Мое горло сжимается от тревоги.— Да, — выдыхаю. — Да, я, по приказу патрона. Ты сделал ошибку, Вольф… При нашей работе это непозволительно!— Да, — шепчет он. — Да, я… сделал… ошибку. Он с огромным усилием вдыхает, и из его рта хлещет сильная струя крови. Он издает жуткий хрип.— Ты должен был… меня… предупредить, — прерывисто говорит он. — Я бы тебе…Он делает мне знак. Я сажусь перед ним на корточки.— Ты хочешь мне что-то сказать?Его глаза говорят мне “да”, но у него уже нет сил.— Прости, старина, — шепчу я, — но я не мог поступить иначе…Он икает. Его кожа приобретает восковой цвет.— Завтра, — еле слышно бормочет он. — Завтра… убьют… Орсей…Вдруг он отдает концы; рот приоткрылся, глаза закатились.Я отступаю на три метра и бросаю револьвер Вдавленного Носа на пол. Я снимаю замшевую перчатку, которую нацепил, чтобы на пушке не осталось моих отпечатков, потом достаю свой шпалер… свой собственный!— Держите его! — ору я.Стреляю в складку своего левого рукава.Выбегаю из ангара, вопя во всю глотку. Вокруг ни души… Выбираю самую темную улочку и мчусь по ней, паля из пушки.Сработало… Не прошло и трех минут, как подъезжают полицейские на мотоцикле с коляской. Собираются зеваки.— Ушел! — надрываюсь я. — Быстрее, гоните. Высокий тип в плаще и шляпе…Один из полицейских слезает с мотоцикла, двое остальных уезжают в указанном мною направлении.— Что за шухер? — спрашивает патрульный. Вместо ответа я сую ему под нос мое удостоверение. Он вытягивается по стойке “смирно”.— Вы ранены, господин комиссар?Я умышленно держу левую руку висящей вдоль тела.— Простая царапина, а вот моего товарища зацепило крепко. Тот подлец спрятался за ящиками и расстрелял его в упор. Вызовите “скорую” …Мы, патрульный и я, входим в ангар, опознаем труп Вольфа, находим револьвер “убийцы” и после короткого обыска я в присутствии ажана обнаруживаю в старой печи документы.— То, что мы искали, — говорю я. — Вот эти планы! Если я когда-нибудь поймаю ту падлу…Ажан горд, что участвует, пусть только в качестве зрителя, в шпионском деле. Он расскажет об этом своей жене, своему кузену, сыну консьержки… Именно это мне и надо. Пусть он даже приукрасит историю, это еще лучше Таким образом, когда люди, купившие Вольфа, захотят разузнать об обстоятельствах его смерти, они получат отличный авантюрный роман, каких уже не пишут. Мечту книготорговца.Подкатывает “скорая”, потом полицейские, полицейские… Тело Вольфа кладут в санитарную машину. В этот момент я делаю вид, что теряю сознание, и меня берут тоже. Я предпочитаю оставить труд составления рапортов другим.Оказавшись в “скорой”, я под ошеломленным взглядом санитара начинаю обыскивать шмотки своего экс-коллеги. Кроме его документов, бабок, ключей и пушки я не нахожу ничего интересного. Почти ничего. Только телеграмму.Она скатана в комок и лежит в глубине кармана. Я разворачиваю ее и вижу, что она датирована вчерашним числом. Отправлена телеграмма из Версаля и гласит:ПОЗВОНИ ЗАВТРА ПОЛДЕНЬ. КЛОД.Я кладу ее в свой карман и начинаю думать. Глава 4 В кабинет патрона я вхожу с рукой на перевязи. Увидев меня, он встает и идет закрыть обитую дверь на задвижку.— Поломка? — спрашивает он, указывая на мою руку. — Надеюсь, ничего серьезного? Я снимаю руку с перевязи.— Маленькая инсценировка для журналистов. Так правдоподобнее…Он пожимает мне руку.— Я знаю, каким ужасным было для вас это задание, Сан-Антонио… Давайте поскорее напишем эпилог к этой главе. Вы замечательно справились с этим деликатным делом, как и со многими другими. Нет нужды говорить, что, если писаки на вас насядут, вы дадите им максимум деталей, да?— Можете на меня положиться, босс, я уже выложил им такой рассказ, от которого метранпажи застонут от восторга…Он гладит свой лоб цвета слоновой кости.— Вашего… э-э… протеже взяли в конце дня на бельгийской границе. Я хохочу.— Бедняга небось проклинает меня. Напомните, чтобы с ним хорошо обращались и не начинали никаких следственных действий… Как только сочтете возможным, его надо будет отпустить и как-то возместить ему убыток…— Ладно, — говорит патрон. — Хорошо! Прекрасно… Его “прекрасно” означает нечто вроде “Ты мне больше не нужен, так что лети-ка ты отсюда!”. Я неподвижно сижу в кресле.— Может быть, патрон, не так уж прекрасно. Он поднимает бровь. Одну. Только он может проделывать этот трюк.— Что вы сказали?— Вы позволите задать вам один вопрос?— Задавайте…— Как конкретно предал Вольф? Поскольку он мрачнеет, спешу добавить:— Поверьте, я спрашиваю это не из пустого любопытства… Я… это трудно объяснить… У меня неприятное предчувствие. Может, я, лучше пойму, если вы мне ответите…Патрон колеблется, потом спрашивает:— Вы слышали о банде Анджелино?— Спросите дипломированного историка, слышал ли он о Луи XIV! Анджелино крутой сицилиец, известный на трех континентах. У этого парня в мозгах ускоритель, и он может придумать что угодно, лишь бы заработать бабки.Он перепробовал все: контрабанда опиума в Индокитае, торговля оружием в Греции, киднеппинг в США. Прочее я, как говорится, опускаю!Его последний финт — похищение секретного документа в районе Лас-Вегаса. Фэбээровцы на него рассердились и вышвырнули из Штатов на первом же самолете. Он отправился в Европу, где бывалые парни вроде него отсиживаются, когда погорят по ту сторону Атлантики… Здесь о нем пока не было слышно, но Анджелино не тот малый, что будет долго сидеть тихо.Шеф вытягивает свои идеально чистые манжеты.— Анджелино реорганизует свою банду, — говорит он. — У меня есть надежные сведения. Вольф согласился на него работать и в качестве гарантии своей доброй воли дал ему важную информацию о нашей организации, количестве сотрудников, способах действий, что показывает, что сицилиец готовит крупное дело, которое будет интересовать нас…— Как вы это узнали?— В число типов, набранных Анджелино, входил Патавян, Это он сообщил нам о Вольфе… Чтобы проверить его сообщение, я подбросил Вольфу фальшивые документы… Это сработало: два дня спустя Патавян передал мне, что их содержание известно Анджелино…— Патавян должен знать, что готовит итальяшка, нет? — спрашиваю я.Шеф качает головой.— Патавян больше ничего не знает… На прошлой неделе его нашли на пустыре с горлом, перерезанным от уха до уха. Очевидно, Анджелино понял, что армянин ел из двух кормушек. На этот счет он шутить не любит… Смерть этого человека прервала всякий контакт между нами и сицилийцем. Поэтому я решил убрать Вольфа. Понимаете?Он пододвигает ко мне свою шкатулку с сигаретами.— Угощайтесь.Эта шкатулка настоящая табачная фабрика. Я выбираю длинную женскую сигарету.Я закуриваю и, забыв, что нахожусь в кабинете большого босса, разваливаюсь в кресле.Он уважает мое молчание, как капрал жандармерии свою жену.— Слушайте, шеф, я предчувствую красивый тарарам в самое ближайшее время. Вольф умер не сразу. Он успел пробормотать несколько слов: “завтра, убьют, Орсей”.Он смотрит на меня с отсутствующим видом, но я его хорошо знаю. Я знаю, что сейчас в его котелке кипят мысли.— Вы уверены, что он сказал “Орсей”?— Или “Орсель”… Это его последнее слово, понимаете? Шеф кивает.— Он сказал одной фразой: “Завтра убьют Орсея”?.. Что означает, что некий Орсей будет завтра убит? Или произносил отрывисто, с паузами, как человек, борющийся со смертью?— Второй вариант, патрон. Он пробормотал: “Завтра убьют…” Потом тишина, он уже умирал, а затем открыл рот, как будто хотел закончить фразу, секунду пытался издать хоть один звук, после чего выдавил из себя: “Орсей…” Вот…Босс играет ножом для разрезания бумаг. Подумав секунду, шепчет:— Значит, Орсей не обязательно фамилия человека… Это может быть названием места…— Патрон, вы думаете о Ке д'Орсей?— А вы нет?— Я тоже…Он спрашивает меня таким тоном” каким скорее спрашивают самого себя:— Какова главная характеристика Ке д'Орсей?Я отвечаю:— Там находится Министерство иностранных дел — Да.Он резко отталкивает нож.Это производит сухой щелчок, заставляющий меня вздрогнуть.Шеф открывает ящик своего стола и достает вечернюю газету.— Завтра, — говорит он, — на Ке д'Орсей состоится конференция министров четырех великих держав! Сан-Антонио… Если там произойдет заваруха, это может иметь непредсказуемые последствия.— Вы думаете, Анджелино способен впутаться в политическое убийство такого масштаба?— Анджелино способен на все. Если у него нет денег, он подожжет весь мир с той же легкостью, с какой вы прикуриваете сигарету. ФБР прислало мне очень красноречивое досье на него!— Ну и что?— Мои опасения укрепляет то, что макаронник попросил у Вольфа подробные сведения о наших методах охраны. Я немедленно встречусь с министром внутренних дел… Меры безопасности будут усилены.Он направляет свой указательный палец мне в грудь.— Вы пойдете по следу Анджелино. Сделайте все возможное и невозможное, чтобы найти этого субчика. Мы не можем предъявить ему никакого обвинения, но вы должны во что бы то ни стало обезвредить его. Это ясно?Я давлю сигарету роскошной телки о свой каблук и щелчком отправляю ее в бронзовую пепельницу.— Вы знаете, где найти эту птичку?— Не имею ни малейшего понятия…Я смотрю на него, спрашивая себя, кто этот тип: начальник Секретной службы или грузчик с Восточного вокзала?Он видит мое немое осуждение.— Я ведь не Господь Бог, — вздыхает он. И добавляет:— Зато Анджелино сущий дьявол! Глава 5 Одна вещь меня все-таки успокаивает; дьявол никогда не внушая мне страха. Я даже несколько раз брал над ним верх.До сих пор дело было абсолютно простым. Анджелино замышляет гадость на Ке д'Орсей. Один гад из наших давал ему информацию; с этим я рассчитался. Здание МИДа тщательно обыщут, меры безопасности усилят, а я. как большой, буду стараться побеседовать с Анджелино. Обожаю разговаривать с бандитами. Супергангстеры — это моя любовь, честное слово! Будь я при хрустах, я бы их коллекционировал.Единственная неприятность — я не имею ни малейшего представления о том, где находится Анджелино.Проходя мимо бара, что напротив конторы, я кое-что вспоминаю. В кармане Вольфа лежала отправленная вчера телеграмма с просьбой позвонить некоему Клоду сегодня в полдень. А сегодня в полдень Вольф как раз листал телефонную книгу. Готов поспорить, он искал номер этого самого Клода… Я могу ошибаться, но ведь только римский папа никогда на попадает пальцем в небо.Поскольку моя память — отличный записывающий механизм, я вспоминаю и то, что Вольф опрокинул стакан чинзано на страницу, которую изучал.Захожу в тошниловку. Эмиль, ее хозяин, дремлет за стойкой. Среди предков этого типа наверняка была муха цеце. Начиная с одиннадцати утра он спит, как боа, заглотнувший целую семью плантаторов, включая бабулю. Он выходит из комы только затем, чтобы рявкнуть, от чего дрожат бутылки на полках.Его официантка относится к типу чокнутых девиц, считающих себя жертвой социальной несправедливости. Она воображает, что на съемочной площадке смотрелась бы куда лучше, чем во второразрядном бистро. Она машет ресницами, как Марлен, а той краской, которой она намазала лицо, вы могли бы заново покрасить свой загородный дом.— Что вы хотите? — спрашивает она, округляя рот в куриную гузку.— Я пришел ради твоих глаз, — говорю, — но если сверх того ты дашь мне телефонный справочник и рюмочку коньячку, я Просто бухнусь перед тобой на колени.Она пожимает плечами и приносит мне книгу. Я размышляю. Если мне не изменяет память, справочник был открыт в конце.Я раскрываю его и замечаю, что попал на версальских абонентов Как говорится, горячо: телеграмма Вольфу была отправлена из Версаля…Я листаю эту часть справочника и скоро нахожу запачканную страницу. На ней фамилии на Р и С, всего двести двадцать три штуки. Вырываю страницу и сую в свой карман.Шум разрываемой бумаги выводит хозяина из дремы. Второй раз за день он жутко орет из-за этой чертовой книги. Он вопит на всю свою забегаловку, что второго такого нахала, как я, нет в целом мире, что он сыт по горло этим кварталом, кишащим легавыми, и живет одной надеждой — увидеть нас висящими на крюках мясника. После чего, очевидно сорвав голос, он наливает себе стакан коньяку и наполняет мой.Мы чокаемся.Я приезжаю в Версаль в девять часов вечера. На город Короля-Солнца падает мелкий нудный дождик.Остановив машину на улочке возле префектуры, я захожу в унылый бар, кажущийся мне удобным местом для размышлений.Сидя перед дымящимся грогом, я смотрю на вырванную из телефонной книги страницу. Не обходить же всех типов, чьи фамилии напечатаны на ней! Тут я вспоминаю, что телеграмма Вольфа была подписана: “Клод”. Пробегаю взглядом бумажку и через четыре минуты констатирую, что только одного мужика зовут Клод. Клод Ринкс, по профессии скульптор…Эта деталь меня очень удивляет. Не понимаю, как скульптор может быть причастен к делу, которым я занимаюсь. Лица творческих профессий обычно не имеют; ничего общего с субъектами вроде Вольфа или Анджелино. Может, это просто приятель Вольфа, никак не связанный с его темными делишками?Наконец, поскольку другого лучика надежды не брезжит, и тем более я уже в Версале, решаю связаться с Ринксом.Думаю, действовать надо осторожно, так как я ступаю на совершенно неизвестную почву.Я подхожу к телефону и набираю номер Ринкса.Нежный голосок отвечает:— Алло?— Я бы хотел поговорить с месье Клодом Ринксом. Нежный голосок уверяет меня, что Клода Ринкса мужского пола не существует, а Клод Ринкс — это она. Только тут я осознаю, что имя Клод может носить и мужчина, и женщина.— О, простите! — говорю я. — Могу ли я с вами поговорить, мадам Ринкс?— Мадемуазель… А о чем?— Скажем, поличному делу.— Может, завтра?— Скажем, что личное дело еще и срочное…— Кто вы? Иду напролом:— Друг Вольфа… мое имя вам ничего не скажет. Молчание.— Кто такой Вольф? — спрашивает голос. В тоне моей собеседницы звучит искреннее удивление. Я говорю себе, что пошел неверным путем, и уже собираюсь извиниться и повесить трубку, но в моей черепушке начинает сильно звонить колокольчик тревоги. А когда он звонит, значит, мне пудрят мозги…— Могу я вам это объяснить при личной встрече? — отвечаю я на ее последний вопрос. Опять молчание.— Я в двух шагах от вас, — продолжаю я.— Ладно, приходите. Я живу на верхнем этаже… Дождавшись, пока она положит трубку, я вешаю на рычаг свою. Я задумчив, как роденовский “Мыслитель”. Я так задумался, что забыл допить свой стаканчик… Заметив это на улице, возвращаюсь исправить оплошность, но уже слишком поздно: хозяин успел вылить остаток моего коньяка назад в бутылку.Дом богатый. Монументальная деревянная лестница с медными перилами покрыта красным ковром.Взобравшись на четвертый этаж, я оказываюсь на конечной остановке перед широкой дверью, покрашенной в изумрудно-зеленый цвет.В тот момент, когда я протягиваю руку к звонку, дверь открывается. На мои плечи падает прямоугольник оранжевого света, а посреди этого прямоугольника стоит красотка, от которой просто дух захватывает.Она довольно высокого роста, стройная, хорошо сложена. Тяжелые золотистые волосы собраны сзади в длинную гриву а-ля Аттила Она кутается в синий атласный халат, черные глаза пристально смотрят на меня.Делаю усилие, чтобы проглотить слюну, и снимаю шляпу.— Мадемуазель Ринкс?— Она самая. Я кланяюсь:— Комиссар Сан-Антонио.Кажется, я поскромничал, уверив мадемуазель, что мое имя ей ничего не скажет.Она вздрагивает, и выражение ее глаз меняется от любопытства к настороженности.— Входите, — говорит она.Я вхожу в мастерскую скульптора, обставленную с безупречным вкусом. Во всех углах статуи, драпировки ярких цветов, мебель из лимонного дерева. В величественном камине из красного кирпича горят дрова.Она указывает на кресло.— О чем идет речь, господин комиссар?— О Вольфе…Я смотрю на нее. Она моргает. Я был прав, что пришел. Могу поставить истертую зубную щетку против тонны черной икры, что эта куколка знает Вольфа. Я решаю не давать ей времени соврать и, пользуясь своим преимуществом, начинаю блеф…— Вольф умер, — бросаю я. Она страшно бледнеет и шепчет:— Умер?— Погиб в конце дня от руки преступника, которого мы обложили в его логове… Детали вы узнаете завтра, из утренних газет…Она проводит рукой по лбу. Кажется, сейчас хлопнется в обморок.— С вами все в порядке?Она утвердительно кивает головой.Она сильная. Мне это нравится. Терпеть не могу девчонок, считающих своим долгом падать без чувств, чтобы показать глубину своей скорби.— Перед смертью Вольф, который был моим приятелем, прошептал: “Навести… Клод Ринкс… Версаль…” Больше он ничего сказать не смог Вот. Я решил, что обязан приехать, понимаете? Я не знал, что вы женщина…Делаю паузу, чтобы она успела осмыслить сказанное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12