Желтоглазая Смерть устала. Малах га-Мавет не привык сражаться левой рукой, да еще столько времени подряд. Несколько раз он стоял на краю гибели. Самым страшным стало для него столкновение с Шуллатом: он замешкался всего лишь на секунду, но эта секунда могла стать последней, если бы Аэ Кэбоалан не направил на Огненного бога свою колесницу. Тот не стал связываться одновременно с двумя бессмертными и исчез. А Кэбоалан снова вернулся в облака – сражаться с бесчисленными гарпиями. Только его вмешательство удерживало этих страшных тварей от очередной атаки на людей.
Йабарданай все еще воевал с тем существом, что еще совсем недавно было хранителем талисмана Эльваганом. Они уходили глубоко под воду, и там, в холодной и темной глубине, сражались так яростно, как сражаются за то, что гораздо важнее собственной жизни. Оха бурлила водоворотами и рычала, как пойманный зверь. Однако неистовые бойцы не покидали ее. А-Лахатал остался наедине со своим вечным страхом.
Когда башнеподобная голубая громада Йа Тайбрайя вознеслась над рекой, когда воды ее выплеснулись на берег и смыли на быстрину многих закованных в железо и сталь рыцарей, он ринулся в бой. Змей был во столько раз больше и сильнее А-Лахатала, что со стороны было странно, что бог вообще сопротивляется.
Оставшиеся в живых хранители уже не могли снова призвать на Арнемвенд своего повелителя. Но они вполне могли победить в этом сражении и своими силами завоевать власть над миром. Тем более что установленный порядок вещей был на их стороне. И Каэтана со своими друзьями и подданными сражалась сейчас вопреки предначертанному. А идти против судьбы всегда тяжело.
Баяндай и Мадурай со своими воинами обрушились на двух божеств, приведших за собой племя йаш-чан. Ан Дархан Тойон и Джесегей Тойон были похожи в свой последний миг на медведей – грузных, могучих и старых, которых обложила свора тявкающих собак. Они крушили черепа и кости своим противникам, они расшвыривали их, но те сбегались снова. И боги устали. Они так долго, так давно воевали с Мелькартом, так отчаянно пытались сохранить свой мир от вторжения Тьмы и Мрака. Хедерге и Хехедей-мерген со своими людьми бросились им на помощь – они не представляли себе жизни без своих божеств. Но даже добежать не успели. Обрушиваясь на землю бесформенной грудой каменной плоти, Ан Дархан обратился к Джесегею:
– Славная, однако, была битва...
– Славная... – прошелестел тот.
Каэ с сотней всадников умудрилась прижать к каменному боку горы остатки танну-ула и уничтожала их, когда увидела, что невдалеке сражаются йаш-чан и Магнус, окруженные целой толпой врагов. Прорубаться туда было тяжело, да и Ворон уже устал, а нового коня достать было негде. Она не дошла до них всего несколько шагов, когда тяжелая стрела с желтым оперением вонзилась в шею Хедерге. Отец схватил безвольное тело сына на руки, и это движение стоило ему жизни: вторая стрела – близнец первой – поразила и его.
– Не-е-ет! – закричала Интагейя Сангасойя так отчаянно, что даже враги обернулись в ее сторону. – Магнус!!!
Она изнывала от боли за отважных йаш-чан, но им было невозможно помочь, а чародей еще был жив, и он просто обязан защититься. Каэ не знала, что стрелы, посланные Эр-Соготохом, сами являются сгустком заклинаний. Магнус отреагировал на угрозу, и даже знак сотворить успел, однако он защищал себя от обычного оружия. И поэтому стрела Эр-Соготоха прошила его насквозь. Он захлебнулся кровью и упал.
– Каэ...
Она пробилась к нему, соскочила с Ворона и опустилась на колени. Сангасои образовали вокруг своей богини и умирающего чародея живую крепость, пробиться в которую не мог никто – ни маг, ни воин.
– Каэ... Смешно, правда?.. Идите, идите... опасно. Номмо только поцелуйте. Боги, как холодно... А я так горячо вас любил.
Его рука зашарила по груди, и Каэтана крепко сжала холодеющие пальцы в своей жаркой ладони.
– Идите...
– Тише, тише, – склонилась она к самому лицу умирающего. – Тише.
– Мне не страшно, – прохрипел Магнус, – он тут. Черный великан...
Чародей дернулся всем телом и застыл. Она закрыла ему глаза и поднялась на ноги. Ей не хотелось бросать Магнуса просто так, но время скорбеть было неподходящее. Каэтана птицей взлетела в седло, и глаза у нее были сухие, тревожно блестящие.
– Удачи тебе, – произнес Астерион, опускаясь возле тела мага. – Не беспокойся, я унесу его отсюда.
Каэ неслась в бой не оборачиваясь, потому что оборачиваться на поле битвы смертельно опасно. Но она знала, что сейчас, за ее спиной, Астерион заворачивает тело друга в свой клубящийся плащ и тот поднимается в воздух вместе со своей драгоценной ношей.
Йабарданаю удалось направить свою колесницу на Эльвагана. Взбешенные гиппокампы с оскаленными клыками неслись на врага, и бывшему понтифику Хадрамаута пришлось отступить. Под водой он был не так ловок, как Владыка Морей. Но отбивался яростно и успел ранить Йабарданая в бедро, отчего за бессмертным тянулась по всей реке клубящаяся красная полоса. Наконец Древний бог прижал Эльвагана к подводной скале и пронзил его своим мечом на длинной рукояти. Выкованное Курдалагоном лезвие прошло и сквозь камень, пришпилив хаануха как бабочку. Йабарданай не стал ждать, пока тот умрет, а выскочил наполовину из воды и заорал на все поле боя:
– Каэ!
Она поняла. Повернула коня, доскакала до берега и с размаху обрушилась в воду. Извивающееся в кровавой завесе тело Эльвагана Богиня Истины заметила сразу и ухватила цепь, на которой висел талисман. Совершенно мокрая, она выскочила на поверхность и уничтожила безделушку одним ударом.
– Я не почувствовал его, – признался Йабарданай, появляясь за ней следом.
– Все может быть. Сейчас они не у дел, – бросила Каэ коротко. – Что со змеем?!
– Подозрительно тихо, – проговорил Йабарданай, погружаясь на дно Охи.
А-Лахатала и Йа Тайбрайя он нашел гораздо ниже по течению. Оба были мертвы и лежали обнявшись, как старые друзья. Голубое бесконечное тело змея обвивало А-Лахатала, а трезубец морского владыки пронзил зверю глаз, пройдя до самого мозга. Сильный поток воды уносил их обратно, к морю, которое оба любили более всего на свете.

Он шел по полю битвы, и сражение затихало на мгновение там, где он проходил, потому что все провожали его взглядами. Он был огромен – ростом с фенешанга – и двигался стремительно и легко, как уррох или лев. И лицо его – вытянутое, с широким и плоским носом, покрытым золотистой шерстью, и изогнутыми кошачьими глазами, искрящимися как изумруды, с раздвоенной верхней губой хищника, из-под которой то и дело показывались блестящие клыки, и торчащими ушами – было почти львиным. Спутанная золотисто-рыжая грива спускалась ниже лопаток, брови были тяжелые, нависающие. Одет этот воин был тоже необычно: нагрудное украшение широким воротником ложилось от основания шеи до солнечного сплетения – оно было свито из золотых нитей, усыпанных изумрудами и хризолитами. Торс оставался обнаженным, давая возможность хорошо разглядеть нечеловеческие мускулы незнакомца. Стройные мощные ноги были затянуты в лосины из мягкой шкуры кого-то из кошачьих, сапоги были увешаны клыками хищников. Опирался этот воин на длинный не то шест, не то посох, набалдашником которому служил выточенный из цельного изумруда череп льва.
Незнакомец пересек равнину с такой скоростью, словно верхом передвигался, и достиг Каэтаны в считанные минуты. Те враги, что пытались ему помешать, были стерты в порошок, причем никто не заметил, как он это сделал.
– Командуй, – склонился он перед Каэтаной. Голос у него оказался бархатистый, мягкий, похожий на ворчание льва.
Князь Малан-Тенгри и Тхагаледжа, сражавшиеся в ту минуту рядом со своей богиней, немного оторопели.
– Кто ты? – спросил князь без обиняков. Он терпеть не мог двусмысленностей и недомолвок. А теперь и времени на них не было.
Незнакомец хищно улыбнулся и повернул великолепную голову в сторону Интагейя Сангасойи:
– Ты меня представишь или мне самому?
– А что тебя представлять? – отмахнулась она мечом от наскочившего урахага. Такахай прочертил на волчьей мощной шее алую полосу. Бежавший следом урахаг вдруг жалобно взвизгнул и, прижав уши, припал на брюхо. – Почуяли...
Каэтана обернулась к своим спутникам, которые с удивлением отметили, что яростный натиск волков-оборотней на их фланге вдруг стих и образовалась минута передышки.
– Рада представить вам, господа, вашего обожаемого Аннораттху. Прошу любить и жаловать. Он же – Верховный Владыка Барахой собственной персоной.
Тхагаледже стало не по себе, и все чувства отразились на его лице в течение нескольких секунд.
– Я не знал, – сказал он. – Я не представлял даже...
– Я и сам забыл, – рыкнул Барахой. – Помнишь, Каэ, ты спросила меня как-то, каков я на самом деле. Я тогда честно ответил, что уже успел забыть...
Договорить они не смогли, потому что Самаэль погнал против них тупых и мощных крокоттов и мардагайлов, которые, в отличие от урахагов, не боялись даже львиноголового Барахоя.
Каэ натолкнулась на Жемину случайно. Она уже успела потерять из виду своих соратников и осталась одна на какое-то время. Вокруг образовался пятачок пустого пространства – и такое случается, – как в центре тайфуна. И она жадно глотала воздух, пользуясь секундами передышки. Плечи и спина ныли нещадно – маленькая богиня чувствовала себя так, словно колола несколько суток подряд дрова. Ослепительная красавица принцесса, восставшая из праха ведьма, бросилась на нее внезапно. И Каэ почувствовала не просто гнев, но еще и досаду, и раздражение – с этой особой ей просто было тесно в одной Вселенной. Она схватила Жемину за волосы и, когда та, визжа и выкрикивая заклятие, ткнула ее кинжалом, сломала лебединую шею одним коротким движением. Затем сняла с обмякшей ведьмы талисман, аккуратно положила ей на грудь и пронзила Такахаем и металл, и плоть. Мертвая уже, Жемина снова завизжала. Только после этого Каэ утерла мокрый лоб и опустила взгляд вниз, на свой панцирь. Хвала дару бога-ребенка! – только легкая царапина осталась на нем.
С обеих сторон было столько погибших, столько потерь и защитники, и нападавшие настолько вымотались и устали, что всем было ясно: исход сражения решится в ближайшие часы – до наступления сумерек. Мелькарт не смог прорваться на Арнемвенд, и все же проход был открыт, пусть на короткое время. Какая-то часть Тьмы вырвалась из своего заточения, и Каэ кожей чувствовала ее присутствие. Это была великая сила, и почти вся она воплотилась сейчас в смуглокожем великане в золотом венце с драконьими крыльями. Там, где смерчем носился по полю Самаэль, живых не оставалось. Но судьба, которая любит разыгрывать свою собственную игру внутри большой игры вселенских сил, никак не сводила его ни с Траэтаоной, ни с Тиермесом, ни с иными богами. И особенно с Каэтаной, хотя именно маленькую Богиню Истины разыскивал сейчас по всему необъятному полю битвы урмай-гохон.
Траэтаона налетел на всем скаку на Баяндая. Лурд-убийца очень полагался на свой талисман и потому не счел нужным убегать от неистового бога. Драконоподобный конь Вечного Воина оскалился и вцепился врагу в плечо, прокусив кожаные одежды. Лурд вскрикнул, хотя рана была невелика: обычному человеку конь вырвал бы руку вместе с плечевым суставом. Траэтаона почувствовал, как пульсирует талисман Джаганнатхи, ощутил, как касается его своими липкими щупальцами приближающаяся Тьма. Он не отступил, но немного растерялся, плохо представляя себе, справится ли, сумеет ли. И тут Каэ, проносясь мимо, наклонилась и сорвала с шеи лурда цепь с украшением, после чего Вечный Воин покончил с ним одним ударом.
Хранитель Дагмар спасался бегством, превратившись в волка. Огромный серый хищник несся по Шангайской равнине во всю прыть, а следом летел на седом коне рыжий всадник в шлеме из черепа Дракона. Он положил свою секиру поперек седла, а сам поднял лук и, почти не целясь, выпустил длинную тяжелую стрелу. От удара волк перекувыркнулся через голову, упал. Затем встал на дрожащих, разъезжающихся лапах и поковылял прочь от неумолимого противника.
– Подожди, – попросил Бог Войны очень ласково. Он пустил скакуна галопом и, поравнявшись с урахагом, отрубил ему голову своей секирой. Конь поскакал дальше, безголовое тело бывшего хранителя осталось лежать рядом с бесполезным уже талисманом Джаганнатхи.
А Декла столкнулся с Тхагаледжей. Правитель Сонандана искал своего бывшего соотечественника долго и упорно. Возможно, он выжил в этом сражении, потому что был одержим именно этой целью.
– Добрый день, ваше величество, – сказал старик, увидев своего господина. – Разрешите проехать.
– Я искал тебя, Декла, – сказал татхагатха. – Не торопись покинуть меня так скоро.
– Мне жаль, – осклабился тот. – Возможно, вы не понимаете, кто сильнее.
– Возможно, – согласился Тхагаледжа. Он преграждал Декле дорогу, заставляя своего коня стоять боком к скакуну старика.
– Пропустите меня, – резко молвил тот. – Мне не хочется убивать вас, вы всегда были добры ко мне. Но оставьте мне выбор.
Вместо ответа правитель сунул руку за пазуху и вытащил оттуда маленький флакончик, вроде тех, в какие наливают ароматические масла.
– Что это? – изогнул бровь хранитель.
– Искра пламени Истины. Нингишзида сказал, что она может уравновесить наши шансы. Ну что, теперь сразишься со мной?
И они вступили в схватку. Два немолодых человека решали между собой вопрос, который был гораздо важнее, нежели смерть или жизнь. Они смутно сознавали, что сражаются не за себя и не за свои интересы. Но ни тот ни другой об этом не думали. Декла с удивлением отметил, что его бывший повелитель, коего он полагал никудышным воином, весьма искушен в ратном деле. Удары, которые он наносил, свидетельствовали о мастерстве. Хранителю было неприятно сознавать свою очевидную слабость, и он решил прибегнуть к помощи талисмана. Но тот оказался не более чем простым куском драгоценного металла.
Со смертью каждого следующего хранителя талисманы явно теряли свою мощь.
Декла понял это только тогда, когда Тхагаледжа с полоборота изо всей силы погрузил свой клинок в его живот.
Самаэль и Арескои встретились на том участке Шангайской равнины, где бой уже затих. Воздух оглашался стонами раненых, тяжело и остро пахло кровью и сырой землей, и стаи птиц уже кружили над этим местом, торопясь приступить к своему пиршеству. Небо потускнело и как-то странно сжалось, словно от тоски и страха, – оно было низкое и куталось в рваный плащ грязно-серых облаков.
Урмай-гохон издалека завидел Бога Войны, признав его и по седому коню, и по известному всему Арнемвенду шлему. Взвесил в руке свой тяжелый меч и пришпорил коня, понукая его двигаться еще быстрее. Рыжий воин видел, сколько смертей, сколько боли и слез, сколько горя принес сын Ишбаала его миру, и ненависть – конкретная, направленная на Самаэля, скачущего сейчас во весь опор по направлению к нему, – удушливой волной поднялась в нем. Ненависть губит душу точно так же, как сомнения. Каэ сказала бы ему это, и Траэтаона повторил бы многократно – нельзя ненавидеть того, с кем предстоит сразиться: это чувство ослепляет и оглушает, отнимая силы и волю. Но и Каэ, и Вечный Воин были не с ним. Интагейя Сангасойя сражалась с Мадураем, а Траэтаона охотился за мардагайлами.
Всадники налетели друг на друга вихрем, сшиблись, завертелись, как два смерча, пытающиеся победить друг друга; и само пространство, казалось, вихрем закружилось вокруг них. Комья земли, обломки оружия поднялись над поверхностью, словно прелые листья, и тут же упали обратно. Ревел меч Джаханнам, вскрикивал венец Граветта, и с пением рассекала воздух Ущербная Луна. Грызлись между собой седой и черный.
Арескои так яростно атаковал Самаэля, что даже оттеснил того на широкую песчаную отмель, и поединок продолжился уже на берегу Охи. Седой конь внезапно захрипел, стал валиться на бок. Победитель Гандарвы успел вовремя спрыгнуть с него и даже изловчился мощным ударом секиры сбросить с седла урмай-гохона. Самаэль приземлился на ноги мягко, как кошка. Он был не столько разозлен тем, что враг сопротивляется долго и упорно, сколько разгорелся в нем азарт. И лицо у него было сумасшедше-веселое.
– Хороший ты воин, – обратился он к Арескои. – Но ты мне не нужен на этой планете.
И нанес последний удар.
Рыжий бог почти не почувствовал боли. Просто странно одеревенело тело и перестало его слушаться. Он видел, как кренится небосклон, как летит ему в лицо влажный грязно-желтый песок. Слышал грохот, какой бывает при падении тяжелого, закованного в доспехи тела. А смерти не чувствовал.
– Брат! – закричал кто-то.
Этот крик резанул рыжего по сердцу. Он рванулся было навстречу этому голосу, он хотел все объяснить и утешить: сказать, что ему не больно и не страшно, но только клекот рвался из его развороченной мечом груди и алые пузыри вздувались над черными доспехами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59