может, ещё какая комната. А на дверь светил фонарь, так что ключ вставил нормально.— Второй вышел с сумкой или с пустыми руками?— С сумкой. Но не с той, а с таким чемоданчиком, гармошкой.— И что? Куда поехал?— Вот именно. Никуда. Оставил машину и пешком потопал против одностороннего движения. Таксист, конечно, ни в какую. Я побежал за хмырём, да поздно — пропал из видимости. Ничего, подстерегу в другой раз. Я задумалась.— Когда ещё будет другой раз! Опекун ходит в казино по пятам за седым. Я во всяком случае иначе его не встречала…— Был же на рулетке, — припомнил Гутюша. — Если и нет, в чем дело, подождём, пока седой не явится…— А когда? Сдаётся, нескоро. Наверно, зарвался, слишком много выиграл, да и демонстрировал, попридержат его, чтобы утихло. И опекуна, ясно, не будет. Черт его знает, а хотелось бы все же представлять, кто он и где живёт.— Он к этому седому с визитами ходит, точно, — вывел Гутюша. — По моему графику так выходит. Вечерок-другой почему бы и не поглядеть, а вообще-то интерес имею, выйдет ли седой из дому. Вдруг он там кукует привязанный к калориферу, а рожу пластырем залепили. Что-то там не того, жареным пахнет.Ситуация явно захватила Гутюшу, да и меня, признаться, тоже. Мы договорились подежурить вечерами по очереди. Гутюша вызвался начать сразу, а мне продолжить дежурство завтра. Я поостереглась спрашивать, почему он решается растрачивать время и силы на черт-те что. Всякие вопросы такого рода только высветили бы кретинизм нашей деятельности. А мне не хотелось, чтобы он бросил нашу афёру, столь заманчивую для меня. Правда, кто знает, что заманчиво для него, Гутюши.Выслушав Гутюшин рапорт, я положила трубку и подумала, что вести такие разговоры по телефону — глупость запредельная. Если сама я наслушалась случайно всяких секретов, так же точно кто-нибудь мог подслушивать нас. Мы не называли, правда, имён, но зато адреса.., нет, имя тоже — того сморчка, Иренея Медзика. Ну, допустим, некто подслушивал. Что же, он пойдёт к Медзику и за деньги или из чистого интриганства доложит, вами, мол, интересуются некие особы — баба и мужик? Ну ладно, и что? Медзика в наших планах не было, пусть боится нас до чёртиков. На седого, он, по мнению Гутюши, смотрел с омерзением, вряд ли были знакомы. Если отгадает, что о седом шла речь, ну и пусть себе ему сообщает. Ничего удивительного, после сумасбродств в казино седым может интересоваться полгорода, сделал все, чтобы обратить на себя внимание. Кто-нибудь пожелал бы ограбить его, свистнуть у него выигрыш, не мы ведь, так какое мне дело…Я оставила свои беспокойства по поводу прослушивания и назавтра же пополудни полетела из любопытства снова в казино.Гутюша явился только в полдевятого вечера. Нашёл меня сразу, был бледен и ужасно нервничал.— Горчица вся вышла, — выпалил он. — Погасла свечка.Я оторвалась от игры.— А что случилось?— Я тебе не какое-нибудь драное перо, но кошмары по ночам замучают. Всякие клювы и рыбьи зубы — это все чушь собачья. Хорошо, меня прихватило, а не тебя, женщины, говорят, одна нервота, ты бы ещё в какую-нибудь катаплазму въехала…Я повернулась на табурете спиной к автомату.— Гутюша, опомнись! Боже праведный, о чем ты!— Пошли отсюда. А то люди увидят. Минутку, я только освежусь, у меня все ещё мурашки по голове шастают.Он направился к кельнеру и опрокинул рюмку чего-то. Я тем временем обменяла жетоны на деньги, заинтересованная и озадаченная. Только-только я сообразила, что драное перо означало, видимо, «пух невесомый», что точно соответствовало, согласно стихотворению Мицкевича, нервной женщине, как Гутюша снова появился передо мной. Сели в машину.— Седого пиратировали. На моих глазах. Погиб технической смертью. Фирменный заказ. Я поморщилась.— Брось телеграф, говори подробнее! Когда?— Только что. Я даже «скорую» не стал дожидаться и так далее, издалека видно — не на что смотреть. Народ набежал…— Погоди! Начни сначала! Гутюша закурил, зачем-то выбросил в окно зажигалку, вышел, отыскал её и уселся обратно.— Сначала так: только я приехал, седой вылез из дому. Было уже почти темно. Едва седой начал улицу переходить, шага два прошёл, как налетела дорожная пиратская громада: машина вдарила в него, как в утиную гузку, правда, седого отбросило, а пират на колёсах затормозил, вернулся и ещё разок его отоварил. Озолоти меня, коли это случайность! Я похолодела. Гутюша глубоко затянулся и продолжал.— У меня аж горло спёрло, чирикнуть не мог. Был метрах в двадцати. В тёмном месте сидел, как перекрашенная лиса у разорённого курятника. Ужасно. Седого размазало повсюду, а пират этот двинул на кросс, только его и видели.Поскольку необходимо было перевести Гутюшины слова на обычный язык, я несколько пришла в норму.— Хочешь сказать, кто-то специально задавил седого и ещё для уверенности по второму разу проехался? Кто это?! Машина какая?!— Самосвал вообще-то. Строительный. Семь тонн. Без груза, ничего не высыпал.— И сбежал?!— Ещё как. Говорю тебе, лучше людоедов-акул каждый день смотреть в кино. И пускай расклюют нас вороны да чайки.Где-то краем сознания я уловила Гутюшины ассоциации: «Челюсти» и «Птицы» Хитчкока. Сцена наверняка была ужасная, хорошо, я не видела, насчёт впадения а катаплазму, то есть в каталепсию я сомневалась, но сниться могло долго.— И не пьяный?— Кто?— Шофёр самосвала.— Понятно, пьян в стельку, в полной программе. У трезвого бы рука дрогнула. А сматывался слаломом от фонаря к фонарю.— Ужасно. И ты действительно уверен — не случайность? Намеренно и с умыслом?— Ну а как? Будь один раз — могло просто занести, так ведь вернулся и дублировал. Ну видишь, как финишировал этот седой после своих бесконечных дублей…Я помолчала, быстро, лихорадочно соображая. Выводы пришли сами.— Теперь уже ничего не поделаешь, выследить опекуна необходимо. Если не его рук дело, то я архиепископ.— А мне пришло в голову, вдруг кто из казино, — предположил Гутюша, рассматривая будку сторожа на автостоянке. — Не впускать его нельзя, а доил с них огромные деньги. Этот седой им ушами уже выходил, вот и раздавили пиявку раз и навсегда. Не знаешь, кто там в коноводах?— Понятия не имею. Сильно подозреваю, заправляет всем сам опекун. Дважды прерывал ему игру…Гутюша оживился и оторвал взгляд от будки.— А знаешь, это мысль! Возможно. Ну и того, тем более, ты права, надо его выследить!На этом все и застопорилось. Гутюша в свидетели не рвался, и я поддержала его. Больно уж все опасно, и обращать на себя внимание вовсе не выглядело верхом рассудительности. Что-то у нас не получалось, прежние структуры, видать, долго ещё будут аукаться, а мы оба ещё хотели малость пожить… * * * «Полонез», номер которого я записала, принадлежал седому, светлой памяти, покойнику. Я подозревала, что принадлежал ему номинально, а de facto служил кому-нибудь совсем другому, но кутерьма у нас с машинами такая, что докопаться до истины куда сложнее, чем провести все следствие целиком. А уж если седой дал кому-нибудь доверенность на пользование или продажу, так доверенное лицо уже могло продать машину и исчезнуть бесследно, ибо в договоре числился только официальный владелец; можно доверенность выбросить к чёртовой бабушке, и гуляй — не хочу. Никто про него не дознается до скончания века.Я попыталась навести справки насчёт дома на Венявского и после бесконечных хождений, мучений, используя всяческие ещё давние знакомства, узнала: недвижимость принадлежит некоему Витольду Ключко, пребывающему за границей лет двенадцать. Налоги платит, имеет право делать с домом все, что ему заблагорассудится, или вовсе не возвращаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28