Без нее невозможна жизнь на враждебных планетах.
На громадных энергостанциях Меркурия и Венеры аккумуляторы заряжают,
а затем развозят во все уголки Солнечной системы. Аккумуляторы отдают в
аренду, но никогда не продают. А поскольку они испокон веков принадлежат
"Межпланетной энергии", то компания буквально держит в своих руках судьбу
каждой планеты.
Несколько мелких компаний производят аккумуляторы на продажу, но их
мало, и цена у них высокая. За этим бдительно следит "Межпланетная". Если
кто вздумает поднять вой по поводу монополии, "Межпланетная" тут же
предъявит этих производителей как доказательство того, что никаких
ограничений на торговлю не существует. Законных обвинений, таким образом,
можно не опасаться, а стоимость производства аккумуляторов сама по себе
служит защитой от какой-либо серьезной конкуренции.
Будет ли космическое путешествие удачным или нет - все зависит от
надежности и эффективности устройств, снабжающих корабль энергией. А
практически всеми этими устройствами безраздельно владеет "Межпланетная",
и только она.
Так, год за годом, "Межпланетная" все туже сжимала в тисках Солнечную
систему. Меркурий фактически уже принадлежал компании. Марс и Венера - не
более чем марионеточные государства. А теперь и правительство
Юпитерианской конфедерации попало в лапы людей, признававших своим
хозяином Спенсера Чемберса. Агенты и лоббисты "Межпланетной" наводнили все
земные столицы, в том числе и столицу Центральной Европейской федерации,
народы которой жили при абсолютной диктатуре. Потому что даже Центральной
Европе нужны аккумуляторы.
"Экономическая диктатура, - проговорил Спенсер Чемберс. - Так назвал
это Джон Мур Меллори". Что ж, почему бы и нет? Такая диктатура могла бы
поставить во главе правительств лучшие деловые умы, она обеспечила бы
рациональное управление Солнечной системой, избежав ошибок демократических
правительств.
Демократии основаны на ложной предпосылке - на теории, что все люди
способны управлять. Дураков она провозглашает мудрецами, бессильных и
беспомощных - богатырями. Она наделяет одинаковыми политическими правами
идиота и человека разумного, предоставляет одинаковые возможности
ненормальному и трезвомыслящему гражданину, дает одинаковое право голоса
слабаку и сильной личности. Эта форма правления зиждется на эмоциях, а не
на разуме.
Лицо Спенсера Чемберса затвердело, от недавней мягкости не осталось и
следа. Закатные солнечные блики заострили его черты, углубили впадины и
складки, игрой светотени превратили в гранитную маску, венчающую массивную
гранитную статую.
В динамичной, расширяющейся цивилизации нет места бредовым идеям
Меллори. Убивать его нет смысла - даже бунтарь при определенных
обстоятельствах может пригодиться, а настоящий хозяин ценностями не
разбрасывается, - но его нужно убрать с дороги, засунуть подальше, туда,
где его болтливый язык не будет сбивать с толку толпу. Чертов придурок!
Посмотрим, поможет ли ему этот идиотский идеализм на борту тюремного
корабля!

2
Рассел Пейдж задумчиво прищурился, разглядывая свое творение -
прозрачное облако, четко очерченное и видимое. Видимое, как виден кусок
стекла или пузырь с водой. Вот оно, внутри аппарата - облако, которого не
может быть.
- Кажется, что-то получилось, Гарри, - тихо сказал ученый.
Гарри Уилсон затянулся сигаретой, свисавшей с уголка губы, выпустил
из ноздрей двойную струю дыма. Глазки его нервно забегали из стороны в
сторону.
- Ага, - сказал он. - Антиэнтропия.
- Как минимум, - отозвался Рассел Пейдж. - А может, и нечто большее.
- Оно полностью прекращает энергетический обмен. Словно время
остановилось и все застыло в этом поле без изменений.
- Больше того, оно консервирует не только энергию вообще, энергию
целого, но и энергию составляющих частей. Облако абсолютно прозрачно, но
тем не менее преломляет свет. Оно не может поглощать свет, ибо это
означало бы изменение энергетического содержания. В этом поле все горячее
останется горячим, а холодное никогда не нагреется.
Пейдж задумчиво провел ладонью по недельной щетине. Вытащил из
кармана трубку и кожаный кисет, машинально набил трубку и раскурил ее.
Все началось с эксперимента в силовом поле 348 - с наблюдения за тем,
как будет реагировать на нагревание помещенный туда проводник. Нагревать
его электричеством было нельзя, поскольку ток мог возмутить поле,
искривить его и превратить во что-то другое. Поэтому Пейдж использовал
бунзеновскую горелку.
До сих пор, прикрыв глаза, он видел перед собой тонкую серебристую
проволочку, накаляющуюся докрасна в голубом пламени горелки. Темно-красная
вначале, проволока становилась все светлее и ярче, пока наконец не засияла
ослепительным блеском. И непрерывное жужжание трансформатора,
наращивавшего силовое поле. Жужжание трансформатора, приглушенное гудение
горелки и слепящий жар раскаленной проволоки.
Что-то случилось потом... что-то непостижимое, сверхъестественное.
Будто в силу вступил какой-то неведомый закон, пробудив к жизни
колоссальную энергию. Ее ладони - невидимые, но ощутимые - сомкнулись
вокруг проволоки и пламени. И сразу же гудение горелки изменило свой тон;
из щели у основания запахло газом. Нечто перекрыло отверстие латунной
трубки. Некая сила, _н_е_ч_т_о_...
Пламя стало прозрачным облаком. Голубой огонь и раскаленная докрасна
проволока в неуловимую долю секунды обратились в преломляющее свет, но
прозрачное облако, которое висело там, внутри аппарата.
Проволока утратила красный оттенок, а пламя голубой. Проволока сияла.
Она не была серебристой, не была белой. У нее не осталось ни намека на
цвет, и только слабое мерцание указывало на то, что проволока по-прежнему
там. Бесцветное отражение. А ЭТО ЗНАЧИТ - АБСОЛЮТНОЕ ОТРАЖЕНИЕ. Самые
совершенные рефлекторы отражают чуть больше 98 процентов падающего света,
два же поглощенных процента окрашивают их в цвет меди, золота или хрома.
Но проволока в этом силовом поле, которое мгновение назад было пламенем,
отражала весь свет.
Пейдж обрезал проволоку ножницами, и она, ничуть не изменившись,
осталась висеть в воздухе без всякой поддержки, внутри мерцания, не
виданного до сих пор ни одним человеком.
- Туда невозможно внести энергию, - покусывая кончик трубки, сам себе
сказал Пейдж. - И невозможно взять оттуда энергию. Проволока и сейчас
такая же горячая, какой была в момент изменения. Но она не способна
излучать свой жар. Она вообще не может излучать никакой энергии.
Ну да! Проволока тоже отражает весь свет, иначе она поглощала бы
энергию и нарушала бы равновесие, установившееся на этом клочке
пространства. Ведь здесь сохраняется не только энергия как таковая, но и
каждый ее вид.
Но почему? Этот вопрос не давал Пейджу покоя, Почему? Чтобы
продолжать исследования, он должен найти ответ.
Может, поменять поле на силовое поле 349? Не исключено, что секрет
кроется где-то между этими двумя полями, где-то на почти несуществующей
границе, что разделяет их.
Пейдж встал и вытряхнул из трубки пепел.
- Гарри, есть работенка, - сказал он.
Из ноздрей Уилсона выплыли струи дыма.
- Ага.
Пейдж еле подавил внезапное желание заорать и двинуть лаборанту в
зубы. Этот вечный дым из ноздрей, эта вечная слюнявая сигарета, эти
бегающие глазки и траур под ногтями действовали Пейджу на нервы.
Но Уилсон был гением механики. Несмотря на грязные ногти, руки у него
были умные. Они умели настраивать микроскопические камеры и трехграммовые
электроскопы или весы, способные измерить силу электронного удара. Как
лаборанту ему не было равных. Если бы только он не отвечал на все вопросы
своим несносным "ага"!
Пейдж остановился перед маленьким закутком, огороженным тяжелым
стеклянным экраном. Там хранились ртутные выпрямители. Сине-зеленое
свечение, исходившее от них, разлилось по лицу и плечам Пейджа зловещей
мертвенной окраской. Стекло защищало ученого от чудовищного
ультрафиолетового излучения, полыхавшего над лужей мерцающего жидкого
металла, от этой безжалостной эманации, способной испепелить на человеке
кожу буквально за пару секунд.
Ученый сощурился, но не отвел глаз. Зрелище завораживало Пейджа. Вот
оно, воплощение энергии - невероятно интенсивный сгусток ослепительного
пара, тонкая пленка сине-зеленого пламени, круговые колебания сверкающей
лужи, яркие всполохи ионизации.
Энергия... дыхание современного человечества, сердцебиение прогресса.
В соседней комнате были аккумуляторы. Чтобы не арендовать их у
"Межпланетной", Пейдж купил аккумуляторы у мелкого производителя,
выпускавшего по десять-пятнадцать тысяч штук в год, - слишком мало, чтобы
встревожить "Межпланетную".
Купить их Пейджу помог Грегори Маннинг. Благодаря Грегу многое стало
возможным в этой маленькой лаборатории, спрятанной в самом сердце
Сьерра-Невады, вдали от населенных пунктов.
Деду Грега, Джексону Маннингу, впервые удалось преодолеть гравитацию.
Наследство, оставленное им внуку, приближалось к пяти миллиардам. Но это
еще не все. От своего знаменитого предка Маннинг унаследовал острый,
проницательный ум ученого. А от деда по материнской линии, Энтони Баррета,
- деловой нюх и хватку. Однако в отличие от деда Грег не ушел с головой в
бизнес. Старик Баррет заправлял на Уолл-стрит в течение жизни целого
поколения и стал легендой среди финансистов благодаря своему деловому
чутью и поразительному умению манипулировать людьми и деньгами. Но его
внук, Грегори Маннинг, приобрел мирового известность совсем в другом
качестве. Ибо, унаследовав с одной стороны научные способности, а с другой
- финансовые, от каких-то отдаленных и неведомых предков он получил в дар
тягу к путешествиям, которая бросала его в самые укромные уголки Солнечной
системы.
Именно Грегори Маннинг финансировал и возглавил спасательную
экспедицию, вызволившую первых исследователей из мрачной ледяной пустыни
Плутона, когда их корабль потерпел крушение. А потом победил в
юпитерианском дерби, пулей просвистев на своей ракете вокруг огромной
планеты и установив рекорд Солнечной системы. И не кто иной, как Грегори
Маннинг, нырнул в венерианские болота и живьем вытащил оттуда загадочную
ящерицу, о которой ходило столько слухов. И он же доставил на Меркурий
сыворотку, когда жизнь десятка тысяч людей зависела исключительно от
скорости двигателей, мчавших блистающий корабль по направлению к Солнцу.
Рассел Пейдж знал его еще с колледжа. Они вместе ставили опыты в
лаборатории, проводили бесконечные часы в дебатах о научных теориях. Оба
любили одну и ту же девушку, оба потеряли ее, вместе скорбели об утрате...
и утопили горе в трехдневной пьянке, вошедшей в историю университетского
городка.
После выпуска Грегори Маннинг отправился навстречу мировой славе -
исколесил все планеты, за исключением Юпитера и Сатурна, посетил каждый
обитаемый спутник, взбирался на лунные кратеры, погружался в венерианские
болота, пересекал марсианские пустыни, гонимый неуемной жаждой все
повидать и испытать на собственном опыте. А Рассел Пейдж окунулся в
безвестность и похоронил себя в научных исследованиях, шаг за шагом
приближаясь к цели своих трудов - открытию нового источника энергии...
дешевой энергии, способной предотвратить угрозу диктатуры "Межпланетной".
Пейдж отвернулся от закутка с выпрямителями.
- Возможно, скоро у меня будет что показать Грегу, - сказал он сам
себе. - Может быть, после стольких лет...
Грегори Маннинг примчался через сорок минут после звонка Пейджа в
Чикаго. Ученый, поджидавший Грега на крошечной лужайке, что опоясывала
дом, соединенный с лабораторией, увидел лишь мгновенный промельк самолета,
который с пронзительным воем пронесся к небольшому взлетному полю и
совершил идеальную посадку.
Торопясь навстречу Грегу, вылезавшему из самолета, Рассел отметил про
себя, что его друг ничуть не изменился, хотя они уже год как не виделись.
Что раздражало в Маннинге, так это его вечная молодость.
Грег был в бриджах, сапогах и старом твидовом пальто; вокруг шеи
развевался ярко-голубой шарф. Он приветственно махнул рукой и устремился
вперед по тропинке; до Расса донесся скрип гравия под его сапогами.
Лицо Грега было сурово, как обычно. Чистое, гладкое лицо, тяжелое, с
непреклонным взглядом.
Его пожатие чуть не раздавило руку Расса, но тон был довольно резким:
- Ты говорил очень возбужденно, Расс.
- У меня есть на то причина. Кажется, наконец я что-то нашел.
- Атомную энергию? - спросил Маннинг. В голосе его не было ни намека
на волнение, только чуть затвердели морщинки у глаз, а на щеках еле
заметно обозначились желваки.
Расс помотал головой.
- Не атомную. Если это энергия, то скорее материальная - секрет
энергии материи.
Они остановились перед двумя креслами на лужайке.
- Давай присядем, - предложил Расс. - Рассказать тебе об этом я могу
и здесь, а покажу немного позже. Мне не часто приходится бывать на
воздухе.
- Приятное местечко, - заметил Грег. - Соснами пахнет.
Лаборатория прилепилась на вершине скалы в 7000 футах над уровнем
моря. Впереди скала круто обрывалась вниз, открывая вид на долину с
серебрящимся в лучах полуденного солнца ручьем. Сзади по склонам
карабкались сосны, вдали мерцали белоснежные шпили гор.
Расс выудил из кармана кожаного пиджака табак и трубку, щелкнул
зажигалкой.
- Вот как это было, - начал он и, удобно развалившись в кресле,
рассказал о первом эксперименте.
Маннинг внимательно слушал.
- А теперь самое интересное, - продолжал Расс. - У меня и до того
были смутные надежды, но на верный след, пожалуй, я напал именно тогда. Я
взял металлический прут - ну, знаешь, обычный присадочный пруток - и ткнул
им в сгустившееся силовое поле, если его можно так назвать... хотя это
название ничего не отражает. Прут вошел. С трудом, правда, но вошел. И
хотя поле выглядело совершенно прозрачным, прута не было видно, даже когда
я просунул его так глубоко, что он уже должен был вылезти с обратной
стороны. Такое впечатление, будто он даже не входил в шар. Будто я просто
сложил прут, причем его плотность возрастала вместе с моими усилиями,
словно я вталкивал прут внутрь его же самого. Хотя это, конечно,
невозможно.
Расс умолк и пыхнул трубкой, не отрывая глаз от снежных вершин в
пурпурной дали. Маннинг ждал.
- В конце концов прут вышел наружу, - снова заговорил Расс. - Заметь:
вышел, хотя, если верить своим глазам, я мог бы поклясться, что он не
входил в сферу. НО ВЫШЕЛ ОН ПОД ПРЯМЫМ УГЛОМ ПО ОТНОШЕНИЮ К ТОМУ МЕСТУ,
КУДА Я ЕГО СОВАЛ.
- Погоди секундочку! - сказал Маннинг. - Тут что-то не так. Ты
повторял опыт?
- Я повторял его раз десять, и результат все время был один и тот же.
Но слушай дальше, Когда я вытащил прут из шара - это было несложно, - он
стал на пару дюймов короче. Я сам себе не поверил. Поверить в это было еще
труднее, чем в то, что прут отклонился на девяносто градусов. Я замерил
все прутки, убедился, что ошибка исключена, и тщательно записал данные.
Каждый прут укорачивался примерно на два дюйма после того, как вылезал из
шара. И все они меняли внутри сферы направление и выходили совсем не там,
где должны были.
- У тебя есть какое-нибудь объяснение? - холодный голос Маннинга
зазвенел от волнения.
- Скорее теории, чем объяснения. Видишь ли, прут, засунутый в шар,
становится невидим, будто его там и нет. А может, его там и вправду нет.
Сферу невозможно ничем потревожить, иначе в ней изменилось бы соотношение
потенциальной и кинетической энергии. Похоже, это основное предназначение
сферы - оставаться неизменной. Если бы прут коснулся проволоки внутри
поля, он бы на нее надавил, прогнул, то есть воздействовал бы на нее силой
и уменьшил бы величину потенциальной энергии. Поэтому прут должен был
как-то пройти, не задевая проволоки. Мне кажется, ОН ВОШЕЛ В КАКУЮ-ТО
ВЫСШУЮ ПЛОСКОСТЬ СУЩЕСТВОВАНИЯ И ОБОГНУЛ ПРОВОДНИК. При этом прут вынужден
был сделать столько поворотов - четырехмерных поворотов, что утратил часть
своей длины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18