А названная вами пани Маковецкая, это кто?— Моя подруга.— Ваша подруга, понятно. А ещё какая-нибудь специальность у неё есть?— Есть, она шофёр-профессионал, у неё права категории «Д». Может и автобус водить.— А где она работает?— Сейчас нигде. Работала, но перестала. Ей разонравилась работа после того, как пришлось менять на своём грузовике третье колесо подряд. Ночью, под дождём, и вокруг никого, кто бы помог.— А на что она теперь живёт?— На то, что выиграет на бегах. И на то, что заработает её муж.— А… — нерешительно начал майор, но собрался с духом и докончил:— А чем занимается её муж?Мне очень хотелось ответить, что Павел тоже играет на бегах, но я сжалилась над милицией.— Он переводит с немецкого и неплохо зарабатывает.— Вы не знаете, что её связывало с Дуткевичем?— С каким Дут… А, с этим! Не имею ни малейшего понятия. И вообще, чтобы избежать в дальнейшем недоразумений, советую вам, пан майор, примириться с фактом, что этого Дуткевича я действительно не знаю и ничего не могу о нем сказать. И прошу вас, не задавайте мне в десятый раз вопроса, почему он мне звонил, я и в самом деле не в курсе. Мне самой интересно, и уж я постараюсь это выяснить.— Очень хорошо, выясняйте! — согласился майор, к моему величайшему изумлению. — А если что-нибудь выяснится, сообщите мне. Вы сможете завтра дать официальные показания?— Вы имеете в виду завтра или сегодня? Ведь уже четверть четвёртого.— А, значит, сегодня.— Если после двенадцати — пожалуйста. А раньше мне бы не хотелось.— Хорошо, я позвоню вам. А сейчас подпишите протокол и можете идти домой.Оказалось, что я ещё выступаю и как понятая при обыске квартиры убитого.Протокол я подписала с чистой совестью, будучи уверена, что в квартиру ничего не подбросили и ничего не скрыли. Заинтересовала меня информация о том, что записную книжку убитый сжимал в левой руке, а открыта она была на странице с моим телефоном.Меня это встревожило не на шутку. Если бы все ограничилось телефонным звонком от покойника, это ещё полбеды. Дурацкое стечение обстоятельств, с каждым может случиться. Беда в том, что со мной за последнее время случилось слишком многое. И поведение майора тоже заставляло задуматься: он сам сунул мне в руки записную книжку, сам велел просмотреть её, одобрил моё дурацкое решение попытаться самой распутать дело. Такие решения обычно вызывают категорический протест со стороны милиции и преследуются законом, а тут вдруг… Опять же, майор выдвинул странную версию: будто меня во что-то намеренно впутывают. Видимо, и впрямь вокруг моей особы происходит нечто подозрительное, чего я, всецело поглощённая преследованием польских ядерщиков, не замечала. Нечто серьёзное, коль скоро дело дошло до убийства. И мне, как видно, действительно пора заняться этим. * * * Было полчетвёртого утра, когда я позвонила Баське, безжалостно вырывая её из объятий Морфея.— Выпей воды. — С такого совета начала я разговор. — Знаешь, я втянула тебя в убийство.— Наконец что-то весёленькое! — обрадовалась Баська заспанным голосом. — И кого же я убила, можно узнать?— Это некий Вальдемар Дуткевич. Кто он?— Не знаю. То есть что я говорю! Конечно, знаю! А почему я убила Вальдемара?— Убила его не ты, а неизвестные преступники. Так кто же он?— Кто? Вальдемар?— Вальдемар, Вальдемар! Кто он такой, черт побери?!— Как тебе объяснить? Ну, в общем, один человек.— Спасибо, вот теперь все ясно. Ну да ладно. Скажи, он меня знает?— Понятия не имею. А ты его знаешь?— В какой-то степени теперь знаю. Знакомство неординарное, хотя и несколько одностороннее. А каким он был при жизни — не знаю. Баська, проснись! Я говорю не о своей новой книге, а о только что случившемся.Баська немного помолчала, а потом я услышала её запинающийся голос:— Подожди, я, пожалуй, и вправду выпью воды.Пока она пила, я закурила сигарету и принесла пепельницу. Похоже, сейчас кое-что узнаю.— Расскажи мне все ещё раз с самого начала, — потребовала Баська. — По правде говоря, я ничего не поняла.Я рассказала ей обо всем по порядку, не вдаваясь в подробности и пока без комментариев.— И это правда? — допытывалась потрясённая Баська. — Ты уверена, что он убит насмерть?— Насмерть. На его месте даже носорог был бы убит насмерть. Да скажи же наконец, кто он такой и почему звонил мне?— Ну как тебе сказать? Обыкновенный человек. Работал в садово-огородном кооперативе, разводил шампиньоны. Знаю я его давно, лет двадцать пять. Звёзд с неба не хватает, но человек порядочный, очень добрый и покладистый, если тебе требуется кем помыкать, то Дуткевич как раз подходит.— Подходил, — поправила я. — Теперь он уже ни для чего не подходит. А откуда у него мой телефон?Подумав, Баська сказала:— Возможно, от меня. Целый месяц он мне проходу не давал, просил твой телефон, мол, обожает тебя и жаждет того… заверить в этом самом… ну, в совершённом уважении. Наверное, я в конце концов и дала твой телефон.— Он и заверил. Прямо скажем, оригинально. Ты считаешь, что в предсмертную минуту он пожелал поговорить именно со мной?— Очень может быть. Уже известно, кто его убил?— Пока ничего не известно. Баська, для меня главное — узнать, почему он позвонил мне. Об этом меня спрашивает милиция, и я должна им что-то ответить. Послушай, а не могло получиться так — он хотел позвонить тебе и просто ошибся? Ведь бывает, в панике набрал не тот телефон, мы с тобой подруги, вот и перепутал со страху.— Ты права. А могло быть и так, что он даже звонил мне, но меня весь день не было дома, мы с Павлом вернулись уже за полночь. И тогда он позвонил тебе.— А он знал, что вы бываете у меня?— Он знал, что мы можем быть или в кино, или на бегах, или в Виланове, или у тебя, или ещё где-нибудь, но из всех этих мест только у тебя есть телефон. Представляю, как ты обрадовалась!— Безумно! Но я уже немного привыкла к необыкновенным событиям. А ты не представляешь, почему он мог бы звонить тебе?— Так уже двадцать пять лет, что бы у него ни случилось, он всегда звонит мне. Я уже привыкла. А ты только меня осчастливила или ещё кого-нибудь?— Ещё Гавела. Так что ты в хорошей компании.— Очень приятно. А кто этот Гавел?— Наш отечественный бизнесмен высшего класса. Я тебе рассказывала о нем. Да ты его знаешь, я как-то вас на улице познакомила, помнишь, огромная лысина и морда весёлого хулигана?— А, вспомнила. Он-то тут при чем?— Понятия не имею. У покойника был записан номер его телефона.Баська издала звук, как будто захлебнулась водой, которую я ей посоветовала выпить. Я удивилась и забеспокоилась.— Не пей, когда говоришь. И не переживай так. В конце концов, не каждый день убивают наших знакомых…— Подожди! — прервала меня Баська. — Ты говоришь, у Вальдемара был записан номер его телефона? Где записан?— В записной книжке, недалеко от твоего. Кажется, на следующей странице. Они что, знакомы?Судя по звукам, Баська жадно пила воду. Наконец она отозвалась:— Не знаю. До сих пор я думала, что нет. То есть я хотела сказать, ничего об этом не знаю. То есть откуда мне знать, кого мог знать Вальдемар? И вообще, что за идиотизм — звонить тебе!Я с ней охотно согласилась и, желая выяснить все до конца, спросила:— Значит, и о тех двоих ты тоже ничего не знаешь?— О каких двоих?— Он ведь прошептал мне в трубку: «Опять эти двое». Из чего я поняла, что его прикончили знакомые. Ты их знаешь?— Не знаю, знаю ли. Никто из моих знакомых не предупредил меня, что собирается пришить Вальдемара. Может, покойный вращался в неподходящем обществе, откуда мне знать? Я вращаюсь в подходящем.— Ты давно его видела?— Совсем недавно, несколько дней назад.— И как он выглядел?— Обыкновенно, совсем не напоминал жертву преступления. Послушай, у меня замёрзли ноги. И пожалуй, я не очень люблю отвечать на вопросы в такую пору.Я утешила её, сказав, что милиция начнёт их задавать не раньше семи утра. Баська чертыхнулась, и я решила оставить её в покое и отключилась. Не потому, что пожалела или вспомнила наконец о своём хорошем воспитании, а просто надо было подумать.Разговаривала Баська со мной как-то странно, не так, как всегда. Понятно, это отчасти объяснялось и тем, что я разбудила её среди ночи, и тем, что вряд ли кому приятно узнавать о трагической гибели своих знакомых даже в более подходящее время. Но нет, тут что-то другое. Она говорила со мной как-то… неискренне. Вот именно — неискренне. Фальшивая нота прозвучала где-то в середине нашего разговора и удержалась до конца. Она хотела что-то скрыть от меня, но что? Расспрашивала очень мало, не заинтересовалась ни подробностями преступления, ни самим погибшим. Лишь одно обстоятельство явно задело её за живое — телефон Гавела. Почему?Я чуть было не позвонила Гавелу, чтобы спросить, не знает ли он Дуткевича, да вовремя опомнилась. Гавел — последняя из странностей. А вокруг меня уже столько этих странностей накопилось, что давно пора разобраться с ними. Просто сесть и хорошенько подумать. Такой способ понять непонятное наверняка лучше, чем разговоры с людьми, — во-первых, потому что люди не всегда скажут правду, во-вторых, такие разговоры вряд ли будут одобрены майором. Итак, попробую по порядку.Как я ни старалась, разложить все по полочкам мне не удалось. Память упорно подсовывала все события без разбору, независимо от того, имеют ли они хоть отдалённую связь с покойным Дуткевичем, Баськой и Гавелом. Единственное, что мне удалось выявить, так это хронологию событий. Увы, только хронологию… * * * Первым в цепи странных явлений было знамя.Мои канадские родственники ни с того ни с сего обратились вдруг ко мне с настоятельной просьбой нарисовать для них знамя. Подробные инструкции относительно того, как должно выглядеть это знамя, они изложили в пространном письме. В нем же прислали и некоторые эмблемы, остальное надлежало раздобыть на месте. По окончании работ шедевр следовало отправить в Канаду, где его собирались вышить шёлком.Переполох, вызванный этим заказом, трудно описать. Я носилась по городу в поисках необходимых для работы материалов и орудий труда: бристоля, кисточек и красок, в том числе серебряной и золотой, — ничего нужного не нашла, зато в процессе поисков наткнулась на туалетную бумагу необыкновенной красоты и, естественно, закупила в большом количестве, вызвав тем самым жуткую зависть родных и знакомых. Толпы запыхавшихся людей во всех магазинах города стали домогаться сверхъестественного дефицита от ничего не понимающих продавцов. Затем мне удалось полностью дезорганизовать работу нескольких знакомых учреждений и нарушить покой многих знакомых семей, требуя раздобыть для меня изображение святого Георгия, убивающего дракона, ибо его изображение должно фигурировать на знамени. Отзывчивые люди копались в архивах, перетряхивали книги в домашних библиотеках, а одни знакомые так разошлись, что потом, наводя порядок, произвели заодно уж и ремонт квартиры. Были подняты на ноги все родные, знакомые и знакомые знакомых.Когда же один из них с триумфом принёс изображение святого Георгия на белом коне, раздобытое с большим трудом у деревенского свояка, оказалось, что я ошиблась и перепутала святых — на знамени должен быть изображён не святой Георгий, а святой Михаил Архангел в битве с драконом.Достать святого Михаила оказалось намного легче, я просто обратилась в костёл святого Михаила, благо он рядом с домом. Затем прорвалась в музей Войска Польского — в понедельник, когда музей для посетителей закрыт, — и вытребовала образцы необходимых милитарий. Плакатные краски, кисти и довоенную монету в десять злотых мне одолжили друзья. Через несколько недель суматохи и напряжённой работы знамя было готово.В числе людей, втянутых в работу над знаменем, оказался и Гавел. Я упорно стояла на том, что у его брата Ежи, то бишь Георгия, должно быть изображение патрона. В результате на какое-то время Гавел перестал со мной разговаривать. Баська тоже была втянута, именно у неё я одолжила те самые десять злотых. В моем распоряжении оказалось несколько экземпляров довоенных монет, появилась возможность выбора, и я выбрала Баськину монету, потому что на ней лучше всех сохранился заказанный Канадой орёл. Но Баська со мной разговаривать не перестала.Все мои знакомые, потерявшие покой сначала из-за святого Георгия, потом святого Михаила, потом из-за золотой краски, туалетной бумаги и довоенной разменной монеты, очень живо интересовались моими успехами в деле создания шедевра и непременно желали его увидеть. Я же демонстрировала его неохотно, ибо густая краска каждый раз сильно размазывалась, поэтому решила устроить коллективный просмотр, пригласив к себе гостей — впервые за долгое время.Разложив на тахте два больших листа бристоля, густо покрытых разноцветными красками, я позволила собравшимся вволю насладиться плодом рук моих.Из уважения к моему тяжкому труду они воздержались от критики. Павел же просто не мог оторвать глаз от моего творения и повторял в полном восторге: «Вот это флаг! Ну прямо как живой!» Кое-кто из гостей вскоре ушёл, а кое-кто остался. Точнее, остались четверо: Баська, Павел, Янка и Мартин. Разговор, естественно, вертелся вокруг знамени.— Интересно, как ты его собираешься отсылать? Краска и в самом деле размазывается, — говорила Баська. — Просто не представляю себе, что можно придумать.— Вот именно! — подхватила Янка. — Я тоже не представляю. Закажешь такие громадные коробки?— Сложишь вчетверо?— Что ты! Какое вчетверо? Складывать, так уж в шестнадцать раз, вчетверо никуда не влезет.Я вмешалась в дискуссию:— Послушайте, ведь канадские заказчики именно это мне и советовали: сложить вчетверо и отослать им в письме.— Ну так сложи.— А ты себе представляешь, чем это кончится? Даже если я и достану такой огромный конверт, до Канады доберётся лишь мятая макулатура. Нет, я отправлю бандеролью.— Думаешь, в бандероли не помнётся?Павел, искренне озабоченный сохранностью шедевра, выдвинул другое предложение.— Лучше отправить в железном ящике, — веско заявил он, — или в крепком чемодане.— Никаких ящиков, никаких чемоданов, — возразила я. — Сверну в рулон и вложу в картонную трубку, тубус называется. Вот и вся проблема.— Прекрасная мысль! — саркастически заметил молчавший до сих пор Мартин. — Тогда только и начнутся проблемы.— Что ты хочешь сказать?— Да ничего особенного. Будешь отправлять рулон, на международном почтамте развернут, посмотрят — ага, предмет искусства! И потребуют разрешения, заверенного Комиссией по охране памятников искусства или Комитетом народных промыслов.Мрачное предсказание пало на нас как гром с ясного неба. Переварив услышанное, я возмутилась:— Ты что, спятил? Неужели ты думаешь, что я со своей мазнёй отважусь обратиться в комиссию или комитет?— А без их оценки и печати не примут на почте.— Он прав, — угрюмо подтвердила Баська. — Если будет свёрнуто в рулон, скажут, картина. А картин без их печатей не принимают. Так что уж лучше сложи.— В одну шестнадцатую!Тут уж я не выдержала:— Хватит болтать! Перегибать и складывать не буду! Ни один кретин не примет это за произведение искусства.— Кретин как раз и примет, — ехидно заметил Мартин.— Довольно! Я решила: сверну прямо на почте после того, как они посмотрят, чтобы лишний раз не мять, вложу в тубус, они запакуют, и отправится моя посылка в Канаду. И нечего тут каркать!— Это как же? — удивилась Янка. — Ты считаешь, так оно и полетит прямиком в Канаду? И по дороге никто не будет вытаскивать и просматривать?— А на кой черт просматривать?— Ну как же… Ведь таможенники должны посмотреть, что там пересылается?— Таможенный досмотр будет произведён при отправлении.— А потом уже не будет? Я думала, что где-то по дороге посылки обязательно открывают и просматривают.— Кто, по-твоему, этим занимается? Кондуктор в поезде? Пилот в самолёте?— А ты откуда знаешь?— Специально занималась изучением вопроса, когда писала о контрабанде наркотиков, так что знаю все досконально. При отправлении на международном почтамте посылки просматривают работники таможенной службы, потом посылки облагаются пошлиной, потом запаковываются и отправляются. А если есть информация о нелегальных вложениях, тогда производится более тщательный таможенный досмотр. Сомневаюсь, что милиция заподозрит меня в контрабанде.Убрав с тахты знамя, я достала карты для бриджа, справедливо полагая, что после тяжких трудов заслужила право на невинное развлечение. Павел пододвинул кресло, Баська закурила и принесла себе отдельную пепельницу.— Ты уверена? — спросила она.— В чем? Что милиция не заподозрит меня в контрабанде?— Нет, в том, что по дороге больше посылки нигде не проверяют.— Крепко же сидят в тебе представления периода ошибок и искажений. Говорю тебе, просматривают только на почтамте и больше нигде.Янка уронила под стол карты, и они с Павлом принялись их собирать, ползая на четвереньках. А Баська упрямо развивала тему:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30