.. а вот гренландские киты уже прошли на восток, и прохладный ветер
с океана не доносил ни звука.
Ваня сразу же, как только закончился военный совет, куда-то улетел.
Знакомиться с научно-техническими ориентировками из Академии наук он
отказался. "У меня свои источники информации, - загадочно сказал он. -
Посмотрим, чьи вернее..." Поцеловал Тзану и исчез.
А Тзана стояла у перил веранды и смотрела в океан. Когда вошел Арамис
и повалился в кресло у стола, уставленного местными яствами и
всепланетными напитками, она не обернулась, но через минуту произнесла:
- Дядя Арамис, ведь у вас есть дети?
Арамис, сооружавший себе увесистый бутерброд из крабов, морской
капусты и майонеза, задумчиво замер.
- Хм... - проворчал он. - Как тебе сказать... Что-то такое безусловно
есть. Дома всегда толкутся какие-то сопляки и соплячки. Меня они любят, я
их тоже...
Тзана, по-прежнему не оборачиваясь, проговорила:
- А вот у меня, может быть, никогда не будет детей.
Арамис не нашел что ответить. Впрочем, он и не искал.
Если бы кто-нибудь в эту ночь отошел от крыльца веранды на десяток
шагов к юту, то, оказавшись над распахнутым люком в конуру Двуглавого Юла,
услышал бы возбужденные голоса.
Двуглавый Юл не пожалел для старого врага царской водки, и Мээс был
вдребезги пьян.
- Я жалок! - рыдал он, топорща крылья. - У меня нет Родины! Все они
там взяли в хоботы оружие, а я сбежал!.. Сбежал, как последняя гадина!
Предал всех! Ты меня понимаешь, Юл? Повесь меня! Повисну с удовольствием!
За хобот!
Ему ответил рокочущий баритон правой головы Двуглавого Юла:
- Дрыхни, скотина. Ложись и дрыхни. Ишь, развоевался, виселицу ему!
Да кому ты нужен, слонопингвин недоделанный! Вонищи от тебя не оберешься -
вешать тебя... Дрыхни, тебе говорят, а то сейчас по ушам!

7
Прекрасен и обычен на планете Земля и в ее окрестностях был день
20-го июля 2222-го года нашей эры, от начала же Великой Революции -
305-го.
Прекрасен и обычен был этот день для всего Человечества - за
исключением нескольких сотен граждан его, участвующих в операции
"Контратака вовнутрь".
В полдень по мировому времени трое из них высадились с гидроплана на
северном берегу острова Черная Скала. Пилот, всю дорогу молчавший, пожал
на прощанье с хрустом три руки, а перед тем, как дать газ, вдруг проорал
на весь Великий, или Тихий, океан:
- Если что с вами случится, пусть эта сволочь знает - мы разметаем
чертовское гнездо, мы перероем все пространства и времена, но отыщем их
притон, и тогда мы сожжем мерзавцев, так что и воронам нечего будет
расклевывать!..
На это флагман Макомбер, быстренько оглядевшись, проворчал:
- Ну-ну, не надувайтесь так, не надо. Чтоб разметать и сжечь, кому
ума недоставало?
Ваня изобразил на физиономии милую улыбку.
А Двуглавый Юл слегка задрожал в душе: он-то знал, что угроза пилота
- ох, какая не пустая похвальба! Воображение у бывшего пирата было, прямо
скажем, довольно тусклое, но и его достало на то, чтобы отчетливо
представить себя на месте Великого Спрута, когда земляне... Двуглавый Юл
снова слегка задрожал и постарался думать о приятном. При этом он
машинально поправил черную повязку на правом глазу правой головы.
Гидроплан улетел, и они остались одни.
Собственно, что значит - одни? Позавчера случайно пролетавший над
островом вертолет с опознавательными знаками Морвет-службы уронил по
рассеянности на скалы и в прибрежные воды полторы тысячи бесцветных
капелек величиной с булавочную головку, полторы тысячи нейтринных
телепередатчиков, немедленно начавших неутомимые репортажи об острове и
его ближних окрестностях на полторы тысячи экранов в штабе на шестнадцатом
этаже Дворца Совета.
Необходимо было увидеть, КАК ЭТО ПРОИЗОЙДЕТ.
А вообще-то говоря, подходящая гипотеза была выработана и признана
наиболее полно отвечающей известным фактам. Современная наука уже
утвердилась в представлении о Метакосмосе как о совокупности всех мыслимых
и немыслимых пространственно-временных систем. Известны были пространства
параллельные и перпендикулярные, пространства с прямым, обратным и
ортогональным течением времени, вероятностные пространства с числом
измерений большим и меньшим трех, пространства, замкнутые на себя, и
пространства, разомкнутые в реальную бесконечность, и прочие головоломные,
представляемые только математически квази-, псевдо- и эсэкосмосы, которые
простому человеку, какому-нибудь художнику или артисту не приведи бог
пригрозить в час отдыха после слишком плотного обеда. А уж коли приснится
такое простому художнику или артисту, то выскочит он из гамака или из
покойного кресла, задыхаясь, отплевываясь, ошалело поводя налитыми
очами... и побежит наш художник-артист, даже не причесавшись, к любимой
своей жене или невесте и трясущимся голосом потребует, чтобы она поклялась
ему немедленно, что никогда, никогда, никогда... а что "никогда", он и не
выговорит, потому что и сам не знает...
В частности, разработана была гипотеза так называемой "матрешки
пространств". Разработали ее давно, да так и забыли за совершенной
непрактичностью, суть же ее заключалась в признании возможности системы
пространственно-временных континуумов, вложенных друг в друга на манер
известной древнерусской игрушки. Метрика этих вложенных друг в друга
космосов строго скоррелирована известным постулатом, гласящим, что
произведение мерности на темп течения времени есть всегда величина
постоянная. Попросту говоря, ежели в каком-нибудь космосе, "вложенном" в
наш Космос, длина волны излучения данного атома в миллион раз короче, чем
у нас, то и время там бежит со скоростью, в миллион раз большей.
Элементарные расчеты показали, что космосы большей и меньшей мерности, чем
наш, менее стабильны, и теоретически не исключена возможность проделывать
из них "дыры" или "воронки" в любую точку нашего пространства при весьма
незначительных энергетических затратах. По мнению Арамиса, подкрепленному
высказываниями мощных специалистов Земли и дружественных миров, такой
хитроумной скотине, как Искусник Крэг, удалось создать устройство для
хулиганских нападений на наш Космос изнутри. Итак, противник удрал с
Планеты Негодяев вовсе не в систему безымянной нейтронной звезды... Нет, с
этими гипотезами об иномерных вселенных можно голову потерять... Конечно
же, бежали они в систему именно безымянной и именно нейтронной звезды,
только не в нашем Космосе, а в одном из тех, что буквально у нас под
ногами. Там ведь тоже вселенная на миллиарды световых лет, со своими
галактиками и со своим разумом, только слегка менее стабильная, нежели
наша... Там противник, конечно, съежился, может быть, даже раз в десять,
значит, и время течет для него в десять раз быстрее. Старость не радость,
вот тут-то и понадобился срочно чудо-доктор Итай-итай... Но это уже
соображение несколько житейского, так сказать, порядка, а гипотеза не
исключала, что тяготеющие массы в соседствующих "матрешках" как-то
привязаны друг к другу, и тогда что же - внутри нашей Земли, на расстоянии
мерного перехода тоже... планета?
Гипотеза эта получила подтверждение со стороны совершенно
неожиданной. Как мы знаем, сразу после военного совета Ваня устремился к
некоему своему источнику информации. А дело в том, что был ему известен и
благополучно жил на свете вот уже шестое столетие некто Пупа, более
известный широким культурным массам как литературный персонаж под именем
Пузатый Пацюк.
Происхождение его было покрыто мраком неизвестности. Решительно никто
не знал, был ли он человеком или реликтом тех диковинных культур, что
процветали на нашей планете задолго до того, как первый питекантроп
насадил волосатой лапой на дубину булыжник с дыркой, а затем сгинули по
несущественным ныне причинам.
Насколько помнит себя Чудное Приднепровье, проживал Пупа всегда в
одном и том же месте - сначала в пещере, затем в землянке, а с
восемнадцатого века уже в белой хате на правом берегу Ворсклы в десятке
верст к северу от славной Полтавы; в грозные годы нашествий и гражданских
смут уходил вместе с партизанами в леса; занимался знахарством в самом
широком смысле этого слова, прочно стяжал себе репутацию знатока,
панибрата и чуть ли не вождя так называемой нечистой силы, досуги же свои
отдавал гастрономическим наслаждениям галушками в юшке из телятины и
варениками со сметаной, а то и горилкой.
В описываемое время чисто выбеленная хата его с приусадебной бахчой и
пчельником стояла в плотном окружении цельнометаллических клунь, и
окрестные ребятишки, великие знатоки нейтринного моделизма,
внепространственных двигателей и подводного спорта, постоянно лазали к
нему за арбузами и дынями, а он делал вид, будто ничего не замечает,
только фыркал в сивые висячие усы и учинял так, что арбузы и дыни у него
не переводились.
Время от времени, помимо неслыханного аппетита, симпатий к детишкам и
знахарских талантов, проявлял Пупа и способности другого рода. В наш век
неслыханного расцвета позитивных наук и технологического прогресса, в наш
сугубо рационалистический век, нет-нет, а забрезжит ни с того ни с сего то
у одного, то у другого смутная, туманная надежда на интуитивное знание, на
кратчайший путь в поиске истины. И вот случалось, и даже по нескольку раз
в год, что переступали порог Пацюковой хаты блестящие научники и мастера
из Москвы, из далекого Хошимина, из еще более далекого Макарова на Титане,
являлись и с робкой поспешностью излагали лелеемую идею, заветный планчик,
сердцем выношенный проектец, ожидая только ответа: выйдет затея или не
выйдет. Странно это и пока совершенно необъяснимо, но только Пупа никогда
не ошибался. Погладит, бывало, себя по гигантскому чреву и коротко
буркнет: "Выйдет. Валяй". И обязательно выходило. Конечно, через большой
труд, все равно через уйму усилий, но ведь всегда выходило, как хочешь,
так и понимай! Но уж если Пупа изрекал: "Не дело. Брось", тогда уж все.
Можешь всю жизнь биться, ничего у тебя не получится. Даже у маститых
академиков бытовало выражение "сходил к Пупе" - это когда кто-нибудь из
коллег, увлеченный искрометной мыслью, вдруг внезапно к ней охладевал и
обращался к чему-нибудь совершенно иному.
Вот к этому-то Пупе, к Пузатому Пацюку, и направился Ваня после
военного совета.
И все пошло по сценарию с кузнецом Вакулой, столь дивно выписанному
века назад великим Гоголем.
Не без робости отворил Ваня дверь и тут же увидел Пупу, сидевшего на
полу по-турецки перед стареньким магнитофоном, на крышке которого стояла
миска с галушками. Эта миска стояла, как нарочно, наравне с его ртом.
Склонив слегка голову к миске, он хлебал превосходный бульон, схватывая по
временам зубами галушки. И видно, крепко он был занят галушками, потому
что, казалось, не заметил прихода Вани.
- Я к вашей милости, товарищ Пацюк, - сказал Ваня, кланяясь и
улыбаясь самой своей простодушной улыбкой.
Пупа поднял голову и снова склонился к галушкам.
- Объявились у нас злодеи, - сказал Ваня, - а где они, как до них
достать, мы не знаем...
Пупа взглянул и снова принялся за галушки. Ваня кашлянул.
- Всем известно, товарищ Пацюк, - произнес он, кланяясь снова, - что
вы многое знаете из того, чего не знает никто. До злодеев же надо
добраться поскорее, пока они новых черных дел не натворили... Скажите, как
быть?
- Когда нужно злодеев, то и ступай к злодеям, - ответил Пупа,
продолжая убирать галушки.
- Для того-то я и пришел к вам, - ответил Ваня, отвешивая новый
поклон. - Кроме вас, думаю, никто на свете не знает к ним дороги...
Пупа ни слова и доедал остальные галушки.
- Сделайте милость, товарищ Пацюк, не откажите! - наступал Ваня. -
Новую ли книжку, билетик на премьеру ли, на вернисаж, ну, марсианской
бормотухи бутылочку, живого ледку с Тибета или иного прочего, в случае
потребности... как обыкновенно между добрыми людьми водится... не
поскупимся. Расскажите только, как, примерно сказать, попасть к злодеям в
гнездо ихнее?
- Тому не нужно далеко ходить, у кого злодеи под ногами, - произнес
равнодушно Пупа, не изменяя своего положения.
Ваня прищурился, соображая, затем снова уставился на Пупу. "Ну, еще
словечко, еще словцо!" - безмолвно спрашивала его мина, а полуотверстый от
напряжения рот готовился проглотить, как галушку, это жданное слово. Но
Пупа молчал.
Тут заметил Ваня, что ни галушек, ни магнитофона перед ним не было,
но вместо того на полу стояли две серебряные миски: одна была наполнена
варениками с вишней, другая - сметаною. Мысли его и глаза невольно
устремились на это кушанье. "Посмотрим, - проговорил он сам себе, - как
будет Пупа есть вареники. Наклониться слишком низко ему неловко, брюхо
мешает, да и смысла нет - нужно вареник сперва обмакнуть в сметану..."
Только что успел он это подумать, как Пупа разинул рот, поглядел на
вареники и еще сильнее разинул рот. И тут же вареник выплеснулся из миски,
шлепнулся в сметану, перевернулся на другую сторону, подскочил вверх и как
раз попал Пупе в рот под сивые усы.
"Телекинез! Вот это мастер!" - подумал Ваня и тут же обнаружил, что и
к нему в приоткрытый рот лезет обсметаненный вареник, да такой отличный,
смачный, благоухающий вишневой пеночкой. И съел Ваня этот вареник и
облизнулся, и съел еще один, и еще один, и еще десяток, и тогда Пупа
сказал, обтирая губы салфеткой:
- Ступай, Ванька. Я тебе все сказал. Злодеев искать не придется, сами
придут. Ты только там не сдрейфь. Ступай.
Ваня поклонился в последний раз и опрометью выскочил из хаты.
Об этом вспомнилось ему теперь здесь, на Четной Скале, когда стоял он
у самой кромки воды, засунув руки в глубокие карманы пятнистого десантного
комбинезона, а еще вспомнились ему полные безнадежного отчаяния глаза
Тзаны, когда прощались они на вилле Атоса, и мама с отцом, и еще столь
многое сразу, что даже странно становится, право, сколько воспоминаний
помещается в восемнадцатилетнем парне!

8
В трех шагах от Вани сидел на обломке скалы флагман Макомбер в такой
же пятнистой форме, посвистывал сквозь зубы и думал безотчетно о том, что
все еще пованивает здесь мазутом, а вспоминалась ему встреча час назад на
гидропланной базе с человеком мужественного облика, который подошел к
нему, стеснительно поздоровался и сказал:
- Флагман Макомбер, если не ошибаюсь?
- К вашим услугам.
- Вы меня не помните, конечно... Старик Саша я, Александр Кушнер,
старший хирург "Моби Дика"...
- А! - сказал флагман Макомбер. - Это вы сообщили о несчастных
тюленях...
- Да-да, я, однако не в этом дело... Мы с вами встретились однажды
лет двадцать назад здесь неподалеку, у дядюшки Витемы...
- Ага, как же, как же... Дядюшка Витема, "Одинокий ландыш"...
Отличный дядька, отличная индейка под гвоздичным соусом... Как он
поживает?
- Не знаю, он уехал куда-то... - Старик Саша, он же Александр Кушнер,
помялся немного, затем проговорил: - Скажите, флагман, вы не помните?..
Галя. Девушка такая была с нами в тот вечер у дядюшки Витемы... Вы ее
потом не встречали?
Флагман Макомбер проницательно на него посмотрел.
- Встречал, - ответил он. - Даже неоднократно.
- Ну, и что она?.. Как она?..
- По-моему, неплохо. Работает. Замужем. Да вот ее сын стоит, он тоже
в моей группе.
Старик Саша смутился. Старик Саша конфузливо улыбнулся. Он словно бы
осознал, с какими пустяками пристает к человеку, уходящему сейчас в
смертельное, может быть, дело. И он промямлил неловко:
- Значит... гм... вы идете... туда... гм...
- Значит, идем, - ответил серьезно флагман Макомбер.
- А вы их здорово ненавидите? - спросил вдруг Старик Саша.
Флагман Макомбер изумленно воззрился на него.
- Мой друг, - произнес он, беря Старика Сашу за пуговицу. - Усвойте
одну важную вещь. И усвойте навсегда. Ненависть - это перегной страха. А я
никогда никого и ничего не боялся. Они меня раздражают, это так. Но
ненавидеть? Отщепенцев этих? Как бы не так!
Тогда он потрепал Старика Сашу по плечу, а теперь вспомнил о нем с
рассеянным ощущением приязни.
Двуглавый же Юл развалился рядом на камнях, подперев левую голову
могучей дланью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27