Речь продолжалась восемь минут. Война была окончена.
В тот знаменательный исторический час Соединенные Штаты охватила буйная радость, которая, однако, скоро утихла, оставив после себя сравнительно мало жертв. Длительные испытания приучили американскую публику быстро оправляться от потрясений. Не прошло и восьми часов, как первые сетевые мудрецы начали объяснять, почему полная победа была неизбежна.Где победа, там и заслуги. Популярность героя-президента взлетела до облаков, и возражающих не было. Его рейтинг достиг девяноста пяти процентов и оставался на этой отметке, как будто прибитый к мачте.События не застигли Президента врасплох. Он не терял даром времени: ни дня, ни часа, ни даже пикосекунды. Он взял под свой личный контроль аэропорты внутренних линий, и на следующее утро во всех голландских аэропортах высадились американские войска. Вежливое и сдержанное голландское население встречало солдат-янки, оглушенных перелетом и выбитых из суточного ритма, размахивая самодельными американскими флагами. Президент провозгласил, что война окончена, — провести это решение через послушный Конгресс было нетрудно, — и возвестил приход новой американской эры, получившей официальное наименование Возвращение к Норме.Затем, наподобие фокусника-шпагоглотателя, Президент приступил к бескровному преобразованию американских политических институтов.Изданный им Манифест о Норме был довольно странным документом из двадцати восьми пунктов. Он похитил столько формулировок у бесчисленных политических партий расколотой Америки, что они онемели от изумления. Изложенная там Национальная программа действий почти ничем не напоминала платформу его собственной партии и ничуть не походила на те положения, которые могло бы поддержать основное ядро его избирателей из левого традиционного блока. В президентском истолковании Норма несла в себе что-то, близкое каждому.Доллар предлагалось решительно девальвировать и снова ввести во всеобщее денежное обращение. Провозглашалась всеобщая амнистия для всех условно осужденных за преступления, имевшие хотя бы отдаленное отношение к политике. Новая налоговая система должна была выкачивать деньги из супербогачей и всей тяжестью обрушиться на производство, связанное с выбросами углекислого газа. Брошенные и неиспользуемые здания предлагалось одним махом национализировать, с последующей передачей всем желающим хозяйничать в них. Опустевшие городские центры и города-призраки, — а таких было множество, особенно на Западе, — следовало снести до основания и засадить территорию быстро растущими деревьями. Заставы на дорогах отныне рассматривались как акт пиратства и должны были караться без пощады летучими отрядами РУГО, и поскольку эти отряды целиком состояли из самых беззастенчивых бывших грабителей, то считалось, что они сумеют положить конец этой практике.Была предложена конституционная поправка по созданию новой, четвертой ветви власти для американских граждан, чьим основным местопребыванием были виртуальные сети. Восемьсот семь федеральных полицейских служб Америки предполагалось свести к четырем. Был разработан всеобъемлющий план реформы блистательной и победоносной американской армии.Был предложен и новый план реформы национального здравоохранения, основанный почти целиком на более или менее разумной канадской модели. Реально воплощать в жизнь его, однако, не собирались. Он был задуман как отвлекающий маневр для оппозиции, чтобы она могла утешиться, потопив хотя бы одно из президентских начинаний.
Президентская революция не вызвала никакого сопротивления — и менее всего в штате Луизиана. Осознав ураганную мощь нового поворота событий, Зеленый Хью подчинился обстоятельствам.Хью сложил с себя полномочия губернатора. Он попросил у народа прощения и проливал горючие слезы перед камерой, выражая глубокое раскаяние в прежних злоупотреблениях и обещая с иголочки новую, стопроцентную, согласованную с федеральным руководством политику сотрудничества с Нормой. Его вице-губернатор тоже подал в отставку, но об этом никто не жалел, поскольку он всегда был самой бесцветной из всех пешек Хью.С подачи Хью Сенат штата быстро утвердил в должности нового губернатора. Это была эффектная молодая чернокожая женщина из Нового Орлеана, бывшая королева красоты, отличавшаяся такой поразительной и неуместной (по крайней мере, для главы исполнительной власти штата) красотой и грацией, что камеры всего мира просто не могли оторвать от нее линз.Первым шагом нового губернатора как главы исполнительной власти было прощение всех членов прежнего правительства штата, и в первую очередь Зеленого Хью. Его вторым шагом стала легализация отношений с Регуляторами в штате Луизиана — формальных и неформальных. Регуляторы отныне становились законопослушными членами местных органов РУГО, организованных точно по образцу федеральной службы, которую мудрый Президент в своем беспредельном милосердии создал для американской республики. Кроме того, было сказано, что некоторые гаитянские гости штата Луизиана все еще удерживаются в плену федеральными властями, и новый губернатор, будучи сама гаитянского происхождения, просила, чтобы им было оказано снисхождение.Предприимчивая журналистская команда — очевидно, предупрежденная частным образом — сумела найти и опросить некоторых граждан Гаити, коротавших время в своем федеральном медицинском загоне.Гаитяне, вырванные из своих домов и обшариваемые медиками сверху донизу, естественно, выразили самое страстное желание вернуться в свой заболоченный поселок. Их жалобные мольбы звучали чрезвычайно поэтично, даже в переводе. Но в конце концов, это были всего-навсего гаитяне, так что никто не чувствовал особой нужды обращать внимание на их желания. Они остались в своей каталажке для нелегальных иммигрантов, а президент стал выжидать провала очередной креатуры экс-губернатора.
О Бунском национальном коллаборатории и о его одержимых преобразователях Президент не сказал ни слова и не предпринял ровным счетом ничего. Видимо, у него имелось много других забот, более важных и интересных, — а этот Президент был вполне в состоянии присмотреть за тем, чтобы его интересы были четко обозначены и предложены всеобщему вниманию.Когда война закончилась таким неожиданным и потрясающим образом, массовое паломничество в Буну сначала сбавило темпы, а затем даже поменяло направление. Люди увидели достаточно. До многих из тех, кто приезжал в Буну поглазеть, или создать себе репутацию всезнайки, или в погоне за модой, — даже до самых легкомысленных из них, — наконец стало доходить, что это столь романтичное, некоммерческое, интеллектуальное и диссидентское «тепличное» общество просто не всем подходит. Жить здесь означало неустанно трудиться. То, что денег не хватало, отнюдь не значило, что не хватало работы, — как раз наоборот.. Застой в науке и повальные неудачи в экономике требовали работы с полной отдачей, непрерывных самоотверженных усилий, при том что многое неизбежно растрачивалось даром: на эксперименты, которые проваливались, на пути, которые вели в тупик, на интеллектуальные соблазны, которые оказывались обманчивыми болотными огоньками.Под куполом, украшенным трепещущими партийными вымпелами, Буна готовилась по-настоящему заняться наукой. Той наукой, которой люди были снова захвачены с небывалой силой, ибо для них она была искусством для искусства, наукой во славу себя самой. Эта наука была занятием, избранным ничтожным меньшинством населения, для которого удовлетворение интеллектуальных запросов стало единственным смыслом существования. Но жарким воздухом революционного пыла веяло из их замкнутого мирка, и по сравнению с ним холодный воздух реальности казался резким и неприятным.Работа в Комитете, еще раз сменившем название — теперь он назывался Комитетом Нормы, — по самой своей природе не могла быть столь же волнующей, как чрезвычайная ситуация и война. Сама работа всегда была изматывающей, но заседания иногда бывали на редкость скучными.Теперь Грета и Оскар с трудом находили короткие минуты, когда им удавалось подумать о себе. Минуты, когда они могли поговорить не на людях. Минуты, когда служебные дела требовали присутствия остальных членов комитета' где-нибудь в другом месте. Минуты, когда они оставались одни.Оскар оглядел пустующий зал заседаний. Комната выглядела в точности как его душа: пустая, оголенная, чересчур ярко освещенная, заваленная разным казенным хламом.— Ну вот, Грета. Военные действия наконец-то завершены. Мы победили. Мы захватили власть. Теперь настало время устраиваться, теперь нам нужно учиться управлять. Мы больше не мятежники, потому что не станем же мы проводить забастовки или марши протеста против самих себя. Мы не можем бунтовать даже против Президента: он нас благосклонно игнорирует — это классический способ пассивного нападения. Он отпускает поводья, собираясь поглядеть — справимся мы или сломаем себе шею. Сейчас мы наконец имеем дело с реальностью. Нам нужно закрепиться на захваченных позициях.— Я все ждала, когда же ты мне это скажешь. Скажешь, что я наконец свободна. Не обязана больше быть Жанной д'Арк.— Я сравнивал тебя с Жанной д'Арк, потому что такой образ больше всего подходит женщине, возглавившей героический поход. Ты не Жанна д'Арк. Жанна д'Арк была пятнадцатилетней девушкой, обладающей военным талантом, и с ней говорили голоса. Ты не слышишь голосов. Весь этот оглушительный шум вокруг тебя — не ангельские призывы, а просто очень талантливая и умелая пропагандистская кампания. Жанну д'Арк сожгли на костре. Она была очень популярна, и ее поджарили. Ни того ни другого я для тебя не планировал. Я не хочу, чтобы ты стала знаменитостью и чтобы тебя поджарили, Грета. Нестоящее это дело.— А чего же ты хочешь от меня, Оскар? Ты хочешь Жанну д'Арк со счастливым концом? Шизоидную крестьянскую девушку, которая выстроит громадный дворец и станет… кем… французской герцогиней? Крестьянской герцогиней в прекрасном парчовом наряде.— И принца не забудь, ладно?— Какому принцу действительно нужна будет Жанна д'Арк? Я хочу сказать — надолго.— Ну, очевидным кандидатом в принцы был бы Жиль де Ре, — но этот парень давно уже вышел из игры. Не заботься об этом, исторические аналогии нас только запутают. Я говорю сейчас о нас с тобой. Все это безумие кончается. Наконец-то. Теперь мы можем остановиться. Нам нужно как-то устраиваться.Грета закрыла глаза и несколько раз вздохнула. В комнате было тихо, лишь тонко шипел воздушный фильтр. Постоянное напряжение обострило ее аллергию, теперь она всегда носила с собой воздушный фильтр, как дамскую сумочку.— Значит, в конечном счете все это о нас с тобой.— Да, так.— Нет, не так. Позволь, я объясню тебе про нас с тобой. Когда я впервые тебя увидела, я отнеслась к тебе крайне скептически. Мне не нужны были новые заботы и волнения. А ты все пробовал на мне свои чары. А я думала: зачем это ему надо? Он политик. У меня нет ничего, что нужно этому парню. Я просто зря трачу свою жизнь в правлении, пытаясь достать необходимую аппаратуру. И даже этого мне не удалось добиться. Но затем мне пришла в голову совершенно новая мысль: этот парень действительно влюбился в меня. Он считает меня соблазнительной. Он хочет спать со мной. На самом деле все так просто. — Она перевела дыхание. — И я подумала: вообще-то это плохо. Но, в конце-то концов, в самом худшем случае — что может случиться? Меня застают в постели с этим типом, и я получаю выговор, и меня вышвыривают из правления. Ну и чудесно! Тогда я смогу вернуться в Лабораторию. И, кроме того: посмотри-ка на этого малого! Он молод, красив, он пишет забавные записки, он дарит роскошные букеты. И в нем есть что-то такое особенное.Она поглядела на него. Оскар не пропускал ни слова. Он чувствовал, что всю жизнь ждал этих признаний.— Я полюбила тебя, Оскар. Я знаю, это правда, потому что я никогда в жизни никого не ревновала, кроме тебя. Я никогда раньше не позволяла себе такой эмоциональной роскоши. Я люблю тебя, и я восхищаюсь тобой. Ты для меня образец. Я люблю тебя за то, что ты такой, какой есть, всего тебя насквозь с начала и до конца. И мы здорово провели с тобой время. Я ринулась в эту авантюру очертя голову. И я нисколько не боялась, потому что, в конце концов, у тебя есть одно огромное, неоценимое, решающее достоинство. Потому что ты для меня — только на время. Ты не моя судьба. Ты не мой принц. Ты только гость в моей жизни, заезжий торговец. Оскар кивнул.— Ну, наконец-то мы к этому пришли.— В самом деле?— Это совершеннейшая, правда. Я всегда был на время. Я могу дать совет, я могу провести кампанию, я могу прийти и уйти. Меня хватает только на краткосрочные дела, я не способен основать что-нибудь по-настоящему прочное! Мой приемный отец подобрал меня в минутном порыве. У него было четыре жены и миллион подружек: в детстве все женщины проносились мимо меня с такой скоростью, что я не успевал их запомнить. Я был в постоянной лихорадке. Я должен был восстанавливать себя каждое утро. Я завел свое дело, но продал его. Я построил дом, но он пустой. Я построил гостиницу, но не могу ею управлять. Я построил новое общество, я построил город, чтобы в нем могли жить люди, с башней маяка, и гремящими фанфарами, и развевающимися вымпелами, но сам я до сих пор там не поселился. Я его отец-основатель, но я в нем не остался. Я принц, но я до сих пор не нашел своего королевства. У меня никак не получается где-нибудь остаться.— О господи.— Ты улавливаешь, о чем я?— Оскар, а я, как я могу остаться? Я не могу продолжать по-прежнему. Я вся перегорела. Я сделала то, что следовало сделать, и я не могу сказать, что ты мной воспользовался. Но что-то мной воспользовалось. История мной воспользовалась, и она все еще пользуется мной вовсю. Даже наш роман теперь использован.— Грета, мы должны сделать одну вещь, и это будет правильно. Мы должны заявить о себе. Давай останемся вместе. Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.Она опустила голову на руки.— Ну не надо так, Грета! Выслушай меня. Из этого может выйти толк. Это вполне реально. В сущности, это гениальный ход.— Оскар, ты меня не любишь.— Я люблю тебя так, как только способен кого-нибудь любить.Она уставилась на него с изумлением.— Это увертка. Блестящая увертка.— Ты никогда не найдешь другого человека, кто больше бы заботился о твоих интересах. Если найдешь такого и захочешь за него замуж, брось меня ради него! Я этого не боюсь. Этого никогда не будет.— Господи, как же ты красноречив.— Это не обман. Я сейчас совершенно честен. Я сделаю из тебя честную женщину. Я наконец бросаю якорь, я беру на себя обязательства. Брак — это замечательное установление. Свадьба — это великолепное символическое представление. Особенно свадьба первых лиц государства. Раньше у нас была военная романтика, а теперь у нас будет мирное бракосочетание, и это все в высшей степени нормально и разумно. Мы устроим большой праздник, мы пригласим всех. Мы обменяемся кольцами, мы разбросаем рис. Мы пустим корни.— У нас нет корней. Мы сетевые создания. У нас есть только антенны.— Это будет правильный и вполне уместный шаг. Это необходимо. В сущности, это единственная реальная возможность для нас обоих куда-нибудь отсюда двинуться.— Оскар, мы никуда не можем отсюда двинуться. Наша свадьба не может создать прочное общество. Узаконить отношения двоих — это не значит узаконить все сообщество. Оно не может стать законным. Я военный вождь и забастовочный лидер — я была Жанной д'Арк. Никто никогда не избирал меня. Мое правление держится только на силе и умелой пропаганде. Реальная власть здесь у тебя и твоего друга Кевина. А Кевин — это уголовник, дорвавшийся до власти: он наводит ужас, это просто безмозглый громила. Он приносит мне пухлые досье, он запугивает людей и шпионит за ними. Мне все это опротивело. Я становлюсь каким-то чудовищем. Так не может продолжаться, это неправильно. За этим нет будущего.— Ты много думала над этим, не правда ли?— Это ты научил меня об этом думать. Ты научил меня думать политически. Ты хороший тактик, Оскар, ты действительно очень умен, ты хорошо разбираешься в людских недостатках и слабостях, но ты совсем не разбираешься в их сильных сторонах и ничего не знаешь об их чистоте и честности. Ты не мыслишь стратегически. Ты знаешь все грязные трюки в го — как ходить камнями в угол и прочее, но ты не воспринимаешь доску в целом.— А ты воспринимаешь?— В какой-то мере. Я достаточно знаю о мире, чтобы понимать, что лучшее место для меня — это моя Лаборатория.— Так ты капитулируешь?— Как раз наоборот. Я ухожу в то время, когда я в выигрыше. Из того, что здесь затевается, кое-что окажется жизнеспособным, кое-что сохранится. Но это вовсе не новый мир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
В тот знаменательный исторический час Соединенные Штаты охватила буйная радость, которая, однако, скоро утихла, оставив после себя сравнительно мало жертв. Длительные испытания приучили американскую публику быстро оправляться от потрясений. Не прошло и восьми часов, как первые сетевые мудрецы начали объяснять, почему полная победа была неизбежна.Где победа, там и заслуги. Популярность героя-президента взлетела до облаков, и возражающих не было. Его рейтинг достиг девяноста пяти процентов и оставался на этой отметке, как будто прибитый к мачте.События не застигли Президента врасплох. Он не терял даром времени: ни дня, ни часа, ни даже пикосекунды. Он взял под свой личный контроль аэропорты внутренних линий, и на следующее утро во всех голландских аэропортах высадились американские войска. Вежливое и сдержанное голландское население встречало солдат-янки, оглушенных перелетом и выбитых из суточного ритма, размахивая самодельными американскими флагами. Президент провозгласил, что война окончена, — провести это решение через послушный Конгресс было нетрудно, — и возвестил приход новой американской эры, получившей официальное наименование Возвращение к Норме.Затем, наподобие фокусника-шпагоглотателя, Президент приступил к бескровному преобразованию американских политических институтов.Изданный им Манифест о Норме был довольно странным документом из двадцати восьми пунктов. Он похитил столько формулировок у бесчисленных политических партий расколотой Америки, что они онемели от изумления. Изложенная там Национальная программа действий почти ничем не напоминала платформу его собственной партии и ничуть не походила на те положения, которые могло бы поддержать основное ядро его избирателей из левого традиционного блока. В президентском истолковании Норма несла в себе что-то, близкое каждому.Доллар предлагалось решительно девальвировать и снова ввести во всеобщее денежное обращение. Провозглашалась всеобщая амнистия для всех условно осужденных за преступления, имевшие хотя бы отдаленное отношение к политике. Новая налоговая система должна была выкачивать деньги из супербогачей и всей тяжестью обрушиться на производство, связанное с выбросами углекислого газа. Брошенные и неиспользуемые здания предлагалось одним махом национализировать, с последующей передачей всем желающим хозяйничать в них. Опустевшие городские центры и города-призраки, — а таких было множество, особенно на Западе, — следовало снести до основания и засадить территорию быстро растущими деревьями. Заставы на дорогах отныне рассматривались как акт пиратства и должны были караться без пощады летучими отрядами РУГО, и поскольку эти отряды целиком состояли из самых беззастенчивых бывших грабителей, то считалось, что они сумеют положить конец этой практике.Была предложена конституционная поправка по созданию новой, четвертой ветви власти для американских граждан, чьим основным местопребыванием были виртуальные сети. Восемьсот семь федеральных полицейских служб Америки предполагалось свести к четырем. Был разработан всеобъемлющий план реформы блистательной и победоносной американской армии.Был предложен и новый план реформы национального здравоохранения, основанный почти целиком на более или менее разумной канадской модели. Реально воплощать в жизнь его, однако, не собирались. Он был задуман как отвлекающий маневр для оппозиции, чтобы она могла утешиться, потопив хотя бы одно из президентских начинаний.
Президентская революция не вызвала никакого сопротивления — и менее всего в штате Луизиана. Осознав ураганную мощь нового поворота событий, Зеленый Хью подчинился обстоятельствам.Хью сложил с себя полномочия губернатора. Он попросил у народа прощения и проливал горючие слезы перед камерой, выражая глубокое раскаяние в прежних злоупотреблениях и обещая с иголочки новую, стопроцентную, согласованную с федеральным руководством политику сотрудничества с Нормой. Его вице-губернатор тоже подал в отставку, но об этом никто не жалел, поскольку он всегда был самой бесцветной из всех пешек Хью.С подачи Хью Сенат штата быстро утвердил в должности нового губернатора. Это была эффектная молодая чернокожая женщина из Нового Орлеана, бывшая королева красоты, отличавшаяся такой поразительной и неуместной (по крайней мере, для главы исполнительной власти штата) красотой и грацией, что камеры всего мира просто не могли оторвать от нее линз.Первым шагом нового губернатора как главы исполнительной власти было прощение всех членов прежнего правительства штата, и в первую очередь Зеленого Хью. Его вторым шагом стала легализация отношений с Регуляторами в штате Луизиана — формальных и неформальных. Регуляторы отныне становились законопослушными членами местных органов РУГО, организованных точно по образцу федеральной службы, которую мудрый Президент в своем беспредельном милосердии создал для американской республики. Кроме того, было сказано, что некоторые гаитянские гости штата Луизиана все еще удерживаются в плену федеральными властями, и новый губернатор, будучи сама гаитянского происхождения, просила, чтобы им было оказано снисхождение.Предприимчивая журналистская команда — очевидно, предупрежденная частным образом — сумела найти и опросить некоторых граждан Гаити, коротавших время в своем федеральном медицинском загоне.Гаитяне, вырванные из своих домов и обшариваемые медиками сверху донизу, естественно, выразили самое страстное желание вернуться в свой заболоченный поселок. Их жалобные мольбы звучали чрезвычайно поэтично, даже в переводе. Но в конце концов, это были всего-навсего гаитяне, так что никто не чувствовал особой нужды обращать внимание на их желания. Они остались в своей каталажке для нелегальных иммигрантов, а президент стал выжидать провала очередной креатуры экс-губернатора.
О Бунском национальном коллаборатории и о его одержимых преобразователях Президент не сказал ни слова и не предпринял ровным счетом ничего. Видимо, у него имелось много других забот, более важных и интересных, — а этот Президент был вполне в состоянии присмотреть за тем, чтобы его интересы были четко обозначены и предложены всеобщему вниманию.Когда война закончилась таким неожиданным и потрясающим образом, массовое паломничество в Буну сначала сбавило темпы, а затем даже поменяло направление. Люди увидели достаточно. До многих из тех, кто приезжал в Буну поглазеть, или создать себе репутацию всезнайки, или в погоне за модой, — даже до самых легкомысленных из них, — наконец стало доходить, что это столь романтичное, некоммерческое, интеллектуальное и диссидентское «тепличное» общество просто не всем подходит. Жить здесь означало неустанно трудиться. То, что денег не хватало, отнюдь не значило, что не хватало работы, — как раз наоборот.. Застой в науке и повальные неудачи в экономике требовали работы с полной отдачей, непрерывных самоотверженных усилий, при том что многое неизбежно растрачивалось даром: на эксперименты, которые проваливались, на пути, которые вели в тупик, на интеллектуальные соблазны, которые оказывались обманчивыми болотными огоньками.Под куполом, украшенным трепещущими партийными вымпелами, Буна готовилась по-настоящему заняться наукой. Той наукой, которой люди были снова захвачены с небывалой силой, ибо для них она была искусством для искусства, наукой во славу себя самой. Эта наука была занятием, избранным ничтожным меньшинством населения, для которого удовлетворение интеллектуальных запросов стало единственным смыслом существования. Но жарким воздухом революционного пыла веяло из их замкнутого мирка, и по сравнению с ним холодный воздух реальности казался резким и неприятным.Работа в Комитете, еще раз сменившем название — теперь он назывался Комитетом Нормы, — по самой своей природе не могла быть столь же волнующей, как чрезвычайная ситуация и война. Сама работа всегда была изматывающей, но заседания иногда бывали на редкость скучными.Теперь Грета и Оскар с трудом находили короткие минуты, когда им удавалось подумать о себе. Минуты, когда они могли поговорить не на людях. Минуты, когда служебные дела требовали присутствия остальных членов комитета' где-нибудь в другом месте. Минуты, когда они оставались одни.Оскар оглядел пустующий зал заседаний. Комната выглядела в точности как его душа: пустая, оголенная, чересчур ярко освещенная, заваленная разным казенным хламом.— Ну вот, Грета. Военные действия наконец-то завершены. Мы победили. Мы захватили власть. Теперь настало время устраиваться, теперь нам нужно учиться управлять. Мы больше не мятежники, потому что не станем же мы проводить забастовки или марши протеста против самих себя. Мы не можем бунтовать даже против Президента: он нас благосклонно игнорирует — это классический способ пассивного нападения. Он отпускает поводья, собираясь поглядеть — справимся мы или сломаем себе шею. Сейчас мы наконец имеем дело с реальностью. Нам нужно закрепиться на захваченных позициях.— Я все ждала, когда же ты мне это скажешь. Скажешь, что я наконец свободна. Не обязана больше быть Жанной д'Арк.— Я сравнивал тебя с Жанной д'Арк, потому что такой образ больше всего подходит женщине, возглавившей героический поход. Ты не Жанна д'Арк. Жанна д'Арк была пятнадцатилетней девушкой, обладающей военным талантом, и с ней говорили голоса. Ты не слышишь голосов. Весь этот оглушительный шум вокруг тебя — не ангельские призывы, а просто очень талантливая и умелая пропагандистская кампания. Жанну д'Арк сожгли на костре. Она была очень популярна, и ее поджарили. Ни того ни другого я для тебя не планировал. Я не хочу, чтобы ты стала знаменитостью и чтобы тебя поджарили, Грета. Нестоящее это дело.— А чего же ты хочешь от меня, Оскар? Ты хочешь Жанну д'Арк со счастливым концом? Шизоидную крестьянскую девушку, которая выстроит громадный дворец и станет… кем… французской герцогиней? Крестьянской герцогиней в прекрасном парчовом наряде.— И принца не забудь, ладно?— Какому принцу действительно нужна будет Жанна д'Арк? Я хочу сказать — надолго.— Ну, очевидным кандидатом в принцы был бы Жиль де Ре, — но этот парень давно уже вышел из игры. Не заботься об этом, исторические аналогии нас только запутают. Я говорю сейчас о нас с тобой. Все это безумие кончается. Наконец-то. Теперь мы можем остановиться. Нам нужно как-то устраиваться.Грета закрыла глаза и несколько раз вздохнула. В комнате было тихо, лишь тонко шипел воздушный фильтр. Постоянное напряжение обострило ее аллергию, теперь она всегда носила с собой воздушный фильтр, как дамскую сумочку.— Значит, в конечном счете все это о нас с тобой.— Да, так.— Нет, не так. Позволь, я объясню тебе про нас с тобой. Когда я впервые тебя увидела, я отнеслась к тебе крайне скептически. Мне не нужны были новые заботы и волнения. А ты все пробовал на мне свои чары. А я думала: зачем это ему надо? Он политик. У меня нет ничего, что нужно этому парню. Я просто зря трачу свою жизнь в правлении, пытаясь достать необходимую аппаратуру. И даже этого мне не удалось добиться. Но затем мне пришла в голову совершенно новая мысль: этот парень действительно влюбился в меня. Он считает меня соблазнительной. Он хочет спать со мной. На самом деле все так просто. — Она перевела дыхание. — И я подумала: вообще-то это плохо. Но, в конце-то концов, в самом худшем случае — что может случиться? Меня застают в постели с этим типом, и я получаю выговор, и меня вышвыривают из правления. Ну и чудесно! Тогда я смогу вернуться в Лабораторию. И, кроме того: посмотри-ка на этого малого! Он молод, красив, он пишет забавные записки, он дарит роскошные букеты. И в нем есть что-то такое особенное.Она поглядела на него. Оскар не пропускал ни слова. Он чувствовал, что всю жизнь ждал этих признаний.— Я полюбила тебя, Оскар. Я знаю, это правда, потому что я никогда в жизни никого не ревновала, кроме тебя. Я никогда раньше не позволяла себе такой эмоциональной роскоши. Я люблю тебя, и я восхищаюсь тобой. Ты для меня образец. Я люблю тебя за то, что ты такой, какой есть, всего тебя насквозь с начала и до конца. И мы здорово провели с тобой время. Я ринулась в эту авантюру очертя голову. И я нисколько не боялась, потому что, в конце концов, у тебя есть одно огромное, неоценимое, решающее достоинство. Потому что ты для меня — только на время. Ты не моя судьба. Ты не мой принц. Ты только гость в моей жизни, заезжий торговец. Оскар кивнул.— Ну, наконец-то мы к этому пришли.— В самом деле?— Это совершеннейшая, правда. Я всегда был на время. Я могу дать совет, я могу провести кампанию, я могу прийти и уйти. Меня хватает только на краткосрочные дела, я не способен основать что-нибудь по-настоящему прочное! Мой приемный отец подобрал меня в минутном порыве. У него было четыре жены и миллион подружек: в детстве все женщины проносились мимо меня с такой скоростью, что я не успевал их запомнить. Я был в постоянной лихорадке. Я должен был восстанавливать себя каждое утро. Я завел свое дело, но продал его. Я построил дом, но он пустой. Я построил гостиницу, но не могу ею управлять. Я построил новое общество, я построил город, чтобы в нем могли жить люди, с башней маяка, и гремящими фанфарами, и развевающимися вымпелами, но сам я до сих пор там не поселился. Я его отец-основатель, но я в нем не остался. Я принц, но я до сих пор не нашел своего королевства. У меня никак не получается где-нибудь остаться.— О господи.— Ты улавливаешь, о чем я?— Оскар, а я, как я могу остаться? Я не могу продолжать по-прежнему. Я вся перегорела. Я сделала то, что следовало сделать, и я не могу сказать, что ты мной воспользовался. Но что-то мной воспользовалось. История мной воспользовалась, и она все еще пользуется мной вовсю. Даже наш роман теперь использован.— Грета, мы должны сделать одну вещь, и это будет правильно. Мы должны заявить о себе. Давай останемся вместе. Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.Она опустила голову на руки.— Ну не надо так, Грета! Выслушай меня. Из этого может выйти толк. Это вполне реально. В сущности, это гениальный ход.— Оскар, ты меня не любишь.— Я люблю тебя так, как только способен кого-нибудь любить.Она уставилась на него с изумлением.— Это увертка. Блестящая увертка.— Ты никогда не найдешь другого человека, кто больше бы заботился о твоих интересах. Если найдешь такого и захочешь за него замуж, брось меня ради него! Я этого не боюсь. Этого никогда не будет.— Господи, как же ты красноречив.— Это не обман. Я сейчас совершенно честен. Я сделаю из тебя честную женщину. Я наконец бросаю якорь, я беру на себя обязательства. Брак — это замечательное установление. Свадьба — это великолепное символическое представление. Особенно свадьба первых лиц государства. Раньше у нас была военная романтика, а теперь у нас будет мирное бракосочетание, и это все в высшей степени нормально и разумно. Мы устроим большой праздник, мы пригласим всех. Мы обменяемся кольцами, мы разбросаем рис. Мы пустим корни.— У нас нет корней. Мы сетевые создания. У нас есть только антенны.— Это будет правильный и вполне уместный шаг. Это необходимо. В сущности, это единственная реальная возможность для нас обоих куда-нибудь отсюда двинуться.— Оскар, мы никуда не можем отсюда двинуться. Наша свадьба не может создать прочное общество. Узаконить отношения двоих — это не значит узаконить все сообщество. Оно не может стать законным. Я военный вождь и забастовочный лидер — я была Жанной д'Арк. Никто никогда не избирал меня. Мое правление держится только на силе и умелой пропаганде. Реальная власть здесь у тебя и твоего друга Кевина. А Кевин — это уголовник, дорвавшийся до власти: он наводит ужас, это просто безмозглый громила. Он приносит мне пухлые досье, он запугивает людей и шпионит за ними. Мне все это опротивело. Я становлюсь каким-то чудовищем. Так не может продолжаться, это неправильно. За этим нет будущего.— Ты много думала над этим, не правда ли?— Это ты научил меня об этом думать. Ты научил меня думать политически. Ты хороший тактик, Оскар, ты действительно очень умен, ты хорошо разбираешься в людских недостатках и слабостях, но ты совсем не разбираешься в их сильных сторонах и ничего не знаешь об их чистоте и честности. Ты не мыслишь стратегически. Ты знаешь все грязные трюки в го — как ходить камнями в угол и прочее, но ты не воспринимаешь доску в целом.— А ты воспринимаешь?— В какой-то мере. Я достаточно знаю о мире, чтобы понимать, что лучшее место для меня — это моя Лаборатория.— Так ты капитулируешь?— Как раз наоборот. Я ухожу в то время, когда я в выигрыше. Из того, что здесь затевается, кое-что окажется жизнеспособным, кое-что сохранится. Но это вовсе не новый мир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58