Дима отшатнулся. - Что, доза кончилась - ширнуться пора? Или,
Дым, говори как на духу - эстетка какая-нибудь не дает?
- Не дает, - сказал Дима.
- Вот она, любовь-то свободная! Жена всегда даст! Жениться тебе надо,
Дымок...
- Ну, лады, Сашка, - сказал Дима. - Двигаться мне пора, извини. Дело
срочное.
- Ну ни фига себе! А я думал, мы заскочим куда-нибудь, встречу
отметим... квакнем как следует, я при деньгах... Я бы с ребятами тебя
познакомил.
- Спасибо, не стоит. В другой раз. Счастливого плавания...
Ведь друзья же, думал Дима, бредя по набережной один. Вместе в
космонавтов играли...
Он перекусил на Балтийском вокзале. Еда, как гарь, осела в организме.
Некуда было себя деть. Он достал блокнот, поводил карандашом бесцельно.
Ничего не слепилось. Нащупывая двушку, он зашагал к телефону, сам еще не
зная, куда будет звонить. Звонить Ей уже не имело смысла - такси давно
пришло. И давно ушло.
Почему-то позвонил Олегу Шорлемеру, уже настоящему художнику, не
терпевшему Димину мазню, но разрешавшему застать себя телефонным звонком
раз или два в месяц. Олег был старше Димы лет на семь. Он слушал "голоса",
знал точно, кто и как сидел при культе, кто и почему в опале и в фаворе
ныне, с кем опасно откровенничать, какие резолюции принял неделю назад
подпольный Союз возрождения КПСС, и какие новые действия на будущей неделе
предпримут правозащитники; фамилии Сахарова, Орлова, Григоренко, Богораз и
прочих, которых Дима никак не мог выучить, Олег поминал ежеминутно и давал
понять, хотя никогда не говорил об этом прямо, что коротко знаком с ними
всеми. Писал он в абстрактной манере, а в свободное время, чтобы было на
что есть, рисовал для демонстраций портреты членов Политбюро.
Не отвечали долго, но ответили. Олегов голос сказал браво:
- Шорлемер на проводе!
- Привет, Олег. Это Дима. Не помешал?
- А-а, здравствуй, - голос сразу потух и стал усталым. - Нет,
конечно, не помешал, что ты, - произнес голос, отчетливо давая понять что,
конечно же, помешал. - Давненько не имел чести тебя услышать, душа моя.
Что поделываешь?
- Гнию, - ответил Дима. - Давай повстречаемся.
- Увы-увы, - сказал Олег. - Я жду важного звонка, чтобы тут же
сорваться по делу. Такие, знаешь ли, проблемы нам подчас подбрасывает наш
благословенный век...
- А что такое?
- Бестактный ты, душа моя.
- Ой, прости!..
- По телефону о делах ни слова, ты же знаешь мой принцип. Меня,
знаешь... я думаю, пишут круглые сутки.
- Понял, понял. Я просто хотел тебе одну штуку показать.
- Накрасил что-то?
- Угу.
- Когда?
- Да уж почти месяц...
- И с тех пор - ничего?
- Да, в общем, ничего... - Дима стеснялся. Он чувствовал, что его
звонок некстати, но разговор уже потек, и у него не хватало умения
решительно выйти из него; ему казалось, что, повесив трубку сразу, он
обидит Олега тем, что сразу понял - Олег ему не рад. Тем более у Олега
явно опять какие-то неприятности.
- Работать надо больше, душа моя. Каждый день.
- Вчера вот попробовал. И ты понимаешь, Олег, так загорелся вроде...
а не получилось.
- Как называется?
Дима покраснел.
- "Афродита"...
- И не могло получиться. Ты маньяк, что ли?
- Да нет! - возмутился было Дима и сразу сник, засомневавшись; а
может, и правда маньяк? - Просто... хотелось, чтобы было очень красиво.
Очень...
- Мещанина в себе дави, душа моя. Дави без жалости. Какой ты
художник, когда мыслишь подобными категориями! Красиво очень - фу-ты,
ну-ты! Ты что, не ощущаешь ублюдочности собственных слов?
Дима не нашелся, что ответить.
- Ты посмотри, что вокруг! - разгорячился Олег. - Посмотри, посмотри!
Вот из той будки, откуда звонишь - поводи вокруг глазами! Пародия,
гротеск, издевательство над человеческой природой! Галич по Би-Би-Си
говорил осенью о полном разложении слова в СССР: да, но ведь и образ
разрушен полностью! И цветность! Все серое, все плывет, как в пьяном дыму!
А ты высасываешь из... ну, скажем, из пальца, хотя на самом деле из
другого места, просто материться не хочу... пошленькие красивости...
- Да именно потому, что все такое серое, и нужно что-то... - начал
было Дима, но Олег не дал ему говорить.
- Высасываешь красивости на потребу мещанам. Лука-утешитель. Надо
показывать: вот в каком дерьме вы живете. В дерьме! В дерьме! Сорок раз в
дерьме! И небо над вами - дерьмо, и гениталии ваши - в дерьме, и отношения
ваши друг с другом - это отношения задницы и унитаза, и все сложности
жизни для вас - кто на кого первым успеет сесть. "Афродита"! -
издевательски передразнил он. - Слышать не хочу! Пока не поймешь этого -
не появляйся!
- Да я понял! - отчаянно закричал Дима. Каждое слово Олега будто
раскаленной, туго натянутой проволокой расхлестывало ему сердце. Проволок
было уже десятки, а сердце такое маленькое... - Я и хотел тебе показать
совсем другую работу, как раз об этом, я ее пока "Пляж" назвал, но...
- О, майн либер хэндз хох, - устало сказал Олег. - Опять девки в
купальниках? Или уже без? Вокруг такое творится - а у тебя одно на уме...
Тебе надо поспать с красивой девушкой, Степной Волк, - процитировал он
Гессе, чуть польстив Диме, потому что уподобил его Степному Волку, но в то
же время презрительно. - Знаешь, Дымок, у меня мрачное предчувствие. Когда
ты наконец потеряешь девственность, ты вообще перестанешь писать. Окажется
- не о чем. Помяни мое слово. Окажется, что гораздо проще стаскивать
лифчики в натуре, чем мараться с красками.
- Олег, да я же совсем не об этом!
- Ладно. Мое дело сказать, твое - на ус мотать. А теперь, душа моя, я
тебя погоню. Я же говорил - я звонка жду. Пока.
- Пока...
Олег повесил трубку, и телефон действительно почти тотчас же
прозвонил.
- Шорлемер на проводе! - браво сказал Олег.
- Двести пятьдесят, - не здороваясь, сообщил ему мягкий мужской
голос.
- Это грабеж, - после паузы сказал Олег, чуть осипнув. Провел по
намокшему лбу ладонью. - Она стоит не менее восьмисот.
- Двести пятьдесят, - с мягкой настойчивостью повторили там.
- Эту икону я сам вывез из Олонецкой губернии весной.
Старообрядческий канон соблю...
- Двести пятьдесят, - прозвучало снова, с такой интонацией, словно
невидимый собеседник втолковывал некую очевидную истину непонятливому,
упрямому ребенку.
Олег молчал.
- Олежек, - ласково сказали в трубке. - Вы же сами нарисовали ее. Мой
эксперт установил это достоверно. Но я не обижаюсь и не ловлю вас за руку.
Более того, я беру ее, поскольку после нашей обработки действительно смогу
продать ее как подлинник. Но это сделаю я. Ваша доля - двести пятьдесят.
Олег опять провел ладонью по лбу. Воровато покосился на лежащую
брюнетку. Та, зачем-то прикрыв живот углом одеяла, заложив одну руку за
голову, медленно курила, бездумно глядя в потолок. Нет, не слышит.
- Хорош-шо, - сказал Олег.
- Вот и хорошо, что хорошо. Сегодня в восемнадцать, - сказали в
трубке, шутливо так, будто речь шла о назначении любовного свидания, - на
нашей скамейке.
Олег повесил трубку и старательно улыбнулся в сторону брюнетки.
- Втюхал за шестьсот, - громко сказал он.
- Продешевил, - равнодушно сказала брюнетка, даже не повернув головы.
Плавным, точеным движением поднесла сигарету к губам и затянулась. Маникюр
был цвета крови.
Дима всего этого, конечно, не видел и не слышал. Откинувшись спиной и
затылком на стекле, он некоторое время стоял в кабине. С грохотом и
рычанием прокатил мимо, вываливая под себя черное облако дизельного дыма,
мощный грузовик с длинным прицепом, полным тонких бурых труб. Дверь кабины
тоненько задребезжала.
- О господи, - вслух сказал Дима. - Теперь-то куда?
Потом позвонил сова.
Ответили быстро.
- Вика? - спросил Дима, стараясь говорить как можно веселее и
приветливее.
- Да... Кто это?
- Уже забыла? - проговорил он с омерзительной ему самому
кокетливо-светской интонацией. - Короткая память у красивых девушек... Это
Степной Волк, - сказал он и сам засмеялся. - Да не пугайся ты, просто меня
один друг так называет... Дима это, вчерашний.
Она мгновение молчала, и он подумал было, что телефон сломался. В
трубке шуршало и хрустело.
- Ой, это вы! - с радостным изумлением защебетала она, и он вдруг
подумал, что, наверное, она притворяется сейчас так же, как он сам. - А я
никак не думала, что вы позвоните уже сегодня! Потому и не узнала вас
сразу, а так я вас, конечно, очень помню, как мы замечательно ехали!
Книжка ваша такая толстая, неужели вы уже прочитали?
- Конечно. Ну, я нарочно поторопился. Хотел поскорее тебе вручить.
- Правда? - растроганно сказала она, и опять ему почувствовалось
лицемерие. - Спасибо! Теперь нам надо встретиться, да?
- Если хочешь.
- Хочу! Как же нам это сделать? Может быть, вы подъедете ко мне в
гости?
- А на нейтральной территории не хочешь?
- Нет, давайте лучше в гости. К маме знаменитые люди всегда ходят в
гости. А ведь вы тоже художник. Я хочу, чтобы и ко мне пришли в гости.
- Понял. Говори, куда.
Она стала рассказывать - подробнейшим образом, все повторяя по три
раза, будто очень боялась, что он не найдет. Метро Петроградская...
троллейбус... третий этаж, налево...
- Значит, жду вас в три. Знаете, а я попробую как-нибудь маму из дому
выдвинуть, - застенчиво пообещала она. - Правда ведь, вдвоем будет лучше?
- Ясно дело, - согласился Дима и повесил трубку.
Чем ближе Дима подъезжал, тем меньше ему верилось, что с Ней кончено.
Это просто так! Ну уехала, мало ли! Это я чокнутый, из всего трагедии
делаю, а Она хорошая, нормальная... Нельзя, нельзя, кричало все в нем, а
троллейбус, грузно переваливаясь и дергаясь, уже выворачивал на Большую
Пушкарскую, и хотелось выскочить вон и побрести куда-нибудь бесцельно,
чтобы время скоротать, чтобы ждать Ее возвращения. Но пора взрослеть. Жить
пора. Он ехал.
- Ой, как вы быстро, я и одеться не успела!
- А это что? - спросил Дима, заставив себя нахально дотронулся до ее
плечика, и на секунду взял в щепоть яркую ткань сарафана.
- Это же домашнее! - зарделась она.
- Тем лучше, - сказал Дима. - Неофициальность - залог успеха.
- Успеха чего?
- Да всего. На официальной основе никакие дружеские отношения
немыслимы.
- Ой, правда... Вы проходите, пожалуйста. Или вы спешите?
- Ты как хочешь - чтоб я спешил или нет?
- Конечно, нет! - она храбро взяла его за руку и повела. Дима чуть
стиснул ее кисть, она коротко обернулась, одарила его милой улыбкой -
свеженькая, тоненькая, лучше и желать нельзя.
Квартира была невообразимо огромной. Миновали сумеречную прихожую,
миновали какие-то закрытые двери - то ли в ванную, то ли в кухню, то ли в
стенные шкафы... Вошли в комнату. Широкие окна, светлые портьеры, софа -
хоть поперек ложись, цветной телевизор, фано, коврище... картины...
- Располагайтесь, пожалуйста, - Вика выпустила его руку и указала на
софу, накрытую искусственной тигровой шкурой. Придвинула легко кресло и
села напротив, заботливо оправив сарафан на загорелых коленочках.
Перехватила Димин взгляд, улыбнулась и охотно покраснела.
- Я никак не ожидала, что вы уже прочитаете, - проговорила она.
- Я же обещал поторопиться... - Разговор начинался тоскливо. Так и
пойдет, наверное. Говорить-то, в сущности, не о чем. - Ты, я смотрю, тоже
действуешь оперативно. Дома никого?
- Никого... - нерешительно сказала Вика.
Девочка лгала. В квартире только что затих крик. Это не для тебя,
надсаживалась мама, теряя всю привлекательность и делаясь старше своих
лет. Я найду тебе настоящего друга, а пока танцуй! Но не совершай
непоправимого! Эти патлатые бездельники всегда готовы подцепить что плохо
лежит! А уж окрутить девушку с такой квартирой у них губа не дура! Теперь
Вика непроизвольно старалась говорить тише - мама сидела за дверью и
слушала.
Расскажи об этом Диме - не поверил бы. Он был абсолютно убежден, что
такие вещи вымерли лет сто назад. Как минные заграждения.
- Ты говорила, у отца библиотека большая, - сказал Дима. - У меня к
книгам слабость...
- Ой, у меня у самой!
- Можно глянуть?
Она чуть было не сказала вполне естественное "да", но в последний миг
прикусила язык, вспомнив, что в кабинете - мама.
- Нет... вы знаете... Папа - он ужасно строгий и не разрешает трогать
книги в его отсутствие, - облегченно закончила она.
- Надо же, - искренне удивился Дима. - По мне так это варварство -
замораживать книги. Он хоть друзьям-то дает читать?
- Конечно! - спохватилась она. - Всем друзьям! Он вообще очень любит
давать читать, только в библиотеку не пускает. Он говорит, - она
вдохновенно импровизировала, - что если там кто-то копается, то нарушает
систему, и потом ему самому уже ничего не найти.
- Ну, это понятно, - согласился Дима.
Рассеянно оглядываясь, он заметил связку из беличьих хвостов, висящую
на гвоздике как раз над его головой.
- Ты смотри, - он приподнялся, поднял руку и тронул нежный рыжий пух.
- Хорошие какие...
Вика улыбнулась, довольная, что разговор сошел с неприятной темы.
- Ребята подарили весной, - сообщила она. - Они на Крестовском
тренируются, а там белки, так пару-тройку хвостиков уж принесут
кому-нибудь из девчонок в подарок.
- Вот это да, - сказал Дима после паузы. Опустился обратно на тахту.
- А белку куда?
- Ну, не знаю... Отпускают, наверное.
- Подыхать медленной смертью? - предположил Дима.
Вика покраснела.
- Ой, я как-то не думала, что ей без хвоста трудно, - пролепетала
она. - Я обязательно им скажу, чтобы никому больше не приносили.
Обязательно, правда!
- Похвально...
- Я даже их сниму сейчас, чтобы не висели! - она гневно встала. -
Такая жестокость!
Неосмотрительно она потянулась к связке. Сарафанчик, и без того
коротенький, буквально взлетел. Нежная фигурка нависла над Димой -
чуть-чуть наклонив голову, он мог бы коснуться Вики лицом. Диму будто
кинули в кипяток. Его рука сама собой легла на ее талию.
Девочка замерла.
Она была гибкая и теплая под неощутимо тонкой тканью. Ясно
чувствовалась резинка трусов.
- Помнится, ты плясать любишь? - спросил Дима невнятно. Сам
покраснел. До чего дурацкое положение, хоть выпускай обратно. - Может,
покрутимся?
- Это только когда никого не знаешь, - нерешительно сказала она. Она
ничего не чувствовала, но ничему не препятствовала. И только одна мысль
сверлила: если они перестанут оживленно, шумно разговаривать, мама
услышит, что тут происходит.
Дима деревянно опустил руку. Его лицо пылало.
- Да, помню - ты объясняла...
- Правда? - она так и стояла перед ним, неловко комкая хвостики. -
Когда это я успела?
- Ну, ясно дело, не далее, как вчера.
Она заулыбалась и села.
- А, это мы про Юрика, да?
- Про Юрика, про Юрика...
- Быть может, вы голодны? - спросила она ни с того, ни с сего.
- Да нет, я обедал.
- А где?
- Ну как... На вокзале, в буфете.
- А я бы даже хотела так пожить, - задумчиво произнесла Вика и тут же
испуганно осеклась. Эту реплику маме не стоило слышать так же, как тишину.
- Ой, так о чем это мы?
- Да покамест ни о чем, - ответил Дима уже с явным раздражением.
- Вы сердитесь, да? - она вновь понизила голос. - Но вы поймите,
пожалуйста, там ведь все танцуют. Шум, музыка, настроение... А тут - средь
бела дня, вдвоем. Это же как-то... Как будто мы...
Она не знала, чем закончить. Напрашивалось "любовники", но она
боялась сказать такое слово - не потому, что вообще его боялась, в обычном
разговоре с подружками, с Юриком или с кем-то незнакомым в компании оно
выговаривалось не труднее любых других: но после того, как ее тело узнало
ладонь, Вике нелепо казалось, что до любовников им с Димой остался один
маленький шажок.
- Можно задернуть шторы, - уже открыто издеваясь, предложил Дима. Но
она не заметила иронии.
- Это ничего не даст, - голос был почти жалобным. - Правда... Я пойду
брошу куда-нибудь, - и помахала в воздухе хвостами.
- Да повесь, чего уж теперь...
- Думаете, можно?
Дима кивнул. Она потянулась была, но тут же отпрянула. Протянула ему
хвосты. Рука подрагивала.
- Дима, повесьте, пожалуйста...
Смеясь, он повесил.
- Быть может, кофе? - натужно спросила она.
- Что я, жрать сюда приехал, что ли?!
- Да, но... - она беспомощно развела руками. Она сама не знала,
причем тут кофе. Просто сказывалась дрессировка. - А зачем вы приехали?
Дима опешил.
- Вообще-то книжку тебе принес. А также в надежде на умную степенную
беседу, перемежаемую трелями соловья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21