По пути.
Я заглянул в освещенный салон автомобиля: в нем сидели, не
считая водителя, еще двое таких же крепких молодцов, - один на
переднем сидении и один на заднем. "Сопротивление бесполезно",
-вспомнилась мне расхожая фраза из детективных романов. Я
пролез на середину заднего сидения,придвинувшись к неподвижно
скучавшему мордастому "попутчику", а пригласивший меня
"жизнерадостно-квадратный" привалился ко мне с другого края и,
захлопнув дверцу, опустил защелку. Мы поехали.
- А ордер на арест у вас есть? - вспохватился я, с тоской
провожая глазами проплывающую мимо стеклянную коробку с горящей
надписью "Автовокзал".
- Кто вам сказал, что вас а-рестовали? - коротко зевнул, не
поворачивая головы, седой мужчина рядом с водителем.
- В таком случае, куда вы меня везете? - спросил я как
можно спокойнее, физически ощущая на себе тяжелое давление
неизвестности.
- В Углов, - дернул плечами седой, будто я спрашивал о
чем-то совершенно очевидном.
- Зачем?
Демонстративно игнорируя мой вопрос, седой включил
автомобильный приемник и покрутил ручку настройки.
- ... ожидаются снегопады, по области - дожди с грозами, =
бодро известила дикторша.
- С грозами! - поднял вверх указательный палец седой.
Трое остальных засмеялись, будто в ответ на удачную шутку.
"Дебилы!" - обругал я их, но не вслух, а про себя.
- ...ветер умеренный, западный, - как ни в чем ни бывало
продолжала дикторша - ей-то что!
Я набрал в легкие побольше воздуху и закричал:
- Я требую остановить машину!
- ... от минус трех до плюс одного! - ударил по ушам вопль
дикторши, так что динамики задребезжали.
- Что вы сказали? - вежливо переспросил седой, увертывая
звук.
- Остановите машину, - потребовал я, не слыша собственного
голоса.
- А теперь - концерт по заявкам радиослушателей! - взревела
дикторша.
- Что вы сказали? - вежливо переспросил седой.
Продолжать "разговор" было бесполезно, и я замолчал, решив
экономить силы, которые мне, судя по всему, скоро понадобятся.
Часа через три мы свернули с шоссе на темную лесную дорогу
и еще через 20 минут подъехали к добротной зимней даче =
двухэтажному кирпичному дому за высоким сплошным забором.
- Где мы? - спросил я, когда машина въехала через ворота во
двор.
- В лесу, - ответил седой безо всякой интонации в голосе, в
первый раз поворачивая ко мне свое мясисто-костистое лицо с
подвижными глазами-буравчиками. - Выходите.
Я вышел. Седой завел меня в дом, мы прошли через богато
обставленный холл с камином и распятьями медвежьих шкур на
стенах и поднялись по витой лестнице на второй этаж. Здесь
седой подвел меня к одной из дверей и почтительно постучал... В
эту минуту он сильно напоминал учителя, приведшего к директору
школы провинившегося ученика. За дверью не отвечали, и седой
впал в тягостное раздумье: постучать еще раз или подождать?
"Интересно, кто этот внушающий трепет подчиненным "директор"? =
спросил я себя и сам себе ответил. - Занзибаров. Да, конечно
же, это Занзибаров, как я раньше не догадался!" Наконец, седой
решился постучать еще раз, и тогда из-за двери еле слышно
донеслось: "Войдите". Мне показалось, что это голос
Занзибарова, но когда мы вошли, я увидел, что в высоком кожаном
кресле за широким письменным столом сидит совсем другой
человек: лет пятидесяти, но моложавый и подтянутый, аккуратно
причесанный на пробор и с тонкими чертами лица, среди которых
особо выделялся рот - он, пожалуй, был слишком тонким и ярким,
ипоэтому казалось, что его обладатель вот-вот не то укусит, не
то поцелует своего собеседника. "Спасибо, Юрий Палыч", - сказал
он седому. Седой тотчас бесшумно удалился, а хозяин кабинета
приветливо улыбнулся мне, загибая резко вверх уголки своего
замечательного рта, и сказал, как долгожданному гостю:
- Наконец-то вы прибыли!
- Простите, но я вас не знаю, - холодно ответил я.
Он смущенно поморгал, будто впервые встретил такого чудака,
который его не знает, и сказал:
- Зовите меня Иван Иванычем.
- Очень приятно. Зовите меня Петром Петровичем, - в такт
ему представился я.
- Хорошо, Петр Петрович... Он же Сергей Сизов, он же Серый,
он же Угловский мессия, он же Умка, он же Зоровавель, он же
Зоро, он же - Джакомо Казанова, - перечислил Иван Иваныч, кивая
головой при каждом новом имени, а последнее особо выделил
размашистым кивком, давая понять, что ему известно про меня не
только все, но и чуть-чуть больше...
- Вы следили за мной? - в лоб спросил я.
- Я?! - рассмеялся Иван Иваныч. - Я - нет!
- Что вы от меня хотите? - опять напрямую спросил я.
Иван Иваныч моментально сделал серьезное лицо, показывая,
что шутки кончены, и строго сказал назидательным тоном:
- Я хочу, чтобы вы перестали пьянствовать, превращая воду в
водку, и прекратили соблазнять малолетних восторженных девочек,
покоряя их сердца дешевыми чудесами. Вас ждут большие дела, мой
дорогой Зоровавель, а вы размениваете свой звездный миллион на
жалкие гроши! Я не собираюсь читать вам лекцию о положении в
стране - вы и сами прекрасно все знаете. Россия стоит на грани
катастрофы: экономика развалена до основания, людям элементарно
нечего есть, нравственность упала до нуля под грузом
порнографии, выдаваемой за либерализацию культуры, - а
парализованное центральное правительство, подобно первобытному
шаману, врачует страну бесконечными заклинаниями о
необратимости процессов перестройки и демократизации.
- В чем же спасение? - осторожно поинтересовался я,
чувствуя какой-то подвох.
- В наведении порядка на местах собственными силами, - с
готовностью ответил Иван Иваныч. - Если не мы - то кто?
Одряхлевшая КПСС? Мечтающий прибрать нас к рукам Запад?
Упражняющийся в словоблудии и краснобайстве парламент?
- А "мы" - это кто? Мы с вами? - горько усмехнулся я.
- Да, и не только мы, - невозмутимо ответил Иван Иваныч. =
Вы знаете, что такое КМС?
- Кандидат в мастера спорта?
- КМС - это Комитет местного спасения, - расшифровал он, не
реагируя на мою иронию. - Это -орган, объединяющий в себе
лучших представителей своей Малой Родины, ее честных и
деятельных патриотов. Пока не поздно, наш комитет должен взять
в свои руки всю полноту районной власти. Демократия хороша для
высокоразвитых, благоустроенных, так сказать, государств, а для
спасения падающей в пропасть страны нужна диктатура, ибо только
решительными действиями, без демократических сусальностей,
можно остановить это падение.
- Вы полагаете, можно спастись в рамках отдельно взятого
района, когда вся огромная страна падает в пропасть? - Покачал
я головой.
- Наш комитет - это только начало, - не смутился Иван
Иваныч. - Главное - подать пример, а затем, я уверен, подобные
комитеты станут образовываться по всей стране, от Находки до
Бреста, и вот тогда наступит черед создания общенационального
комитета спасения. Это будет подлинноедвижение снизу!
"Нечто подобное я где-то уже слышал, - задумался я... и
вспомнил. - Занзибаров!"
- Скажите, Занзибаров тоже входит в этот комитет? - спросил
я.
- Занзибаров покончил жизнь самоубийством, - ответил Иван
Иваныч, скорбно поджав губы.
- Как? - вылетело у меня от неожиданности.
- Повесился, - коротко ответил он.
Это известие потрясло меня. Я попытался представить, как
лучезарный Занзибаров, из всех пор которого струилась
заразительная жизненная энергия, натирает бельевую веревку
куском хозяйственного мыла, разящим животным жиром... Нет, я не
мог представить себе этого! Да, с этими КМС-овцами шутки плохи,
если уж они переломили хребет такому зубру, как Занзибаров (я
ни на йоту не сомневался, что дело не обошлось без их участия).
Интересно только, чем он им не угодил? Может, тем, что был
против пролития крови?
- Вы, наверное, полагаете, что одряхлевшие коммунисты и
"краснобаи" из парламента добровольно сдадут власть? - задал я
вопрос с дальним прицелом.
- Борьба за власть неизбежна, - согласился со мной Иван
Иваныч, - но мы не хотим, чтобы в этой борьбе были человеческие
жертвы, поэтому мы и призываем вас на нашу сторону.
- Не совсем понимаю, - отозвался я.
- Народ успел разувериться во всяческих партиях,
организациях и движениях. Последняя его надежда - на небо. Вас
еще не видели в лицо, но уже слагают о вас легенды, описывают в
газетах ваши подвиги - не беспокойтесь, не реальные, - успокоил
он меня, - у вас уже появились последователи, и вашим именем
расписаны все стены домов в Углове. Всс, что вы ни скажете
народу, будет им воспринято как великое откровение, потому что
ваши слова упадут в благодатную почву...
"Уж не приложил ли свою руку КМС к культивации этой почвы?"
- подумалось мне.
- Если выступлю я, - продолжил Иван Иваныч, - то это
приведет лишь к расколу населения на враждебные лагеря, часть
будет "за", часть - "против", и о последствиях такого раскола
можно лишь догадываться. Но если выступите вы, за вами пойдет
подавляющая часть народа, верьте мне. Каждый отдельно взятый
человек относится к пророкам и мессиям с долей скептицизма, но
у толпы - своя психология, ей нужен вожак, нужен лидер, за идеи
которого и умереть не страшно... Но до этого, надеюсь, дело не
дойдет, - поспешил он поправиться.
- Скажите честно, - попросил я, - вы считаете, что я на
самом деле мессия?
- Если честно, то меня это не интересует, мой дорогой, - не
замедлил с ответом Иван Иваныч. - Но, по-моему, мессия узнается
по своим делам. Если вы действительно выступите перед народом с
обращением, то вы на самом деле станете мессией!
- Что же я должен сказать в этом обращении?
- Все, что угодно, но в конце не забудьте добавить, что
впредь деятельность всех партий, включая КПСС,
приостанавливается, парламент распускается и вся власть
переходит к КМС. Всего три пункта. Очень просто.
- А если я откажусь?
- Давайте говорить прямо, - улыбнулся, сгибая губы
подковкой, Иван Иваныч. - На карту поставлено многое, и даже не
наши с вами судьбы и не судьба Угловского района, а гораздо
шире... Здесь уже не до шуток. Я не хочу вас запугивать и тем
более шантажировать, но давайте разберем два варианта. Вариант
А: вы выступаете с обращением к народу, становитесь, тем самым,
полноправным мессией, и вам прощаются все ваши человеческие
грехи. Вариант Б: вы отказываетесь выступать, доказывая тем
самым лишь свою мессианскую "профнепригодность", и с
васспрашивают как с обычного простого смертного, по всей
строгости закона. А преступления за вами числятся тяжелые...
- Тяжелые? - невольно переспросил я, будто и впрямь только
что узнал о своих преступлениях.
- Попытка изнасилования в поезде малолетней Прохоровой =
это раз, - посмотрел он на меня в упор. - Покушение на жизнь
гражданина Стрельникова - это два.
- Покушение?! - я чуть было не подпрыгнул на стуле от
радости, узнав, что тот самый паренек жив.
- Рано радуетесь, - вытянул губы в прямую линию Иван
Иваныч, сообразив, что допустил тактическую ошибку. - Он, между
прочим, до сих пор лежит в реанимации в бессознательном
состоянии, и если он умрет.. а он ведь может умереть, не так
ли? - Иван Иваныч с трудом подавил в себе улыбку, торжествуя
блистательное исправление ошибки. - Так вот, если он вдруг
умрет, вас будут судить за умышленное убийство, а это,
извините, пахнет высшей мерой наказания.
При последних словах Иван Иваныч все же не смог сдержать в
себе легкой улыбки, и во мне возникло жгучее желание вмазать
"крюком с правой" по его ярко-замечательным губам, чтобы
сложить их в горестную трубочку под правым ухом.
- Я подумаю, - процедил я сквозь зубы, поднимаясь со стула.
- Только думайте, пожалуйста, быстрее, - совсем уже
рассмеялся Иван Иваныч. - На 12 часов дня в городе назначен
митинг, и я очень надеюсь, что вы на нем выступите.
Пожелав мне "спокойной ночи и приятных сновидений", Иван
Иваныч кликнул караулившего под дверью седого, и тот отвел меня
в небольшую комнату на том же втором этаже, всю обстановку
которой составляли кровать и тумбочка. Седой, не прощаясь,
вышел, и с другой стороны двери клацнул ключ в замке. Я остался
один взаперти. Что делать? Бежать? Да, бежать, и как можно
скорее! Я распахнул окно и, глотнув освежающей прохлады,
выглянул во двор: внизу выгуливал поджарую овчарку
слоноподобный охранник, кажется, один из тех, с которыми я ехал
в машине. Обернувшись на шум раскрытого окна, собака
предупреждающе зарычала, а охранник и не дернулся,
демонстративно проигнорировав мои тщетные поползновения. Пути к
отступлению отрезаны! Что делать??? Закрыв окно, я еще раз
внимательно осмотрел комнату и увидел другую дверь, помимо
входной. Неужели, черный ход?! Но нет, моя наивная надежда
тотчас лопнула: за этой второй дверью оказался совмещенный
санузел. Таким образом, я зашел в тупик и решил сначала принять
горячую ванную, а уж потом - кардинальное решение. Налив воды,
я погрузился в нее по самый подбородок и пустился в
размышления.
"Да-а, - сказал я себе, - эти КМС-овцы - совсем не овцы,
они, похоже, ребята не промах. Им нужен мифический мессия,
чтобы загрести жар его руками, а в случае провала своей затеи
-свалить на него всю ответственность. "Мессия? Какой мессия? =
сделают они удивленные лица. -Говорил от нашего имени? Нет, мы
его не уполномочивали. Должно быть, это какой-то сумасшедший,
страдающий манией величия. А может, и авантюрист с преступным
прошлым..." Свалить все на "самозванца" - как это выгодно... и
гнусно! Нет, они не дураки, и не случайно начали обрабатывать
меня чуть ли не в последнюю минуту: никто не должен знать о
нашей связи. И, в то же время, такие люди любят действовать
наверняка, поэтому они не оставили за мной свободы выбора: если
я откажусь, они сделают свое дело сами, хотя и с меньшими
шансами на успех и с большими жертвами, а меня, как
неудавшегося мессию, отдадут под суд за убийство (паренек при
таком развитии событий не выживет - это ясно), и тогда мне
грозит расстрел. Обычно за такие преступления, совершенные
впервые, дают, по-моему, от 10 до 15 лет, но тут, опять-таки,
случай не совсем обычный, ведь имнужно убрать свидетеля
заговора, и это будет не трудно сделать, обладая властью.
Высшая мера наказания... "Высшая!" Это слово как-то особенно
мерзко звучит в сочетании с двумя другими, будто кто-то
глумится над обреченным на смерть человеком. Преступника ставят
к обшарпанной пулями стене, зачитывают простуженным голосом
приговор, целятся в него мутным с похмелья глазом, дергают
спусковой крючок... И все это называется высшей мерой! Я не
хочу такой высшей меры!" - чуть не закричал я вслух, холодея
сердцем в горячей воде.
"Что же делать?" - спросил я себя опять, немного
успокоившись. Сердце мое постепенно оттаивало от
смертно-ледяного холода, и я с удовольствием прислушивался к
его громкому и упругому биению. "Может, все-таки принести себя
в жертву? - пустил я его в галоп. - Нет, не годится, - поспешил
я осадить его, - ведь своим отказом от сотрудничества с КМС я
окончательно добью несчастного паренька... Что же делать???" И
тут мне будто шепнула вода из неплотно закрученного крана:
"Топис-с-сь..." Сердце мое тут же встало на дыбы, но я лишь
больно хлестнул его: "Это выход!" Я торопился, чтобы не дать
себе времени опомниться, но мозг мой работал четко:
перво-наперво я крепко свел пальцы в замок за спиной, дабы не
цепляться инстинктивно за край ванны, затем я резко и шумно
выдохнул весь воздух из легких и с открытым ртом скользнул
ягодицами по дну ванны, высоко поднимая ноги... В горло
обжигающе хлынула горячая вода, и я почувствовал, как мой живот
тяжело надувается, будто залитый водой воздушный шарик... В
следующую секунду я ощутил в груди удушающий спазм и
инстинктивно потянул в себя ртом, и новый поток воды ворвался
теперь уже в легкие. В ужасе забыв о своих планах, я судорожно
засучил ногами, одновременно пытаясь разжать руки, но ничего не
получилось: пальцы были придавлены спиной... Изо рта моего
безобразно вышел большой неровный пузырь с колышущимися краями
-вытесненные водой из легких последние остатки кислорода...
"Это конец", - булькнула вода надо мной, и колышущийся за ней
белый потолок стал быстро темнеть, покрываясь рябью черных
точек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18