Здесь, надеюсь, они и сгинут навсегда.
– Но ведь онгоны Мелькарта могут отобрать их?
– Никто им не позволит этого сделать. Пусть я и проклят, пусть я не могу покинуть этот дворец, но в его пределах я почти всемогущ. Во много раз могущественнее слуг Мелькарта. Сам он не может проникнуть к нам, а талисманы, покорные его воле, на нас не обращают внимания.
– Остаются хорхуты...
– Остаются, – чересчур спокойно согласился Сокорро. – Но мы ведь прекрасно понимаем, что эти талисманы – наша дополнительная гарантия. А осторожность нужно соблюдать всего несколько суток раз в тысячу с лишним лет. Правда, – встрепенулся он, – хочешь, я отдам их тебе?
Каэ с тоской подумала, что сил уничтожить их здесь и сейчас у нее не хватит.
– Я их даже не могу отыскать, – шепнул Ниппи. – Знаю, что целых пять, но направления не чувствую. Только тень присутствия... На ближайшую тысячу лет они здесь в безопасности.
И она ощутила невероятное облегчение оттого, что не нужно заниматься немедленными поисками и...
– А мы обречены, – внезапно прервал ее размышления катхэксин. – Мелькарт вряд ли выполнит свою часть соглашения. В отличие от тебя он умеет лгать. Он ведь отец лжи. И поэтому я еще раз прошу тебя, пообещай мне, что ты отыщешь Джератту, как только у тебя появится эта возможность, но не станешь слишком затягивать с этим.
– Обещаю, Сокорро. Я найду ее...
– Ешь, маленькая богиня. Это вкусно. – Катхэксин пододвинул к ней поближе плоскую тарелку с розовыми ломтями остро пахнущего мяса.
– Что это?
– Не спрашивай, не важно, что это, важно, что оно очень вкусно...
– Ты прав, – согласилась Каэ, подумав, что в подземельях вряд ли водятся свиньи, коровы, куры или даже дичь.
Хорхуты притащили глиняную бутыль, и Сокорро ударом когтя буквально срезал ей верхушку. Каэ приложилась к ней не без опаски, но уже через минуту пила древнее вино с выражением блаженства на лице.
– Вот это настоящее сокровище, – сказала она.
– Верю на слово, катхэксины не чувствуют вкуса этой жидкости. Мы пьем воду.
– Тоже верно.
Кахатанна обратила внимание на то, что толпа слуг Сокорро как-то странно затопталась у трещин и проломов стен, бросая на своего владыку короткие умоляющие взгляды.
– Что это с ними? – спросила Каэ.
– Приготовься, сейчас появится тот, о ком я тебе говорил. А мои подданные его боятся. – И Сокорро величественным жестом отпустил всех. Не прошло и минуты, как зал опустел.
Воцарилась тишина, и только тяжелые капли срывались с карниза, гулко ударяясь о гладь воды. У Каэ звенело в ушах – не то от эха, не то от напряжения.
Он вышел прямо из стены – не из трещины, как делали это подданные Сокорро, но как это и полагается призраку. И двинулся прямо к Каэтане, не касаясь поверхности воды. Следов он тоже никаких не оставлял. Это был тот самый диковинный гость, что явился Нингишзиде в пламени Истины в далеком отсюда Сонандане. И вместо лица у него был овальный провал, сквозь который можно было рассмотреть старую, когда-то коричневую ткань капюшона. На призраке была истрепанная хламида, каштановые с сединой волосы мягкими завитками ложились на плечи.
Она узнала его сразу:
– Олорун!
Он протянул к ней руки, и Интагейя Сангасойя, Богиня Истины и Сути, бросилась в объятия своего брата – странного бога Олоруна, мудреца и вечного странника.
– Я знал, что ты придешь! Как я рад слышать тебя после стольких лет разлуки...
От внимания Каэтаны не ускользнуло, что ее брат произнес «слышать» вместо «видеть».
– Что с тобой, Олорун?
Бессмертный обнял ее еще раз, его руки были почти бесплотными, и все же она чувствовала их прикосновения, тепло, нежность.
– Меня почти что и нет, девочка. Я настолько не существую, что уже не в состоянии тебя видеть. Только слышу и могу говорить. Я прикован к этому месту больше, чем любой катхэксин. Так уж сложилось. Но ты здесь, и это главное: надеюсь, я успею все тебе рассказать... – И тут же добавил серьезно: – Надеюсь, ты понимаешь: все, что я сам знаю. Того, что мне неизвестно, в мире гораздо больше. А кто это там так громко дышит?
– Это Сокорро – правитель.
– Владыка всех катхэксинов, хорхутов и дапаонов? Что ж, если он на твоей стороне, то ты превзошла мои ожидания. Здравствуй, Сокорро.
– Здравствуй и ты, – ответил владыка дапаонов странным голосом. Олоруна побаивался и он.
– Как ты очутился здесь? – спросила Каэтана, ощупывая Олоруна.
– Это долгая история, дорогая моя девочка. И ты сама прекрасно знаешь, кто мог так жестоко расправиться со мной.
– Неужели он всесилен? – с тоской спросила она.
– Нет, конечно. Но я оказался слабее. Впрочем, на победу я и не рассчитывал, мне просто нужно было кое-что проверить. И то, что я все еще существую, это уже много. Когда я понял, что сила моя иссякает и вскоре Олоруна не станет, ибо там, на поверхности, Мелькарт способен был дотянуться до меня, я отправился на Джемар и затаился до тех пор, пока не наступил день Взаимопроникновения. Я воспользовался этим миром, чтобы укрыться от нашего врага. Как видишь, мне это помогло.
Олорун мягко улыбнулся:
– Только не скорби обо мне – это ненужное, бесцельное состояние. Я жив и еще долго буду жить. А для тебя главное – отстоять Арнемвенд.
– Расскажи мне о себе, – попросила Каэ умоляюще.
– Не могу, к сожалению. Иначе ты останешься здесь. Я и сам невероятно рад тебя слышать, но не надо от радости становиться глупцами.
Начну с главного: когда я писал Таабата Шарран, я был уверен, что однажды известный нам мир придет к своему концу. И я оказался прав. Но только когда стала подтверждаться моя правота, возникло дополнительное условие, которое полностью разрушило все предыдущие построения. И это условие – ты, дорогая Каэ. То, что ты делаешь вот уже долгое время, – абсолютно невозможно. Ты превзошла себя, и это не похвала, а констатация. Ты – Богиня Истины, но ведь испокон веков повелось, что Истин есть бесконечное множество – все зависит от того, что подходит для данного мироустройства. И вдруг ты заявляешь, что Истина одна, и выстраиваешь вокруг пространство, целый мир, которого просто не могло быть до тебя: Смерть рядом с тобой вдруг начинает ценить чужую жизнь, трусы становятся храбрецами, убийцы – героями, люди покидают Мост, чтобы прийти к тебе на помощь, – а это вообще немыслимо, девочка!
Недавно ты сумела стать сродни драконам, и они признали тебя существом своей крови. И выяснилось, что на Арнемвенде есть одна-единственная Истина на всех. Ты доказала то, что прежде считалось невозможным.
Может, ты сумеешь опровергнуть и неизбежный конец этого света? Главное – найти подходящую цену, как ты говоришь. Понять, что нужно отдать, чем заплатить за то, чтобы жизнь восторжествовала...
А теперь, Каэ, дорогая, освободи их и торопись обратно. Времени осталось совсем немного.
Каэтана обернулась к Сокорро, и он кивнул ей дружелюбно и весело.
– Отпускаю, отпускаю. Как все-таки действует присутствие этого призрака.
Олорун осуждающе покачал головой, но возражать не стал – берег время. Только еще раз на прощание обнял Каэтану, пытаясь согреть ее своим теплом и любовью, Бог Мудрости знал, как они потребуются ей в дальнейшем.
А катхэксин тем временем поторопился к торцевой стене, на которой виднелись темные распятые силуэты четырех фигур. Не дойдя до них нескольких шагов, он воздел огромные когтистые лапы к сводам зала и произнес нараспев несколько фраз на тягучем, незнакомом Каэ языке. Повинуясь его приказу, фигуры тяжело зашевелились и мешками плюхнулись в воду.
Каэтана бросилась к ним.
ЧАСТЬ 2
В летней королевской резиденции, что на окраине Сетубала, на самом берегу лазурных вод Тритонова залива, двое нынешних владык Эль-Хассасина только что поднялись из-за обеденного стола. Правду говоря, не просто поднялись, но выскочили самым неподобающим образом, повергнув вышколенных слуг в смятение и ужас. Слугам вообще было непросто привыкать к прихотям новых правителей после того, как долгие годы они служили мрачному и грозному Чаршамбе Нонгакаю.
– Что-то ты плохо выглядишь, Рорайма, – сказал Меджадай Кройден, когда убедился в том, что их не могут услышать посторонние. – У тебя усталый вид и глаза красные. Но мы же не на марше – и неделя выдалась спокойной.
– Все в порядке, Медж. Просто плохо спал, – отмахнулся Рорайма. – Снилась какая-то гадость, теперь даже не помню, что именно.
– Может, хочешь отдохнуть после еды?
– Нет, иначе я совсем обленюсь. Мы и так почти ничего не делаем с тех пор, как заняли трон Чаршамбы...
Кройден только плечами пожал – он никогда не стремился к верховной власти и все еще не мог до конца привыкнуть к мысли, что казавшийся вечным как бог Чаршамба покинул этот мир и что власть в Эль-Хассасине теперь принадлежит ему – Кройдену – и Рорайме Ретимнону.
Любому политику прекрасно известно, что если после смерти короля его преемник сразу не занимает престол, стране грозит долгая и кровавая междоусобица. А поскольку владыка Эль-Хассасина умер бездетным, не оставив наследника, государство чуть было не уподобилось кораблику, попавшему во власть шторма. Однако военачальники Чаршамбы были мудры и многоопытны: Харманли Терджен вызвал троих основных претендентов на трон в Сетубал, а им хватило разума не начинать войну за власть.
В парадном зале был созван Большой совет, на котором собралось более четырехсот представителей самых знатных и уважаемых семей. В громадном помещении негде было яблоку упасть, и только возвышение, на котором стоял трон Чаршамбы Нонгакая – известный всей Имане трон, имевший форму черепа, – пустовало. Чуть поодаль был поставлен длинный тяжелый стол, за ним расположились десять главных вельмож королевства. В центре сидел Харманли Терджен, некогда старший, а теперь, после смерти короля, великий магистр ордена хассасинов.
По мнению окружающих, именно он в первую очередь мог рассчитывать на корону, ибо ему подчинялись все рыцари ордена, а также тайные и сыскные войска. Формально был в королевстве и министр финансов, однако казна всегда находилась в распоряжении короля и его главного советника, так что сейчас Харманли держал в своих руках неисчислимые богатства. А золотой запас – это уже и есть реальная власть. Советники и министры Чаршамбы не привыкли иметь собственного мнения, слепо повинуясь приказам лишь двух людей. Надо ли говорить, что после смерти последнего из Нонгакаев они автоматически признали своим господином все того же главного советника и великого магистра.
Тех сил, которыми он сейчас обладал, было вполне достаточно для того, чтобы стать королем, не созывая Большой совет. И то, что он все же это сделал, у большинства вызвало не только естественное уважение, но, с другой стороны, и откровенное непонимание.
Вельможи Эль-Хассасина, присутствовавшие на совете, навсегда запомнили, с какой удивительной легкостью был решен столь важный и сложный вопрос, как проблема престолонаследия. Все они, собравшиеся здесь, не имели никаких прав на королевскую корону, однако им предстояло решить, к кому из претендентов они примкнут, кого поддержат. Сделать этот выбор предстояло немедленно, потому что минуты сейчас решали их дальнейшую судьбу и благополучие. Откровенно говоря, никто не ожидал такой прозорливости и дальновидности, такой выдержки и терпения от жестких и агрессивных военачальников.
Первым слова попросил Харманли Терджен, тогда еще слабый, едва оправившийся от увечья, которое он получил в бою на Медовой горе Нда-Али. Обрубок его руки был замотан во много слоев мягкой и легкой ткани и плотно привязан к боку, чтобы великий магистр не причинил себе боль неосторожным движением. Харманли был смертельно бледен, под глазами у него лежали иссиня-черные круги, волосы поседели за ту кошмарную ночь, однако держался он по-прежнему прямо и был исполнен решимости до конца выполнить свой долг.
– Друзья и соратники! – торжественно начал он. – Мы собрались здесь, дабы решить судьбу одного из величайших государств Иманы, да и всего Арнемвенда. Сейчас, после трагической и внезапной гибели нашего короля Чаршамбы Нонгакая, я вижу два варианта развития событий. Либо мы найдем в себе достаточно мудрости и силы, чтобы удержаться от соблазна завладеть короной Эль-Хассасина, и разумно и – главное – сообща решим, кому она должна принадлежать по праву, либо наши личные чувства и амбиции перевесят, и тогда я предрекаю скорую и страшную гибель великой страны. Матарии и унгаратты уже с надеждой смотрят на восток, ожидая, когда же мы сами выполним за них всю грязную работу, когда перегрызем друг другу глотки и им останется только прийти и взять то, что уже некому будет защитить.
И потому я спрашиваю: согласны ли вы выслушать меня от начала и до конца?
Зал взорвался приветственными криками.
– Хочу сразу сказать, что я не претендую на трон! Я не желаю завладеть короной Нонгакаев и потому вправе считать себя объективным судьей. Согласны ли вы, друзья и соратники?!
Одобрительный гул пронесся под сводами.
– Я уверен, что наш король согласился бы со мной: трое вельмож и славных воинов, равно любимых и народом, и рыцарями ордена, могут считаться возможными преемниками его власти. Это... – Терджен сделал паузу, набрал полную грудь воздуха и громко выкрикнул подряд три имени, – Меджадай Кройден! Рорайма Ретимнон! Ондава Донегол!
Двое названных им военачальников и один великий адмирал были самыми прославленными воинами, самыми уважаемыми и знатными вельможами и давно считались национальными героями Эль-Хассасина. Лучших наследников и желать было невозможно. И все же – кто из них станет королем? Ондава Донегол встал со своего места, поднял руку вверх ладонью, призывая к тишине.
– Я счастлив, что здесь, в этом зале, возле этого пустующего трона прозвучало и мое имя! Это значит, что я прожил жизнь не зря, что я сделал для своей страны достаточно, чтобы она вспомнила меня в свой трудный час и решила доверить мне свою судьбу. Это великая честь, и я ценю ее превыше всего.
Эта же честь побуждает меня тут же, на месте, поклясться, что я и всегда буду защищать свою горячо любимую страну, буду проливать за нее кровь, а если потребуется – то отдам и жизнь.
Но я должен напомнить вам о том, что вы все и сами прекрасно знаете: как Харманли Терджен любит свой орден и никогда не променяет высокую честь быть его магистром ни на что другое, так я люблю море. Море и корабли. А потому я не вижу возможности занять трон Нонгакаев – это было бы сделано мной не по праву, даже если бы совет сейчас решил этот вопрос в мою пользу. Я – морской человек. И добровольно отказываюсь от всех возможных прав на престол в пользу сухопутных...
В зале зашумели и заволновались; это – в большинстве своем – морские офицеры, а также близкие друзья Ондавы Донегола пытались убедить его не отказываться заранее. Однако доблестный адмирал тяжело стукнул кулаком по столу, и этот резкий жест возымел-таки свое действие.
– Я прошу преданных мне людей не пытаться за меня решить мою судьбу. Заранее предупреждаю, что никогда не соглашусь стать королем Эль-Хассасина. Что же касается двух оставшихся вельмож, то я считаю их обоих равно достойными. И если сегодня кто-то из них будет избран нашим владыкой, то я первый принесу ему клятву верности!
Адмирал с облегчением откинулся на спинку своего кресла и спросил у сидящего рядом Терджена:
– Ну что ты скажешь? Я был убедителен?
– Ты удивил меня, Ондава, – отвечал тот. – Я еще больше стану уважать тебя с этой минуты. Надеюсь, что ты поможешь мне – сейчас наступает отчаянный момент. Если наши военачальники не решат дело миром, то страшно подумать, во что выльется их противостояние... Чаршамба допустил всего одну ошибку, и как он за нее заплатил!
Меджадай Кройден и Рорайма Ретимнон переглянулись. Им предстояло решить, пожалуй, наиважнейшую задачу, какая только случалась в их жизни. И обоим было не по себе. Потому что начинались явные трудности.
Меджадай Кройден носил звание уруха – это был высший воинский чин в стране. И Рорайма Ретимнон, и Ондава Донегол официально подчинялись ему. К тому же Меджадай был отличным воином – солдаты верили ему и были готовы идти за своим урухом в огонь и в воду. А если учесть, что большая часть населения Эль-Хассасина являлась солдатами и Харманли Терджен не встал у него на пути, то сила сейчас была на его стороне.
С другой стороны, Рорайма Ретимнон принадлежал к более знатному роду и на сословной лестнице стоял на две-три ступеньки ближе к трону. Придворной знати он казался более приемлемой кандидатурой, нежели Меджадай Кройден. Ретимнон командовал конницей, и конные рыцари безоговорочно поддержали бы его. Столкновение этих двух гигантов могло привести к самым страшным и непредсказуемым последствиям. К какому из претендентов примкнут Харманли Терджен и Ондава Донегол – оставалось только догадываться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
– Но ведь онгоны Мелькарта могут отобрать их?
– Никто им не позволит этого сделать. Пусть я и проклят, пусть я не могу покинуть этот дворец, но в его пределах я почти всемогущ. Во много раз могущественнее слуг Мелькарта. Сам он не может проникнуть к нам, а талисманы, покорные его воле, на нас не обращают внимания.
– Остаются хорхуты...
– Остаются, – чересчур спокойно согласился Сокорро. – Но мы ведь прекрасно понимаем, что эти талисманы – наша дополнительная гарантия. А осторожность нужно соблюдать всего несколько суток раз в тысячу с лишним лет. Правда, – встрепенулся он, – хочешь, я отдам их тебе?
Каэ с тоской подумала, что сил уничтожить их здесь и сейчас у нее не хватит.
– Я их даже не могу отыскать, – шепнул Ниппи. – Знаю, что целых пять, но направления не чувствую. Только тень присутствия... На ближайшую тысячу лет они здесь в безопасности.
И она ощутила невероятное облегчение оттого, что не нужно заниматься немедленными поисками и...
– А мы обречены, – внезапно прервал ее размышления катхэксин. – Мелькарт вряд ли выполнит свою часть соглашения. В отличие от тебя он умеет лгать. Он ведь отец лжи. И поэтому я еще раз прошу тебя, пообещай мне, что ты отыщешь Джератту, как только у тебя появится эта возможность, но не станешь слишком затягивать с этим.
– Обещаю, Сокорро. Я найду ее...
– Ешь, маленькая богиня. Это вкусно. – Катхэксин пододвинул к ней поближе плоскую тарелку с розовыми ломтями остро пахнущего мяса.
– Что это?
– Не спрашивай, не важно, что это, важно, что оно очень вкусно...
– Ты прав, – согласилась Каэ, подумав, что в подземельях вряд ли водятся свиньи, коровы, куры или даже дичь.
Хорхуты притащили глиняную бутыль, и Сокорро ударом когтя буквально срезал ей верхушку. Каэ приложилась к ней не без опаски, но уже через минуту пила древнее вино с выражением блаженства на лице.
– Вот это настоящее сокровище, – сказала она.
– Верю на слово, катхэксины не чувствуют вкуса этой жидкости. Мы пьем воду.
– Тоже верно.
Кахатанна обратила внимание на то, что толпа слуг Сокорро как-то странно затопталась у трещин и проломов стен, бросая на своего владыку короткие умоляющие взгляды.
– Что это с ними? – спросила Каэ.
– Приготовься, сейчас появится тот, о ком я тебе говорил. А мои подданные его боятся. – И Сокорро величественным жестом отпустил всех. Не прошло и минуты, как зал опустел.
Воцарилась тишина, и только тяжелые капли срывались с карниза, гулко ударяясь о гладь воды. У Каэ звенело в ушах – не то от эха, не то от напряжения.
Он вышел прямо из стены – не из трещины, как делали это подданные Сокорро, но как это и полагается призраку. И двинулся прямо к Каэтане, не касаясь поверхности воды. Следов он тоже никаких не оставлял. Это был тот самый диковинный гость, что явился Нингишзиде в пламени Истины в далеком отсюда Сонандане. И вместо лица у него был овальный провал, сквозь который можно было рассмотреть старую, когда-то коричневую ткань капюшона. На призраке была истрепанная хламида, каштановые с сединой волосы мягкими завитками ложились на плечи.
Она узнала его сразу:
– Олорун!
Он протянул к ней руки, и Интагейя Сангасойя, Богиня Истины и Сути, бросилась в объятия своего брата – странного бога Олоруна, мудреца и вечного странника.
– Я знал, что ты придешь! Как я рад слышать тебя после стольких лет разлуки...
От внимания Каэтаны не ускользнуло, что ее брат произнес «слышать» вместо «видеть».
– Что с тобой, Олорун?
Бессмертный обнял ее еще раз, его руки были почти бесплотными, и все же она чувствовала их прикосновения, тепло, нежность.
– Меня почти что и нет, девочка. Я настолько не существую, что уже не в состоянии тебя видеть. Только слышу и могу говорить. Я прикован к этому месту больше, чем любой катхэксин. Так уж сложилось. Но ты здесь, и это главное: надеюсь, я успею все тебе рассказать... – И тут же добавил серьезно: – Надеюсь, ты понимаешь: все, что я сам знаю. Того, что мне неизвестно, в мире гораздо больше. А кто это там так громко дышит?
– Это Сокорро – правитель.
– Владыка всех катхэксинов, хорхутов и дапаонов? Что ж, если он на твоей стороне, то ты превзошла мои ожидания. Здравствуй, Сокорро.
– Здравствуй и ты, – ответил владыка дапаонов странным голосом. Олоруна побаивался и он.
– Как ты очутился здесь? – спросила Каэтана, ощупывая Олоруна.
– Это долгая история, дорогая моя девочка. И ты сама прекрасно знаешь, кто мог так жестоко расправиться со мной.
– Неужели он всесилен? – с тоской спросила она.
– Нет, конечно. Но я оказался слабее. Впрочем, на победу я и не рассчитывал, мне просто нужно было кое-что проверить. И то, что я все еще существую, это уже много. Когда я понял, что сила моя иссякает и вскоре Олоруна не станет, ибо там, на поверхности, Мелькарт способен был дотянуться до меня, я отправился на Джемар и затаился до тех пор, пока не наступил день Взаимопроникновения. Я воспользовался этим миром, чтобы укрыться от нашего врага. Как видишь, мне это помогло.
Олорун мягко улыбнулся:
– Только не скорби обо мне – это ненужное, бесцельное состояние. Я жив и еще долго буду жить. А для тебя главное – отстоять Арнемвенд.
– Расскажи мне о себе, – попросила Каэ умоляюще.
– Не могу, к сожалению. Иначе ты останешься здесь. Я и сам невероятно рад тебя слышать, но не надо от радости становиться глупцами.
Начну с главного: когда я писал Таабата Шарран, я был уверен, что однажды известный нам мир придет к своему концу. И я оказался прав. Но только когда стала подтверждаться моя правота, возникло дополнительное условие, которое полностью разрушило все предыдущие построения. И это условие – ты, дорогая Каэ. То, что ты делаешь вот уже долгое время, – абсолютно невозможно. Ты превзошла себя, и это не похвала, а констатация. Ты – Богиня Истины, но ведь испокон веков повелось, что Истин есть бесконечное множество – все зависит от того, что подходит для данного мироустройства. И вдруг ты заявляешь, что Истина одна, и выстраиваешь вокруг пространство, целый мир, которого просто не могло быть до тебя: Смерть рядом с тобой вдруг начинает ценить чужую жизнь, трусы становятся храбрецами, убийцы – героями, люди покидают Мост, чтобы прийти к тебе на помощь, – а это вообще немыслимо, девочка!
Недавно ты сумела стать сродни драконам, и они признали тебя существом своей крови. И выяснилось, что на Арнемвенде есть одна-единственная Истина на всех. Ты доказала то, что прежде считалось невозможным.
Может, ты сумеешь опровергнуть и неизбежный конец этого света? Главное – найти подходящую цену, как ты говоришь. Понять, что нужно отдать, чем заплатить за то, чтобы жизнь восторжествовала...
А теперь, Каэ, дорогая, освободи их и торопись обратно. Времени осталось совсем немного.
Каэтана обернулась к Сокорро, и он кивнул ей дружелюбно и весело.
– Отпускаю, отпускаю. Как все-таки действует присутствие этого призрака.
Олорун осуждающе покачал головой, но возражать не стал – берег время. Только еще раз на прощание обнял Каэтану, пытаясь согреть ее своим теплом и любовью, Бог Мудрости знал, как они потребуются ей в дальнейшем.
А катхэксин тем временем поторопился к торцевой стене, на которой виднелись темные распятые силуэты четырех фигур. Не дойдя до них нескольких шагов, он воздел огромные когтистые лапы к сводам зала и произнес нараспев несколько фраз на тягучем, незнакомом Каэ языке. Повинуясь его приказу, фигуры тяжело зашевелились и мешками плюхнулись в воду.
Каэтана бросилась к ним.
ЧАСТЬ 2
В летней королевской резиденции, что на окраине Сетубала, на самом берегу лазурных вод Тритонова залива, двое нынешних владык Эль-Хассасина только что поднялись из-за обеденного стола. Правду говоря, не просто поднялись, но выскочили самым неподобающим образом, повергнув вышколенных слуг в смятение и ужас. Слугам вообще было непросто привыкать к прихотям новых правителей после того, как долгие годы они служили мрачному и грозному Чаршамбе Нонгакаю.
– Что-то ты плохо выглядишь, Рорайма, – сказал Меджадай Кройден, когда убедился в том, что их не могут услышать посторонние. – У тебя усталый вид и глаза красные. Но мы же не на марше – и неделя выдалась спокойной.
– Все в порядке, Медж. Просто плохо спал, – отмахнулся Рорайма. – Снилась какая-то гадость, теперь даже не помню, что именно.
– Может, хочешь отдохнуть после еды?
– Нет, иначе я совсем обленюсь. Мы и так почти ничего не делаем с тех пор, как заняли трон Чаршамбы...
Кройден только плечами пожал – он никогда не стремился к верховной власти и все еще не мог до конца привыкнуть к мысли, что казавшийся вечным как бог Чаршамба покинул этот мир и что власть в Эль-Хассасине теперь принадлежит ему – Кройдену – и Рорайме Ретимнону.
Любому политику прекрасно известно, что если после смерти короля его преемник сразу не занимает престол, стране грозит долгая и кровавая междоусобица. А поскольку владыка Эль-Хассасина умер бездетным, не оставив наследника, государство чуть было не уподобилось кораблику, попавшему во власть шторма. Однако военачальники Чаршамбы были мудры и многоопытны: Харманли Терджен вызвал троих основных претендентов на трон в Сетубал, а им хватило разума не начинать войну за власть.
В парадном зале был созван Большой совет, на котором собралось более четырехсот представителей самых знатных и уважаемых семей. В громадном помещении негде было яблоку упасть, и только возвышение, на котором стоял трон Чаршамбы Нонгакая – известный всей Имане трон, имевший форму черепа, – пустовало. Чуть поодаль был поставлен длинный тяжелый стол, за ним расположились десять главных вельмож королевства. В центре сидел Харманли Терджен, некогда старший, а теперь, после смерти короля, великий магистр ордена хассасинов.
По мнению окружающих, именно он в первую очередь мог рассчитывать на корону, ибо ему подчинялись все рыцари ордена, а также тайные и сыскные войска. Формально был в королевстве и министр финансов, однако казна всегда находилась в распоряжении короля и его главного советника, так что сейчас Харманли держал в своих руках неисчислимые богатства. А золотой запас – это уже и есть реальная власть. Советники и министры Чаршамбы не привыкли иметь собственного мнения, слепо повинуясь приказам лишь двух людей. Надо ли говорить, что после смерти последнего из Нонгакаев они автоматически признали своим господином все того же главного советника и великого магистра.
Тех сил, которыми он сейчас обладал, было вполне достаточно для того, чтобы стать королем, не созывая Большой совет. И то, что он все же это сделал, у большинства вызвало не только естественное уважение, но, с другой стороны, и откровенное непонимание.
Вельможи Эль-Хассасина, присутствовавшие на совете, навсегда запомнили, с какой удивительной легкостью был решен столь важный и сложный вопрос, как проблема престолонаследия. Все они, собравшиеся здесь, не имели никаких прав на королевскую корону, однако им предстояло решить, к кому из претендентов они примкнут, кого поддержат. Сделать этот выбор предстояло немедленно, потому что минуты сейчас решали их дальнейшую судьбу и благополучие. Откровенно говоря, никто не ожидал такой прозорливости и дальновидности, такой выдержки и терпения от жестких и агрессивных военачальников.
Первым слова попросил Харманли Терджен, тогда еще слабый, едва оправившийся от увечья, которое он получил в бою на Медовой горе Нда-Али. Обрубок его руки был замотан во много слоев мягкой и легкой ткани и плотно привязан к боку, чтобы великий магистр не причинил себе боль неосторожным движением. Харманли был смертельно бледен, под глазами у него лежали иссиня-черные круги, волосы поседели за ту кошмарную ночь, однако держался он по-прежнему прямо и был исполнен решимости до конца выполнить свой долг.
– Друзья и соратники! – торжественно начал он. – Мы собрались здесь, дабы решить судьбу одного из величайших государств Иманы, да и всего Арнемвенда. Сейчас, после трагической и внезапной гибели нашего короля Чаршамбы Нонгакая, я вижу два варианта развития событий. Либо мы найдем в себе достаточно мудрости и силы, чтобы удержаться от соблазна завладеть короной Эль-Хассасина, и разумно и – главное – сообща решим, кому она должна принадлежать по праву, либо наши личные чувства и амбиции перевесят, и тогда я предрекаю скорую и страшную гибель великой страны. Матарии и унгаратты уже с надеждой смотрят на восток, ожидая, когда же мы сами выполним за них всю грязную работу, когда перегрызем друг другу глотки и им останется только прийти и взять то, что уже некому будет защитить.
И потому я спрашиваю: согласны ли вы выслушать меня от начала и до конца?
Зал взорвался приветственными криками.
– Хочу сразу сказать, что я не претендую на трон! Я не желаю завладеть короной Нонгакаев и потому вправе считать себя объективным судьей. Согласны ли вы, друзья и соратники?!
Одобрительный гул пронесся под сводами.
– Я уверен, что наш король согласился бы со мной: трое вельмож и славных воинов, равно любимых и народом, и рыцарями ордена, могут считаться возможными преемниками его власти. Это... – Терджен сделал паузу, набрал полную грудь воздуха и громко выкрикнул подряд три имени, – Меджадай Кройден! Рорайма Ретимнон! Ондава Донегол!
Двое названных им военачальников и один великий адмирал были самыми прославленными воинами, самыми уважаемыми и знатными вельможами и давно считались национальными героями Эль-Хассасина. Лучших наследников и желать было невозможно. И все же – кто из них станет королем? Ондава Донегол встал со своего места, поднял руку вверх ладонью, призывая к тишине.
– Я счастлив, что здесь, в этом зале, возле этого пустующего трона прозвучало и мое имя! Это значит, что я прожил жизнь не зря, что я сделал для своей страны достаточно, чтобы она вспомнила меня в свой трудный час и решила доверить мне свою судьбу. Это великая честь, и я ценю ее превыше всего.
Эта же честь побуждает меня тут же, на месте, поклясться, что я и всегда буду защищать свою горячо любимую страну, буду проливать за нее кровь, а если потребуется – то отдам и жизнь.
Но я должен напомнить вам о том, что вы все и сами прекрасно знаете: как Харманли Терджен любит свой орден и никогда не променяет высокую честь быть его магистром ни на что другое, так я люблю море. Море и корабли. А потому я не вижу возможности занять трон Нонгакаев – это было бы сделано мной не по праву, даже если бы совет сейчас решил этот вопрос в мою пользу. Я – морской человек. И добровольно отказываюсь от всех возможных прав на престол в пользу сухопутных...
В зале зашумели и заволновались; это – в большинстве своем – морские офицеры, а также близкие друзья Ондавы Донегола пытались убедить его не отказываться заранее. Однако доблестный адмирал тяжело стукнул кулаком по столу, и этот резкий жест возымел-таки свое действие.
– Я прошу преданных мне людей не пытаться за меня решить мою судьбу. Заранее предупреждаю, что никогда не соглашусь стать королем Эль-Хассасина. Что же касается двух оставшихся вельмож, то я считаю их обоих равно достойными. И если сегодня кто-то из них будет избран нашим владыкой, то я первый принесу ему клятву верности!
Адмирал с облегчением откинулся на спинку своего кресла и спросил у сидящего рядом Терджена:
– Ну что ты скажешь? Я был убедителен?
– Ты удивил меня, Ондава, – отвечал тот. – Я еще больше стану уважать тебя с этой минуты. Надеюсь, что ты поможешь мне – сейчас наступает отчаянный момент. Если наши военачальники не решат дело миром, то страшно подумать, во что выльется их противостояние... Чаршамба допустил всего одну ошибку, и как он за нее заплатил!
Меджадай Кройден и Рорайма Ретимнон переглянулись. Им предстояло решить, пожалуй, наиважнейшую задачу, какая только случалась в их жизни. И обоим было не по себе. Потому что начинались явные трудности.
Меджадай Кройден носил звание уруха – это был высший воинский чин в стране. И Рорайма Ретимнон, и Ондава Донегол официально подчинялись ему. К тому же Меджадай был отличным воином – солдаты верили ему и были готовы идти за своим урухом в огонь и в воду. А если учесть, что большая часть населения Эль-Хассасина являлась солдатами и Харманли Терджен не встал у него на пути, то сила сейчас была на его стороне.
С другой стороны, Рорайма Ретимнон принадлежал к более знатному роду и на сословной лестнице стоял на две-три ступеньки ближе к трону. Придворной знати он казался более приемлемой кандидатурой, нежели Меджадай Кройден. Ретимнон командовал конницей, и конные рыцари безоговорочно поддержали бы его. Столкновение этих двух гигантов могло привести к самым страшным и непредсказуемым последствиям. К какому из претендентов примкнут Харманли Терджен и Ондава Донегол – оставалось только догадываться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59