Моя способность удивляться была явно
перенасыщена.
Наконец мы вышли на ровную долину и быстро добрались до городка.
Строения в нем не были строениями в принятом смысле этого слова - они
оказались просто системами перегородок из пластика, чтобы не пропускать
шума. Большинство зданий стояло без крыш.
Мы остановились перед самым большим. Вывеска над дверью гласила:
Администрация
Мы вошли внутрь, и меня провели в отдел кадров. Вид комнаты вызвал во
мне сентиментальные чувства, настолько она была знакомая, военная и
скучная. Здесь даже оказался пожилой клерк, который поминутно сморкался.
Такие клерки - неизбежная принадлежность этих комнат со времен Цезаря.
Табличка на его столе гласила, что перед нами - младший лейтенант
Р.И.Джайлс, и он, судя по всему, вернулся в отдел, отработав уже
положенные часы, специально для того, чтобы зарегистрировать меня.
- Рад встретиться с вами, мистер Лайл, - сказал он, пожимая мне руку.
Он почесал нос и чихнул.
- Вы прибыли на неделю раньше, чем мы ожидали, и предназначенное вам
помещение еще не готово. Вы не будете возражать, если мы уложим вас на
сегодняшнюю ночь в приемной?
Я ответил, что полностью удовлетворен, и это, по-моему, его
порадовало.

10
Честно говоря, в глубине души я ожидал, что меня встретят, как
великого героя, и представлял себе, что мои новые товарищи будут, открыв
рты, ловить каждое слово в моем скромном рассказе о приключениях и
чудесных побегах, о том, как мне удалось все-таки принести в Главный штаб
важное сообщение.
Я ошибался. Начальник отдела кадров вызвал меня к себе на следующий
день, как только я кончил завтракать, но я его самого не увидел: принял
меня старый знакомый мистер Джайлс. Я был несколько задет таким отношением
ко мне и сухо спросил его, когда мне будут удобнее нанести официальный
визит командующему.
Он чихнул и сказал:
- О, да. Разумеется, мистер Лайл, я совсем забыл сказать, что
командующий поздравляет вас с прибытием и просит вас считать, что визит
вежливости был уже нанесен не только ему, но и начальникам отделов. Мы
сейчас все очень заняты, и он просил передать, что пригласит вас к себе
специально в первую же свободную минуту.
Я отлично понимал, что генерал не посылал мне никакого такого
послания и клерк просто следует установившемуся порядку. Но лучше мне от
этого не стало.
Ничего не поделаешь. Я уже приступал к службу. К полудню я был
официально зарегистрирован и поставлен на довольствие. Меня осмотрел врач,
послушал сердце и взял анализы. Потом я получил шанс рассказать о своих
похождениях, к сожалению, только магнитофону. Живые люди прокрутят запись,
но я не получу такого удовольствия, как от живых слушателей. Потом меня
загипнотизировали, и они получили послание, которое я нес в себе.
Это было уже слишком. Я спросил психотехника, который надо мной
трудился, что за послание принес я в Главный штаб. От ответил коротко:
- Мы не говорим курьерам содержание посланий. Его тон указывал, что
вопрос мой был нетактичен.
Тут меня прорвало. Не знаю, старше ли он меня по ранку (знаки
различия на костюме отсутствовали), но мне было плевать.
- Что же получается, черт возьми! Мне что, не доверяют? Я тут рискую
головой...
Он прервал меня и заговорил мягче, чем раньше:
- Дело вовсе не в том. Это делается для вашего же блага.
- Как так?
- Мы считаем, что чем меньше вы знаете того, что знать не
обязательно, тем меньше вы сможете рассказать, если попадетесь в руки
полиции, - это лучше и для вас, и для наших товарищей. Например, знаете ли
вы, где сейчас находитесь? Могли бы указать это место на карте?
- Нет.
- Я тоже. Мне никто не рассказал об этом, потому что это знание мне в
данный момент не нужно. Однако, - продолжал он, - я думаю, вам можно
сказать в общих чертах: вы несли в себе обычные сводки и доклады,
подтверждающие те данные, что мы получили другими путями. Раз уж вы все
равно ехали к нам, то они нагрузили вас всякой всячиной. Я с вас три
пленки списал.
- Обычные сводки? Почему же Питер ван Эйк сказал мне, будто я несу
послание особой важности. Что же, он шутил?
Техник улыбнулся.
- Я знаю, что он имел в виду. Вы содержали в себе одно важное
сообщение, касающееся, в первую очередь, вас самого. Вы несли в себе
гипнотически собственное удостоверение личности...
Мои путешествия по врачам, психотехникам, отделам снабжения и так
далее дали мне почувствовать размеры помещения. "Игрушечный городок" был
административным центром. Энергетическая станция и склад находились в
другом зале и отделялись от нас десятками метров скалы. Женатые пары
устраивались, где им было удобнее. Примерно треть живущих там составляли
женщины, и они чаще предпочитали строить свои "курятники" подальше от
центра. Арсенал и склад боеприпасов находились в боковом туннеле, на
безопасной дистанции от жилых помещений. Свежей воды было достаточно, хотя
она была довольно жесткая, и в некоторых проходах текли подземные ручьи -
источник, кстати, дополнительной вентиляции. Воздух всегда оставался
свежим. Температура была постоянно 20°, а относительная влажность 32%
зимой и летом, днем и ночью.
К обеду я был уже на работе и трудился в арсенале, проверяя и
налаживая оружие. Я мог бы и оскорбиться, потому что обычно это работа
сержантов, но я понимал, что тут никто не заботился о чинопочитании
(например, каждый сам мыл за собой посуду после еды). Да и разве плохо
было после всех переживаний сидеть в прохладном арсенале и заниматься
спокойным делом?
В тот же день перед ужином я вошел в гостиную и хотел присесть. И тут
услышал знакомый баритон:
- Джонни! Джон Лайл!
Я подпрыгнул на месте от неожиданности и увидел бегущего ко мне Зеба
Джонса, здорового старика Зеба, весьма некрасивое лицо которого украшала
улыбка до ушей.
Мы долго хлопали друг друга по спине и плечам и ругались последними
словами.
- Когда ты сюда попал? - спросил я наконец.
- Недели две назад.
- Как так? Ты же был еще в Новом Иерусалиме, когда я уезжал?
- Меня перевезли в виде трупа, в глубоком трансе. Запаковали в гроб и
написали "заразно".
Я рассказал ему о своем путешествии, и мой рассказ явно произвел
впечатление на Зеба; это очень поддержало мой дух. Затем я спросил, что он
здесь делает.
- Я в бюро пропаганды, - сказал он. - У полковника Новака. Сейчас,
например, пишу серию в высшей степени уважительных статей о жизни Пророка
и его аколитов, о том, сколько у них слуг, сколько стоит содержать дворец,
сколько стоят церемонии, ритуалы и так далее. Все это, разумеется,
абсолютная правда, и пишу я с большим одобрением. Правда, я довольно
сильно нажимаю на действительную стоимость драгоценностей и несколько раз
упоминаю о том, какая великая честь для народа - содержать наместников
бога на земле.
- Не понимаю я тебя, Зеб, - сказал я, нахмурившись. - Ведь люди любят
глядеть на эти штуки. Вспомни, как туристы в Новом Иерусалиме бьются за
билеты на храмовый праздник.
- Правильно. Но мы не собираемся распространять мои творения среди
сытых туристов в Новом Иерусалиме, мы отдадим их в маленькие газеты долины
Миссисипи и Юга - мы распространим их среди самых бедных слоев населения
Штатов, среди людей, которые твердо убеждены: благочестие не должно быть
роскошным, что бедность и добродетель - не синонимы. Пусть они начнут
сомневаться.
- Вы серьезно думаете, что можно поднять восстание таким способом?
- Это тоже входит в подготовку к нему.
После обеда мы с Зебом отправились в его комнатку. Мне было спокойно
и уютно. В тот момент меня мало волновало, что мы с ним участвуем в
движении, которое имеет мало шансов на победу, и вернее всего мы или
погибнем вскоре в бою или будем сожжены как бунтовщики. Кроме Зеба, у меня
никого не осталось, и я себя чувствовал, как в детстве, когда мать сажала
меня на стул в кухне и кормила пирогами.
Мы болтали о том о сем, и постепенно я многое узнал о нашей
организации, в частности, обнаружил и был этим весьма удивлен, что не все
наши товарищи были братьями. Я имею в виду братьев по Ложе.
- Разве это не опасно? - спросил я.
- А что ты, старина, ожидал? Некоторые из самых ценных наших
товарищей не могут по религиозным соображениям присоединиться к Ложе. Но
нам никто не давал монополии на ненависть к тирании и на любовь к свободе.
В нашей борьбе нам нужна поддержка как можно большего числа людей. Любой
идущий с нами по одной дороге - наш попутчик и товарищ. Любой.
Я подумал, что эта идея логична, хотя чем-то она мне не понравилась.
И я решил смириться с действительностью.
- Наверное, ты прав. Можно допустить, что, когда дело дойдет до
сражений, мы используем даже парий, хотя, конечно же, их нельзя принимать
в братство.
Зеб уставился на меня уже знакомым мне взглядом:
- Ради бога, Джон! Когда же, наконец, ты снимешь шоры?
- А что?
Неужели тебе до сих пор не пришло в голову, что само существование
парий является частью пропагандистского трюка тирании, которая всегда ищет
козла отпущения?
- Но какое это имеет отношение?..
- Заткнись! И слушай старших! Отберите у людей секс, запретите его,
объявите греховным, замените ритуальным размножением. Затолкайте
человеческие инстинкты вглубь, превратите их в подспудное стремление к
садизму. А потом представьте толпе козла отпущения, дозвольте порабощенным
людям время от времени убивать этого козла отпущения и в этом находить
выход темным эмоциям... Этот механизм отработан тиранами за многие
столетия. Тираны использовали его задолго до того, как было придумано
слово "психология". И этот механизм по-прежнему эффективен. Не веришь -
погляди на себя.
- Ты меня не так понял, Зеб! Я ничего не имею против парий.
- Вот и молодец! Продолжай в том же духе. Тем более, что у тебя есть
все шансы встретиться с ними в Высшем совете Ложи. Кстати, забудь это
слово - "пария". В нем заключается, как мы говорим, высокий негативный
индекс.
Он замолчал. Молчал и я. Мне нужно было время, чтобы разобраться в
собственных мыслях. Поймите меня правильно: легко быть свободным, когда
тебя воспитали свободным. А если ты воспитан рабом? Тигр, взращенный в
зверинце, убежав, вновь возвращается в темноту и безопасность клетки. А
если клетку убрать, он будет ходить вдоль несуществующей решетки, не смея
перейти невидимую линию, отделяющую его от свободы. Подозреваю, что я был
таким тигром и не мог перейти границу.
Мозг человека невероятно сложен. В нем есть отделения, о которых сам
его владелец не подозревает. Мне казалось, что я уже устроил в собственном
мозгу уборку и выкинул оттуда все суеверия, которые мне положено было в
себе таскать. Но, оказывается, моя "уборка" - не более, как заметание сора
под ковры. Настоящая же уборка завершится не раньше, чем через годы.
Только тогда чистый воздух заполнит все комнаты моего разума.
- Хорошо, - сказал я себе, - если я встречу одного из этих пар...
нет, одного из этих "товарищей", я буду с ним вежлив до тех пор, пока он
сам вежлив со мной!
И в тот момент я не чувствовал ханжества в таком мысленном условии.
Зеб лежал на койке и курил. Я знал и раньше, что он курит, и он знал,
что я не одобряю этой греховной привычки. Но это был не очень крупный
грех, и мне даже в голову не приходило донести на Зеба, когда мы жили с
ним во дворце. Я даже знал, что его обеспечивал контрабандными сигаретами
один из сержантов.
- А кто тебе здесь достает сигареты? - спросил я.
- Зачем просить других, когда можно купить их в лавке?
Он покрутил в пальцах эту отвратительную штуку и сказал:
- Мексиканские сигареты крепче тех, которыми я пользовался раньше. Я
подозреваю, что в них кладут настоящий табак вместо заменителей, к которым
я привык. Хочешь закурить?
- Нет уж, спасибо.
Он сухо усмехнулся.
- Давай, прочти мне обычную лекцию. Тебе самому станет легче.
- Послушай, Зеб, я тебя не критикую. Может быть, я и здесь
заблуждался.
- Ну уж нет. Это гадкая привычка, которая разрушает мне зубы, портит
дыхание и в конце концов убьет меня, породив во мне рак легких. - Он
глубоко затянулся, выпустил клуб дыма и был, по-видимому, вполне доволен
жизнью. - Но я не могу устоять против этой гадкой привычки. К тому же
господь бог не обращает на это никакого внимания.
- Не богохульствуй.
- А я и не богохульствую.
- Да? Ты нападаешь на одно из основных положений религии. Господь
всегда следит за нами.
- Кто тебе сказал?
На секунду я лишился дара речи.
- Это же... это же аксиома. Это...
- Я повторяю вопрос: "Кто тебе сказал об этом?" Допустим, что за мной
следит сам господь бог и накажет меня вечными муками ада за то, что я
курю. Но кто тебе сказал об этом? Джонни, ты уже достиг в своем воспитании
момента, когда ты понимаешь, что Пророка стоит скинуть и повесить на
высоком-высоком дереве. И в то же время ты пытаешься навязать мне
собственные религиозные убеждения. Поэтому я еще раз спрашиваю: "Кто тебе
сказал?" На каком холме ты стоял, когда с неба упала молния и просветила
тебя? Какой архангел принес тебе эту новость?
Я не смог ничего ответить.
- Я знал разных людей, - продолжал Зеб. - И хороших, и скромных, и
преданных. Но как ты назовешь человека, который уверяет, будто знает, о
чем думает сам господь бог? Человека, уверяющего, что он - его поверенный?
И это помогает ему чувствовать себя всемогущим и править мной и тобой.
Итак, появляется человек с громким голосом и средними умственными
способностями. Он слишком ленив, чтобы стать фермером, слишком глуп, чтобы
работать инженером, ненадежен, чтобы быть банкиром, но, братишка, он может
молиться! Он собирает вокруг себя других таких же. И вот родился Первый
Пророк.
Я готов был согласиться с Зебом, пока он не назвал Первого пророка. Я
уже пришел к внутреннему заключению, что наш теперешний пророк плох, но
это еще не поколебало основы моей веры, впитанной с молоком матери. Я
хотел реформировать церковь, но не хотел ее ломать.
- Что-то не так? - спросил Зеб, разглядывая с интересом мое лицо. - Я
опять тебя чем-то обидел?
- Нисколько, - ответил я тихо и принялся объяснять ему, что если
власть в стране держит в своих руках дьявольская банда, это еще не значит,
что неверна сама вера.
Зеб вздохнул, будто устал от нашего разговора.
- Повторяю, Джонни, что совсем не собираюсь спорить с тобой о
религии. По натуре я не агрессор - вспомни, что даже в подполье меня
пришлось тащить чуть ли не силой... - Он помолчал. - Ты полагаешь, что
доктрины - дело логики?
- Конечно, это завершенное логическое построение.
- Тогда фигура бога очень удобна. Ты можешь с его помощью доказать
все, что тебе хочется. Ты просто подбираешь выгодные тебе постулаты, а
затем уверяешь, что они тебе внушены свыше. И никто не может доказать, что
вы врешь.
- Ты хочешь сказать, что Первый Пророк не был назначен свыше?
- Я ничего не хочу сказать. Насколько я знаю, я сам и есть Первый
Пророк, прибывший вновь на землю для того, чтобы изгнать торгующих из
храма.
- Не смей... - начал я, но тут раздался стук в дверь. Я осекся и
сказал: "Войдите!"
Вошла сестра Магдалина.
Она кивнула Зебу, улыбнулась, глядя на мою глупую физиономию, и
сказала:
- Привет, Джон Лайл. Добро пожаловать.
Я впервые увидел ее без сутаны и капюшона. Она показалась мне
удивительно хорошенькой и совсем молоденькой.
- Сестра Магдалина!
- Нет. Сержант Эндрюс. Для друзей - Магги.
- Но почему вы здесь?
- Сейчас потому, что узнала за ужином о вашем приезде. Не найдя вас
нигде, я решила искать у Зеба. А вообще-то, я не могла вернуться во
дворец, а так как наш тамошний подпольный центр переполнен, меня перевели
сюда.
- Очень приятно видеть вас здесь!
- И мне тоже, Джон.
Она потрепала меня по щеке и снова улыбнулась. Потом села на кровать
к Зебу. Зеб зажег еще одну сигарету и протянул ей. Она взяла ее,
затянулась и выпустила дым так естественно, будто курила всю жизнь.
Никогда в жизни я не видел, чтобы женщина курила. Никогда. Я понимал,
что Зеб следит за мной, и тщательно делал вид, что меня это совсем не
шокирует. Вместо того, чтобы продолжать спор, я сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16