Н'Гана нарушил первым тяжелое молчание:
- Эта идея убить Торренса, Брат Дунтов, действительно ваша, а не
Джонсона?
- Да, - ответил Дунтов.
Он чувствовал себя не в своей тарелке.
- Могу я тогда спросить вас, почему вы вдруг предложили этот план?
- К чему набрасываться на него? - сказал смуглолицый Агент с тонкими
чертами лица по имени Фелипе. - Ты, как и все мы, прекрасно знаешь, какое
у него задание - держать нас в курсе возможных происков Лиги и стараться
всеми способами влиять на решения Джонсона, когда нам это необходимо.
Поэтому Дунтов является весьма ценным агентом. Он подчинился полученным
указаниям, предложив такой неожиданный план действий.
- Ты прав, - сказал Н'Гана. - Однако, по нашему мнению, этот план
абсолютно нереален. Зачем нам желать смерти Торренса? Будучи основной
оппозиционной Кустову силой в Совете, он является важным источником
факторов Случайности. Его смерть привела бы к усилению Порядка и к
ослаблению социальной энтропии. А ведь не для этого, естественно, Брат
Дунтов внедрен в Лигу!
- Ну уж! Твои доводы отдают упрощенством, Брат Н'Гана. Ты забываешь,
что Совет знает, что мы спасли Кустова. Если мы дадим Лиге убить основного
врага Кустова, в данном случае Торренса, то создастся впечатление, что мы
выступаем на стороне Кустова. И это способно усилить Хаос. Каждый из
оставшихся Советников начнет сомневаться и спрашивать, что же представляет
собой Главный Координатор.
- Может быть, и так, - согласился Н'Гана. - Однако, с другой стороны,
смерть Торренса уничтожит источник Факторов Случайности в Совете, даже
если мы создадим параллельно какой-нибудь другой. Основной вопрос, это
выиграем ли мы или потеряем в результате его смерти? Другими словами,
усилится ли глобальное качество социальной энтропии?
Дунтов следил за этой дискуссией с возраставшим восхищением,
изумленный при виде выявившихся противоречий, которые Ответственные Агенты
видели в том, что с первого взгляда казалось ему не стоящим выеденного
яйца. Мысли этих людей, казалось ему, вращались совсем в другом измерении.
Для него служить Хаосу - значило сеять возмущение, страх и сомнение в
лагере врагов. Но для Ответственных Агентов, казалось, Хаос был чем-то
одушевленным. Чем-то таким, чему они повиновались так же, как сам он
повиновался им.
И точно так же, как он являлся инструментом Агентов, так и они,
казалось, были инструментом какой-то особой, сверхчеловеческой и абсолютно
непонятной ему идеи. Тайна, которая окружала это непонятное явление,
которое они называли Хаосом, только усиливала его желание служить ему. У
него было такое чувство, что он встал на сторону непонятного Могущества,
поставленного значительно выше всего человечества, могущества такого
ужасающего, что оно должно было в скором времени проявить себя.
- Однако, самым хаотичным актом, - вмешался высокий Брат, которого
Дунтов знал под именем Штейнера, - было бы организованное нами самим
убийство Торренса. Это было бы самым иррациональным вмешательством. Кустов
был бы поставлен в невыносимые условия: убийство, да еще с нашим участием,
Вице-Координатора служило бы неоспоримым доказательством его сговора с
нами. Совет выступил бы против него, может быть, приговорил бы его к
казни. Торренса уже не было бы в живых, и Совет оказался бы в
замешательстве, что действительно привело бы к Хаосу.
- Однако, это превратило бы наши действия в предвидимые, - возразил
Н'Гана. - То есть слишком ясные...
- Наоборот, потому что...
Роберт Чинг следил за этими дебатами, ни на минуту не выходя из
своего состояния полнейшей невозмутимости, даже не обращая внимания на
Ответственных Агентов, как будто его занимала какая-то другая мысль,
которую даже эти люди не были в состоянии разделить с ним. Когда он начал
говорить своим тихим и проникновенным голосом, тишина мгновенно воцарилась
в зале.
- План Брата Дунтова, - сказал он, - содержит интересные и
парадоксальные противоречия. - Он дружески улыбнулся в адрес Дунтова. -
Даже тот факт, что он вызвал такую ожесточенную полемику среди вас,
является для меня лишним доказательством того, что Брат Дунтов не совершил
ошибки. В конце концов, Парадокс и Хаос очень близки друг другу. Хаос
парадоксален, а Парадокс хаотичен. Да и самое простое определение закона
социальной энтропии, которое приводит Марковиц, парадоксально само по
себе: в области социальных отношений, как и в царстве физики, естественной
тенденцией является такая, которая ведет к возрастающей энтропии
(беспорядку). Поэтому, чем больше данное общество упорядочено, тем больше
ему приходится тратить социальной энергии, чтобы поддерживать этот
порядок, и тем больше нужно этого порядка, чтобы производить эту
социальную энергию, причем эти две парадоксальные потребности будут
взаимно влиять в виде экспоненциальной спирали. В силу этого общество с
высоким уровнем упорядоченности обречено на постоянное его повышение и
поэтому все меньше способно переносить Факторы Случайности по мере того,
как цикл завершается". Откуда следует неизбежность Хаоса. То есть
усиливающийся Порядок так же неумолимо ведет к Хаосу, как и ослабевающий.
Все суть парадокс.
Дунтов старался думать так быстро, как это ему позволял его разум.
Хоть он уже и неоднократно слышал каноническую формулировку Закона
социальной энтропии, он ни разу не пытался подробно изучить произведения
Марковица. Тем более никогда не приходилось ему рассматривать Закон с
точки зрения его парадоксальности.
Ему сказали, что, следуя этому закону, любой акт, способный принести
вред Порядку, служит на благо Хаосу. Ему никогда не приходило в голову,
что Порядок - противоположность Хаоса - мог также хорошо служить Хаосу. До
него еще не доходила полностью вся совокупность этого понятия, но именно
его ограниченность и приводила его в странное состояние экстаза.
Испытывали ли древние христиане аналогичные чувства по отношению к той
самой сущности, которую они называли Богом? Было нечто невероятно
вдохновляющее в мысли, что существует сверхъестественная сила,
повелевающая всем, сила, которую можно использовать, но которую невозможно
осознать. Каким же образом могла Гегемония эффективно противостоять Хаосу,
когда сам факт противодействия служил ему самому?
- Я не понимаю, почему вы повторяете то, что все мы хорошо знаем,
Главный Агент, - сказал Фелипе.
Однако в его голосе ни на минуту не исчезало глубокое и спокойное
уважение к Чингу, как будто он не сомневался, что у Главного Агента есть
причина так говорить - не потому ли, что Чинг всегда оставался Чингом?
- Потому что, - продолжал Чинг, - мы должны помнить, что действуем
внутри парадоксов, которые сами функционируют в гуще других парадоксов. Не
подлежит сомнению, что живой Торренс является источником Факторов
Случайности в Совете. Ясно также, что убийство Торренса Братством породит
другие Факторы СЛучайности в той мере, в какой оно вызовет подозрения
Советников по отношению к Кустову. Вот вам очаровательный парадокс: с
одной стороны, смерть Торренса повысит уровень социальной энтропии,
однако, с другой, живой Торренс также является источником повышающейся
энтропии. Именно в рамках этого парадокса мы и должны планировать нашу
акцию.
- Мне кажется, - сказал Н'Гана, - что мы просто должны выбрать
решение, которое вызовет максимальный Хаос. Ведь фундаментальная стратегия
заключается в постоянных попытках внедрения факторов Случайности в
замкнутую систему Гегемонии - по крайней мере, до момента реализации
проекта "Прометей". Мы же не можем следовать обоими путями.
- В самом деле, что же нам мешает? - сказал Роберт Чинг. - Мы
оставляем Торренса в живых, и конфликт, который разгорается между нами и
Кустовым, порождает Факторы Случайности. А если мы решим уничтожить
Торренса? А еще лучше - если бы Братство и Лига решили уничтожить его
вместе? Сначала мы лишаем Лигу ее триумфа, спасая Кустова, затем мы,
казалось бы, заключаем союз с ней, и в то же время с Кустовым, потому что
решаем вместе уничтожить Торренса: вот вам случайность в чистом виде!
- Я больше не успеваю за ходом ваших мыслей, Главный Агент, - сказал
Н'Гана. - Как же можем одновременно убить Торренса и оставить его в живых?
- Мы не обязаны доводить до конца нашу попытку, - ответил Чинг. -
Хватит того, что мы сделаем вид, что хотим убить Торренса. Подумайте о
возможных последствиях убежденности живого Торренса в том, что мы пытались
убить его, а Кустова спасли! К тому же, если мы дадим Торренсу возможность
спастись при попытке убить его агентами Лиги, а сами попытаемся убить
его...
Еле заметные улыбки появились на лицах Ответственных Агентов.
"Видимо, - сказал сам себе Дунтов, - они поняли, что он имеет в виду. Мне
хотелось бы сказать то же самое о самом себе. Но так ли уж мне это нужно
на самом деле? Ведь есть вещи, которые лучше не знать".
Борис Джонсон пробрался на платформу заброшенной станции метро и при
свете своего фонаря увидел, что Майк Файнберг уже на месте, нагруженный
двумя металлическими бидонами, большой кистью и небольшой металлической
коробочкой.
- Ри еще нет? - спросил Джонсон.
- Я его не видел, - ответил Файнберг. - Я принес все необходимое, но
без Ри ничего не получится. Я не в состоянии правильно ориентироваться в
этих закоулках. Столько всяких переходов, а весь потолок покрыт пластиком.
Как узнать, куда ставить заряд? А если Ри схватили Стражники?
- Это невозможно! - воскликнул Джонсон. - Во всяком случае, только не
здесь. У Ри ведь не осталось почти ничего человеческого. Он в этом
подземелье видит лучше, чем наверху. Но, если с ним что-нибудь
случилось...
- Не беспокойтесь за меня! - раздался вдруг сзади свистящий шепот.
Джонсон резко обернулся в тот самый момент, когда призрачный силуэт
Лаймана Ри появился из-за колонны. Этот человек и в самом деле
передвигался, как призрак.
- Тебе не стоило бы развлекаться таким образом, - сказал Джонсон. - В
один прекрасный день ты можешь расстаться со своей шкурой.
Ри громко рассмеялся.
- Это стало у меня как будто второй натурой. Но перейдем к более
серьезным вещам.
Под предводительством альбиноса они вскарабкались по крутой лестнице,
которая вела в просторное помещение, раньше соответствовавшее верхнему
этажу станции. Потолком ему служил тот самый слой блестящего пластика,
который странно контрастировал с окружающим беспорядком.
Наверху находился Музей Культуры. Тот самый.
Альбинос привел их к месту, где старинные турникеты отделяли станцию
от выхода. Они перелезли через них, потом поднялись по нескольким
ступенькам, которые неожиданно прерывались и исчезали в потолке:
террористы уперлись в пол Музея.
Ри приложил к нему ухо и молча прислушивался в течение нескольких
секунд.
- Да, - сказал он наконец. - Все правильно. Мы под залом для
собраний, прямо под эстрадой. Слушайте! Начинает заполняться. Я различаю
вибрацию от множества шагов, за исключением того места, которое прямо над
нами. Это значит, что именно здесь находится трибуна. Нам повезло, и мы
прибыли вовремя!
Джонсон еще раз восхитился тонкостью слуха альбиноса и его
безупречным знанием подземного мира. Гегемония заимела, безусловно,
грозного врага, вынудив его укрыться в этих искусственных катакомбах.
- Что ж, прекрасно, - сказал Джонсон. - За работу.
Файнберг открыл один из огромных бидонов, обмакнул кисть в сероватую
массу и начал обмазывать ею пластиковый потолок.
- Это нитропластик, - объяснил он, не прерывая своего занятия, -
очень мощный и сохнет почти мгновенно.
Через несколько минут два на три метра поверхности потолка были
покрыты полностью этим материалом. Файнберг оставил бидон и попробовал
пальцем темно-серую поверхность.
- Ну, вот, готово, - сказал он. - Передай мне, пожалуйста, часовой
механизм, Борис.
Джонсон протянул ему небольшую металлическую коробочку. На одной ее
стороне виднелся циферблат со стрелкой, на другой - два острых
металлических выступа.
Файнберг приложил часовой механизм к потолку, и он тотчас накрепко
пристал к нему.
- Сигнал подается автоматически, - продолжал комментировать Файнберг.
- Могу установить механизм между нулем и часом. Что ты об этом думаешь,
Борис?
Джонсон задумался. Речь Торренса должна была, по всей видимости,
начаться через несколько минут. Скорей всего, он будет заниматься
болтовней не менее часа. Надо было отрегулировать механизм таким образом,
чтобы у них было время укрыться.
- Ну, скажем, полчаса, - сказал он.
- О'кэй, - сказал Файнберг. Он повернул стрелку. - Теперь займемся
рефлектором. Передай мне кисть и другой бидон. - Он закрепил какую-то
резиновую деталь белого цвета на слой нитропластика.
Он старательно покрывал раствором из другого бидона каждый сантиметр
сухой взрывчатки.
- Не знаю точно, как она действует, но точно то, что она посылает в
определенном направлении всю высвободившуюся в момент взрыва энергию.
Торренсу достанется весь заряд. Вполне можно остаться здесь, рискуя лишь
тем, что несколько осколков пластика оцарапают нам рожи. Но наверху все
будет по-другому. Они будут вынуждены выскребать потолок, чтобы собрать
хоть что-нибудь из того, что останется от их Вице-Координатора!
Закончив свою работу, Файнберг осветил лучом фонаря сероватую
поверхность: на ней нельзя было различить ни малейшей трещины. Даже
часового механизма не было видно.
- О'кэй, - сказал он. - Все нормально. Нам остается двадцать пять
минут, чтобы удрать, после чего бай-бай, Джек Торренс.
Джонсон мечтательно и удовлетворенно улыбался, в то время как они
спускались.
Теперь даже само Братство не могло спасти Торренса. Ничто не могло
помешать взрыву, даже если бы удалось установить место, где заложен
снаряд. И никто, кроме нескольких членов Лиги, не располагал такого рода
сведениями!
Джек Торренс вошел в просторный конференц-зал через боковую дверь,
охраняемую усиленным нарядом Стражников. Продвигаясь по центральному
проходу к эстраде и установленной на ней довольно скромной трибуне, он с
определенным удовлетворением отметил, что, несмотря на то, что зал был
заполнен только наполовину, все присутствовавшие Опекаемые были
сгруппированы в непосредственной близости от трибуны таким образом, чтобы
телевидение могло создать впечатление, что помещение переполнено.
Торренс поднялся на эстраду, занял место на трибуне и бегло
просмотрел конспект речи, который лежал перед ним. Сегодняшней темой было
"Положительное влияние Порядка на созидание в искусстве".
Для Торренса все это было вздором.
Скорее всего, Опекаемые не очень-то обрадуются, узнав об ожидавшем их
в скором времени установлении Глаз и Лучей во всех без исключения жилых
помещениях, и сам он не одобрял генеральную линию по тем соображениям, что
теперь ни один Советник не сможет критиковать даже равных себе.
Он также был против политики публичного издевательства над Лигой или
Братством.
Ведь любая реклама могла в той или иной степени быть только на руку
обеим организациям. Оставалось только рекламировать, например, кремовые
торты в качестве вида искусства. Как бы там ни было, Опекаемые не обращали
ни малейшего внимания на то, что говорилось. В таких случаях самым главным
для выступавшего было показать свою физиономию на экране.
Торренс бросил взгляд в сторону группы телевидения. главный режиссер
поднял указательный палец. Трансляция началась.
- Граждане Гегемонии, - начал Торренс, - я рад, что вас собралось
сегодня так много в этом зале. Учитывая то, что искусство и культура
составляют самые главные проявления человеческого разума, где еще могли бы
они процветать, как под сенью Гегемонии Земли, наивысшего проявления
человеческой цивилизации! Мы иногда забываем, что в варварскую эпоху
Религии искусство, как и сам человек, находились во власти сотен догм и
теорий, которые истощали друг друга в бесплодной борьбе. Нам трудно теперь
представить, насколько искусство в те времена могло быть подчинено
эстетическим традициям, предписываемым каким-либо бессмысленным культом
или просто зародившимся в голове изгоев общества, которые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20