Микаэль подчинился и сел очень прямо, уставившись пустыми глазами на человека, дававшего ему внутреннюю жизнь.
Абдиэль, как обычно, взял первую капсулу, понюхал, рассмотрел ее пурпурный оттенок, а затем раскусил и попробовал на вкус гранулы внутри, прежде чем их проглотить. Такая же участь ожидала все остальные капсулы, с каждой из которых он обращался, как если бы это было редчайшее вино или изысканная пища. Его завтрак, проходивший таким образом, часто продолжался более получаса. На ужин уходило и того больше.
Ловец душ с удовольствием разговаривал во время еды, для чего часто приглашал одного или нескольких зомби. Особой разговорчивостью мертвые разумом не отличались. Беседа с ними являлась, в сущности, разговором с самим собой, поскольку все мысли были вложены в них Абдиэлем. Но для него иногда было полезно услышать свои слова со стороны; так печатный текст гораздо лучше запоминается, если его прочитать вслух, а не просто пробежать глазами.
– Как наши пленники? – спросил Абдиэль, взяв красную капсулу, обнюхав ее и отложив в сторону, чтобы заменить на черную.
– Они не спали. В их комнате выставлен охранник, и они старались не заснуть в надежде, что охранник заснет и они смогут выкрасть у него ключ.
Абдиэль хихикнул, положил черную капсулу на язык и раскусил ее. Мертвым разумом не нужен сон, и они могут бодрствовать и действовать, пока живо тело.
– Круглосуточная охрана – ненужное распыление сил, хозяин. Гораздо разумнее незамедлительно убить их, – произнес Микаэль, но мысль принадлежала Абдиэлю, который немного подумал и отрицательно покачал головой.
– Нет. Юноша принадлежит к Королевской крови и обладает чрезвычайно высокой восприимчивостью даже по сравнению с нами. Туска тоже Королевской крови, хоть и разбавленной. Между ними существует связь, хоть им об этом пока неизвестно. Если наемник умрет, мальчик сразу же это поймет. Наемника и женщину мы убьем скоро, но всему свое время, дорогой Микаэль. Всему свое время.
Абдиэль слегка поморщился. Черная капсула горчила, она ему не нравилась. Он запил ее водой и торопливо схватил оранжевую, вкус которой доставлял ему удовольствие.
– Я составил план, Микаэль, – продолжал Абдиэль, вдыхая слабый аромат капсулы. – Теперь я готов приступить к его выполнению. Я избавлюсь от честолюбивого Командующего, от беспокойного короля и извращенного адонианского гения. Затем я останусь с бомбой, леди Мейгри и звездным камнем. А это значит, мой дорогой Микаэль, что в моих руках будет вся вселенная.
– Леди Мейгри не отдаст бомбу, – заметил Микаэль.
Абдиэль разгрыз оранжевую капсулу и начал высасывать ее содержимое. Взяв Микаэля за руку, он ласково погладил ее.
– У нее не останется выбора. Она с радостью отдаст мне бомбу, чтобы потом с радостью умереть.
Немного подумав, старик не стал устанавливать связь с послушником. Еще надо закончить завтрак, а потом заняться юношей. Отпустив руку Микаэля, он снова принялся за капсулы. Заметив, что осталась еще одна черная, он вздохнул.
– Вы действительно верите, что мальчику суждено быть королем? – спросил Микаэль.
– Суждено! – усмехнулся Абдиэль. – Ты говоришь, как Дерек Саган, или, что еще хуже, как его отец-священник, утверждавший, что всеми нами управляет некая всемогущая, всеведущая Сущность, которая считает каждый волосок у нас на голове и скорбит над погибшим воробьем. Вот твоя сущность. – Ловец душ протянул руку, сверкнувшую на свету иглами, и похлопал себя по голове. – Вот сила, которая всем управляет, все определяет и решает. Вера в Бога всегда была слабым местом Сагана и она же приведет его к крушению. Видишь ли, дорогой, что бы ни говорил по этому поводу сам Саган, в глубине души он верит, что этот мальчик и есть его помазанный король. Саган всегда вынужденно был мятежником. Одной рукой он пытался спасти то, что разрушал другой. Если бы он посвятил себя завоеванию галактики, – продолжал Абдиэль, оттягивая, насколько возможно, принятие черной капсулы, – он смог бы этого добиться. С одной стороны, его пожирает честолюбие, он обладает опытом и разумом, богатством и силой, чтобы править. Он придумал эту бомбу, и ее изготовили именно для этого. И что же он делает дальше? Забывает про нее и занимается бессмысленными поисками потерянного короля! Да, конечно, причины веские, он хочет оправдаться перед самим собой. Но, Микаэль, когда он подвергнется испытанию, когда перед ним встанет выбор, он выберет своего Бога. А мне предстоит приблизить этот выбор.
– Понимаю, хозяин, – сказал Микаэль, поднимаясь. Налив в стакан воды, он вернулся на место.
– А инициация прошла превосходно, – заметил Абдиэль, отправив в рот капсулу и яростно ее разжевывая. – Я заглянул в разум юноши, все рассмотрел. Получилось не хуже, чем у древних медиумов, устраивавших представление для легковерных клиентов. Настоящие, а не надуманные, как это можно было предполагать, шипы пронзают плоть мальчика. Очистительный огонь – небесный, конечно, – исцелит ужасные раны.
Абдиэль глотнул воды. Поставив на столик пустой стакан, он с облегчением заметил, что остались лишь оранжевые, зеленые и пурпурные капсулы. Он утерся тыльной стороной ладони и выбрал зеленую.
– Какое упущение. Саган не представляет свои собственные душевные возможности. Он убеждает не только леди Мейгри и почти убеждает мальчика в том, что эти «чудеса» происходили. Он умудрился убедить себя! Иллюзионист, который свято верит в свои фокусы.
– Вы сказали «почти убеждает», хозяин. Значит, мальчик не верит?
– Дайен верит, потому что хочет верить, но не потому, что действительно верит. Ведь его воспитывал неверующий, и душа мальчика наполнена сомнениями и смятением. Но вместо того, чтобы принять как данность свои внутренние противоречия, Дайен боится их. Он изо всех сил хочет проявить себя.
– Вы контролируете его разум, хозяин?
– Нет, – признался Абдиэль. – Он Королевской крови и хорошей породы. Люди очернили Старфайеров, но никто из нашего Ордена не смог повелевать ни одним из них. Они были заносчивы, слишком высоко себя ставили; настолько, что не могли позволить кому-то встать над ними. Дайен достаточно любит себя, чтобы избежать моей власти, но в нем много сомнений, что делает его уязвимым – не для моих приказов, но для моих советов. Иначе говоря, Микаэль, мне не придется принуждать его что-либо делать. Он с радостью сделает это сам.
Микаэль склонил голову в знак признания гениальности хозяина. Абдиэль принял последнюю капсулу. Покончив с трапезой, он удобно откинулся на подушки кушетки и расслабился, нежась в тепле солнечной печки.
– Приведи мальчишку ко мне, – приказал Абдиэль.
– Он проснулся?
– Проснется, когда ты к нему придешь.

* * *

Разразилась буря, которой предшествовало появление огненного сгустка молний, рассыпавшихся над Ласкаром с неотвратимостью рока. Непрерывно гремел гром, с небес изливался дождь, крупный град молотил по обшивке челнока Командующего. Этот шум не разбудил Сагана; он не спал. Всю ночь он вспоминал революцию, всю ночь он видел то же, что видела Мейгри во сне.
Утром он чувствовал себя так же, как и в то утро много лет тому назад – измотанным, опустошенным. Ему легко было представить, каково Мейгри, и он не стал прикасаться к ее разуму, как не притронулся бы к свежей, кровоточащей ране. Пусть она зарастет, покроется коркой...
– Милорд. Прибыл по вашему приказанию.
– А, Маркус. Входите.
Дверь сдвинулась. В проходе появился центурион.
Командующий, стоявший у окна, не оглянулся; его внимание было поглощено грандиозностью гнева Божьего.
Маркус застыл на месте, ожидая распоряжений.
– Миледи проснулась? – наконец спросил Саган.
– Да, милорд.
– Я хочу услышать от вас, что случилось утром.
– Да, милорд. Я несколько раз постучал в дверь ее светлости и, не получив ответа, в соответствии с вашим приказанием вошел в каюту Звездной Дамы...
– В каюту кого? – Саган оглянулся, пропустив особо зрелищный удар молнии. – Как вы ее назвали?
Маркус сильно покраснел. Челнок содрогнулся от раската грома.
– Звездной Дамы. Прошу прощения, милорд. Просто... мы ее так называли на «Фениксе». Мы не хотели проявить неуважение.
«Это верно, – подумал Саган. – А совсем наоборот. Ты бы умер за нее, не задумываясь. Не исключено, что тебе представится такая возможность».
– Продолжайте, – вслух сказал Командующий. Маркус прокашлялся.
– Я вошел в каюту леди Мейгри и обнаружил ее без сознания, лежащей на полу. Я доложил капитану...
– ... а он доложил мне. Дальше.
– При осмотре выяснилось, – еще больше покраснел Маркус, – что она не ранена, просто потеряла сознание. Капитан вызвал врача базы. Когда он прибыл, леди Мейгри уже пришла в себя и отказалась от его услуг. Она выгнала нас всех из каюты и закрылась. Камеры наблюдения включены...
– Она их отключила, – сказал Командующий, показав на пустые экраны мониторов.
– Вижу, милорд.
Маркус имел несколько растерянный вид, не вполне понимая, чего от него хотят. Саган ничем не помог ему; он стоял у окна и смотрел на грозу.
– По-моему, она в порядке, милорд, – продолжал Маркус, чувствуя необходимость что-то говорить. – Мы слышим ее шаги...
– Спасибо. Больше ничего. Ваша смена почти закончилась?
– Да, милорд.
– Освобождаю вас пораньше. Можете идти спать.
– Да, милорд. Благодарю, милорд. Прислать замену?
– Нет, я сам обо всем позабочусь. Идите.
Особой радости на лице Маркуса не было, но ему оставалось лишь отдать честь и выйти. Наблюдая за ним краем глаза, Саган заметил, что он бросил взгляд на каюту Мейгри, прежде чем отправиться на корму, где располагались спальные места гвардейцев.
Сообщив капитану охраны, где его искать, Командующий дошел до каюты Мейгри, открыл дверь и вошел. Для него на челноке не было запертых дверей.
Перестав расхаживать по каюте, Мейгри посмотрела на него через плечо. На ней была длинная простая рубашка из белого полотна. Нечесаные волосы рассыпались по плечам. Сквозь них блестели глаза, потемневшие от мрачных воспоминаний.
– Черт бы тебя побрал, Дерек Саган, – сказала она спокойным, бесстрастным голосом, каким мог бы говорить сам Бог на судном дне.
– Пришлось, Мейгри. – Саган не оправдывался, а объяснял. – Спарафучиле рассказал мне, как ты застыла, когда на тебя напали зомби. Раньше с тобой такого не случалось ни в одном бою. Я думал, отчего это, а потом понял. Ведь ты ничего не могла вспомнить про ту ночь, верно? Ты вычеркнула все, что случилось, подавила воспоминания. А это может привести к тому, что ты снова потеряешь способность действовать, если столкнешься с мертвыми разумом или их хозяином. А встретиться придется. И скоро. Хотя бы ради Дайена ты должна быть готова сразиться с ними.
Он нашел верные слова, затронул нужные струны; мелодия их была печальной, меланхоличной, но гармоничной. То, что разделило их, теперь, когда они вместе это вспомнили, их объединило. Прислонившись щекой к стеклу, Мейгри смотрела на дождь, смотрела на небо, проливающее слезы, которых лишена она. Душа разрывалась от скорби, но лучше так, чем смутное ощущение ужаса, когда не знаешь, не помнишь.
– Вы правы, милорд, – тихо сказала она, глядя на молнию, – и умом я понимаю, что она умерла семнадцать лет тому назад, но в душе мне все кажется, что она умерла... у меня на руках... только что...
Мейгри подняла руки, посмотрела на них. Саган почти видел кровь на этих руках, кровь на синих одеждах, лужицу крови, увеличивающуюся под неподвижной головой.
Он подошел к иллюминатору. Встав у нее за спиной, он мягко положил руки ей на плечи. Его безмолвное сочувствие оказалось неожиданностью даже для него самого. Этой ночью каждый из них впервые пережил то, что пережил другой. Соединенные мысленной связью, когда-то они были настолько близки, насколько это возможно. Гордость и недоверие воздвигли между ними стену. Возможно, если убрать ее, все изменится. Если бы ее убрать прямо сейчас...
Саган встряхнул головой, отгоняя несвоевременные, отнимающие силы мысли. Мейгри стояла неподвижно, наблюдая за отступающей грозой, расслабившись под его прикосновением, прислонившись к нему. Она поднесла руку к застарелому шраму на щеке, который для ее смятенного рассудка все еще оставался открытой раной. Ее мысли текли почти в том же направлении, что и у него; возможно, это и были его мысли. Теперь уже он не мог этого сказать. Чем дольше они оставались рядом, тем тоньше и прозрачнее становились стены. Мысль о разрушенных стенах одновременно казалась привлекательной и отталкивающей.
– Двое вместе должны пройти тропами тьмы... Казалось, эти слова произнес сейчас его отец, как произнес их давным-давно, единственные слова с тех пор, как он принял обет молчания. Дрожь охватила Сагана, холод объял его, и не сразу он понял, что эти слова произнесла Мейгри.
– Я считала, милорд, – продолжала она, – что мы уже исполнили пророчество, что мы уже прошли «тропами тьмы». Но теперь я начинаю думать, что ошиблась. Я проходила тропами тьмы, и вы проходили тропами тьмы, но все эти годы мы шли по ним порознь. А в пророчестве сказано «двое вместе».
Саган понял ее и прижал крепче к себе. Они неотрывно смотрели на грозу, на молнии, мечущиеся между тучами и землей, на градины, молотящие в стекло, на дождь, льющийся сверкающими струями, сливающимися воедино, словно ручьи сливались в реку.
– Я смотрю перед собой, – тихо сказала она, протягивая руку к стеклу и касаясь протянувшегося ей навстречу призрачного отражения, – и вижу только тьму...
– Двое должны пройти тропами тьмы, чтобы достичь света, – произнес Саган, закончив фразу.
Мейгри покачала головой.
– Я не вижу света.
Саган видел. Саган видел свет, лунный свет, яркий и сияющий на чужой планете; он видел лунный свет, сверкающий на серебряной броне, на лезвии ножа у него в руках; видел лунный свет, отражающийся от крови из смертельной раны, от крови на его ноже и на его руках; видел лунный свет, холодно отражающийся в серых глазах, которые больше не видели луны, ничего не видели...
Картина смерти Мейгри от его руки часто посещала его, но никогда она не была столь отчетливой. Это испугало его, рассердило. Он ощущал себя скованным, ограниченным, пленником судьбы, не имеющим выбора. Он решил, что разберется с этим, резко убирая руки с плеч Мейгри.
– Нам многое надо обсудить, миледи, – холодно сказал он. – Зайдите ко мне в восемнадцать ноль-ноль.
Повернувшись, он так резко подошел к двери, что та едва успела открыться.
Мейгри удивленно обернулась и подумала, что если бы дверь не сработала, Саган в таком настроении вышиб бы ее.
Вздохнув, она снова повернулась к окну. Гроза утихала, выплеснув свою ярость, и теперь шел мрачный и унылый дождь.
– И снова вы решили поспорить с Богом, милорд, – сказала она уже ушедшему Сагану, глядя на свое отражение в стекле, отражение из слез. – Почему вы никак не остановитесь? Неужели не понимаете? Бог уже давно оставил нас, милорд. Давным-давно...

ГЛАВА ВТОРАЯ

Вскоре мы узнаем, что в данном деле нет ничего таинственного или сверхъестественного, но все происходит из-за свойственной человеку веры в чудесное.
Дэвид Хъюм. Скептик.


Дождь продолжался все утро, большую часть которого Дайен провел с Абдиэлем, отлучившись лишь на завтрак. Юноша ел в одиночестве, не испытывая особого желания разделить общество зомби.
Пищу прислужники Абдиэля готовили здоровую; больше о ней, пожалуй, ничего хорошего нельзя было сказать. Месиво по виду напоминало нечто среднее между овсяной кашей и тушеным мясом, пропущенными через мясорубку. Глотать это блюдо было легко; почти полное отсутствие запаха и вкуса не отвлекало от мыслей.
Проголодавшийся Дайен рассеянно отправлял в рот это варево. Оставшись в комнате один, без Абдиэля, юноша, к своему замешательству, обнаружил, что ему неприятно вспоминать старика, теперь казавшегося ему отталкивающим, а связь между ними – пугающей. Глядя на правую ладонь со свежими воспаленными ранками, он вспомнил, как гниющая плоть прижималась к его руке, и его чуть не вырвало. Лишь ненасытный юношеский голод заставил его продолжать трапезу.
Какой бы болезненной и отталкивающей ни казалась эта связь, было в ней и что-то волнующее. Дайен начинал представлять свой разум в виде странного дома Абдиэля, с зигзагами коридоров и сотнями запертых дверей. Получив доступ к разуму старика, он открыл многие из этих дверей, обзавелся новыми мыслями и идеями, новым опытом, новыми устремлениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51