А
еще я узнал от одной разговорчивой женщины, что Угловскому
мессии не дали выступить на митинге, и теперь он находится под
домашним арестом... Услышав это, я не смог сдержать улыбки,
ведь я и правда посадил самого себя под домашний арест!
Я толкался среди людей, и меня не покидало чувство, будто
мне в этот вечер предстоит некая волнительная встреча, и эта
встреча на самом деле произошла... Уже возвращаясь к Мишке, я
проходил мимо ресторана "Лазурный берег", и с расстояния в
несколько шагов увидел, как из распахнутой швейцаром двери
вышли Занзибаров и Ольга. Они были немного навеселе, и,
очевидно, в продолжение какого-то игривого разговора, начатого
еще в ресторане, Занзибаров что-то шепнул на ухо Ольге перед
открытой шофером задней дверцей дожидавшейся их черной "Волги",
бесстыже блестящей своей новизной, а она, прежде чем впорхнуть
в эту холодно отсвечивающую заиндевелым металлом клетку на
колесах, прощебетала нечто в ответ, чмокая Занзибарова в пухлую
щечку и тутже стирая пальчиком след от губной помады.
"Проститутка!" - сказал оживший во мне Сизов, провожая
грустно-злым взглядом окутанную в клубы углекислого пара
"Волгу". И напрасно я пытался заверить Сизова, которого,
казалось, навечно похоронил в своей душе, что мне это
безразлично и что это есть в сущности ничто по сравнению с
ожидающими меня великими делами, - в ответ на все мои заверения
Сизов твердил лишь одно: "Она - блядь, а ты - мудак!"
Вернувшись к Мишке, я неторопливо разделся, улегся на диван
и стал мысленно препарировать свои чувства. "Нет, так не
годится, - сказал я себе, заглушив, наконец, в себе доставшиеся
в наследство от Сизова животные инстинкты, - как раз в то
время, когда я должен собраться с мыслями и проникнуться
грандиозными космическими идеями, которые наполнят мои глаза
светом истины и дадут мне неиссякаемую чудотворную энергию,
необходимую для борьбы с силами Зла, от исхода которой будет
зависеть, быть может, судьба всей вселенной, рудиментарный
Сизов, как настоящий дьявол-искуситель, навязывает мне свою
замешанную на голой похоти ревность, не достойную не то что
мессии, а и простого культурного смертного. "Это элементарная
ревность",
- обращался я к Сизову в попытке урезонить его, но он мне
отвечал в своей манере: "Если бы ты был настоящим мессией, то
от тебя не отворачивались бы бабы, потому что они любят
выдающихся людей. Вот, скажем, Занзибаров..." - "Подлец! - не
выдержал я. - Ты мне наносишь удар ниже пояса, пытаясь играть
на моем самолюбии, но знай же, что мне чуждо самолюбие, и я
немедленно докажу тебе это!"
Дав Сизову достойный отпор, я схватил ручку с бумагой и,
почти не отрывая пера, настрочил на одном дыхании следующее
послание:
"Дорогая Оля!
Случайно узнав про твою связь с Занзибаровым, я спешу
тебе сообщить, что не имею на этот счет никаких притензий,
потому что ты свободный человек и вольна самостоятельно сделать
выбор. Более того, я перед тобой в неоплатном долгу, ведь моя
любовь не принесла тебе ничего, кроме страданий. Не буду
скрывать, воззрения Занзибарова мне чужды по духу, но он в
своем роде порядочный человек и, возможно, принесет тебе
счастье - дай-то Бог! "
Перечитав свое письмо, я остался им доволен, отметив про
себя, что совершенно убил им Сизова, который лишь слабо
пискнул, когда я победно поставил в конце восклицательный знак.
Оставалась, правда, проблема с подписью... Если подписать
"Сергей", то это будет подлог, потому что письмо писал не он, а
я, хоть и его почерком, но если подписаться "Зоровавель", то
адресат останется в полном недоумении. Почесав в затылке, я
подписал просто: "Твой друг". Ольга умная девушка, она поймет,
от кого.
Разделавшись таким вот образом с Сизовым, я облегченно
вздохнул и, сыграв с Мишкой партию в шахматы, отправился в
постель и моментально заснул. На следующий день, с утра
пораньше, чтобы не откладывать в долгий ящик, я сложил свое
послание Ольге треугольным конвертом и попросил Мишку отнести
ей на работу. Мишка слегка поворчал на то, что я его
эксплуатирую, но отправился-таки на мороз, а я уселся у окна,
чтобы поглядеть от нечего делать на улицу, но на этот раз
ничего не вышло: снегопад прекратился еще ночью, небо
расчистилось, и с его крахмально-белого купола струился прямо в
глаза ярко-холодный свет. Я отошел от окна, потирая глаза, и
остановился посреди комнаты, неожиданно замечая, что меня
охватывает непонятное волнение, явно связанное с отправленным
письмом, и напрасно я себя уговаривал, что волноваться нечего и
незачем: волнение мое все усиливалось, и я буквально не находил
себе места, не зная уже точно, кто я есть в данную минуту =
Сизов или Зоровавель. Скорее, я был гимназистом (почему-то не
школьником, а именно гимназистом), подбросившим соседке по
парте записку с дерзким признанием... Боже, какая чушь,
гимназии ведьбыли раздельными! И все же, все же, все же...
Наконец, Мишка вернулся.
- Ну что? - почти набросился я на него.
- Замерз, как цуцик! - заявил он, плеская в первую
подвернувшуюся чашку коньяк "Самтрест".
- Отдал?
В ответ Мишка поднял вверх указательный палец левой руки,
мол, подожди, будь человеком, а правой опрокинул в широко
открытый рот пахучее содержимое чашки.
- Ух, амброзия! - поведал он мне. - Ты не хочешь?
- Нет желания.
- Да что ты подпрыгиваешь от нетерпения, как голодный
бобик?! - развеселился Мишка, отогревшись. - Передал я твою
эпистулу из рук в руки... А девочка ничего, не поделишься по
старой дружбе?
- Я тебе поделюсь, старый развратник! - шутливо отчитал я
его.
- Ну, извини, - искренне раскаялся Мишка, - не думал, что у
тебя так серьезно... Эх, - вздохнул он, - пойду горячий душ
приму с морозца. А ты пока свежий "Огонек" посмотри, если
хочешь. Там про "угловские тарелки" статья есть с фотографиями
столкновения на поле.
Мишка убрался в ванную, а я взялся за "Огонек", но не успел
отыскать обещанную статью, как в дверь настойчиво позвонили.
Подойдя к двери, я на всякий случай посмотрел в глазок, но
ничего не разглядел в темноте лестничной площадки.
- Кто там? - крикнул я.
В ответ раздался звонок настойчивее прежнего. Первое, что
пришло мне в голову, это "либо милиция, либо грабители", но я
тотчас сообразил, что эти две категории непрошенных гостей
представились бы почтальоном или сантехником, и открыл дверь...
Я открыл дверь и тут же отлетел к стене со звенящим ухом, с
удивлением осознавая, что получил увесистую пощечину. Не успел
я опомниться, как на меня налетел некто взъерошенный и с криком
"я убью тебя!" вцепился острыми ногтями (или когтями?!) в мое
горло. "Х-х-х..." - лишь прохрипел я, с ужасом узнавая в
напрыгнувшем на меня разъяренном звере Ольгу.
- Что такое? - роняя пену с намыленных ног, из ванной
выбежал на шум Мишка.
- Х-х-х, - только и смог я выдавить через сдавленное горло.
На мое счастье, при виде голого мужчины Ольга несколько
опомнилась и ослабила хватку.
- Я, кажется, помешал... пардон, мадам, - смущенно сверкнув
голым задом, он ретировался в ванную.
- Ты меня едва не задушила, кхе-кхе! - откашливаясь, я с
трудом выбрался из-под навалившейся на меня Ольги.
- Я тебя убью к чертовой матери! - совсем по бабьи
захныкала она, и по ее скривившимся щекам обильно потекли
крупные слезы.
Мне стало жаль бедную девушку, и я хотел погладить ее, но
она брезгливо отдернула плечико и, рухнув на диван, завыла в
полный голос. Мне очень хотелось успокоить ее, но я не знал,
как это сделать, и лишь спросил: "Как ты нашла меня?" Ответом
были громкие рыдания, но я и сам уже догадался, случайно
взглянув на "Огонек": простофиля Мишка вынул из своего
почтового ящика подписной журнал и не нашел ничего лучшего, как
отправиться с ним к Ольге, а эта хитрюга подсмотрела адрес на
обложке.
- Успокойся, - попросил я ее.
- Я спокойна, - ответила она неожиданно ровным голосом,
поднимая на меня зареванное лицо. - Ты даже не представляешь
себе, какой ты подонок, Сизов! - она шумно высморкалась в
платочек. - Мало того, что ты меня бросил, оставив на съедение
Занзибарову, так ты еще послал в издевку эту жалкую писульку!
- Я не хотел тебя бросать, поверь мне, - серьезно ответил
я. - Так получилось... Может, и не стоило бы говорить, но ты
должна знать правду. Я убил человека.
- Чем же ты убил его? - не поверила Ольга, удивляясь
необычной для Сизова манере говорить.
- Чемоданом.
- Чем-чем? - не сдержала она глупой улыбки.
- Мне не до шуток, - посмотрел я на нее строго. - Это было
так: я ушел из дома и ночью подрался на улице с парнем. Он
ударил меня в глаз - видишь, до сих пор синяк, - а я сшиб его с
ног чемоданом. Он упал, ударился головой о крышку люка и...
скончался на месте.
- Но ты сделал это не нарочно? - внимательно посмотрела на
меня Ольга, будто находя на моем лице отпечаток той ночи и
рассматривая случившееся, как на фотографии.
- Я не ищу себе оправдания, - сумрачно ответил я. - Тем
более, что после того трагического случая...
- Скоро вы там... закончите? - донесся, как из бочки, крик
неожиданно деликатного Мишки.
- Не скоро! - прокричал я ему в ответ. - Надоело в ванной =
посиди в туалете. ...Так вот, -продолжил я свое признание, =
тот случай перевернул все мое сознание: во мне проснулся совсем
другой человек, который с ужасом увидел, что натворил его
прототип. Я теперь - совершенно другой, ты понимаешь? Сергей
Сизов умер, его больше нет ни на этом свете, ни даже на том.
- Кто же теперь вместо него? - вздрогнула Ольга, как от
холода.
Я пристально посмотрел на нее, как бы спрашивая взглядом,
готова ли она услышать то, что я скажу, стоит ли говорить, и
она ответила широко открытыми глазами: говори.
- Меня зовут Зоровавель.
- Очень приятно. Анна, - она медленно, как под гипнозом,
протянула мне руку, не меняясь в лице.
- Ты с ума сошла, - смущенно пробормотал я, машинально
принимая ее узкую ладонь.
- Ничуть, - улыбнулась она какой-то новой для нее чуть
сдержанной улыбкой. - Я всегда хотела, чтобы меня звали Аней, а
теперь поняла, что меня так и зовут на самом деле. Тебе
нравится это имя?
- Очень! - облегченно рассмеялся я, целуя ее руку. - Но...
что же нам теперь с тобой, Анечка, делать?
- У меня есть хорошая идея...
- Пора - не пора, я иду со двора, - появился в комнате
Мишка в банном халате. Этот старый лис, очевидно, почуял, что
мы занимаемся совсем не тем, чем, по его разумению, полагалось
бы.
- Мой друг детства Михаил, - представил я его.
- Очень приятно. Аня, - сказала она, хитро прищурившись и
наблюдая, какое это произведет впечатление на Мишку, который
знал ее как Ольгу.
Мишка недоуменно вскинул брови, но лишних вопросов задавать
не стал.
- Ты говорила, у тебя есть какая-то идея, - напомнил я,
давая понять, что при Мишке можно свободно говорить.
- Я хочу похитить вашего друга, - сообщила Аня Мишке. - Как
я поняла, он вынужден скрываться, а у меня есть на примете
укромное местечко.
- Ради Бога! - откровенно обрадовался Мишка, которому я, по
всей вероятности, стал надоедать.
- Вы не могли бы одолжить Зоровавелю свои лыжи, если они,
конечно, у вас имеются, - милоулыбнулась она ему.
- Да-да, разумеется, - с готовностью засуетился Мишка, тут
же залезая в стенной шкаф. -Только не знаю, подойдут ли
ботинки... У тебя, Сер... кх, Зоро, какой размер?
- Сорок два с половиной, - ответил я.
- А у меня сорок три...
- Ничего, Миша, - успокоила его Аня, - Зоро оденет две пары
шерстяных носков, только теплее будет.
- Надеюсь, меня не ждет лыжный переход Углов - Северный
полюс? - засмеялся я.
- К сожалению, мальчики, мне нужно бежать на работу:
обеденный перерыв давно закончился, - поднялась Аня. - Жду тебя
в семь часов вечера у центрального входа в Чугунок, - она
чмокнула меня в щеку, привела себя в порядок и убежала.
- Везет дуракам, - легонько ткнул меня Мишка кулаком в лоб.
Он был явно уязвлен тем, что Аня не сказала при нем, в
какое место она собирается меня "похитить". Но я и сам пока не
знал этого...
* * *
Без пяти семь я подъехал на трамвае к Чугунку и,
спрятавшись от света за неработающие автоматы газированной
воды, стал дожидаться Аню. Прошло десять минут, пятнадцать,
двадцать, а ее все не было, и я уже начал волноваться, решив,
что в последнюю минуту она опомнилась: вспомнила, что никакая
она не Аня, а Ольга, и, посмеявшись над собственной блажью, а
заодно и над свихнувшимся Сизовым, спокойно отправилась в
ресторан с Занзибаровым, потому что он хоть и болтает много
чепухи, но женщины должны себя чувствовать с ним в надежных
руках. "Она не придет", - сказал я себе в половине восьмого,
уже собираясь возвращаться к Мишке, но тут до меня дошло, что
во мне опять заговорил Сизов, приревновавший Ольгу-Анну к
Зоровавелю, и я твердо решил стоять на морозе, пока не придет
Аня или пока я окончательно не заледенею. И я был вознагражден
за терпение: в семь сорок пять на трамвайной остановке
наконец-то появилась Аня в красном лыжном комбинезоне и с
лыжами в обнимку.
- Ты весь белый! - потерла она мне щеку шерстяной варежкой
вместо приветствия. - Замерз?
- Ничуть, - успокоил я ее.
- А я никак не могла из дома вырваться.
- Что так?
- Родители долго пытались узнать, куда я собралась на лыжах
на ночь глядя, - вздохнула она.
- Их можно понять, - нежно поцеловал я ее в длинные
ресницы, как бы призывая быть терпимее к любящим людям.
- И ты туда же! - шутливо возмутилась она, хлопая меня
варежкой по носу.
- Я - туда же, куда и ты, - заверил я ее, смеясь.
- Тогда иди по моей лыжне, шаг в сторону - попытка к
бегству, - сказала она, одевая лыжи.
- И куда ведет эта лыжня?
- В Египтовку. Это такая деревушка под Угловым, - пояснила
Аня. - У родителей там дача, я на нее летом летом на велосипеде
через чугунок ездила. Недалеко, километров шесть.
- Думаешь, нас не найдут на твоей даче? - грустно улыбнулся
я, застегивая лыжные крепления.
- Я не так наивна, - заверила она меня. - Мы будем жить у
моей деревенской подружки, она очень славная, ты увидишь.
- А как же твоя работа?
- Она-то как раз в лес не убежит! - захохотала Аня. - Я
выпросила у приятельницы -медсестры в поликлинике бланк
больничного бюллетеня с печатью, теперь хоть до пенсии болеть
можно.
- Я тебя быстро вылечу, - пообещал я ей.
- Тогда катись за мной! - весело крикнула она, отталкиваясь
палками.
И мы покатились... Нам повезло: видимо, днем в парке
проходил лыжный кросс, и вдоль аллеи в ровном свете бледного
лунного абажура отсвечивали проутюженным снегом две прямые, как
рельсы, колеи. Лыжня была что надо, но Аня оказалась неважной
лыжницей, и нам понадобилось минут сорок для того, чтобы только
добраться до окраины Чугунка. Но вот лесопарк кончился, и
нашему взору открылась самая настоящая снежная целина - манящее
своей девственной нетронутостью белое поле.
- Куда теперь? - спросил я.
- Туда, - показала кивком Аня через все поле, выпуская
облако пара в направлении высокой сосны, чернеющей на фоне
иссиня-фиолетового звездного небосклона.
- Будем прокладывать магистраль, - я первым сошел с лыжни
и, ступив на поле, тотчас провалился почти по колено в пуховый
снег.
- Ты - настоящий первопроходец! - подбодрила меня Аня, как
бы благодаря за то, что я облегчаю ей дорогу.
Снег был легким, но поле казалось бескрайним, и я порядком
выбился из сил, пока пропахал его от края и до края.
- Пахота завершена, - отрапортовал я у цели, поворачиваясь
к подползающей по моим следам Ане. - Можно начинать сев озимых.
- Фу-у-х! - только и ответила она, изнеможденно падая на
снежную перину. - Нет уж, сначала отдохнем...
- Прямо в сугробе? - засмеялся я, подавая ей лыжную палку.
Я помог Ане подняться, мы сбросили лыжи и уселись
передохнуть на поваленное дерево. Минуту мы молчали,
восстанавливая дыхание, а потом Аня о чем-то задумалась,
внимательно рассматривая мое лицо, будто увидела его в первый
раз, и спросила:
- Как ты думаешь, Зоро, Сергей любил Ольгу?
Я осторожно заглянул в ее широко раскрытые глаза и увидел,
что в них стоят блестящие слезы.
- Да, - ответил я Ане, чувствуя, как каждая клеточка моего
тела пропитывается нежностью к ней. - Она была единственным
человеком, которого он любил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18