- Она пришла ко мне после всего, увиденного здесь и в
святилище пирамиды. Это преступление очень похоже на ритуальное убийство,
отмеченное характерными чертами пьюриварского культа. Я не утверждаю, что
произошло именно это, - просто говорю, что сходство есть.
- И что же?
- Да то, что это дает нам нашу отправную точку. Пора переходить к
a+%$cni%) фазе расследования. Пожалуйста, соберите сегодня всех археологов.
Я хочу поговорить с ними.
- Поочередно или со всеми вместе?
- Сначала со всеми вместе - а там посмотрим.

Но ученые были разбросаны по всей огромной зоне раскопок, поскольку
каждый занимался своим проектом, и Магадоне Самбиса упросила Валентина не
созывать их до конца рабочего дня. Пока отыщут их всех, говорила она,
наступит самое знойное время дня, и им придется тащиться по руинам в самую
жару, вместо того чтобы переждать ее в каком-нибудь темном погребе.
Начальница просила дать им закончить дневную работу и встретиться с ними на
закате.
Это выглядело разумно, и Валентин согласился.
Но сам он оказался не в силах терпеливо дожидаться заката. Это убийство
потрясло его до глубины души. Вот еще один симптом зла, пришедшего в мир уже
при его жизни. При всей своей огромности Маджипур долго был мирной планетой,
где жизненных благ хватало на всех и преступления всякого рода случались
крайне редко. Но на памяти ныне живущих произошло убийство коронала
Вориакса, а за этим последовал дьявольский заговор, на время лишивший трона
преемника Вориакса - Валентина.
И, как теперь стало известно всем, за обоими этими злодеяниями стояли
метаморфы.
Когда Валентин вернул свой трон, метаморф Фараатаа поднял восстание,
принесшее с собой чуму, голод, всемирную панику и великую разруху. В конце
концов Валентин покончил с мятежом, лично лишив Фараатаа жизни; мягкий по
натуре, он смотрел на этот подвиг с ужасом, но все-таки совершил его, потому
что так было надо.
А когда Валентин, став понтификом, положил начало новой эре мира и
гармонии, на него обрушивается зверское убийство всеми любимого и уважаемого
ученого-метаморфа. Гуукаминаан убит здесь, в городе, священном для самих
метаморфов, во время раскопок, которые Валентин и начал-то для того, чтобы
продемонстрировать уважение человеческого населения Маджипура к столь долго
угнетаемым аборигенам. И все, по крайней мере на данной стадии, указывает на
то, что убийство совершил другой метаморф.
Но ведь это безумие.
Быть может, Тунигорн прав и все это - следствие какого-то древнего
проклятия. Валентину тяжеловато было это проглотить - он не верил в такие
вещи. И все же... все же...
Он беспокойно бродил среди руин в самые жаркие часы, увлекая за собой
своих несчастных спутников. Зеленовато-золотой глаз солнца беспощадно глядел
вниз. Воздух дрожал от зноя. Мелкие кусты с кожистыми листьями, растущие на
руинах, скукожились под палящими потоками света. Даже бес численные ящерицы
унялись и перестали шмыгать туда-сюда.
- Можно подумать, что нас перенесли в Сувраэль, - сказал Тунигорн,
отдуваясь, но не покидая понтифика. - Это климат пустыни, а не нашего
благодатного Альханроэля.
Насимонте сардонически усмехнулся.
- Еще один пример зловредности перевертышей, любезный мой Тунигорн. В
былые времена вокруг города росли зеленые леса, и воздух был свеж и
прохладен. Но потом реку обратили вспять, леса засохли, и здесь не осталось
ничего, кроме голого камня, который днем впитывает жару и хранит ее, как
губка. Спросите нашу археологиню, если мне не верите. Этот край намеренно
обратили в пустыню, чтобы наказать грешников, которые жили здесь.
- Тем больше причин убраться отсюда, - проворчал Тунигорн. - Но делать
нечего: наше место рядом с Валентином, ныне и присно.
Валентин почти не обращал внимания на то, что они говорили. Он брел
бесцельно от одного заросшего переулка до другого, мимо упавших колонн и
разрушенных фасадов, мимо пустых скорлупок того, что было раньше лавками и
тавернами, мимо величественных некогда дворцов. Здесь не имелось табличек, и
Магадоне Самбисы больше не было рядом, чтобы многословно повествовать о
каждом здании. Это были куски погибшего Велализьера, части скелета древ него
метрополией
Даже Валентину легко было представить это место обиталищем призраков.
Стеклянный блеск, идущий от груды поваленных колонн - скребущий звук,
$.-%ah()ao оттуда, где заведомо нет ничего живого - шорох песка, который
движется словно по собственной воле...
- Каждый раз, как я посещаю эти руины, - сказал он Мириганту,
оказавшемуся ближе всех к нему, - меня поражает их древность. Груз истории,
который давит на них.
- Истории, которую никто не помнит, - сказал Миригант.
- Но груз остается.
- Это не наша история.
Валентин одарил кузена презрительным взглядом.
- Это ты так думаешь. Разве история Маджипура - не наша история?
Миригант пожал плечами и промолчал.
Есть ли смысл в том, что я только что сказал, подумал Валентин? Или это
жара действует мне на мозг?
При этой мысли что-то словно взорвалось у него в голове, и перед ним
возникла картина Маджипура во всей его необъятности. Огромные континенты,
многоводные реки, сверкающие моря, непроходимые джунгли и жаркие пустыни,
высоченные леса и горы, населенные невиданными существами, многомиллионные
города. Память Валентина переполнили ароматы тысячи цветов и тысячи специй,
воспоминания о вкусе тысячи тонких блюд и тысячи вин. Бесконечно богатым и
разнообразным миром был этот его Маджипур.
И он, Валентин, по праву наследования и по воле судьбы, сразившей его
брата, стал сначала короналом, а потом понтификом этого мира. Двадцать
биллионов населения признают его своим императором, его лицо чеканят на мо
нетах, ему воздают хвалы, его имя навечно внесено в список монархов в Палате
Летописей - он вошел в историю этого мира.
Но были времена, когда здесь не было ни понтификов, ни короналов. Когда
не существовало таких городов, как Ни-Мойя и Алаизор, и пятидесяти больших
поселений Замковой горы. И нога человека еще не ступала на Маджипур, а город
Велализьер уже стоял.
По какому праву он называет своим этот город, мертвый и заброшенный
тысячи лет уже тогда, когда первые колонисты прибыли сюда из космоса,
несомые потоком собственной истории? По правде говоря, пропасть между их и
нашим Маджипуром почти непреодолима, подумал Валентин.
Как бы там ни было, он не мог избавиться от чувства, будто все призраки
этого места, верит он в них или нет, сгрудились вокруг него, дыша
неутоленным гневом. Придется и ему иметь дело с этим гневом, который, по
всей видимости, уже вырвался наружу в форме злодеяния, стоившего жизни
безобидному старому ученому. Логика, неотъемлемая от натуры Валентина,
отказывалась признать нечто подобное, но он знал, что его судьба, а
возможно, и судьба его мира, зависит от того, разгадает ли он тайну
происшедшего здесь.
- Прошу прощения, ваше величество, - прервал его раздумья Тунигорн, когда
перед ними открылся новый лабиринт разрушенных улиц, - но если я ступлю еще
хоть шаг по этой жаре, то начну бредить, как умалишенный. У меня уже мозг
плавится.
- Тогда, Тунигорн, тебе следует поскорее поискать укрытия и охладиться.
Остатками мозгов рисковать нельзя, дружище. Ступай в лагерь - а я, пожалуй,
еще поброжу.
Он сам не знал, зачем ему это надо, но какая-то сила влекла его через эти
занесенные песком, спаленные солнцем руины с только ей ведомой целью.
Спутники под тем или иным предлогом постепенно покинули его, и только
неутомимая Лизамон Гультин осталась. Эта беззаветно преданная великанша
защищала его от опасностей Мазадонского леса до того, как он вернул себе
трон коронала. Она же побывала с ним в брюхе морского дракона, который
проглотил их в море близ Пилиплока, когда они потерпели крушение на пути из
Зимроэля в Альханроэль - это она прорезала выход наружу и вынесла Валентина
на поверхность. Вот и теперь она осталась с ним, готовая шагать весь день,
всю ночь и весь следующий день, если так будет надо.
Но мало-помалу даже и Валентин утомился. Солнце давно миновало зенит, и
зубчатые тени стали ложиться вокруг - розовые, пурпурные и густо-черные. У
него слегка кружилась голова, зрение устало сражаться с невыносимо резким
светом, и каждая улица походила на предыдущую. Пора было возвращаться. За
что бы он ни наказывал себя, предпринимая эту изнурительную прогулку через
обитель смерти и разрушения, кара уже совершилась. Опираясь на руку Лизамон
Гультин, он повернул к палаткам.
Магадоне Самбиса, следуя уговору, собрала восьмерых археологовметаморфов;
Валентин, выкупавшись, отдохнув и немного перекусив, встретился с ними сразу
после заката в своей палатке. При нем был только маленький вроон, Аутифон
Делиамбер. Валентин хотел составить себе мнение об этих метаморфах без помех
со стороны Насимонте и остальных, но магические способности Делиламбера он
ценил высоко: это маленькое, снабженное множеством щупалец существо может
прозреть своими золотистыми глазищами то, что недоступно человеческому
зрению Валентина.
Метаморфы сидели полукругом лицом к Валентину, вроон поместился слева от
него. Понтифик обвел взглядом всю группу от распорядителя раскопок
Каастисиика на одном конце до палеографа Во-Симифона на другом. Они смотрели
на него спокойно, почти равнодушно, эти пьюривары с резиновыми лицами и
раскосыми глазами, пока он рассказывал им о том, что видел днем - о
кладбище, о разрушенной пирамиде и святилище под ней, о нише, куда убийца
столь бережно поместил отрезанную голову Гуукаминаана.
- Вам не кажется, что это убийство носит ритуальный характер? - сказал
он. - Расчленение тела на куски, помещение головы в нишу для
жертвоприношений? - Его взгляд задержался на Тиууринен, специалистке по
керамике, миниатюрной метаморфийке с красивой малахитово-зеленой кожей. -
Что вы об этом думаете? - спросил он.
- Как керамист, я ничего не могу сказать, - с полнейшей невозмутимостью
ответила она.
- Я спрашиваю вашего мнения не как керамиста, а как участника экспедиции.
Коллеги доктора Гуукаминаана. Не кажется ли вам, что помещение головы в нишу
означает принесение жертвы?
- То, что эти ниши использовались для жертвоприношений, - всего лишь
гипотеза, - чопорно произнесла Тиууринен. - Это не мой профиль.
Вот именно, не ее. То же самое скажет и Каастисиик, и Во-Симифон, и
стратиграф Памикуук, и хранительница древностей Хиээкраад, и Дриисмиил,
специалист по архитектуре, и Клеллиин, эксперт по пьюриварской
палеотехнологии, и Виитаал-Твуу, металлург.
Вежливо, мягко и упорно они отводили гипотезу Валентина о ритуальном
убийстве. Не является ли расчленение тела доктора Гуумиканаана возращением к
похоронным обрядам древнего Велализьера? Не была ли голова, установ ленная в
нише, искупительной жертвой некоему божеству? Не входит ли в пьюриварские
традиции убийство, совершенное именно таким образом? Они не могли сказать.
Или не хотели. Валентин не узнал ничего и о том, были ли у покойного враги
здесь, на раскопках.
Они лишь пожимали плечами на пьюриварский лад, когда он спрашивал, не
было ли у них борьбы за обладание какой-либо ценной находкой и не имел ли
места более абстрактный спор, связанный с задачами экспедиции. И никто не
выказывал негодования по поводу того, что он способен подозревать кого-то из
них в убийстве старого Гуукаминаана на основе подобных мотивов. Они держали
себя так, как будто сама мысль о деянии такого рода превышала их понимание и
была им совершенно чужда.
Во время разговора Валентин изыскал случай задать по крайней мере один
прямой вопрос каждому из них, но результат всегда был один и тот же. Они не
желали ему помогать, хотя и не увиливали открыто. Они были необщительны, не
выказывая при этом особой хитрости или замкнутости. В их отказе от участия в
следствии не было ничего, вызывающего откровенное подозрение. Они были в
точности тем, кем и казались: учеными, посвятившими себя раскрытию тайн
прошлого своего народа и ничего не знающими о таин ственном событии,
происшедшем в их среде. Да Валентин и сам не чувствовал, что кто-то из
присутствующих здесь - убийца
И все же... все же...
Они перевертыши, а он понтифик, предводитель завоевавшей их расы,
занявший спустя восемь тысяч лет место полулегендарного короля-воителя
Стиамота, навеки лишившего их независимости. Даже эти восемь мягких,
незлобивых ученых в глубине души не могут не чувствовать гнева против своих
хозяев, людей. У их нет причин помогать ему, и они не видят необходимости
говорить ему правду. Интуиция - а может быть, тайные, глубоко укоренившиеся
расовые предрассудки? - подсказывала Валентину, что здесь ничего нельзя
принимать на веру. Как можно полагаться на впечатление об их кажущейся
невиновности? Как может человек разгадать, что скрывается за непроницаемой
внешностью метаморфов?
- Ну, что скажешь? - спросил он Делиамбера, когда археологи ушли. -
Убийцы они или нет?
- Эти скорее всего нет, - ответил вроон. - Слишком мягкие, слишком
обходительные. Но они что-то скрывают, я уверен.
- Значит, ты тоже почувствовал?
- Безусловно. Известно ли вам, ваше величество, что значит вроонское
слово "хсиртиур"?
- Не думаю.
- Его не так просто перевести. Это ощущение испытываешь, когда говоришь с
кем-то, кто не хочет лгать тебе, но и правды не скажет, если ты сам до нее
не докопаешься. Ты не можешь избавиться от чувства, что под словами, которые
тебе говорят, скрывается нечто важное, но ты никогда не узнаешь, что это,
пока не задашь единственно верный вопрос. Но для того, чтобы задать нужный
вопрос, ты должен обладать той самой информацией, которую ищешь. Это очень
досадное ощущение, хсиртиур, почти болезненное. Точно бьешься клювом о
каменную стену. Я сам сейчас пребываю в состоянии хсиртиура - и вы,
очевидно, тоже, ваше величество.
- Очевидно, - ответил Валентин.

Оставалось совершить еще один визит. День был долгий, и Валентин устал до
крайности, но чувствовал потребность покончить со всеми основными моментами
сразу. Поэтому, как только стемнело, он попросил Магадоне Самбису проводить
его в рабочую деревню.
Ей это совсем не улыбалось.
- Мы стараемся не вторгаться к ним, когда они заканчивают работу и уходят
к себе, ваше величество.
- Убийства у вас тоже не каждый день случаются. Как и визиты понтифика.
Уж лучше я поговорю с ними сегодня, чем завтра прерывать их работу.
Его опять сопровождал Делиламбер, а Лизамон Гультин сама вызвалась идти.
Тунигорн слишком устал - полдневная прогулка по руинам его доконала, а
Мириганта лихорадило от легкого солнечного удара, но крепкий старый герцог
охотно согласился ехать с понтификом, несмотря на свои годы. Последним в их
отряде стал Аарисиим, метаморф-охранник. Валентин взял его с собой не
столько для защиты - с этим Лизамон Гультин могла справиться сама, - сколько
из-за проблем, связанных с хсиртиуром.
Аарисиим, хотя и перебежчик в прошлом, казался Валентину не менее
достойным доверия, чем всякий пьюривар. С опасностью для жизни он выдал
Валентину своего хозяина Фараатаа, когда вождь мятежников, перейдя все гра
ницы, угрожал убить королеву метаморфов. Возможно, он и теперь будет полезен
и сможет обнаружить то, чего даже проницательный взор Делиамбера не смог
разгадать.
Рабочий поселок представлял собой скопище плетеных хижин невдалеке от
центрального сектора раскопок. Эти хлипкие временные строения напомнили
Валентину Иллиривойн, метаморфскую столицу в джунглях Зимроэля, где он
побывал когда-то. Но это место казалось еще более удручающим, чем
Иллиривойн. Там метаморфы, по крайней мере, могли строить свои жилища из
молодых деревьев и лиан, а здесь в их распоряжении не было ничего, кроме
скрюченных кустов, растущих на равнине. И хижины тоже получились кривыми и
жалкими.
Рабочих кто-то предупредил о прибытии понтифика, и когда Валентин
подъехал, они уже толпились перед хибарами группами по восемь-десять душ.
Это были тощие, оборванные, голодного вида создания, разительно отличающи
еся от культурных, образованных археологов. Валентин спросил себя, где же
они берут силы, чтобы заниматься своим тяжелым трудом в этом негостеприимном
климате.
1 2 3 4 5 6 7 8