И пусть его подстрахуют. Пара ребят с охранными роботами, не меньше. Предупреди Барановского.
– Ты думаешь, это то самое? – с волнением спросила Ио.
– Мы теперь в чем угодно должны видеть то самое. Игнац, запроси с "Вихря" подробную информацию о Виттоне и Джумагулове.
– Хорошо. Чем тебе-то помочь?
– Когда влезу в скафандр, погаси свет.
– И все?
– Все.
Игнац хмыкнул. Рональд невозмутимо принялся натягивать скафандр. Под мышками и в паху жало, а в остальном – ничего. Виттон был крупным мужчиной.
* * *
– Ну что, что? – нетерпеливо спрашивала Ио. Спрашивала не в первый раз, как понял Рональд. Он вспомнил боль и яркую вспышку. Боль в затылке и характерную вспышку. Вспышку, которая сопровождает проникающее ранение черепа.
– Его нет в живых, девочка.
– Ты уверен?
– Да. Не грусти.
– Ничего. Этого можно было ожидать, правда?
– Где второй скафандр?
– Ронни, второй скафандр – это третий сеанс подряд. Может, передохнешь? Маша просила...
– Присмотреть за полковником? – усмехнулся Рональд.
Он открыл бар и залпом выпил полстакана неразбавленного виски.
– Боюсь, у нас мало времени.
Ио понимающе опустила глаза.
– Приготовлю что-нибудь вкусненькое.
– Замечательно. Послушай. Перчатки я надевать не буду. Если температура кисти упадет градусов до двадцати двух, введешь мне ободряющее. Договорились?
– Договорились.
– А куда делся Игнац?
– Прогнала. Глупый он еще.
– А ты?
– Поумнее.
– Как удалось?
– Попробовала. Понравилось.
Рональд выпил еще четверть стакана.
– Ты похожа на мою пятую дочь. Это похвала.
– Я поняла, – улыбнулась Ио. – Спасибо.
– Видеоматериалы о Джумагулове есть?
– Да, Джетти подобрала в архивах. Сейчас будешь смотреть?
– Конечно. Времени мало.
* * *
Рональд закрыл глаза и сосредоточился. Получалось плохо. Опять возникла Маша, причесывающаяся у зеркала. Необходимо было ее прогонять, а это сложно. Рональд несколько раз открывал глаза, разглядывал тени на потолке, вновь их закрывал. Лежать на спине, к которой приделаны кислородные баллоны устаревшего образца, очень неудобно, но в свои последние секунды Шеген лежал именно так, приходилось терпеть. Заранее никогда не знаешь, что послужит зацепкой – обрывок фразы, интерьер какой-нибудь гостиной или зрительная ассоциация, связанная с объектом психоскопии. А иногда ощущение позы, в которой объект находился при пиковых обстоятельствах. Впрочем, если уж быть точным, размышлял Рональд, в момент пика Шеген стоял, подняв лицо к нависшей массе. Но он должен был подсознательно разгадать положение своего тела в следующий миг. То положение, которое заняло бы его тело, если б сохранилось. В таких случаях срабатывает не медленный разум, а быстрые инстинкты, наследие череды животных предков человека. Это азы, Рональд хорошо их знал. Тем не менее провел проверку – встал, запрокинул голову, попробовал представить висящую черноту. Это было противно, липко, но не страшно. Червяк, слизняк и пиявка.
Нет, не получалось. Не связывалось. Маша продолжала причесываться. Что ни говори о стабилизирующей роли любви, Рональдовой профессии она не столько помогает, сколько мешает. Но Рональдова профессия настолько оттачивает восприятие, так заостряет чувства, что любовь абсолютно неизбежна. Остается с ней только мириться и быть ненормально выносливым, чтобы выдерживать всю полноту эмоций.
Рональд вернулся в исходную позицию, то есть на пол. Он находился внутри принадлежавшего другому человеку скафандра, где еще сохранились слабые запахи, и пытался проникнуть глубже, под кожу этого человека, быть может, уже не существующего. Им овладела естественная брезгливость. На короткое время, но с большой силой. Таким же коротким, но еще более мощным усилием тренированной воли он подавил ненужное чувство. И как раз это усилие дало всегда неожиданный эффект вплывания. Возник контакт. Невероятно, но Шеген Джумагулов был жив.
Вернее, его психоэмоциональная матрица где-то продолжала существовать, иначе контакт попросту невозможен.
Как только Рональд это осознал, он приступил к восприятию характеристик связи. Контакт оказался страшно слабым, самым слабым из всех контактов, в которых ему доводилось участвовать. Расстояние не определялось даже приблизительно. Единственным результатом попыток его оценить стало сильное головокружение.
Еще более удивляло то, что вектор связи отсутствовал, то есть нельзя было сказать не только, где находится штурман "Альбасете", но и в каком направлении. Объект одновременно находился везде.
Это могло означать лишь одно: четырехмерная система координат недостаточна для описания случая. Иными словами, Шеген Джумагулов покинул мир, доступный для наблюдения землян.
В том, что его собственных способностей для подобного перемещения маловато, сомневаться мог только младенец. Рональд к таковым не относился.
Он решил больше не задерживаться на технических деталях, сил оставалось мало. Он решительно скомкал программу и попробовал поймать мнему. Сложность заключалась в том, что он совершенно не представлял, какого рода вещи и явления наблюдал Джумагулов в своем невообразимом нигде.
Рональд выстроил логическую цепь: раз штурман в некотором роде жив, есть вероятность того, что мир, в котором он находится, позволяет жить. Следовательно, имеется подходящее сочетание кислорода, температуры, воды, уровня излучений. От этого следовало отталкиваться, и он оттолкнулся изо всех оставшихся сил.
Возникло видение огненного канала, заполненного пылающей же тьмой. Оно быстро сменилось расходящимися концентрическими кругами неизвестно чего. Затем все погасло. Рональд успел испугаться. К счастью, контакт не исчез. Через короткий и звенящий миг он увидел мокрые кусты, чье-то склоненное лицо, тени крупных животных. Здесь – почему-то с запозданием – хлынула смесь прочих ощущений. Мычание, шум дождя, запах молодой травы. Одышка, боль в груди и отчаянная озяблость.
Рональд надсадно закашлялся. Его так заколотило, что Ио была вынуждена впрыснуть стимулятор.
– Что, сильно охладился? – спросил Рональд.
Ио испуганно кивнула.
– Жаль. Неизвестно, когда еще получится.
– А получилось?
– Весьма прилично.
– Где он?
– Там, где бывает дождь и бродят коровы.
– Коровы?
– Да, с рогами.
Рональд снял шлем и увидел Хосе с Игнацем, стоящих на пороге с самым невозмутимым видом.
– Выкладывайте, – хрипло сказал он.
– Камешек-то исчез, – гордо сообщил Игнац.
– На земле даже вмятин не осталось, – добавил Хосе.
– Образцы грунта?
– Взял, взял. Ничего особенного, Ронни.
– Это было оно, – возбужденно заявил Игнац. – То самое. Что делать?
Рональд взглянул на экран внешнего обзора.
– Темнеет, – сказал он. – Пора ужинать.
– Больше тебе нечего предложить? – удивился Игнац.
– А тебе?
– Нужно всех созвать на базу!
– Я и говорю: всем пора ужинать. Алло, "Вихрь", вы нас слышите?
– Да, Ронни, – отозвался Мбойе. – Будем думать. У нас тоже есть новость.
– Какая?
– Получен SOS с Эстабриона.
Дневник командира звездолета
23 августа
Только начала прощупываться ниточка на Кампанелле, как нас позвал Эстабрион. Что это, отвлекающий маневр? Я уже готова ожидать чего угодно. Хотя Эстабрион – самая дальняя планета системы Эпсилона, скорость "Вихря" позволяет обернуться за несколько суток. Но эти несколько суток "Орешец" останется без прикрытия. Эвакуировать десантников можно только после длительного карантина, а сигнал бедствия есть сигнал бедствия. Сложная ситуация. Если она подстроена, то очень умело, со знанием человеческой психологии.
После жарких дебатов решили рискнуть, Рональд настоял на том, чтобы его команда оставалась на месте. В качестве компромисса согласился до нашего возвращения из базы никого не выпускать. Бертран и. Абрахам со своими "Гепардаии" останутся тоже, будут ходить дозором. Достаточно ли этого? Что-то мне подсказывает, что двух шлнельботов для данной задачи мало, но ничего лучшего придумать не смогли. Производит впечатление несокрушимая уверенность Ронни в том, что на этот раз ничего плохого не случится. Интравизор все-таки. Прислушались.
* * *
ДАЛЬНЯЯ КОСМИЧЕСКАЯ СВЯЗЬ.
ЛАЙНЕР ПРАКСИТЕЛЬ – ТЗ АРКАД.
Благодарю за предупреждение. Прошу уточнить размеры кометного облака. Удачи вам!
КОМУЛАЙНЕН.
5. ЭСТАБРИОН
Летом наружная температура не превышает минус ста восьмидесяти градусов по Цельсию. Это в полдень, когда далекий Эпсилон находится в зените и хоть как-то греет через миллиарды километров. А по ночам лютый холод просачивается сквозь многослойную изоляцию, выстуживая наружные помещения. Стены обледеневают ничуть не меньше, чем зимой.
Этот лед обязательно нужно окапывать, отвозить на тележке в водохранилище. Из него получается питьевая вода, которая не требует сложной очистки. На этом можно экономить энергию. А энергию приходится экономить на всем, начиная с отопления и кончая приготовлением пищи. Страшное преступление – забыть выключить плафон мощностью в пятнадцать ватт.
По ночам все обязаны спать, освещение выключается. Только в коридорах люминесцируют маршрутные полосы, чтобы до туалетов можно было добраться. А по утрам каждый должен откручивать суточную норму на велосипеде, соединенном с маленькой динамо-машиной. Единственный прибор станции, работающий круглосуточно, – радиоприемник. Иногда он ловит далекие переговоры звездолетов. Но сообщения с Эстабриона остаются без ответа – никто на станции не знает, как управлять антенной. При малой мощности сигнала она должна быть направлена очень точно. Да и далеко очень до звездолетов, радиообмен занимает годы. Чтобы хоть как-то дать знать о себе, сообщения разбрасывали веером, по всему горизонту. Радиопередатчиком и лазером, который иногда включается, а иногда – нет.
* * *
Скалывание льда входит в обязанности дежурного. Работа нудная, однообразная, требующая навыка, точности, чтобы не повредить тонкой внутренней обивки стен. Но скалывание льда – не самая плохая работа. Карло выполнял ее механически, сказывался большой опыт. При этом он мог спокойно предаваться размышлениям, либо вспоминать Ольгу. Нет, скалывание льда – не самая плохая работа. Самая плохая ждала впереди.
Заступая на дежурство, Карло каждый раз молил неведомого бога о том, чтобы эта самая скверная работа на этот раз досталась не ему. Конечно, не совсем честно желать, чтобы тяжелые обязанности выполняли другие. Наверное, поэтому бог и не слышал Карло. Другие-то были помоложе.
Карло погрузил куски льда на тележку и двинулся по коридору. Здесь он встретил двух девочек с ведрами и тряпками. Обе выглядели понуро, даже хохотушка Нинель. Карло остановился.
– Что, плохо дело?
– Сам не знаешь? – буркнула Нинель. – Он даже бредить перестал.
Речь шла о больном Артуре. Больном и обреченном. Карло решил переменить тему.
– А как уборка?
– Тоже плохо. Шерсть на полу откуда-то появляется.
– Это не от меня, – заверил Карло.
Девочки придирчиво его осмотрели.
– Не видно, – с некоторым сожалением согласилась Ева.
– Значит, вахухлик приходил, – заявила Нинель.
– Какой вахухлик?
– Шерстистый, разумеется.
– Ну и ну! Дожили. Вы его видели, вахухлика?
– Нет. Но Павлик видел.
– А, Павлик.
– Думаешь, насочинял?
– Конечно.
– А шерсть откуда?
Нинель опять смерила его подозрительным взглядом.
– А шерсть – от глупости, – разозлился Карло.
Нинель посмотрела на него в упор. В ее глазах наконец появились огонечки.
– Похоже на правду.
Ева прыснула.
– Работайте, работайте, – строго сказал Карло. И скорчил страшную рожу. – Не то вахухлик вам задаст!
– Пусть по... по-пробует.
– И что тогда по-получится?
– А по-получит по-по этому самому по месту. Нас уже не очень-то попо-пугаешь, па-папаша Карло. Навидались.
– Тогда ладно. Тогда я пойду по-погуляю.
* * *
Маленький Павлик крутил педали в тренажерном зале. Стрелка амперметра едва-едва отклонялась от нуля.
– Ладно, отдохни, – сказал Карло, кладя руку на худенькое плечико.
– А как же дневная норма?
– Если б ты ел как следует, может, и выполнил бы. Иди, вечером я за тебя покручу.
– Спасибо, – тихо сказал Павлик. – Я буду есть. А что на завтрак?
– Концентраты.
– Опять...
– Вечером будет жареная картошка. И бобы.
– Скорей бы вечер. Как Артур?
– Пока ничего.
– Ничего нового?
– Это уже хорошо.
– Что же хорошего?
– Не вешай носа, парень.
Павлик тут же опустил голову. Карло взял его за подбородок и заглянул в глаза.
– Ну, что тебе померещилось? Рассказывай.
– Вахухлика я видел. Это правда.
– А меня почему не позвал?
– Он запрещает.
– Вот еще новости! Какой-то вахухлик раскомандовался! Тебе кто друг – он или я?
Павлик еще ниже нагнул голову и засопел.
– Тебе бы такого друга! Он... он знаешь, какой? Лохматый. Я не виноват, что вахухлик ко мне цепляется...
– Ну-ну, – сказал Карло. – Сегодня будешь спать в моей комнате, хорошо?
Павлик обрадованно кивнул.
– Посмотрим на твоего вахухлика, – сказал Карло. – Не грусти, Паоло! Будь мужчиной.
– Мне еще рано, – серьезно сказал Павлик. – Да и не получится.
– Почему? Знаешь, что главное в мужчине?
– Нет. А что?
– Уметь посмеяться над своим вахухликом. У каждого есть свой вахухлик.
– И у тебя?
– Конечно. Только редко появляется, засмеял я его. Знаешь, он теперь чистит зубы.
– Кто, вахухлик?
– Ага. Приходи, покажу его зубную щетку.
– Ну ты даешь!
* * *
Установки искусственной тяжести на планетах применять нельзя, потому что окружающие породы стягиваются к центру гравитационного поля, образуя компактную массу. Все это начинает медленно погружаться в поверхностный слой вместе с постройками и скалой, на которой должны располагаться гравитроны. Да и энергии требуется огромное количество. По этим причинам на базе действовало только естественное притяжение Эстабриона, который к планетным гигантам отнюдь не принадлежал.
Точно рассчитанным движением Карло оттолкнулся от пола, взлетел до потолка, оттолкнулся от него, опустился на пол, вновь взлетел. И так – четыре раза. Ровно столько требовалось, чтобы пройти "кузнечиком" коридор перед госпиталем. Усилием воли он заставил себя открыть дверь с надписью "Посторонним в...". Надпись эта давно стала лишней, в госпиталь никто по доброй воле не заходил. Потому что редко кто выходил в добром здравии.
Перед стеклянной перегородкой сидела Дженни и заплетала косу. Глаза у нее были заплаканные.
– Перестань, – сказал Карло – Первый раз, что ли?
– А если он все время маму зовет, – всхлипнула Дженни, – тогда что?
– Ничего. На вот, выпей.
– Порошковое?
– Какое еще? Коров у нас нет.
– А что у нас есть?
– Надежда.
– Ее нельзя есть.
Карло не ответил. Он подошел к прозрачной перегородке. За ней поместили Артура. Артур лежал с открытыми глазами, но эти глаза уже два дня ничего не видели. Вторые сутки без сознания. Перитонитом это называлось. И ни одного врача на всем Эстабрионе. И никакой связи с Кампанеллой.
Сквозь открытую дверь из коридора послышался скребущий звук. Дженни взорвалась.
– Да скажи ты ему! Второй раз приходит. Ангел ночи!
Карло выглянул. Так и есть. В коридоре стоял Абдулла с ящиками из-под галет. Глядя в потолок, он молчал. Своими запавшими глазницами, бледным лицом и пробивающейся черной бородкой он действительно напоминал ангела ночи.
– Рано еще, Абдулла, – мягко сказал Карло – Иди к себе.
– Ящики здесь оставить? – спросил Абдулла.
– Нет. Неси в мастерскую.
Два ящика Абдулла взял в руки, третий подцепил головой.
– Я посплю, пожалуй.
– Поспи, поспи.
– Ты в обсерваторию пойдешь? – спросила Дженни.
– Зачем?
– Говорят, вчера видели движущуюся точку.
– Не подтвердилось.
– А может, плохо определили координаты?
– Может быть. Но не слишком надейся.
Дженни опять взорвалась.
– Да я ни на что и не надеюсь, утешитель! Что ты, что Абдулла. Два сапога – пара! Один с ящиками прется, второй утешает: не первый, мол. Значит, и не последний, отец ты мой! А мне уже во как хватает тех, кто до этого...
Карло тихонько закрыл за собой дверь. Здесь утешать было действительно бесполезно Дженни ждала ребенка, и теперь Карло понял от кого.
Что ж, пусть проплачется как следует. А вечером к ней зайдет Ольга с морковкой. Когда грызешь морковку, умирать не хочется.
* * *
В оранжерее было тепло, больше двадцати градусов. При меньшей температуре зелень плохо росла, поэтому энергию не жалели, под потолком сияли устаревшие аргоновые лампы, для охлаждения которых требовались водяные рубашки.
Карло обошел фитотроны со всходами соевых бобов, бегло осмотрел корни, погруженные в питательный раствор. Плесени вроде не было, но листья кое-где пожелтели.
– Ольга, ты здесь?
– Здесь, – сказала Ольга.
В своем зеленом комбинезончике она находилась почти рядом, но поди заметь.
– Калия, что ли, не хватает?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
– Ты думаешь, это то самое? – с волнением спросила Ио.
– Мы теперь в чем угодно должны видеть то самое. Игнац, запроси с "Вихря" подробную информацию о Виттоне и Джумагулове.
– Хорошо. Чем тебе-то помочь?
– Когда влезу в скафандр, погаси свет.
– И все?
– Все.
Игнац хмыкнул. Рональд невозмутимо принялся натягивать скафандр. Под мышками и в паху жало, а в остальном – ничего. Виттон был крупным мужчиной.
* * *
– Ну что, что? – нетерпеливо спрашивала Ио. Спрашивала не в первый раз, как понял Рональд. Он вспомнил боль и яркую вспышку. Боль в затылке и характерную вспышку. Вспышку, которая сопровождает проникающее ранение черепа.
– Его нет в живых, девочка.
– Ты уверен?
– Да. Не грусти.
– Ничего. Этого можно было ожидать, правда?
– Где второй скафандр?
– Ронни, второй скафандр – это третий сеанс подряд. Может, передохнешь? Маша просила...
– Присмотреть за полковником? – усмехнулся Рональд.
Он открыл бар и залпом выпил полстакана неразбавленного виски.
– Боюсь, у нас мало времени.
Ио понимающе опустила глаза.
– Приготовлю что-нибудь вкусненькое.
– Замечательно. Послушай. Перчатки я надевать не буду. Если температура кисти упадет градусов до двадцати двух, введешь мне ободряющее. Договорились?
– Договорились.
– А куда делся Игнац?
– Прогнала. Глупый он еще.
– А ты?
– Поумнее.
– Как удалось?
– Попробовала. Понравилось.
Рональд выпил еще четверть стакана.
– Ты похожа на мою пятую дочь. Это похвала.
– Я поняла, – улыбнулась Ио. – Спасибо.
– Видеоматериалы о Джумагулове есть?
– Да, Джетти подобрала в архивах. Сейчас будешь смотреть?
– Конечно. Времени мало.
* * *
Рональд закрыл глаза и сосредоточился. Получалось плохо. Опять возникла Маша, причесывающаяся у зеркала. Необходимо было ее прогонять, а это сложно. Рональд несколько раз открывал глаза, разглядывал тени на потолке, вновь их закрывал. Лежать на спине, к которой приделаны кислородные баллоны устаревшего образца, очень неудобно, но в свои последние секунды Шеген лежал именно так, приходилось терпеть. Заранее никогда не знаешь, что послужит зацепкой – обрывок фразы, интерьер какой-нибудь гостиной или зрительная ассоциация, связанная с объектом психоскопии. А иногда ощущение позы, в которой объект находился при пиковых обстоятельствах. Впрочем, если уж быть точным, размышлял Рональд, в момент пика Шеген стоял, подняв лицо к нависшей массе. Но он должен был подсознательно разгадать положение своего тела в следующий миг. То положение, которое заняло бы его тело, если б сохранилось. В таких случаях срабатывает не медленный разум, а быстрые инстинкты, наследие череды животных предков человека. Это азы, Рональд хорошо их знал. Тем не менее провел проверку – встал, запрокинул голову, попробовал представить висящую черноту. Это было противно, липко, но не страшно. Червяк, слизняк и пиявка.
Нет, не получалось. Не связывалось. Маша продолжала причесываться. Что ни говори о стабилизирующей роли любви, Рональдовой профессии она не столько помогает, сколько мешает. Но Рональдова профессия настолько оттачивает восприятие, так заостряет чувства, что любовь абсолютно неизбежна. Остается с ней только мириться и быть ненормально выносливым, чтобы выдерживать всю полноту эмоций.
Рональд вернулся в исходную позицию, то есть на пол. Он находился внутри принадлежавшего другому человеку скафандра, где еще сохранились слабые запахи, и пытался проникнуть глубже, под кожу этого человека, быть может, уже не существующего. Им овладела естественная брезгливость. На короткое время, но с большой силой. Таким же коротким, но еще более мощным усилием тренированной воли он подавил ненужное чувство. И как раз это усилие дало всегда неожиданный эффект вплывания. Возник контакт. Невероятно, но Шеген Джумагулов был жив.
Вернее, его психоэмоциональная матрица где-то продолжала существовать, иначе контакт попросту невозможен.
Как только Рональд это осознал, он приступил к восприятию характеристик связи. Контакт оказался страшно слабым, самым слабым из всех контактов, в которых ему доводилось участвовать. Расстояние не определялось даже приблизительно. Единственным результатом попыток его оценить стало сильное головокружение.
Еще более удивляло то, что вектор связи отсутствовал, то есть нельзя было сказать не только, где находится штурман "Альбасете", но и в каком направлении. Объект одновременно находился везде.
Это могло означать лишь одно: четырехмерная система координат недостаточна для описания случая. Иными словами, Шеген Джумагулов покинул мир, доступный для наблюдения землян.
В том, что его собственных способностей для подобного перемещения маловато, сомневаться мог только младенец. Рональд к таковым не относился.
Он решил больше не задерживаться на технических деталях, сил оставалось мало. Он решительно скомкал программу и попробовал поймать мнему. Сложность заключалась в том, что он совершенно не представлял, какого рода вещи и явления наблюдал Джумагулов в своем невообразимом нигде.
Рональд выстроил логическую цепь: раз штурман в некотором роде жив, есть вероятность того, что мир, в котором он находится, позволяет жить. Следовательно, имеется подходящее сочетание кислорода, температуры, воды, уровня излучений. От этого следовало отталкиваться, и он оттолкнулся изо всех оставшихся сил.
Возникло видение огненного канала, заполненного пылающей же тьмой. Оно быстро сменилось расходящимися концентрическими кругами неизвестно чего. Затем все погасло. Рональд успел испугаться. К счастью, контакт не исчез. Через короткий и звенящий миг он увидел мокрые кусты, чье-то склоненное лицо, тени крупных животных. Здесь – почему-то с запозданием – хлынула смесь прочих ощущений. Мычание, шум дождя, запах молодой травы. Одышка, боль в груди и отчаянная озяблость.
Рональд надсадно закашлялся. Его так заколотило, что Ио была вынуждена впрыснуть стимулятор.
– Что, сильно охладился? – спросил Рональд.
Ио испуганно кивнула.
– Жаль. Неизвестно, когда еще получится.
– А получилось?
– Весьма прилично.
– Где он?
– Там, где бывает дождь и бродят коровы.
– Коровы?
– Да, с рогами.
Рональд снял шлем и увидел Хосе с Игнацем, стоящих на пороге с самым невозмутимым видом.
– Выкладывайте, – хрипло сказал он.
– Камешек-то исчез, – гордо сообщил Игнац.
– На земле даже вмятин не осталось, – добавил Хосе.
– Образцы грунта?
– Взял, взял. Ничего особенного, Ронни.
– Это было оно, – возбужденно заявил Игнац. – То самое. Что делать?
Рональд взглянул на экран внешнего обзора.
– Темнеет, – сказал он. – Пора ужинать.
– Больше тебе нечего предложить? – удивился Игнац.
– А тебе?
– Нужно всех созвать на базу!
– Я и говорю: всем пора ужинать. Алло, "Вихрь", вы нас слышите?
– Да, Ронни, – отозвался Мбойе. – Будем думать. У нас тоже есть новость.
– Какая?
– Получен SOS с Эстабриона.
Дневник командира звездолета
23 августа
Только начала прощупываться ниточка на Кампанелле, как нас позвал Эстабрион. Что это, отвлекающий маневр? Я уже готова ожидать чего угодно. Хотя Эстабрион – самая дальняя планета системы Эпсилона, скорость "Вихря" позволяет обернуться за несколько суток. Но эти несколько суток "Орешец" останется без прикрытия. Эвакуировать десантников можно только после длительного карантина, а сигнал бедствия есть сигнал бедствия. Сложная ситуация. Если она подстроена, то очень умело, со знанием человеческой психологии.
После жарких дебатов решили рискнуть, Рональд настоял на том, чтобы его команда оставалась на месте. В качестве компромисса согласился до нашего возвращения из базы никого не выпускать. Бертран и. Абрахам со своими "Гепардаии" останутся тоже, будут ходить дозором. Достаточно ли этого? Что-то мне подсказывает, что двух шлнельботов для данной задачи мало, но ничего лучшего придумать не смогли. Производит впечатление несокрушимая уверенность Ронни в том, что на этот раз ничего плохого не случится. Интравизор все-таки. Прислушались.
* * *
ДАЛЬНЯЯ КОСМИЧЕСКАЯ СВЯЗЬ.
ЛАЙНЕР ПРАКСИТЕЛЬ – ТЗ АРКАД.
Благодарю за предупреждение. Прошу уточнить размеры кометного облака. Удачи вам!
КОМУЛАЙНЕН.
5. ЭСТАБРИОН
Летом наружная температура не превышает минус ста восьмидесяти градусов по Цельсию. Это в полдень, когда далекий Эпсилон находится в зените и хоть как-то греет через миллиарды километров. А по ночам лютый холод просачивается сквозь многослойную изоляцию, выстуживая наружные помещения. Стены обледеневают ничуть не меньше, чем зимой.
Этот лед обязательно нужно окапывать, отвозить на тележке в водохранилище. Из него получается питьевая вода, которая не требует сложной очистки. На этом можно экономить энергию. А энергию приходится экономить на всем, начиная с отопления и кончая приготовлением пищи. Страшное преступление – забыть выключить плафон мощностью в пятнадцать ватт.
По ночам все обязаны спать, освещение выключается. Только в коридорах люминесцируют маршрутные полосы, чтобы до туалетов можно было добраться. А по утрам каждый должен откручивать суточную норму на велосипеде, соединенном с маленькой динамо-машиной. Единственный прибор станции, работающий круглосуточно, – радиоприемник. Иногда он ловит далекие переговоры звездолетов. Но сообщения с Эстабриона остаются без ответа – никто на станции не знает, как управлять антенной. При малой мощности сигнала она должна быть направлена очень точно. Да и далеко очень до звездолетов, радиообмен занимает годы. Чтобы хоть как-то дать знать о себе, сообщения разбрасывали веером, по всему горизонту. Радиопередатчиком и лазером, который иногда включается, а иногда – нет.
* * *
Скалывание льда входит в обязанности дежурного. Работа нудная, однообразная, требующая навыка, точности, чтобы не повредить тонкой внутренней обивки стен. Но скалывание льда – не самая плохая работа. Карло выполнял ее механически, сказывался большой опыт. При этом он мог спокойно предаваться размышлениям, либо вспоминать Ольгу. Нет, скалывание льда – не самая плохая работа. Самая плохая ждала впереди.
Заступая на дежурство, Карло каждый раз молил неведомого бога о том, чтобы эта самая скверная работа на этот раз досталась не ему. Конечно, не совсем честно желать, чтобы тяжелые обязанности выполняли другие. Наверное, поэтому бог и не слышал Карло. Другие-то были помоложе.
Карло погрузил куски льда на тележку и двинулся по коридору. Здесь он встретил двух девочек с ведрами и тряпками. Обе выглядели понуро, даже хохотушка Нинель. Карло остановился.
– Что, плохо дело?
– Сам не знаешь? – буркнула Нинель. – Он даже бредить перестал.
Речь шла о больном Артуре. Больном и обреченном. Карло решил переменить тему.
– А как уборка?
– Тоже плохо. Шерсть на полу откуда-то появляется.
– Это не от меня, – заверил Карло.
Девочки придирчиво его осмотрели.
– Не видно, – с некоторым сожалением согласилась Ева.
– Значит, вахухлик приходил, – заявила Нинель.
– Какой вахухлик?
– Шерстистый, разумеется.
– Ну и ну! Дожили. Вы его видели, вахухлика?
– Нет. Но Павлик видел.
– А, Павлик.
– Думаешь, насочинял?
– Конечно.
– А шерсть откуда?
Нинель опять смерила его подозрительным взглядом.
– А шерсть – от глупости, – разозлился Карло.
Нинель посмотрела на него в упор. В ее глазах наконец появились огонечки.
– Похоже на правду.
Ева прыснула.
– Работайте, работайте, – строго сказал Карло. И скорчил страшную рожу. – Не то вахухлик вам задаст!
– Пусть по... по-пробует.
– И что тогда по-получится?
– А по-получит по-по этому самому по месту. Нас уже не очень-то попо-пугаешь, па-папаша Карло. Навидались.
– Тогда ладно. Тогда я пойду по-погуляю.
* * *
Маленький Павлик крутил педали в тренажерном зале. Стрелка амперметра едва-едва отклонялась от нуля.
– Ладно, отдохни, – сказал Карло, кладя руку на худенькое плечико.
– А как же дневная норма?
– Если б ты ел как следует, может, и выполнил бы. Иди, вечером я за тебя покручу.
– Спасибо, – тихо сказал Павлик. – Я буду есть. А что на завтрак?
– Концентраты.
– Опять...
– Вечером будет жареная картошка. И бобы.
– Скорей бы вечер. Как Артур?
– Пока ничего.
– Ничего нового?
– Это уже хорошо.
– Что же хорошего?
– Не вешай носа, парень.
Павлик тут же опустил голову. Карло взял его за подбородок и заглянул в глаза.
– Ну, что тебе померещилось? Рассказывай.
– Вахухлика я видел. Это правда.
– А меня почему не позвал?
– Он запрещает.
– Вот еще новости! Какой-то вахухлик раскомандовался! Тебе кто друг – он или я?
Павлик еще ниже нагнул голову и засопел.
– Тебе бы такого друга! Он... он знаешь, какой? Лохматый. Я не виноват, что вахухлик ко мне цепляется...
– Ну-ну, – сказал Карло. – Сегодня будешь спать в моей комнате, хорошо?
Павлик обрадованно кивнул.
– Посмотрим на твоего вахухлика, – сказал Карло. – Не грусти, Паоло! Будь мужчиной.
– Мне еще рано, – серьезно сказал Павлик. – Да и не получится.
– Почему? Знаешь, что главное в мужчине?
– Нет. А что?
– Уметь посмеяться над своим вахухликом. У каждого есть свой вахухлик.
– И у тебя?
– Конечно. Только редко появляется, засмеял я его. Знаешь, он теперь чистит зубы.
– Кто, вахухлик?
– Ага. Приходи, покажу его зубную щетку.
– Ну ты даешь!
* * *
Установки искусственной тяжести на планетах применять нельзя, потому что окружающие породы стягиваются к центру гравитационного поля, образуя компактную массу. Все это начинает медленно погружаться в поверхностный слой вместе с постройками и скалой, на которой должны располагаться гравитроны. Да и энергии требуется огромное количество. По этим причинам на базе действовало только естественное притяжение Эстабриона, который к планетным гигантам отнюдь не принадлежал.
Точно рассчитанным движением Карло оттолкнулся от пола, взлетел до потолка, оттолкнулся от него, опустился на пол, вновь взлетел. И так – четыре раза. Ровно столько требовалось, чтобы пройти "кузнечиком" коридор перед госпиталем. Усилием воли он заставил себя открыть дверь с надписью "Посторонним в...". Надпись эта давно стала лишней, в госпиталь никто по доброй воле не заходил. Потому что редко кто выходил в добром здравии.
Перед стеклянной перегородкой сидела Дженни и заплетала косу. Глаза у нее были заплаканные.
– Перестань, – сказал Карло – Первый раз, что ли?
– А если он все время маму зовет, – всхлипнула Дженни, – тогда что?
– Ничего. На вот, выпей.
– Порошковое?
– Какое еще? Коров у нас нет.
– А что у нас есть?
– Надежда.
– Ее нельзя есть.
Карло не ответил. Он подошел к прозрачной перегородке. За ней поместили Артура. Артур лежал с открытыми глазами, но эти глаза уже два дня ничего не видели. Вторые сутки без сознания. Перитонитом это называлось. И ни одного врача на всем Эстабрионе. И никакой связи с Кампанеллой.
Сквозь открытую дверь из коридора послышался скребущий звук. Дженни взорвалась.
– Да скажи ты ему! Второй раз приходит. Ангел ночи!
Карло выглянул. Так и есть. В коридоре стоял Абдулла с ящиками из-под галет. Глядя в потолок, он молчал. Своими запавшими глазницами, бледным лицом и пробивающейся черной бородкой он действительно напоминал ангела ночи.
– Рано еще, Абдулла, – мягко сказал Карло – Иди к себе.
– Ящики здесь оставить? – спросил Абдулла.
– Нет. Неси в мастерскую.
Два ящика Абдулла взял в руки, третий подцепил головой.
– Я посплю, пожалуй.
– Поспи, поспи.
– Ты в обсерваторию пойдешь? – спросила Дженни.
– Зачем?
– Говорят, вчера видели движущуюся точку.
– Не подтвердилось.
– А может, плохо определили координаты?
– Может быть. Но не слишком надейся.
Дженни опять взорвалась.
– Да я ни на что и не надеюсь, утешитель! Что ты, что Абдулла. Два сапога – пара! Один с ящиками прется, второй утешает: не первый, мол. Значит, и не последний, отец ты мой! А мне уже во как хватает тех, кто до этого...
Карло тихонько закрыл за собой дверь. Здесь утешать было действительно бесполезно Дженни ждала ребенка, и теперь Карло понял от кого.
Что ж, пусть проплачется как следует. А вечером к ней зайдет Ольга с морковкой. Когда грызешь морковку, умирать не хочется.
* * *
В оранжерее было тепло, больше двадцати градусов. При меньшей температуре зелень плохо росла, поэтому энергию не жалели, под потолком сияли устаревшие аргоновые лампы, для охлаждения которых требовались водяные рубашки.
Карло обошел фитотроны со всходами соевых бобов, бегло осмотрел корни, погруженные в питательный раствор. Плесени вроде не было, но листья кое-где пожелтели.
– Ольга, ты здесь?
– Здесь, – сказала Ольга.
В своем зеленом комбинезончике она находилась почти рядом, но поди заметь.
– Калия, что ли, не хватает?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32