Пользуйтесь моментом, пользуйтесь, пока он есть.
– О чем это она? – спросил у Магнуса немного удивленный Барнаба, услыхавший последние слова Кахатанны.
– Я тебе потом расскажу, немного позже. А пока стой, молчи и не мешай им.
– О боги, боги! – вздохнул толстяк. – Неужели со мной древним, и значительным существом, так разговаривает какой-то мальчишка?! Неужели это допустимо потому, что он гений?
– Нет, потому что ты меня любишь, – сказал чародей.
– Это правда, – вздохнул Барнаба. – Люблю. И страдаю от этого.
Бессмертные явились толпой, но встали в стороне, ожидая, пока Лоой поговорит со всеми остальными. Капитан обнял и расцеловал каждого, с кем пережил столько приключений и опасностей. Особенно тепло он простился с Номмо и Куланном.
– Мне отчего-то страшно, – сказал альв, когда Лоой уже не мог его слышать. – Словно он перед смертью прощается.
– Мне тоже так показалось, – согласился князь Алглоранн.
А капитан подошел к Каэтане и бессмертным, которые вдруг все вместе решили проводить его.
– Что вы думаете по этому поводу? – поинтересовался Нингишзида, обращаясь к татхагатхе. – Я никогда не замечал, чтобы Солнцеликий Кэбоалан, или, скажем, Курдалагон, или Тиермес испытывали дружескую привязанность к нашему доброму Лоою. Конечно, он человек достойный и всеми нами любимый, но как-то непонятно все сложилось. И Аннораттха стоит среди них как равный, – что это за птица, до сих пор ума не приложу?
Тхагаледжа о многом догадывался, многое поведала ему и сама Богиня Истины накануне вечером. Отчего-то Каэ торопилась избавиться от всех секретов и была откровенна с правителем Сонандана как никогда. Потому он почти наверняка знал, что капитан Лоой умер еще тогда, во время столкновения с отрядом тагар, а его место занимает кто-то другой, не имеющий иного пристанища в этом мире, что полное преображение еще не свершилось и тот, кто занял место капитана, не захотел огорчать его друзей и до последнего играл его роль. Но в миг расставания явились к нему и другие, и он не мог пренебречь ими. Татхагатха смотрел с печалью, как прощаются с Лооем Траэтаона и Тиермес, Курдалагон и Астерион, Кэбоалан и Новые боги. И вот только Каэ осталась стоять на берегу, не обращая внимания на то, что волны лижут ее ноги.
– Что бы ни было, – говорит капитан, волнуясь, – как бы ни сложилось... Я очень хотел вернуться сюда, правда. Я не забыл об Арнемвенде. Обещай рассказать им, что не по своей воле я так долго отсутствовал.
– Расскажу, обещаю. И еще, спасибо за подарок, без него я бы не вернулась с Шеолы, – отвечает Каэ.
– Все равно не понимаю, как это тебе удалось. Ну что, останусь жив – расскажешь.
Он наклоняется и крепко целует ее в обе щеки, целует как равный, как брат. И это немало удивляет ее подданных. А капитан взбегает вверх по трапу, затем трап поднимают, и корабль медленно отходит от пристани.
– До свидания, – шепчет Каэ. – Возвращайся с победой.
Она поворачивается и уходит прочь, потому и не видит, как капитан Лоой, стоя на носу корабля, нетерпеливо разворачивает переданный Аннораттхой сверток. Что-то вспыхивает на солнце.
– Вы видели, вы видели, что там? – взволнованно спрашивает Нингишзида, становясь на цыпочки, чтобы разглядеть.
– По-моему, какое-то оружие, – отвечает Тхагаледжа. – Вроде меча на длинном древке, если я не ошибаюсь.
– Нет, не ошибаетесь, – говорит Аннораттха, почему-то оказавшийся рядом с ними. – Единственный в своем роде предмет – знаменитый меч Йабарданая.
И уходит вслед за Каэтаной прежде, чем его собеседники успевают спросить, а откуда это, собственно, у простого паломника обнаружилась такая вещь?
Несмотря на отчаянное и героическое сопротивление саракоев, Самаэль захватил Урукур в считанные дни. Одновременно с ним и в том же направлении, только восточнее, двигалась армия под командованием Эр-Соготоха – великого полководца древности. В ее состав входили лурды – тот самый отряд, который уничтожил войска унгараттов под Маягуаной. Теперь хранители талисмана распределились таким образом: Декла, Элоах, морлок и Шуллат находились при Молчаливом неотлучно. Аджа Экапад служил кем-то вроде почтового голубя для двух полководцев, и это положение его возмущало. Однако он уже опасался высказывать свои мысли вслух. Сперва он пытался противостоять железной воле Эр-Соготоха, но был с позором побежден как в рукопашной схватке, так и в поединке с применением магии. Единственное, что Экапад вынес полезного из этого столкновения, – это то, что легендам следует верить. Если они говорят, что кто-то был непобедимым и непревзойденным, значит, так оно и было. Разъяренный и униженный, он бросился в ставку Самаэля, чтобы попытаться подчинить себе этого безмозглого, как он полагал, великана и уже с его помощью добиться повиновения от Эр-Соготоха. Каков же был ужас мага Мерроэ, когда оказалось, что использовать против Самаэля магию не только невозможно, но и смертельно опасно. Такую мощь и такую угрозу Аджа Экапад ощущал до сих пор лишь при общении с повелителем Мелькартом. Молчаливый, не носивший талисмана, не представлялся ему грозным противником, пока он не решил сразиться с ним. Клубящаяся бездна мрака распахнулась перед Экападом, и он чуть было не сгинул в ней. К его немалому ужасу, оказалось, что он не величайший в мире, как наивно полагал до недавнего времени, и даже не второй, как считал до сей минуты. Одно только утешение было теперь у Аджи Экапада – Эр-Соготох тоже не первый и не второй. И отныне маг точно знал, кто будет грядущим властелином этого мира.
Встреча Самаэля и Эр-Соготоха вышла немного странной. Они только коротко взглянули друг на друга и тут же удалились подальше от посторонних взглядов, в алый шатер Молчаливого, охраняемый его верными и неподкупными багара. Даже прекрасная Жемина не была допущена на их совет, что вызвало ее гнев и досаду. Полководцы договорились в считанные минуты: при помощи талисманов Эр-Соготох пожелал восстановить свое некогда неодолимое войско, а урмай-гохон к тому же отдал в его распоряжение тысячный отряд лурдов. В ставке Эр-Соготоха должны были постоянно находиться Баяндай, Мадурай, а также дочь полководца. Правда, принцесса предлагала и другой вариант, но Самаэль окинул ее единственным долгим взглядом и сказал:
– Ты мне не нравишься, ты бесполезная и глупая, как золото.
После чего подобных разговоров у них больше не возникало. Странно, что мстительная и жестокая Жемина не возненавидела Молчаливого и не стремилась ему отомстить: очевидно, почувствовала такую силу, которую невозможно одолеть, и отступилась.
Согласно плану полководцев, обе армии одновременно должны были наступать с севера на юг. На юге их поддержат хаанухи, вторгшиеся в Фарру, в горах Онодонги – воинство, вызванное в этот мир повелителем Мелькартом. Зу-Л-Карнайн будет зажат в страшные клещи и не сможет прийти на помощь свое обожаемой Кахатанне.
Любой ценой двенадцать хранителей должны попасть на Шангайскую равнину. Эльваган и хранитель Дагмар присоединятся в последний момент.
Мелькарт не был великим стратегом, но великие стратеги служили ему, и возможностей у него было гораздо больше, чем у любого божества Арнемвенда, ибо чем больше горя и боли, смертей и трагедий случалось в мире, тем больше росла его сила; все было ему на руку – страдания, гнев, ненависть, тоска, сомнения, страх...
Передовые части тхаухудов приняли на себя удар огромного войска танну-ула на берегу Даргина, на просторах Джералана, где степь порой кажется небом, а небо – степью, по которой ветер гонит стада белых пушистых облаков. Командовал тхаухудами князь Дзайсан Толгой – весельчак, силач и один из самых близких друзей императора Зу-Л-Карнайна. Правда, вначале аита сам хотел вести войска в это сражение, но воспротивились все – начиная с Агатияра и заканчивая самим Дзайсан Толгоем.
– Ты знаешь, кто идет на нас? – спросил князь своего императора, когда они остались наедине. – Дело не в том, кто из нас лучший воин и более талантливый полководец. Спроси меня, и я без колебаний назову лучшим тебя. Но ты подумай о том, что случится со всей империей, с Вардом, с Сонанданом, наконец! Ни для кого не секрет, что ты понадобишься в решающем сражении. А здесь, когда нас станут давить числом, когда на стороне Самаэля идет такая нечисть, что мороз по коже, – чем поможет нам еще один, пусть и прекрасный, воин? Нет уж, Зу, предоставь своим солдатам держать оборону, а сам отправляйся-ка к сангасоям. Думаю, Самаэль очень скоро попадет туда.
Зу-Л-Карнайн, который еще месяц тому назад не замедлил бы воспользоваться любым предлогом, чтобы повидать Каэтану, сейчас сопротивлялся долго и отчаянно.
– Ну, знаешь, – вспылил наконец Дзайсан Толгой. – Если бы ты так с Мелькартом воевал, остальные сидели бы сложа руки.
– А как я оставлю своих воинов? – спрашивал аита. – Что я им скажу? Как посмотрю в глаза?
– Скажешь и посмотришь, – ответил Агатияр. – Им сейчас надлежит сделать то, что сделал когда-то Зу-Самави и его акара под командованием славного Ловалонги, – задержать противника. Правда, это все равно что сдерживать океан, но они смогут. Они все достойны того, чтобы называться твоими воинами, мальчик. А мы возьмем отборные отряды акара и поскачем в Сонандан. Там, на крохотном пятачке, решится судьба мира. Если наша Каэ проиграет, то все равно, где ты будешь находиться потом. Если мы победим – все остальное тоже не имеет значения. – Старый визирь откашлялся и смущенно добавил: – Да что это со мной? Я так волнуюсь, что говорю банальности, да еще и высокопарным слогом. Зу, мальчик мой, пожалей своего наставника – мне еще много раз предстоит произносить зажигательные речи, избавь меня от этой печальной необходимости хотя бы с тобой.
Так и случилось, что через пять дней тхаухуды Дзайсан Толгоя, остатки разбитых в последней битве отрядов саракоев и панцирная конница Сарагана преградили путь армии танну-ула.
Вопреки мнению Деклы и Элоаха битва затянулась надолго.
Начальник Тайной службы Сонандана несколько предвзято относился к боеспособности армий, существующих к тому времени на Варде. Странно, что, уже став противником сангасоев и слугой их злейшего врага, он все еще питал тайную слабость к этим могучим и прекрасным воинам. Декла был уверен в том, что с детьми Интагейя Сангасойи, а также с ней самой и ее бессмертными союзниками придется сражаться долго и отчаянно. Но прочих он полагал бессильными противопоставить что-либо военной мощи танну-ула и подданных Мелькарта.
Потому его сильно удивило, что врезавшиеся в гущу сражения с ходу, не имевшие ни минуты передышки после многочасовой скачки воины Дзайсан Толгоя смяли правое крыло – телихинов, конных лучников Самаэля, которым всегда отводилась важная роль в любом бою. Они часто наносили первый удар, но никогда не принимали его на себя. И потому, оказавшись в самом центре схватки, стрелки растерялись. Их луки с тройными тетивами, рассчитанные на дальность и массовость поражения, были совершенно бесполезны в ближнем бою, а короткие кинжалы и небольшие мечи никак не могли защитить в поединке с закованными в броню и вооруженными до зубов тхаухудами Зу-Л-Карнайна.
Небольшая группа саракоев на выносливых и мощных верблюдах – жалкие остатки могучего некогда племени, – пылая жаждой мести, накинулись на чайджинов. Эти отборные меченосцы были практически непобедимы при столкновении с пехотинцами и даже конницей, однако совершенно не знали, как драться с обезумевшими от ярости кочевниками, которые вытворяли на своих верблюдах буквально акробатические номера. Саракои не брезговали ничем: они набрасывали на чайджинов арканы и волокли беспомощную жертву за собой – тогда задние верблюды топтали ее ногами, и часто насмерть, они забросали воинов Самаэля горшками с горящей смолой, чего никогда не случалось с армией танну-ула в открытом поле. Раненные или потерявшие верблюда кочевники прыгали на своего противника и перерезали ему горло. Они умирали молча, свирепые, беспощадные – так и оставшиеся непокоренными.
Саракои не могли простить Самаэлю и его воинам смерть своих кровных родичей, своих жен и детей. Отняв у них любимых и близких, урмай-гохон подарил им единственную цель и единственный смысл жизни: отомстить и умереть. Тем самым Молчаливый подписал смертный приговор своим подданным. Сколько смогли, столько забрали с собой в царство мертвых бешеные кочевники урукурских пустынь.
Битва кипела, как река в наводнение, выйдя из берегов и затопив все окрестности. Войска сшиблись лоб в лоб на таком крохотном пятачке пространства, что мертвые и тяжелораненые не падали с коней – слишком тесно было. Выживали не искуснейшие и храбрейшие, но выносливые и удачливые. Кто-то вспарывал живот своему врагу, кто-то, смертельно раненный, вцеплялся зубами в глотку своего победителя, и они сваливались вниз вдвоем, сплетенные в последнем объятии, и тут же их затаптывали копытами кони.
Наконец Самаэль понял, что ему пора лично вмешаться в сражение. Он пришпорил своего огромного, черного как ночь скакуна и направил его туда, где рубил мечом направо и налево Дзайсан Толгой – всадник в белых доспехах, забрызганных своей и чужой кровью. Именно эти доспехи ввели в заблуждение Молчаливого. Весь Вард восхищался силой и красотой Зу-Л-Карнайна, и на всех углах шептали о его невероятном сходстве с Джоу Лахаталом: даже доспехи у аиты и Змеебога были одинаковые – белоснежные. Эта деталь крепко врезалась в память Самаэля, и теперь, завидев издали сверкающую чистотой первого снега сталь, он стал прорубаться к своему сопернику. Тот так орудовал своим длинным и тяжелым мечом, что впору было им восхищаться. И урмай-гохон восхищался, что не мешало ему желать смерти этого человека.
Они встретились лицом к лицу: смуглокожий великан в золотом венце с драконьими крыльями по бокам и высокий рыцарь в серебряном шлеме, закрывавшем лицо. Встретились и отдали друг другу салют, прежде чем вступить в поединок. Он был совсем коротким, и его результат был известен заранее – пока что не было в мире смертного, способного противостоять звериной мощи Молчаливого. Гигант двумя короткими ударами сверху оглушил князя. Тот, правда, подставил под один удар щит, а под другой – меч. Но, казалось, урмай-гохон этого и не заметил. Щит Дзайсан Толгоя раскололся на три части, а клинок вылетел из онемевшей руки. Он плохо видел, перед глазами у него плыло, и третий удар оказался сокрушительным. Самаэль пронзил его грудь клинком Джаханнама.
Когда рыцарь в белых доспехах грянулся на землю, Молчаливый тоже спешился. Снял с головы поверженного врага шлем и всмотрелся в юное красивое лицо, искаженное болью.
– Император? – спросил недоверчиво.
– Император бы уже отрезал тебе голову, – пробормотал Дзайсан Толгой, кусая губы, чтобы не застонать. – А я всего лишь его воин, и не самый лучший... увы...
А потом он широко открыл глаза, улыбнулся и умер, как и положено умирать настоящим воинам, вроде тех, кто сражался с Арескои у стен Ал-Ахкафа.
Бессмертные уже не могли вмешаться в ход событий и помочь людям. Так всегда случается в дни потрясений: выясняется, что каждый человек достаточно велик, чтобы вместить в себя бога, и ни один бог не в состоянии ответить за всех людей.
Полчища монстров, призванных в этот мир силой талисманов Джаганнатхи, появлялись из ниоткуда в самых неожиданных местах. Предугадать, куда они хлынут в следующий раз, кому станут угрожать, чьи жизни унесут, было невозможно. И поэтому бессмертные метались по обоим континентам, Варду и Имане, стараясь успеть всюду, чтобы защитить тех, кто долгие годы истово и искренне верил в них и надеялся на помощь свыше.
Драконы защищали Демавенд.
По простой ли случайности или по заранее продуманному плану, но крокотты и мардагайлы лились нескончаемым потоком по направлению к тем местам, где находилось племя йаш-чан и где доживали свой век прежние враги Мелькарта – Ан Дархан и Джесегей Тойоны. Древние звери, воевавшие бок о бок со старыми богами во времена Первой войны, не могли допустить, чтобы ставшие теперь практически беспомощными дряхлые, немощные боги маленького народа погибли по их попущению. И потому три дракона неотлучно находились в горах Онодонги. Изредка, когда положение становилось совсем тяжелым, прибывала помощь – Солнцеликий Аэ Кэбоалан на своей золотой колеснице и сам немного походил на дракона.
На Имане было ничуть не спокойнее и не легче.
Совсем немного времени прошло с тех пор, как были уничтожены морлоки, и заплатил за это собственной жизнью король эльфов Рогмо Гаронман. Новая опасность пришла с острова Лейрия – местечка настолько тихого и незаметного, что единственными, кто про него хоть изредка вспоминал, были географы да еще моряки, нуждавшиеся в запасах пресной воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
– О чем это она? – спросил у Магнуса немного удивленный Барнаба, услыхавший последние слова Кахатанны.
– Я тебе потом расскажу, немного позже. А пока стой, молчи и не мешай им.
– О боги, боги! – вздохнул толстяк. – Неужели со мной древним, и значительным существом, так разговаривает какой-то мальчишка?! Неужели это допустимо потому, что он гений?
– Нет, потому что ты меня любишь, – сказал чародей.
– Это правда, – вздохнул Барнаба. – Люблю. И страдаю от этого.
Бессмертные явились толпой, но встали в стороне, ожидая, пока Лоой поговорит со всеми остальными. Капитан обнял и расцеловал каждого, с кем пережил столько приключений и опасностей. Особенно тепло он простился с Номмо и Куланном.
– Мне отчего-то страшно, – сказал альв, когда Лоой уже не мог его слышать. – Словно он перед смертью прощается.
– Мне тоже так показалось, – согласился князь Алглоранн.
А капитан подошел к Каэтане и бессмертным, которые вдруг все вместе решили проводить его.
– Что вы думаете по этому поводу? – поинтересовался Нингишзида, обращаясь к татхагатхе. – Я никогда не замечал, чтобы Солнцеликий Кэбоалан, или, скажем, Курдалагон, или Тиермес испытывали дружескую привязанность к нашему доброму Лоою. Конечно, он человек достойный и всеми нами любимый, но как-то непонятно все сложилось. И Аннораттха стоит среди них как равный, – что это за птица, до сих пор ума не приложу?
Тхагаледжа о многом догадывался, многое поведала ему и сама Богиня Истины накануне вечером. Отчего-то Каэ торопилась избавиться от всех секретов и была откровенна с правителем Сонандана как никогда. Потому он почти наверняка знал, что капитан Лоой умер еще тогда, во время столкновения с отрядом тагар, а его место занимает кто-то другой, не имеющий иного пристанища в этом мире, что полное преображение еще не свершилось и тот, кто занял место капитана, не захотел огорчать его друзей и до последнего играл его роль. Но в миг расставания явились к нему и другие, и он не мог пренебречь ими. Татхагатха смотрел с печалью, как прощаются с Лооем Траэтаона и Тиермес, Курдалагон и Астерион, Кэбоалан и Новые боги. И вот только Каэ осталась стоять на берегу, не обращая внимания на то, что волны лижут ее ноги.
– Что бы ни было, – говорит капитан, волнуясь, – как бы ни сложилось... Я очень хотел вернуться сюда, правда. Я не забыл об Арнемвенде. Обещай рассказать им, что не по своей воле я так долго отсутствовал.
– Расскажу, обещаю. И еще, спасибо за подарок, без него я бы не вернулась с Шеолы, – отвечает Каэ.
– Все равно не понимаю, как это тебе удалось. Ну что, останусь жив – расскажешь.
Он наклоняется и крепко целует ее в обе щеки, целует как равный, как брат. И это немало удивляет ее подданных. А капитан взбегает вверх по трапу, затем трап поднимают, и корабль медленно отходит от пристани.
– До свидания, – шепчет Каэ. – Возвращайся с победой.
Она поворачивается и уходит прочь, потому и не видит, как капитан Лоой, стоя на носу корабля, нетерпеливо разворачивает переданный Аннораттхой сверток. Что-то вспыхивает на солнце.
– Вы видели, вы видели, что там? – взволнованно спрашивает Нингишзида, становясь на цыпочки, чтобы разглядеть.
– По-моему, какое-то оружие, – отвечает Тхагаледжа. – Вроде меча на длинном древке, если я не ошибаюсь.
– Нет, не ошибаетесь, – говорит Аннораттха, почему-то оказавшийся рядом с ними. – Единственный в своем роде предмет – знаменитый меч Йабарданая.
И уходит вслед за Каэтаной прежде, чем его собеседники успевают спросить, а откуда это, собственно, у простого паломника обнаружилась такая вещь?
Несмотря на отчаянное и героическое сопротивление саракоев, Самаэль захватил Урукур в считанные дни. Одновременно с ним и в том же направлении, только восточнее, двигалась армия под командованием Эр-Соготоха – великого полководца древности. В ее состав входили лурды – тот самый отряд, который уничтожил войска унгараттов под Маягуаной. Теперь хранители талисмана распределились таким образом: Декла, Элоах, морлок и Шуллат находились при Молчаливом неотлучно. Аджа Экапад служил кем-то вроде почтового голубя для двух полководцев, и это положение его возмущало. Однако он уже опасался высказывать свои мысли вслух. Сперва он пытался противостоять железной воле Эр-Соготоха, но был с позором побежден как в рукопашной схватке, так и в поединке с применением магии. Единственное, что Экапад вынес полезного из этого столкновения, – это то, что легендам следует верить. Если они говорят, что кто-то был непобедимым и непревзойденным, значит, так оно и было. Разъяренный и униженный, он бросился в ставку Самаэля, чтобы попытаться подчинить себе этого безмозглого, как он полагал, великана и уже с его помощью добиться повиновения от Эр-Соготоха. Каков же был ужас мага Мерроэ, когда оказалось, что использовать против Самаэля магию не только невозможно, но и смертельно опасно. Такую мощь и такую угрозу Аджа Экапад ощущал до сих пор лишь при общении с повелителем Мелькартом. Молчаливый, не носивший талисмана, не представлялся ему грозным противником, пока он не решил сразиться с ним. Клубящаяся бездна мрака распахнулась перед Экападом, и он чуть было не сгинул в ней. К его немалому ужасу, оказалось, что он не величайший в мире, как наивно полагал до недавнего времени, и даже не второй, как считал до сей минуты. Одно только утешение было теперь у Аджи Экапада – Эр-Соготох тоже не первый и не второй. И отныне маг точно знал, кто будет грядущим властелином этого мира.
Встреча Самаэля и Эр-Соготоха вышла немного странной. Они только коротко взглянули друг на друга и тут же удалились подальше от посторонних взглядов, в алый шатер Молчаливого, охраняемый его верными и неподкупными багара. Даже прекрасная Жемина не была допущена на их совет, что вызвало ее гнев и досаду. Полководцы договорились в считанные минуты: при помощи талисманов Эр-Соготох пожелал восстановить свое некогда неодолимое войско, а урмай-гохон к тому же отдал в его распоряжение тысячный отряд лурдов. В ставке Эр-Соготоха должны были постоянно находиться Баяндай, Мадурай, а также дочь полководца. Правда, принцесса предлагала и другой вариант, но Самаэль окинул ее единственным долгим взглядом и сказал:
– Ты мне не нравишься, ты бесполезная и глупая, как золото.
После чего подобных разговоров у них больше не возникало. Странно, что мстительная и жестокая Жемина не возненавидела Молчаливого и не стремилась ему отомстить: очевидно, почувствовала такую силу, которую невозможно одолеть, и отступилась.
Согласно плану полководцев, обе армии одновременно должны были наступать с севера на юг. На юге их поддержат хаанухи, вторгшиеся в Фарру, в горах Онодонги – воинство, вызванное в этот мир повелителем Мелькартом. Зу-Л-Карнайн будет зажат в страшные клещи и не сможет прийти на помощь свое обожаемой Кахатанне.
Любой ценой двенадцать хранителей должны попасть на Шангайскую равнину. Эльваган и хранитель Дагмар присоединятся в последний момент.
Мелькарт не был великим стратегом, но великие стратеги служили ему, и возможностей у него было гораздо больше, чем у любого божества Арнемвенда, ибо чем больше горя и боли, смертей и трагедий случалось в мире, тем больше росла его сила; все было ему на руку – страдания, гнев, ненависть, тоска, сомнения, страх...
Передовые части тхаухудов приняли на себя удар огромного войска танну-ула на берегу Даргина, на просторах Джералана, где степь порой кажется небом, а небо – степью, по которой ветер гонит стада белых пушистых облаков. Командовал тхаухудами князь Дзайсан Толгой – весельчак, силач и один из самых близких друзей императора Зу-Л-Карнайна. Правда, вначале аита сам хотел вести войска в это сражение, но воспротивились все – начиная с Агатияра и заканчивая самим Дзайсан Толгоем.
– Ты знаешь, кто идет на нас? – спросил князь своего императора, когда они остались наедине. – Дело не в том, кто из нас лучший воин и более талантливый полководец. Спроси меня, и я без колебаний назову лучшим тебя. Но ты подумай о том, что случится со всей империей, с Вардом, с Сонанданом, наконец! Ни для кого не секрет, что ты понадобишься в решающем сражении. А здесь, когда нас станут давить числом, когда на стороне Самаэля идет такая нечисть, что мороз по коже, – чем поможет нам еще один, пусть и прекрасный, воин? Нет уж, Зу, предоставь своим солдатам держать оборону, а сам отправляйся-ка к сангасоям. Думаю, Самаэль очень скоро попадет туда.
Зу-Л-Карнайн, который еще месяц тому назад не замедлил бы воспользоваться любым предлогом, чтобы повидать Каэтану, сейчас сопротивлялся долго и отчаянно.
– Ну, знаешь, – вспылил наконец Дзайсан Толгой. – Если бы ты так с Мелькартом воевал, остальные сидели бы сложа руки.
– А как я оставлю своих воинов? – спрашивал аита. – Что я им скажу? Как посмотрю в глаза?
– Скажешь и посмотришь, – ответил Агатияр. – Им сейчас надлежит сделать то, что сделал когда-то Зу-Самави и его акара под командованием славного Ловалонги, – задержать противника. Правда, это все равно что сдерживать океан, но они смогут. Они все достойны того, чтобы называться твоими воинами, мальчик. А мы возьмем отборные отряды акара и поскачем в Сонандан. Там, на крохотном пятачке, решится судьба мира. Если наша Каэ проиграет, то все равно, где ты будешь находиться потом. Если мы победим – все остальное тоже не имеет значения. – Старый визирь откашлялся и смущенно добавил: – Да что это со мной? Я так волнуюсь, что говорю банальности, да еще и высокопарным слогом. Зу, мальчик мой, пожалей своего наставника – мне еще много раз предстоит произносить зажигательные речи, избавь меня от этой печальной необходимости хотя бы с тобой.
Так и случилось, что через пять дней тхаухуды Дзайсан Толгоя, остатки разбитых в последней битве отрядов саракоев и панцирная конница Сарагана преградили путь армии танну-ула.
Вопреки мнению Деклы и Элоаха битва затянулась надолго.
Начальник Тайной службы Сонандана несколько предвзято относился к боеспособности армий, существующих к тому времени на Варде. Странно, что, уже став противником сангасоев и слугой их злейшего врага, он все еще питал тайную слабость к этим могучим и прекрасным воинам. Декла был уверен в том, что с детьми Интагейя Сангасойи, а также с ней самой и ее бессмертными союзниками придется сражаться долго и отчаянно. Но прочих он полагал бессильными противопоставить что-либо военной мощи танну-ула и подданных Мелькарта.
Потому его сильно удивило, что врезавшиеся в гущу сражения с ходу, не имевшие ни минуты передышки после многочасовой скачки воины Дзайсан Толгоя смяли правое крыло – телихинов, конных лучников Самаэля, которым всегда отводилась важная роль в любом бою. Они часто наносили первый удар, но никогда не принимали его на себя. И потому, оказавшись в самом центре схватки, стрелки растерялись. Их луки с тройными тетивами, рассчитанные на дальность и массовость поражения, были совершенно бесполезны в ближнем бою, а короткие кинжалы и небольшие мечи никак не могли защитить в поединке с закованными в броню и вооруженными до зубов тхаухудами Зу-Л-Карнайна.
Небольшая группа саракоев на выносливых и мощных верблюдах – жалкие остатки могучего некогда племени, – пылая жаждой мести, накинулись на чайджинов. Эти отборные меченосцы были практически непобедимы при столкновении с пехотинцами и даже конницей, однако совершенно не знали, как драться с обезумевшими от ярости кочевниками, которые вытворяли на своих верблюдах буквально акробатические номера. Саракои не брезговали ничем: они набрасывали на чайджинов арканы и волокли беспомощную жертву за собой – тогда задние верблюды топтали ее ногами, и часто насмерть, они забросали воинов Самаэля горшками с горящей смолой, чего никогда не случалось с армией танну-ула в открытом поле. Раненные или потерявшие верблюда кочевники прыгали на своего противника и перерезали ему горло. Они умирали молча, свирепые, беспощадные – так и оставшиеся непокоренными.
Саракои не могли простить Самаэлю и его воинам смерть своих кровных родичей, своих жен и детей. Отняв у них любимых и близких, урмай-гохон подарил им единственную цель и единственный смысл жизни: отомстить и умереть. Тем самым Молчаливый подписал смертный приговор своим подданным. Сколько смогли, столько забрали с собой в царство мертвых бешеные кочевники урукурских пустынь.
Битва кипела, как река в наводнение, выйдя из берегов и затопив все окрестности. Войска сшиблись лоб в лоб на таком крохотном пятачке пространства, что мертвые и тяжелораненые не падали с коней – слишком тесно было. Выживали не искуснейшие и храбрейшие, но выносливые и удачливые. Кто-то вспарывал живот своему врагу, кто-то, смертельно раненный, вцеплялся зубами в глотку своего победителя, и они сваливались вниз вдвоем, сплетенные в последнем объятии, и тут же их затаптывали копытами кони.
Наконец Самаэль понял, что ему пора лично вмешаться в сражение. Он пришпорил своего огромного, черного как ночь скакуна и направил его туда, где рубил мечом направо и налево Дзайсан Толгой – всадник в белых доспехах, забрызганных своей и чужой кровью. Именно эти доспехи ввели в заблуждение Молчаливого. Весь Вард восхищался силой и красотой Зу-Л-Карнайна, и на всех углах шептали о его невероятном сходстве с Джоу Лахаталом: даже доспехи у аиты и Змеебога были одинаковые – белоснежные. Эта деталь крепко врезалась в память Самаэля, и теперь, завидев издали сверкающую чистотой первого снега сталь, он стал прорубаться к своему сопернику. Тот так орудовал своим длинным и тяжелым мечом, что впору было им восхищаться. И урмай-гохон восхищался, что не мешало ему желать смерти этого человека.
Они встретились лицом к лицу: смуглокожий великан в золотом венце с драконьими крыльями по бокам и высокий рыцарь в серебряном шлеме, закрывавшем лицо. Встретились и отдали друг другу салют, прежде чем вступить в поединок. Он был совсем коротким, и его результат был известен заранее – пока что не было в мире смертного, способного противостоять звериной мощи Молчаливого. Гигант двумя короткими ударами сверху оглушил князя. Тот, правда, подставил под один удар щит, а под другой – меч. Но, казалось, урмай-гохон этого и не заметил. Щит Дзайсан Толгоя раскололся на три части, а клинок вылетел из онемевшей руки. Он плохо видел, перед глазами у него плыло, и третий удар оказался сокрушительным. Самаэль пронзил его грудь клинком Джаханнама.
Когда рыцарь в белых доспехах грянулся на землю, Молчаливый тоже спешился. Снял с головы поверженного врага шлем и всмотрелся в юное красивое лицо, искаженное болью.
– Император? – спросил недоверчиво.
– Император бы уже отрезал тебе голову, – пробормотал Дзайсан Толгой, кусая губы, чтобы не застонать. – А я всего лишь его воин, и не самый лучший... увы...
А потом он широко открыл глаза, улыбнулся и умер, как и положено умирать настоящим воинам, вроде тех, кто сражался с Арескои у стен Ал-Ахкафа.
Бессмертные уже не могли вмешаться в ход событий и помочь людям. Так всегда случается в дни потрясений: выясняется, что каждый человек достаточно велик, чтобы вместить в себя бога, и ни один бог не в состоянии ответить за всех людей.
Полчища монстров, призванных в этот мир силой талисманов Джаганнатхи, появлялись из ниоткуда в самых неожиданных местах. Предугадать, куда они хлынут в следующий раз, кому станут угрожать, чьи жизни унесут, было невозможно. И поэтому бессмертные метались по обоим континентам, Варду и Имане, стараясь успеть всюду, чтобы защитить тех, кто долгие годы истово и искренне верил в них и надеялся на помощь свыше.
Драконы защищали Демавенд.
По простой ли случайности или по заранее продуманному плану, но крокотты и мардагайлы лились нескончаемым потоком по направлению к тем местам, где находилось племя йаш-чан и где доживали свой век прежние враги Мелькарта – Ан Дархан и Джесегей Тойоны. Древние звери, воевавшие бок о бок со старыми богами во времена Первой войны, не могли допустить, чтобы ставшие теперь практически беспомощными дряхлые, немощные боги маленького народа погибли по их попущению. И потому три дракона неотлучно находились в горах Онодонги. Изредка, когда положение становилось совсем тяжелым, прибывала помощь – Солнцеликий Аэ Кэбоалан на своей золотой колеснице и сам немного походил на дракона.
На Имане было ничуть не спокойнее и не легче.
Совсем немного времени прошло с тех пор, как были уничтожены морлоки, и заплатил за это собственной жизнью король эльфов Рогмо Гаронман. Новая опасность пришла с острова Лейрия – местечка настолько тихого и незаметного, что единственными, кто про него хоть изредка вспоминал, были географы да еще моряки, нуждавшиеся в запасах пресной воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59