Из-за таких людей, как он, идеалы социалистического строительства покрываются плесенью буржуазного стяжательства и тому подобное. «Дура какая-то!» — по слухам раздраженно сказал тогда Ефим, тут же развелся и уехал обратно в Москву.
Он вел богемный образ жизни, в его комнате все время ночевали красивые женщины, иногда жены высокого начальства, а также бездомные поэты, художники и деятели возрождающегося сионистского движения, скрывающиеся от КГБ и пишущие гневные письма протеста в ЦК КПСС, лично Леониду Брежневу и в Совет Министров.
—Психи ненормальные! — как-то вспоминал Ефим. — За мной увязалось КГБ, а я уже окончательно собрался сматывать удочки в Израиль. И вот у меня поселяется какой-то чайник, который пишет докторскую диссертацию о «Слове о полке Игореве» и одновременно строчит протесты в КГБ. Так за нами вскоре пришли, я с трудом успел удрать. И что мне оставалось делать? Пришлось симулировать сумасшествие. Кстати, — Ефим довольно улыбнулся, — у меня это так отлично получалось, что меня ни один профессор от настоящего сумасшедшего не мог отличить! Я вот так вот головой подергивал. Они меня спрашивают: «Скажите, дорогой, вы довольны политикой партии и правительства?», а я им все время отвечаю: «Шура! Шура!». С трудом выпустили, пришлось убеждать их, что я вылечился.
Затем Ефим уехал в Израиль. Об этом периоде своей жизни он вспоминал с удовольствием:
—Там было здорово. Днем я работал, а вечером! Какие там были девки, какие груди, налитые, соски торчат, ноги стройные, кровь с молоком! У меня каждую ночь другая ночевала, никогда такого времени больше не было!
Он удрал из Израиля, по слухам, сидя в трюме какого-то корабля, так как получил контракт в Лондоне, но случай занес его в Америку. Здесь ему пришлось туго, так как Ефим понял, что и Россия и даже Израиль в области электроники безнадежно отстали от развитого мира. Ефим, которому к тому времени исполнилось уже сорок лет, работал техником за доллар в час, мыл полы, сидел с детьми и все заработанные деньги тратил на баб. «Особенно негритянки были дешевыми, — вспоминал он, — за пару долларов соглашались на все. Что делать, я же не мог без этого обходиться. А ты что, думаешь, они были хуже самых дорогих баб, которых я потом имел? Ни хера, точно такие же, даже лучше!»
Америка нанесла серьезный удар самооценке Ефима, привыкшего считать себя гением. Правда, проработав пару лет техником, он понял, что окружающие его инженеры вовсе не боги, какими они казались ему в первые месяцы после приезда, а зачастую такие же бездари, как и всюду. Именно к этому периоду жизни относились часто вспоминаемые Ефимом инженеры в белых халатах, с калькуляторами и в желтых носках. Ефим вскоре профессионально вырос, с ним начали считаться, затем приглашать для консультаций. По слухам, он за день делал то, на что многие корпорации тратили годы. Помогал здесь и недюждинный талант и способности, но самое главное, что Ефим обладал каким-то сверхъестественным чутьем и интуицией. Ему достаточно было посмотреть на электронную схему, и он мгновенно чувствовал, в какой именно ее части скрыта проблема, сводящая высокооплачиваемых инженеров с ума.
К сожалению, ни в одном месте Ефим не мог задержаться больше чем на несколько месяцев. Когда он впервые получил работу техника, руководство компании искало инженера. Ефим написал письмо директору с просьбой перевести его в инженеры, и его начальник, усталый пожилой индус, начал убеждать его в том, что Ефим, плохо разговаривающий по-английски и не знающий местной жизни, сможет стать инженером не раньше чем через пару лет.
«Чтоб я так был здоров! — ответил Ефим. — Через два года ты придешь ко мне наниматься на работу, и я тебя не возьму. Ты бестолковый.»
Ефима тут же с треском выгнали. Самое интересное, что через два года бывший начальник действительно пришел наниматься на работу в отдел Ефима, который к этому времени уже руководил проектом в большой корпорации.
Как-то раз Ефиму предложили крупное повышение. Он выбрал момент, когда в кабинете президента собралось большое совещание, подошел к боссу и сказал:
— Я всю ночь не спал и думал о вашем предложении.
— Ну и что вы решили? — босс был настроен благожелательно, не сомневаясь, что Ефим примет предложение и будет его благодарить.
— Я не смог найти ни одной причины для того, чтобы согласиться работать у кретина! — громко и отчетливо сказал Ефим.
На следующий же день он был уволен.
Та же история повторялась многократно в самых различных местах. Ефим срывался и начинал орать на вице-президентов и президентов компаний, издевался над ведущими инженерами, и его с треском вышибали на улицу. По слухам, испуганные сослуживцы во время скандалов даже несколько раз вызывали полицию.
Заработанных денег Ефиму хватало на то, чтобы платить за комнату, в которой, кроме кровати и телефона, ничего не было, покупать водку и сигареты, приводить к себе женщин и дарить им небольшие подарки. Женщины его по-прежнему любили.
Наконец, одна из знакомых Ефима вдруг забеременела и решила рожать ребенка. Ефим осмотрелся и увидел, что папаша из него получится паршивый: в доме не было ни одного стула, и на подоконниках стояли стаканы с раздавленными окурками. В этот момент в Ефиме проснулась энергия. Он решил расплатиться с долгами и купить дом. Для того, чтобы заплатить по счетам, требовались деньги. Ефим со своим приятелем накупил каких-то подержанных деталей и за несколько недель собрал первую коробку с надписью «Пусик». Он рассчитывал продать пять-шесть приборов по несколько тысяч за каждый и накопить немного денег. То, что произошло, было совершенно непредвиденным: за в спешке собранные коробки положили большие деньги и сразу же заказали еще несколько.
Ефим снял маленький сарай и нанял нескольких китайцев для сборки. У дверей сарая выстроилась очередь, которая с тех пор только увеличивалась в размерах, и Ефим за несколько месяцев стал мультимиллионером. Оказалось, что никто в мире не был в состоянии повторить нескольких гениальных технических находок Ефима, и его изделие намного превосходило все другие коробки по своим возможностям и точности.
У Ефима родилась дочка, и он сразу же развелся со своей женой, об умственных способностях которой он отзывался с тех пор весьма нелестно. Бывшая жена миллионера сразу же затеяла судебную тяжбу, надеясь отсудить часть ефимовских миллионов, но дело затянулось и так ничем и не закончилось.
Ефим начал вести светскую жизнь, купил дорогой дом, завел знакомства с местной элитой, но остался таким же, каким он был всегда. Его холостяцкое жилище было холодным и необустроенным, казалось для жизни ему хватало только старого матраца. В доме у него все время жили какие-то старые и новые друзья, женщины стали добиваться его еще больше, чем раньше, купаясь в лучах славы и денег. Они постепенно обустраивали его домик, каждая на свой вкус: одна купила рояль, другая — диван со столиком, третья — кухонный гарнитур. Ефим иногда и сам забывал, кто живет у него дома и когда и где этот нахальный парень с тошнотворным украинским акцентом, снисходительно похлопывающий Ефима по плечу, успел с ним познакомиться. Он никому не отказывал, совершенно не по-американски помогая известным и неизвестным знакомым, давая немалые деньги на операции, лекарства и прочее.
Но это все было дома. На работе Ефим был другим. Он навсегда запомнил унижения своих первых лет в Америке и считал, что его компания является школой жизни для русских эмигрантов. Врожденный инстинкт подсказал ему отличное решение: как только в России начался бардак, Ефим постарался нанять как можно больше русских, в основном людей высочайшего уровня, которых он для этого выписывал из России, не скупясь платя большие деньги адвокатам.
В отличие от множества крупных и мелких жуликов, Ефим платил людям нормальную зарплату, а также за счет компании оформлял им вид на жительство в Америке. Расчет был довольно простой и точный: год-другой люди работали на него, выкладываясь иногда из-за благодарности, иногда проникнувшись ответственностью, а бывало и в страхе потерять работу. Брал он на работу и отчаявшихся эмигрантов, зачастую искренне сочувствуя их лишениям и стараясь помочь, часто подбрасывал им денег. С другой стороны, болезненный и тяжелый характер зачастую приводил к тому, что он буквально истязал и уничтожал тех же людей, особенно когда не обнаруживал в них гениальности или легкого сумасшествия. К тому же, колоссальный успех вскружил ему голову, и он привык считать, что его мнение абсолютно правильно и непогрешимо. На дурной характер оказывал свое влияние и усугубляющийся диабет; стоило повыситься уровню сахара в крови, и Ефим совершенно терял самообладание.
Какие-то неисповедимые психические мотивы или подсознательный гипнотизм привели к тому, что Ефим часто приходил делиться со мной своими сокровенными идеями. Быть может, я удачно делал вид, что всегда следую за его мыслью, даже когда он сам ее терял, и это повышало его настроение лучше, чем любая психотерапия.
— Понимаешь, — в сотый раз повторял Ефим, пристально глядя мне в глаза, — ну что они вкалывают? У нас уйма денег, дела идут хорошо, уходите домой в пять вечера! Нет, у них рабство какое-то в душе, они боятся, ты понимаешь? Забитые, мать твою, это рабство у всех из России в душе, они власть уважают, начальство. Им палка нужна, ты понимаешь? Крепостные! Ты же видел — он сидит, бледный, паяет. Потому что Леонид ему приказал. Леня молодец, он гоняет людей, но в конце концов пошли его подальше! У тебя жена, дети папу не видят, в пять вечера выключи свой паяльник и иди домой! — Ефим покачивал головой. — Сходи в оперу, здесь прекрасная опера!
Я соглашался, так как чувствовал, что в этот момент Ефим говорит совершенно искренне и сам верит в свои слова. С другой стороны, недавно я оказался невольным свидетелем того, как Ефим отчитывал провинившегося сотрудника, позволившего себе покинуть работу в начале седьмого в связи с какой-то семейной неурядицей.
— Сегодня ты с работы в шесть вечера ушел, а завтра убивать и грабить пойдешь! — кричал Ефим, раскрасневшись от гнева.
— Так я же без обеда, — робко оправдывался позеленевший от ужаса будущий убийца и грабитель, осознавая всю глубину своего морального падения.Все сотрудники знали, что пару лет назад Ефим уволил одного из основателей компании за то, что тот начал уходить домой в начале седьмого.
— Значит сходишь в оперу? В Литтл-Три отличная опера. И купи себе домой рояль. Будешь играть, это для работы помогает. И обязательно заведи себе девку посмазливее, отвлекись. Знаешь, что ты все время с женой живешь, это же скучно! Заведи бабу и езжай с ней в Мексику. Да, — он иронично смотрел на меня, — я тебе все от компании оплачу! Только две недели из постели не вылезай и увидишь, как мозги прочистятся! Приедешь свеженький, чистенький, на работу накинешься как на зверя! — Ефим покачивал головой и неожиданно менял тему. — Вот Борис, он какой-то аскет. Как будто ему ничего не нужно. Врет, кобелина! У нас была секретарша красивая, он только вокруг нее и крутился. Так и не знаю, трахнул он ее или нет… Вообще-то надо нам в компании завести красивых девок, тогда мужики будут вокруг них крутиться и дело пойдет! Леня сумасшедший! Бегает, совсем форму потерял. Жалкий какой-то. Купил себе этот идиотский дом! Зачем ему спрашивается дом? Хрен знает где, даже не в Литтл-Три. Ну да, там рядом, но улицы не освещены. Влез как идиот, должен заплатить полтора миллиона. Откуда он их возьмет? Кончился человек, а хороший инженер был! Совсем стал старичок, такой пигмей, как-то сжался весь, все говорит: «Да, Ефим», противно даже. Ты купил рояль? Я вчера был на концерте, какая-то актриса читала Ахматову. Хорошо читала, с душой. Но вся эта русская ментальность… Вот говорят, в России не будет фашизма. А почему собственно не будет? У них для фашизма всегда все было. Я когда уезжал, меня раздели догола, в задницу железку засунули, кольца с бриллиантами искали. Это и есть фашизм! Друга моего услали на восемь лет в Сибирь за анекдот! Это не фашизм?
Как-то вечером Ефим пришел возбужденный:
— Вот ты хочешь наукой заниматься, ученые все мать вашу так! А я только что прочел биографию Эйнштейна. Ужас! Мы думаем: Эйнштейн, теория относительности, а он был деспот, тиран! Такой маленький садистик с усиками, глазки выпирающие, Альбертик! Еврейский папашка, он жену свою колотил! Точно, про это в биографии написано! Как ни вечер, он ее колошматил! Ну, наверное за дело, она тоже стерва была порядочная, но каков гусь! И вообще, ты эту науку брось. Ну что этот твой Эйнштейн сделал? Он же неудачник! Подумаешь, теория относительности! Сидел годами в комнате, на бумажке каракули писал. Неудачник! Вот посмотри на меня: я инженер. Я сделал свою коробку, напихал внутрь всякого дерьма и продаю ее за сотни тысяч. И ни один вокруг ничего похожего сделать не может! Посмотри на меня, у меня все есть, я если захочу могу остров в океане купить и на своем Боинге на него летать! Я себя реализовал, я удачный человек! А вы все в России с ума посходили, все с комплексами, все эти мамашки и папашки: сына в университет, чтобы учился! Дерьмо! И ты тоже: наука, наука. Ты бы лучше пошел в схемотехнике разобрался, тоже бы спаял коробку и продавал ее. У тебя все получится, я же вижу. И тоже будешь счастлив безо всякой Нобелевской премии!
Этой ночью холодный огонек снова разгорелся внутри, и мне приснилось, что в сборочном зале ходит Эйнштейн с курчавой шевелюрой, в потертом свитере и стоптанных туфлях, совершенно не вписывающихся в Пусиковскую униформу, грустно копающийся в жужжащих серых ящиках и втыкающий в них кабели. Я обомлел и с какой-то болью в сердце подумал: «И он тоже». Вдруг рядом появился Ефим. Все происходило как будто в замедленном темпе.
«Идиот!» — говорил Ефим и показывал пальцем в сторону Эйнштейна. — «Неудачник!» — громко кричал он, и Эйнштейн втягивал голову в плечи и склонялся над развороченной коробкой. Ефим выпячивал нижнюю губу и злорадствовал: «Посмотри на него, одевается, как бездомный, штаны какие-то вытертые. Садист!». Ефим разводил руками. Внутри у меня все протестовало, я пытался возразить Ефиму, но язык не ворочался, и грустный основоположник теории относительности тщательно укладывал провода в большой ящик.
Я еще не догадывался о том, что мой сон был пророческим.
Глава 13. Академик
Прямой, широкий и светлый бывший Ленинский, а ныне уже кто его разберет какой, проспект пронизывал Москву, как стрела. По обеим сторонам его тянулись многоэтажные сталинской постройки дома, иногда запущенные, частью заново отремонтированные и массивными бельэтажами своих отштукатуренных балконов напоминавшие о прошедших временах, когда все в государстве было массивным, централизованным и упорядоченным.
Когда-то, Бог ты мой, было это все или не было, ранним прохладным утром из глубоких подъездов этих домов выходили молодые курсанты с голубоватыми погонами и иезуитским взглядом, обрюзгшие генералы в грязно-зеленоватых мундирах, украшенных орденскими планками и погонами, их полные жены в вычурных платьях, профессора в черных пиджаках и подрастающие нигилисты-шестидесятники, долговязые, худые и прожорливые, вечно жующие бутерброды и читающие «Новый мир». За высокопоставленными советскими специалистами и военначальниками подкатывали «Чайки» и «Волги», жители рангом поменьше спешили к метро или толкались, пытаясь пробиться сквозь толпу к подножкам утренних, промытых троллейбусов, снующих как жуки взад и впред по проспекту мимо прохладных, тенистых витрин магазинов Гастроном с рядами белых бутылок из-под кефира, фальшивыми гипсовыми сырами и связками колбас.
Все это было в далеком прошлом. Тени бывших высокопоставленных обитателей домов сталинской постройки тускнели, из темных подъездов со стойким запахом кошачьей мочи бочком выходили старухи, одетые в обшарпанные старые пальто и закутанные в подобие меховых платков, ковыряли палками снег и, щурясь, смотрели вверх на яркое зимнее солнце. Уже давно не подъезжали к подъездам «Чайки» и «Волги», а по площади Гагарина носились мерседесы и джипы, набитые странными типами, напоминающими гибрид первых секретарей райкомов с лидерами сицилийской мафии.
Проспект катился от Каменного моста мимо знаменитого серого дома правительства, казалось, еще хранящего память о ночных вызовах в Кремль и драмах, разыгрывавшихся в его стенах, мимо широкой бывшей Октябрьской площади, Первой Градской больницы и площади Гагарина с металлической иглой-шпилем, на юг, оставляя в стороне Нескучный сад и старый особняк Президиума Академии наук, корпуса академических институтов, гордую неоновую надпись «Атом на службе социализма» и магазин «Изотопы». Проспект уходил все дальше и дальше, минуя справа шпиль университета и, наконец, сливаясь с перелесками и новостройками у самой окружной дороги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43