Это был высокий, хорошо сложенный мужчина с темно-коричневой кожей,
со слегка раскосыми глазами, широким приплюснутым носом, толстыми губами и
выступающим подбородком. Его прическа была в стиле "первобытный". Сэм
никак не мог привыкнуть к этим высоким шапкам курчавых волос на головах
негров, в этом было что-то непристойное. Волосы негров должны быть
подстрижены как можно короче (по крайней мере, так было в его время).
Недоумение его не прошло даже после того, как Файбрас объяснил, что
американские негры конца двадцатого века считали такие прически символом
борьбы за свободу. Низкая стрижка символизировала для них выхолащивание
негров.
На Хаскинге была черная накидка из полотнища, черная юбка и кожаные
сандалии. Единственное его оружие - шпага - висело в ножнах на широком
кожаном поясе.
Сэм подал знак, и орудие, установленное на вершине ближайшего к Реке
холма, прогрохотало двадцать один раз. Это было произведено не только для
приветствия Хаскинга, но и с целью его устрашения. Только Пароландо сейчас
располагало артиллерией, пусть состоящей пока только из одного орудия
75-го калибра.
Затем последовала церемония представления. Хаскинг не протянул руку
для рукопожатия, так же, впрочем, как и Сэм с Джоном. Файбрас предупредил
их, что Хаскинг ни за что не пожмет кому-либо руку, пока не убедится, что
это надежный друг.
Затем, пока чаши людей Хаскинга водружали в ближайший чашный камень,
состоялась краткая беседа. После разряда точно в полдень чаши были вынуты,
и руководители государств, сопровождаемые своими телохранителями и
почетным караулом, двинулись ко дворцу Джона.
Джон настоял на том, чтобы первая встреча состоялась именно у него,
несомненно в надежде внушить Хаскингу мысль о первенстве Джона. На этот
раз Сэм не стал спорить. Хаскинг, вероятно, уже знал по сообщениям
Файбраса о взаимоотношениях между со-консулами.
Позже Сэм получил некоторое удовлетворение от замешательства Джона,
когда его обругали в его же собственном доме. Во время обеда Хаскинг
захватил инициативу и разразился длинной, полной сарказма речью о зле,
которое белые причиняли неграм. Самое неприятное было в том, что все
обвинения Хаскинга были обоснованы. Все, о чем он говорил, было правдой.
Сэм вынужден был признать это. Черт побери, он видел рабство и знает, что
это такое; он видел последствия Гражданской Войны; он был рожден и
воспитан рабовладельческим строем. Причем все это было задолго до того,
как родился сам Хаскинг. Черт возьми, это ведь он написал "Гекльберри
Финна", "Болвана Вильсона" и "Янки при дворе короля Артура".
Не было смысла даже пытаться говорить об этом Хаскингу. Властитель
Соул-сити не обращал на него никакого внимания. Его высокий голос не
умолкал, факты вперемежку с непристойностями, преувеличения вперемежку с
фактами, да плюс еще трагические истории о нищете, унижениях, телесных
наказаниях, убийствах, голодных смертях и так далее.
Сэм чувствовал себя виноватым и пристыженным, однако в то же самое
время в нем копился гнев. Почему он нападает именно на него?
- К чему все эти огульные обвинения?
- Вы виноваты все! - кричал Хаскинг. - Каждый белый человек виновен!
- До своей смерти я видел не более дюжины негров! - пожал плечами
Джон. - Так какое же отношение я имею к вашим рассказам о
несправедливости?
- Если бы вы родились на 500 лет позже, то стали бы самым большим
мерзавцем среди всех мерзавцев, угнетавших негров! - закричал Хаскинг. -
Мне известно о вас абсолютно все, Ваше Величество!
Сэм неожиданно вскочил и закричал:
- Вы что, приехали сюда для того, чтобы рассказывать нам о том, что
творилось на Земле? Мы и сами знаем это! Но это все в прошлом! Земли давно
уже нет! Давайте исходить только из того, что происходит сейчас!
- То, что происходит здесь, сейчас, это то же самое, что происходило
на славной старой Земле! - сказал Хаскинг. - Ничего не изменилось!
Нисколечко!!! Вот я смотрю вокруг себя и кого же я вижу руководителями
этого государства? Двух расистов! Где же ваши чернокожие, позвольте вас
спросить? Ведь они составляют почти одну десятую часть вашего населения, и
поэтому в вашем Совете из десяти человек должен быть хотя бы один негр! А
вижу ли я хоть одного? Всего лишь одного?
- А Кабер? - воскликнул Сэм.
- Ха-ха! Временный член и только потому, что я потребовал от вас,
чтобы ко мне был назначен посол-негр!
- Арабы составляют почти шестую часть вашего государства, - сказал в
ответ Клеменс, - однако в вашем Совете нет ни одного араба!
- Потому что они белые!!! И я избавлюсь от них! Поймите меня
правильно! Есть очень много арабов - хороших, непредубежденных людей! Я
встречал их, когда скитался по Северной Африке. Но здешние арабы -
религиозные фанатики и постоянно мутят воду! Так пусть же уходят! Чего мы,
негры, хотим - так это крепкого, негритянского государства, где все люди -
братья! Где мы можем жить в мире и понимании! У нас будет свой собственный
мир, а у вас белых - свой! Сегрегация с большой буквы "С"! Здесь, на этой
планете, сегрегация с большой буквы возможна, ибо мы не зависим от белых
ни в работе, ни в еде, ни в защите, ни в чем-либо другом! Мы достигли
этого! Все, что нам нужно сделать - это сказать, чтобы вы убирались ко
всем чертям и держались подальше от нас, и мы добились этого!
Файбрас сидел за столом, склонив голову, потупив взор и закрыв лицо
бронзовыми руками. У Сэма возникло ощущение, что этот человек изо всех сил
старается сдержать смех. Но смеется ли он в душе над Хаскингом или над
теми, кого тот только что изобличал, Клеменс догадаться не мог. Возможно,
он смеялся и над теми и над другими.
Джон продолжал потягивать виски и постепенно багровел. Казалось, что
он может взорваться в любую минуту. Очень трудно глотать оскорбления за
несправедливости по отношению к неграм, зная, что ты невиновен. Однако
Джон был повинен в стольких омерзительных преступлениях, что мог бы
немного и пострадать за преступления, которых не совершал. И, как сказал
Хаскинг, он был бы виновен в этом, если б только ему предоставилась
возможность.
Но чего Хаскинг хотел достичь подобными разговорами? Безусловно, если
он хотел более теплых отношений с Пароландо, то он избрал весьма
своеобразный путь.
Возможно, он чувствовал необходимость поставить любого белого, кем бы
он ни был, на свое место, дать совершенно ясно понять, что он, Элвуд
Хаскинг, негр, ничем не хуже любого белого.
Хаскинг был испорчен той же системой, что испортила почти всех
американцев, черных, белых, красных или желтых, в той или иной форме, в
большей или меньшей степени.
Неужели так будет всегда? Навечно обманутые, ненавидящие друг друга
на все эти тысячи лет, которые им, возможно, придется прожить у этой Реки?
В это мгновение, только в это единственное мгновение, Сэм подумал над
тем, а не правы ли приверженцы Церкви Второго Шанса?
Если им известен путь, ведущий к избавлению от ненависти, они должны
быть единственными, к кому следовало бы прислушаться. А не к Хаскингу,
Джону Безземельному, Сэму Клеменсу, к любому, кто страдает отсутствием
мира и любви. Пусть приверженцы Церкви Второго Шанса...
Но он не верит им, напомнил он себе. Они такие же, как и другие
целители верой на Земле. Некоторые из них, безусловно, имеют самые добрые
намерения, но не подкрепляют свои слова авторитетом истины, хотя и часто
провозглашают ее.
Хаскинг неожиданно замолчал.
- Что ж, - тут же начал Клеменс, - мы не планировали произнесение
каких-либо речей за обедом, сеньор Хаскинг. Но я благодарю вас за вашу
добровольную инициативу. Мы все благодарны вам, если вы не требуете за это
платы. Наше финансовое положение в данный момент довольно плачевное.
- Вы все хотите обратить в шутку, не так ли? - сказал Хаскинг. - Что
ж, а как насчет прогулки? Мне очень хочется посмотреть на этот ваш большой
корабль!
Остаток дня прошел весьма спокойно. Гнев и негодование Сэма прошли,
пока Хаскинга водили по цехам, мастерским и, наконец, по кораблю. Даже еще
недостроенный, он был великолепен. Для Сэма это было самое красивое
зрелище, когда либо виденное им. Даже, подумал он, даже... да, даже
прекраснее, чем лицо Ливи, когда она в первый раз призналась ему в любви.
Хаскинг, разумеется, не был в восторге от увиденного, хотя,
несомненно, все это произвело на него большое впечатление. Тем не менее,
он не мог удержаться от замечаний по поводу загрязнения воздуха и
опустошения территории.
Незадолго перед ужином Сэма отозвали в сторону. Человек, который
сошел на берег из маленькой лодки, потребовал встречи с правителем. А
поскольку его встретил человек Сэма, ему он и доложил. Клеменс сразу же
сел в работавший на спирту "джип", который был изготовлен только две
недели назад, и они поехали. Стройный красивый белокурый юноша, сидевший в
караульном помещении, встал и представился на эсперанто Вольфгангом
Амадеем Моцартом.
Сэм говорил с ним по-немецки, заметив, что его собеседник, независимо
от того, кем он был на самом деле, говорит на австрийском диалекте.
Некоторых слов Клеменс не знал и не мог понять, то ли это были чисто
австрийские слова, то ли вышедшие из употребления слова XVIII века.
Человек, назвавшийся Моцартом, сказал, что он жил выше по Реке почти
в 20000 миль отсюда. Он прослышал о Судне, но не это заставило его
пуститься в столь рискованное путешествие. Прошел слух, что на судне будет
оркестр для развлечения пассажиров. Моцарт двадцать три года мучился на
этой планете, где из музыкальных инструментов были только барабаны,
свистки, деревянные флейты и грубые арфы из костей и кишок речных рыб. Он
узнал о добыче железа, постройке огромного судна и его оркестре, состоящем
из скрипок, флейт, фортепиано, труб и других великолепных инструментов,
которые были известны ему на Земле, плюс другие прекрасные инструменты,
изобретенные после его смерти в 1791 году. И вот он здесь и его
интересует, найдется ли для него место среди оркестрантов судна?
Сэм был ценителем, но не страстным поклонником классической музыки.
Однако встреча с Моцартом лицом к лицу глубоко взволновала его. Если,
конечно, этот человек на самом деле был тем, за кого себя выдавал. На Реке
было столь много самозванцев, выдававших себя от самого истинного и
единственного Иисуса Христа до фокусника Барнума, что Сэм давно уже
перестал верить людям на слово. Ему даже встретилось трое людей,
выдававших себя за Марка Твена!
- Случилось так, что прежний архиепископ Зальцбурга является
гражданином Пароландо, - заметил Клеменс. - И хотя, насколько мне
помнится, вы были не в ладах с ним, я уверен, что он обрадуется вам.
Моцарт ничуть не смутился.
- Наконец-то хоть кто-нибудь, с кем я был знаком! - вскричал он. - Вы
мне не поверите, но...
Сэм охотно верил Моцарту, что тот не встречал ни одного знакомого ему
на Земле человека. Пока что он сам встретил только троих, кого знал
раньше, да и то благодаря своим многочисленным, длившимся почти всю
здешнюю жизнь путешествиям. То, что Ливи была одной из них, было простой
случайностью, событием практически невероятным. Он даже подозревал, что
это подстроил ему Таинственный Незнакомец. Однако, даже желание Моцарта
встретиться с архиепископом еще не подтверждало, что это был на самом деле
Моцарт. Во-первых, самозванцы, встречавшиеся Сэму, часто настаивали на
том, что те, кто, как предполагалось, были их старыми друзьями, либо
ошибаются, либо - мошенники. У них хватало на это наглости. Во-вторых,
архиепископа Зальцбурга не было в Пароландо, и Сэм не имел ни малейшего
представления о его местонахождении. Он сказал о нем только для того,
чтобы увидеть реакцию этого человека.
Клеменс объяснил, что Моцарт может обратиться с просьбой о
предоставлении ему гражданства. Но сначала он рассеял заблуждения этого
человека относительно музыкальных инструментов. Таковых здесь не
изготовляли. Но даже если они и будут изготовляться, то материалом для них
будет не дерево и не медь. Это будут электронные устройства, которые
смогут точно воспроизводить звуки всех музыкальных инструментов. Однако,
если герр Моцарт действительно тот человек, за которого он себя выдает, то
у него появляются неплохие шансы на то, чтобы стать дирижером оркестра. И
у него будет сколь угодно времени для того, чтобы писать новые
произведения.
Сэм не дал ему заверений, что он обязательно станет дирижером. У него
был уже горький опыт раздачи обещаний.
В честь Хаскинга во дворце Джона был устроен большой пир. Казалось,
что Хаскинг израсходовал всю свою дневную дозу яда во время первой
встречи. Сэм беседовал с ним уже больше часа и обнаружил, что это очень
умный и знающий человек, занимающийся самообразованием и не лишенный искры
воображения и поэтического дара.
И это было печально, поскольку такой талант трагически пропадал зря.
Около полуночи Сэм проводил Хаскинга и его окружение к большому
двухэтажному зданию из камня и бамбука, имевшему тридцать комнат и
расположенному между жильем Сэма и дворцом Джона. Этот дом стоял особняком
и предназначался для почетных гостей государства.
Затем он проехал на джипе 300 ярдов до своего дома. Джо слегка
обиделся на него, так как хотел сам вести машину, несмотря на то, что его
ноги были слишком длинны для этого.
Они взобрались наверх по лестнице и, как обычно, закрыли дверь на
засовы. Джо прошел в свою комнату и плюхнулся в постель с таким грохотом,
что дом задрожал на сваях. Сэм выглянул в иллюминатор как раз в тот
момент, когда Сирано и Ливи, обняв друг друга, проскользнули в дверь своей
хижины. Слева от них и чуть повыше была хижина фон Рихтгофена, где он и
Гвиневра уже лежали в постели.
Он пробормотал "Спокойной ночи!", не имея никого конкретного в виду,
и свалился в кровать. Это был долгий, шумный и трудный день, завершившийся
грандиозной попойкой, где все выпили дикое количество водки, накурились
табаку и марихуаны и вволю нажевались наркотической резинки.
Он проснулся от того, что ему показалось, будто он находится в
Калифорнии 4 июля, в день всем памятного землетрясения.
Он вскочил с кровати и по содрогающемуся полу подбежал к
иллюминатору. Но еще не добежав до него, он уже понял, что сотрясение
земли и взрывы вызваны нападением.
Клеменс так и не успел выглянуть наружу, так как ракета со свистом
ударила в одну из свай дома. Его оглушил грохот взрыва. Сквозь выбитые
стекла комната наполнилась дымом. Сэм подался вперед. Дом стал
обваливаться, и передняя его часть рухнула вниз.
История повторялась.

25
Его засыпало деревянными и стеклянными обломками и землей. Когда он
попытался высвободиться, его подхватила огромная рука. Яркая вспышка от
взрыва высветила лицо Джо. Гигант спустился вниз с дверного проема своей
комнаты и стал расшвыривать обломки, пока не нашел Сэма. В левой руке он
за рукоятки держал их чаши.
- Никак не пойму, это просто чудо, но я почти не пострадал, -
пробормотал Клеменс. - Всего несколько ссадин и порезов от стекла.
- У меня не было времени одеть дошпехи, - сказал Джо. - Вше, что я
ушпел шхватить, это топор. А вот твой меч, пиштолет и подшумок ш пулями и
порохом.
- Кто же это может быть, Джо? - начал Сэм. - Кто напал на нас?
- Не жнаю. Шмотри! Они лежут шквожь проемы в штенах на приштани.
Звезды светили ярко. Тучи, которые приносили с собой каждую ночь в
три часа ливень, еще не окутали небо, но над Рекой уже повис густой туман.
Из этого тумана нескончаемым потоком лились захватчики, вливаясь в людскую
массу, затопившую равнину. За стенами, в густом тумане, должно быть,
скрывался целый флот.
Единственными судами, которые могли подойти так близко, не вызвав при
этом тревоги, могли быть суда из Соул-сити. Любые другие суда,
приближающиеся к Пароландо в такое время суток, попали бы в поле зрения
наблюдателей, расставленных Сэмом и Джоном Безземельным вдоль Реки даже на
территории враждебных государств. И это не флот Иеясу. Перед самой
полночью было получено сообщение, что суда Иеясу находятся у своих
причалов.
Джо выглянул из-за груды бревен и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32