Постойте, постойте, наши люди будут таким образом облачены в
стальные доспехи, которые защитят их от оружия каменного века, коим будет
пользоваться противник. Пусть себе враг пускает стрелы с кремневыми
наконечниками! Они будут отскакивать от стали, а это даст Стрелкам
возможность спокойно пускать в ход свое оружие, сметая ряды противника!!!
- Вы забыли о том, что мы вынуждены обменивать нашу руду и даже
металлическое оружие на древесину и другие необходимые нам материалы, -
возразил инженер. - Противник будет иметь стрелы со стальными
наконечниками, которые легко смогут пробить вашу броню. Вспомните о битвах
при Кресси и Пуатье.
- С вами невозможно иметь дело! - возмутился Клеменс. - Вы, должно
быть, наполовину голландец - судя по вашей несговорчивости!
- А если ваше мышление характерно для представителей белой расы, то я
рад, что наполовину зулус, - отпарировал ван Бум.
- Не кипятитесь, - примиряюще произнес Сэм. - Лучше примите
поздравления с изготовлением пистолета! Знаете, мы назовем его
Ван-Бум-Марк-1. Ну как?
- Я не хочу, чтобы мое имя фигурировало в его названии, - покачал
головой инженер. - Пусть будет по-вашему. Я сделаю вам двести пистолетов.
Но мне бы хотелось сделать все же улучшенную модель Марк-2, о которой мы
говорили.
- Сначала сделайте двести экземпляров первой модели, а затем можете
заниматься и Марком-2, - сказал Сэм. - А то мы настолько увлечемся
улучшением, что вовсе окажемся без огнестрельного оружия. Все же...
И он заговорил о Марке-2. У него была страсть к механическим
устройствам. На Земле он изобрел большое количество различных вещей,
каждая из которых, по его мнению, могла бы принести ему состояние. Среди
них была небольшая наборная машина, в которую он вложил все, что заработал
на книгах - и в которой все это безвозвратно кануло.
Сэм вспомнил об этом наборном чудовище и о том, как эта замечательная
машина довела его до банкротства. На какую-то секунду в его воображении
ван Бум слился с Пейджем, его компаньоном по разработке этой машины, и он
почувствовал себя виноватым перед ним. Ему даже стало чуточку страшно.
Затем ван Бум стал говорить о том, сколько материала и труда было
вложено в АМП-1, опытный образец летательного аппарата. Сэм игнорировал
эти жалобы. Вместе с другими он пошел к ангару, который находился на
равнине в миле от резиденции Сэма. Аппарат был закончен лишь частично и
казался хрупким и незавершенным.
- Он похож на некоторые аэропланы, построенные в 1910 году, - отметил
фон Рихтгофен. - Сидя в этой кабине, я выше пояса буду открыт, как на
ладони. Вся эта машина больше всего похожа на летающего дракона. Главная
цель, которую мы преследуем, - испытать эффективность двигателя,
работающего на древесном спирте, а также очень интересно будет выяснить
возможности наших материалов.
Фон Рихтгофен обещал, что первый полет состоится примерно через три
недели. Он показал Сэму наброски установок для запуска ракет, которые
будут установлены под крыльями аэроплана.
- Самолет сможет нести до шести небольших ракет, но лучше всего было
бы использовать его в качестве разведчика. Скорость его будет не более 40
миль в час против ветра, летать в нем будет огромным удовольствием.
Сэм расстроился из-за того, что аэроплан не будет двухместным. Он
страстно желал полетать на нем, полетать в первый раз в своей жизни -
вернее, во второй жизни. Фон Рихтгофен успокоил его, что следующая модель
несомненно будет двухместной и Сэм будет первым ее пассажиром.
- После того, как вы ее испытаете, - улыбнулся Клеменс. Он ждал, что
Джон будет протестовать и настаивать на том, чтобы первым взяли его. Но,
очевидно, англичанин не очень-то стремился оторваться от земли.
Последняя остановка была на верфи, расположенной на полпути между
ангаром и домом Сэма. Сооружение корабля, со всех сторон укрытого лесами,
должно было быть завершено через неделю. "Огненный Дракон - 1" был
амфибийным прототипом судна, на нем будут отрабатываться основные
технические решения для большого парохода. Это была великолепная машина
длиной в 32 фута, изготовленная из толстого листового алюминия и имевшая
форму крейсера с колесами. На палубе было установлено три башни. Модель
приводилась в движение паровой машиной, котел которой работал на древесном
спирте. Она могла действовать как на суше, так и в воде. "Огненный Дракон
- 1" имел одиннадцать человек команды и был, по словам Сэма, непобедим.
Клеменс похлопал по холодному остову и сказал:
- К чему нам беспокоиться о лучниках или еще о чем-то? Этот
джаггернаут сам по себе может сокрушить королевство. Ничего подобного его
паровой пушке не видели ни на Земле, ни на этой планете. Именно для нее на
"Драконе" установлена паровая машина и такой огромный котел.
После завершения обхода Сэм был счастлив в полном смысле этого слова.
Конечно, проектирование великого Судна только-только началось и для его
завершения нужно время и жизненно необходимо, чтобы государство было
хорошо защищено. Но одна только подготовка к строительству приносила
немалое удовлетворение. Он довольно потер руки и раскурил новую сигару,
глубоко втянув в легкие крупную дозу зеленого дыма.
И тут он увидел Ливи.
Свою любимую Ливи, которая так долго болела и в конце концов в 1904
году умерла в Италии.
Ставшую снова молодой и красивой, но, увы, не для него.
Она шла к нему, держа в руке чашу. На ней была белая с алой
окантовкой юбка, которая всего лишь наполовину закрывала ее бедра, и
тонкий белый шарф вместо лифа. У нее была отличная фигура, хорошие ноги,
красивое лицо. Широкий атласно-белый лоб. Большие светящиеся глаза.
Красивые полные губы. Привлекательная улыбка, маленькие, очень белые зубы.
Волосы гладко причесаны и сзади заплетены в косу. За ухом огромный алый,
похожий на розу, цветок лианы, обвивавшей железные деревья. На ее шее
висело красное ожерелье из спиральных позвонков рогатой рыбы.
Сердце Сэма подпрыгнуло, как будто его царапнула кошачья лапа.
Приближаясь к нему, она раскачивалась всем телом, и ее груди
подпрыгивали под полупрозрачной тканью. И это его Ливи, которая всегда
была такой скромной, носила плотную одежду, скрывавшую ее тело от шеи до
лодыжек, и никогда не раздевалась перед ним на свету. Теперь она
напоминала ему полуобнаженных женщин Гавайских островов. Он чувствовал
себя как-то неловко и знал почему. Его щепетильность по отношению к
туземцам в равной степени вызывалась как их нежелательной
привлекательностью, так и антипатией, питаемой к ним, причем оба эти
чувства переплетались и сами по себе не имели никакого отношения к
туземцам.
Ливи была воспитана в пуританском духе, но при этом все-таки не была
полностью испорчена. На Земле она научилась пить пиво, оно нравилось ей,
она даже закуривала несколько раз и, наверное, даже изменяла ему, во
всяком случае, ее поведение несколько раз вызывало некоторое сомнение в ее
честности. Она терпела его постоянное сквернословие и даже сама иногда
крепко выражалась, когда поблизости не было девочек. Обвинения в том, что
она подвергала цензуре его книги и выхолащивала все пикантные места, были
беспочвенны. Он сам был цензором всех своих книг.
Да, Ливи всегда умела адаптироваться.
И очень хорошо адаптировалась. Теперь, после двадцати лет разлуки,
она влюбилась в Сирано де Бержерака. И Сэму было неловко от того, что
буйный француз разбудил в ней нечто такое, что мог бы разбудить и Сэм, не
будь он столь сдержан. Но после этих лет жизни у Реки и изрядного
количества наркотической резинки он тоже растерял многие из своих
внутренних запретов.
Но уже было поздно.
Если только Сирано не покинет сцену...
- Хэлло, Сэм, - сказала она по-английски. - Не правда ли, чудесный
день?
- Здесь каждый день чудесный, - пробормотал он. - Здесь не приходится
говорить о погоде, не говоря уже о том, что мы бессильны что-либо сделать
с ней!
Она очаровательно засмеялась.
- Пойдем вместе к чашному камню, - предложила она. - Скоро время
обеда.
Каждый день он клялся, что не будет даже близко подходить к ней, ибо
это причиняло ему огромную боль. И каждый день он использовал малейшую
возможность, чтобы приблизиться к ней.
- Как там Сирано?
- О, он наверху блаженства, потому что наконец-то раздобудет себе
рапиру. Билдрон, оружейник, обещал, что он будет первым на очереди,
разумеется, после тебя и других советников. Сирано никак не мог смириться
с тем, что никогда больше в его руке не будет стального клинка. Затем он
прослышал о метеорите и пришел сюда. Теперь величайший в мире фехтовальщик
получит возможность любому доказать, что у него абсолютно заслуженная
репутация, вопреки утверждениям некоторых лжецов.
- Ну, Ливи, - произнес Клеменс, - ты преувеличиваешь. Я ведь не
говорил, что люди лгут относительно его репутации. Я просто говорил, что
они, возможно, немного преувеличивают. Я до сих пор не верю рассказу о
том, что он в одиночку продержался против двухсот шпажистов.
- Битва у Порт-де-Несл была на самом деле! И не было двухсот! Ты,
Сэм, как обычно, сам раздул эту историю. Там была толпа наемных
головорезов, а сколько - может быть, сотня, а может быть, и больше. Но
даже если их было всего 25, тот факт, что Сирано в одиночку бросился на
них, чтобы спасти своего друга, шевалье де Линьи, говорит сам за себя. Он
убил двоих, семерых ранил, а остальных обратил в бегство. Это истинная
правда!
- Я не желаю вступать с тобою в спор относительно достоинств твоего
избранника, - усмехнулся Клеменс. - Так же, впрочем, как и о чем-либо
другом. Давай просто поговорим так, как мы беседовали бывало с тобою до
того, как ты заболела.
Она остановилась. Лицо ее подернулось грустью.
- Я всегда знала, что ты негодовал из-за этой моей болезни.
- Нет. Совсем нет, - запротестовал он. - Я думаю, что я чувствовал
себя виноватым в том, что ты болела, как будто меня можно было в чем-то
обвинить. Но я никогда не обижался на тебя из-за твоей болезни! Я обвинял
только самого себя.
- Я и не говорила, что ты обвинял во всем меня, - поправила она его,
- я сказала, что ты негодовал по поводу моей болезни и часто выдавал свое
негодование. О, ты, возможно, думал, что ты всегда нежен, благороден и
полон любви. И, в основном, так это и было. Но не столь уж и редко ты так
смотрел, так говорил, так ворчал, так жестикулировал, - ну, как это
описать? Не могу, но я знала, что ты обижен на меня, иногда даже
ненавидишь меня за мою болезнь.
- Нет!!! - закричал он так громко, что многие оглянулись в его
сторону.
- К чему спорить об этом. Так это было или иначе, сейчас это уже не
имеет никакого значения. Я любила тебя тогда, Сэм, и, в некотором смысле,
люблю до сих пор. Но не так, как тогда.
Всю остальную часть пути по равнине к чашному камню он молчал, кусая
горькую до отвращения сигару.
Сирано здесь не было. Он руководил возведением стены, которая вскоре
защитит берег от нападения со стороны Реки. Сэм был рад этому. Ему и так
было достаточно тяжело видеть Ливи одну, но когда рядом с ней был этот
французишка, он едва переносил эту пытку.
Разошлись они также молча.
Навстречу ему приближалась красавица с медовыми волосами, и ему
удалось на некоторое время забыть о своих чувствах к Ливи. Эту красавицу
звали Гвиневра. Она умерла в возрасте семи лет в местности, бывшей, скорее
всего, Корнуоллом, во времена, когда финикийцы устроили там оловянные
копи. Воскресла она среди людей, не говоривших на древнекельтском языке, и
была принята в группу, где говорили по-английски. Судя по ее описанию,
одним из членов этой группы был тот самый сэр Ричард Френсис Бартон,
которого, как ему казалось, он видел как раз перед падением метеорита.
Бартон со своими друзьями построил небольшую парусную лодку и отправился
на ней к верховьям Реки - именно этого и следовало ожидать от человека,
проведшего полжизни в исследовании дебрей Африки и других континентов. На
Земле Бартон искал истоки Нила, а вместо этого открыл озеро Танганьика. На
этой планете он снова стал искать истоки Реки - величайшей из всех рек -
не обескураженный тем, что длина ее, возможно, десять или даже и все
двадцать миллионов миль.
Через год его лодка была атакована дикарями и один из них ударил
малютку Гвиневру каменным ножом и швырнул в Реку, где она и утонула. Она
ожила на следующий день где-то в очень высоких широтах северного
полушария. Было очень холодно. Солнце едва грело, и жившие там люди
говорили, что для того, чтобы попасть в местность, где солнце всегда
наполовину спрятано за горами, нужно пройти больше чем двадцать тысяч
чашных камней, и что там живут волосатые люди с лицами, как у обезьян.
Люди десяти футов ростом и весом в 700-800 фунтов.
(Это было правдой - Джо Миллер, как раз, и был одним из таких
обезьянолюдей!)
Люди, принявшие ее к себе, говорили на суоми, то есть на финском.
Чуть ниже их жили шведы, мирные люди двадцатого века. Детство Гвиневры
было сравнительно счастливым - у нее были отличные приемные родители. Она
выучилась говорить по-фински, шведски, английски. Владела также китайским
диалектом четвертого века до нашей эры, ну и знала эсперанто.
Однажды она случайно утонула и пробудилась в этой местности. Гвиневра
до сих пор помнила Бартона - детское увлечение не покидало ее. Но будучи
реалисткой, она была готова любить и других мужчин. Что она и делала - до
Сэма дошел слух, будто она только что рассталась с одним из членов Совета.
Она хотела иметь мужчину, который был бы ей верен, а верность не так уж
просто было найти на этой планете.
Клеменса очень сильно влекло к этой женщине. И единственное, что
удерживало его от того, чтобы сделать ей предложение, был страх перед
гневом Ливи.
Трудно было отыскать источник этого страха, ведь Ливи не предъявляла
сейчас на него никаких прав. И она ясно дала ему понять, что ей
безразлична его личная жизнь и его положение в обществе. И тем не менее,
вопреки всякой логике, он боялся привести к себе другую женщину. Он не
хотел перерубать последнее тонкое звено, связывавшее их.
Он поболтал немного с Гвиневрой, выяснив, что она все еще ни с кем не
связана.



19

Обед расстроил Сэма. Рулетка, спрятанная где-то в ложном днище чаши,
с помощью какого-то безумного игрока в кости на этот раз приготовила такой
обед, что его мог бы проглотить разве что изголодавшийся бушмен, да и то
поперхнулся бы. Сэм вышвырнул вон всю эту пищу, но нашел все же небольшое
утешение в двух сигарах и шести унциях незнакомого, но восхитительного
спиртного. Один только запах этого напитка вызвал пляску вкусовых
окончаний его языка.
Встреча с Джоном и заседание Совета заняли три часа. После долгих
пререканий и множества голосований было принято решение вынести вопрос о
внесении поправки в Хартию - поправки, которая допускала избрание
временного советника. Джон целый час упирался, настаивая на том, что в
голосовании нет необходимости. Почему нельзя Совету просто заявить, что
принята поправка, и делу конец? Никакие объяснения не могли убедить его.
Дело было не в том, что у англичанина не хватало мозгов. Он просто был не
в состоянии постичь, что такое демократия.
Затем единогласно проголосовали за то, чтобы принять Файбраса в
качестве официального посланника Хаскинга, но было решено не спускать с
него глаз.
После всего этого Джон поднялся и разразился речью, время от времени,
когда терял контроль над своими эмоциями, переходя с эсперанто на
нормандский диалект французского языка. Он считал, что Пароландо должно
покорить Соул-сити, пока оно само не стало первой жертвой Хаскинга.
Нападение нужно будет организовать сразу же, как только будет готово
ручное оружие - пистолеты и бронированный вездеход "Огненный Дракон - 1".
Однако, считал он, возможно, лучше сначала испытать храбрость войск и силу
нового оружия на Новой Британии. Шпионы ведь уверяют, что Артур сам
намеревается напасть на них.
Двое приспешников Джона поддержали его, но остальные, включая Сэма,
проголосовали против. Джон покраснел, стал ругаться и стучать кулаком по
дубовому столу, но никто не собирался изменять своего решения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32