За неделю до прибытия они начали ускорять Роджера.
Для Роджера семь месяцев пролетели, как тридцать часов
субъективного времени. Он несколько раз поел, раз двадцать поговорил
с остальными. Он получал сообщения с Земли, и на некоторые даже
ответил. Попросил гитару, но ему отказали, заметив, что он не сможет
сыграть. Он попросил снова, из чистого любопытства, и обнаружил, что
это в самом деле так: он мог щипать струны, но звука не слышал. Он
вообще ничего не слышал, кроме специально замедленных лент, или
иногда что-то вроде тоненького попискивания. Воздух не проводил тех
колебаний, которые он мог воспринимать. Когда магнитофон не
соприкасался с рамой, на которой был закреплен Роджер, он не слышал
даже записей.
Когда начали ускорять его чувства, Роджера предупредили. Шторку в
его уголок оставили открытой, и он стал замечать мелькающие пятна
движения. Вот мелькнул вздремнувший Гизбург, вот стали видны уже
движущиеся фигуры, а немного погодя он даже смог различить, кто есть
кто. Потом его перевели в режим сна, чтобы окончательно
отрегулировать ранцевый компьютер, а когда он проснулся, он был
один, шторка была задернута, и - и он услышал голоса.
Роджер отодвинул шторку, выглянул и уперся в улыбающуюся физиономию
любовника своей жены.
- С добрым утром, Роджер! Ты снова с нами!
...А восемнадцать минут спустя, двенадцать на прохождение,
остальное на дешифровку и обработку, эту сцену увидел на экране
Овального кабинета президент.
И не только он один. Телесеть передала картинку в эфир, а спутники
распространили ее по всему миру. На экраны смотрели в Поднебесном
дворце в Пекине и в Кремле, на Даунинг стрит, Елисейских полях и на
Гинзе.
- Сукины дети! - произнес Дэш историческую фразу. - Получилось!
- Получилось, - эхом откликнулся сидевший рядом Верн Скэньон. Потом
добавил:
- Почти. Им еще нужно приземлиться.
- Что, с этим какие-то проблемы?
Настороженно:
- Насколько я знаю, нет...
- Бог, - благодушно заметил президент, - не может быть таким
несправедливым. По-моему, самое время слегка ударить по бурбону.
Они смотрели еще с полчаса и с четверть бутылки. В следующие дни
они увидели многое другое, они и остальной мир. Весь мир следил, как
Гизбург проводит последние проверки и готовит марсианский посадочный
модуль к разделению. Весь мир следил, как Дон Кайман под пристальным
вниманием пилота отрабатывает посадку; именно он будет сидеть за
пультом управления во время спуска с орбиты. Как Брэд последний раз
прогоняет системы Роджера, а убедившись, что все в норме, прогоняет
еще раз. И как сам Роджер плывет по кабине корабля и втискивается в
посадочный модуль.
А после этого все видели, как посадочный модуль отделяется, и
Гизбург с завистью провожает глазами факел тормозных двигателей,
проваливающийся вниз с орбиты.
По нашим подсчетам, за посадкой наблюдало около трех с четвертью
миллиардов людей. Смотреть особо было не на что: если ты видел одну
посадку, ты видел все посадки. Но этот спуск был особенным.
Все началось в четверть четвертого утра по вашингтонскому, и
президента специально разбудили пораньше, чтобы он мог посмотреть.
- Этот пастор, - нахмурился он, - какой из него пилот? Если что-то
пойдет не так...
- Он обучен по полной программе, - поспешил успокоить президента
помощник по НАСА. - Кроме того, он - всего лишь резерв третьей
степени. Основное управление посадкой - автоматическое. Генерал
Гизбург следит за посадкой с орбиты, и в случае неполадок он может
взять управление на себя. Отцу Кайману не придется даже
дотрагиваться к пульту, разве что откажет все одновременно.
Дэш пожал плечами, и помощник заметил, что пальцы у президента
скрещены.
- А что остальные корабли? - спросил он, не отводя глаз от экрана.
- Никаких проблем, сэр. Компьютер выйдет на околомарсианскую орбиту
через тридцать два дня, а генератор - еще через двадцать семь дней.
Как только посадочный модуль опустится, генерал Гизбург проведет
коррекцию орбиты и подведет корабль к Деймосу. Мы рассчитываем
установить там и компьютер, и генератор, вероятнее всего, в кратере
Вольтер. Гизбург найдет подходящее место.
- Угу. А Роджеру сказали, кто летит с генератором?
- Нет, сэр.
- Угу.
Президент оторвался от телеэкрана и встал. Подойдя к окну, он
посмотрел на зеленую, благоухающую всеми ароматами июня лужайку
перед Белым Домом.
- Из компьютерного центра в Александрии прибудет человек. Я хочу,
чтобы ты был, когда он приедет.
- Да, сэр.
- Командор Кьярозо. Говорят, неплохой спец. В свое время был
профессором в МТИ. Он утверждает, что с нашими прогнозами и
расчетами по всей марсианской программе происходит что-то странное.
Ты ничего такого не слышал?
- Нет, сэр, - встревожился помощник по НАСА. - Странное, сэр?
- Только этого мне еще не хватало, - дернул плечами Дэш. -
Раскачать этот хренов проект, чтоб потом оказалось, что... Э! Что за
черт?
Изображение на экране запрыгало, дернулось и исчезло, потом
появилось снова и опять исчезло, оставив после себя только мерцающий
растр.
- Все в порядке, сэр, - заторопился помощник. - Это торможение в
атмосфере. При входе в атмосферу они теряют видеосвязь. Это влияет
даже на телеметрию, но по всем параметрам у нас более чем
достаточные допуски. Так что все в порядке, сэр.
- Это еще что за хреновина? - поинтересовался президент. - Я думал,
все дело в том, что на Марсе вообще нет никакой атмосферы?
- Немного, сэр, но есть. Поскольку Марс меньше, то и гравитационный
колодец у него мельче. В верхних слоях плотность атмосферы почти
такая же, как и на Земле, на той же высоте, а именно там происходит
торможение.
- Черт бы его подрал, - ругнулся президент. - Я не люблю такие
сюрпризы! Почему меня никто об этом не предупредил?
- Видите ли, сэр...
- Ладно! Потом разберусь. Надеюсь, что сюрприз для Торравэя не
окажется ошибкой... Ладно, потом. Что происходит сейчас?
Помощник посмотрел, не на экран, а на свои часы.
- Раскрытие парашюта, сэр. Они закончили торможение. Теперь им
осталось только падать. Через несколько секунд... - и помощник
указал на экран, который послушно сложился в картинку. - Вот! Теперь
они в режиме управляемого спуска.
Они уселись и стали ждать, пока спускаемый модуль скользил вниз, в
разреженном марсианском воздухе, под огромным куполом, в пять раз
больше парашюта, рассчитанного на земной.
Когда они ударились о поверхность, лязг было слышно за сотню
миллионов миль, словно десяток мусорных контейнеров грохнулось с
крыши. Но модуль был рассчитан на это, а экипаж давным-давно сидел в
своих защитных коконах.
Потом послышалось шипение и слабое потрескивание остывающего
металла.
А потом голос Брэда:
- Мы на Марсе, - торжественно, как в церкви, произнес он, а Дон
Кайман зашептал слова из ординара мессы: "Laudamus te, benedictimus
te, adoramus te, glorificamus te. Gloria in exelsis Deo, et in terra
pax hominibus bonae voluntatis".
И к знакомым словам добавил:
- Et in Martis.5
____________________
5 Хвалим Тебя, благословим Тебя, кланяемся Тебе, славословим Тебя.
Слава в вышних Богу, на Земле мир, и в человецех благоволение. И на
Марсе. (лат.)

Глава 15
КАК ХОРОШАЯ НОВОСТЬ ПОПАЛА С МАРСА НА ЗЕМЛЮ
Когда мы впервые поняли, что существует серьезный риск войны -
глобальной войны, которая уничтожит цивилизацию и сделает Землю
необитаемой - то есть вскоре после того, как вообще обрели
возможность что-либо понимать - мы решили предпринять колонизацию
Марса.
Это было непросто.
В беде могла оказаться вся человеческая раса. Весь мир страдал от
недостатка энергоресурсов, а это значило, что удобрения становились
дороже, а это значило, что люди становились голоднее, а это значило
напряженность, грозящую взрывом. Мировых ресурсов едва хватало для
того, чтобы прокормить эти миллиарды людей. А нам нужно было
изыскать свои ресурсы - в которых тоже была острая нужда - для
долговременного планирования. Мы создали три отдельных узла
мозгового штурма, и предоставили им все, что могли выкроить из
повседневных потребностей. Один узел разрабатывал возможности
разрешения растущей на Земле напряженности. Второй занимался
созданием на Земле убежищ, чтобы даже в случае термоядерной войны
могла бы выжить хотя бы малая часть из нас.
Третий исследовал внеземные возможности.
В начале казалось, что у нас тысячи путей выбора, и на каждом из
трех основных направлений были очень многообещающие варианты. Один
за одним эти варианты отпадали. По нашим прогнозам - не тем, которые
мы представляли президенту Соединенных Штатов, а закрытым, которые
распространялись только среди нас - вероятность термоядерной войны в
ближайшее десятилетие составляла ноль девять и десять девяток после
запятой, поэтому уже через год мы закрыли узел по разрешению
международной напряженности. Создание убежищ, казалось, обещает
больше. Сценарий наихудшего развития показал, что мест, по которым
не будет нанесен прямой ядерный удар, не так много: Антарктика,
частично Сахара, даже часть Австралии и множество островов. Было
выбрано десять точек с вероятностью разрушения одна десятая или
меньше; если взять все десять вместе, то вероятность их
одновременного разрушения была незначительной. Но более детальный
анализ показал, что у этой схемы есть два порока. Во-первых, мы не
знали, сколько времени после такой войны в атмосфере будут
оставаться долгоживущие изотопы, и по многим признакам, уровень
ионизирующей радиации мог оставаться недопустимо высоким в течение
тысячи лет. В таком временном масштабе вероятность выживания хотя бы
одного из убежищ составляла уже значительно меньше пяти десятых. И,
что хуже всего, требовались значительные капитальные вложения.
Создание подземных убежищ, начиненных огромными количествами
сложного электронного оборудования, генераторами, запасами топлива и
тому подобным было невозможно с чисто практической точки зрения. Мы
просто не смогли бы достать столько денег.
Поэтому мы прекратили работу и этого узла, и вложили все ресурсы,
какие только могли себе позволить, в межпланетную колонизацию.
Вначале это казалось самым несбыточным решением.
Но нам все-таки удалось - почти, почти! - совершить это. Когда
Роджер Торравэй приземлился на Марсе, был завершен первый и самый
трудный шаг. Когда корабли, летящие следом, займут свои места, на
орбите или на поверхности планеты, выживание нашей расы будет
обеспечено, и мы впервые сможем уверенно смотреть в будущее.
Вот почему мы с таким удовлетворением следили, как Роджер Торравэй
делает первые шаги по поверхности планеты.
Ранцевый компьютер Роджера был триумфом конструкторской мысли. В
нем размещалось три раздельных системы, конечно, с перекрестной
связью, с совместным использованием ресурсов, но все вместе они
могли обеспечить надежность ноль девять, по крайней мере до тех пор,
пока резервный компьютер 3070 не выйдет на орбиту. Одна система была
промежуточным звеном - медиатором в органах чувств Роджера, вторая
контролировала нервную и мышечную подсистемы, позволявшие ему
передвигаться. Третья передавала по телеметрии все, что поступало на
входы органов чувств. Все, что видел он, видели и мы, на Земле.
Чтобы устроить это, пришлось немного потрудиться. В соответствии с
теоремой Шэннона, частотный диапазон линии связи не позволял
передать абсолютно все, но мы предусмотрели возможность случайной
выборки. Передавался приблизительно один бит из сотни - сначала по
радио в посадочный модуль (специально для этого мы выделили один
канал), потом на орбитальный корабль, где плавал в невесомости Тит
Гизбург, теряя кальций костей и глядя на телеэкран. Отсюда,
профильтрованный и усиленный, сигнал в пакетном режиме передавался
на один из синхронных спутников Земли, связанный в тот момент и с
Марсом, и с Голдстоуном. Таким образом, все, что мы видели, было
"настоящим" всего лишь на один процент. Но этого было вполне
достаточно - остальное заполняла программа интерполяции, написанная
для приемника в Голдстоун. Гизбург видел только последовательность
неподвижных кадров; на Земле все, что видел Роджер, выглядело, почти
как прямой телерепортаж с места событий.
На всей Земле, на телеэкранах всех стран, люди видели бурые горы,
поднимающиеся на десять миль в высоту, видели отсветы марсианского
дня в иллюминаторах посадочного модуля, и даже могли разглядеть
выражение на лице Дона Каймана, когда он поднялся с колен после
молитвы и в первый раз выглянул на Марс.
В Поднебесном Дворце, в Пекине, чтобы посмотреть эту передачу,
повелители Новой Народной Азии прервали заседание планового совета.
Они смотрели эти кадры со смешанными чувствами - это был триумф
Америки, не их. В Овальном кабинете ликование президента Дешатена не
омрачалось ничем. Это был не только триумф Америки, это был его
личный триумф: он навсегда останется президентом, который утвердил
человечество на Марсе. И почти каждый радовался, хоть немного - даже
Дори Торравэй, которая, закрывшись в комнате у себя в магазине,
сидела, подперев голову руками, смотрела на экран и пыталась
прочесть, что написано в глазах ее мужа. Ну, и конечно, за городом,
в большом белом кубе института, все, кто оставался на дежурстве, не
отрываясь, следили за передачами с Марса.
Для этого у них хватало свободного времени, потому что больше
делать было особенно нечего. Удивительно, насколько пустым стало
казаться здание, как только Роджер покинул его.
Все сотрудники были награждены, все, начиная с кладовщиков: личная
благодарность от президента, тридцатидневный внеочередной отпуск и
повышение в должности. Клара Блай использовала свой отпуск, чтобы
все-таки продолжить неоднократно откладывавшийся медовый месяц.
Вейднер и Фрилинг потратили это время на черновой вариант монографии
Брэда, отправляя ему на орбиту каждый лист, вынутый из машинки, и
получая через Голдстоун правленый вариант. Верн Скэньон,
естественно, отправился вместе с президентом в торжественное турне
по пятидесяти четырем штатам и столицам двадцати иностранных
государств. Бренда Хартнетт со своими детьми дважды появилась на
телевидении. Их засыпали кучей подарков. Вдова человека, который
погиб, чтобы доставить Роджера Торравэя на Марс, теперь была
миллионершей. Когда корабль стартовал и Роджер отправился к Марсу, у
каждого из них был свой звездный час, особенно в последние дни перед
посадкой.
А затем мир взглянул на Марс глазами Роджера - и его брата за
спиной - и вся их слава развеялась. С этого мгновения все лавры
принадлежали Роджеру.
Мы тоже смотрели.
Мы видели Брэда и Дона Каймана, в скафандрах, завершающих последние
проверки перед выходом на поверхность. Роджер в скафандре не
нуждался. Он напряженно застыл перед люком, как сеттер, принюхиваясь
к разреженному воздуху. Большие черные крылья покачивались у него
над головой, впитывая лучи непривычно маленького и непривычно яркого
солнца. Через телекамеру внутри аппарата мы видели силуэт Роджера,
на фоне тускло-коричневых и песчаных цветов резкого марсианского
горизонта...
А потом мы увидели то, что он видел собственными глазами. Когда
Роджер взглянул на яркие, искрящиеся цвета планеты, для жизни на
которой он был создан - она показалась ему прекрасной, манящей,
сказочной страной.
На песок уже опустилась складная лесенка из магниевого сплава, но
Роджер не нуждался в ступеньках. Он спрыгнул вниз, взмахнув крыльями
- для равновесия, а не для полета - и легко опустился на меловую
оранжевую поверхность; выхлоп посадочных двигателей оголил ее, сдув
всю пыль по сторонам. Он на мгновение замер, обводя свои владения
большими стрекозиными глазами.
- Не торопись, - прозвучал у него в голове голос Дона Каймана. -
Для начала проведи запланированные упражнения.
Роджер усмехнулся, даже не оглянувшись.
- Конечно, - ответил он и зашагал прочь. Сначала он шел, потом
побежал трусцой, потом - бросился в полную силу. Если по улицам
Тонки он несся со скоростью машин, то здесь - мчал, как молния. Он
громко захохотал. Он изменил частотную характеристику глаз, и
возвышавшиеся вдалеке холмы засверкали яркой голубизной, а
монотонная равнина расцвела мозаикой зелени, желтого и красного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27