и что теперь он
каким-то образом не вполне принадлежит тому Городу, государству и миру,
которые заявляют свои права на меня. Более точно мне ничего не удалось
узнать.
В один прекрасный день, точнее, ночью, ветер вдруг стих, и пошел
снег. Ночи сразу стали светлыми и тихими, словно и впрямь рукой подать до
Рождества, дни - теплее и короче, все стало как-то ближе, мягче, и Город
стал небольшим и даже уютным. В эти дни он стал выходить из моего дома. Он
так никому и не позвонил, насколько я знаю, ни с кем не встречался - по
крайней мере, о нем не узнал никто из тех, кого видел я. Он уходил в
снегопад и приходил из снегопада.
Потом, однажды, к полнолунию, снег перестал. Стало тускло и тихо.
Он вдруг собрался и под вечер, надев на пса ошейник с поводком, ушел.
Теперь он живет где-то в Городе, на северной стороне, возможно, работает
где-нибудь, при радиоремонте или по коже, и не звонит мне. Я знаю его
адрес, но тоже навряд ли когда-нибудь соберусь заглянуть к нему.
Когда я вернусь...
{зима 1996}
(c) Stepan M. Pechkin 1996
Из сборника "Сто одна хиповская телега" С.М.Печкина
Из главы 1 "Сказки"
1.
Сказка о царе Опиане, Иване-Hаркомане и Змее Героиныче
В некотором царстве, некотором государстве правил некогда некий такой
царь Опиан с царицей своей Морфиной Маков Цвет. И была у них единственная
дочка - принцесса Кайюшка Плановая. И любили они ее, ясный пень, и берегли
пуще глаза. Однако ж вот раз гулямши она по саду, цветочки-травки собирамши,
ан тут налетел злостный Змей Героиныч, прихватил-повинтил принцессу, да и к
себе на хаус скипел.
Опечалился царь Опиан круто:
- Ах ты, чудище злостремное! Hе в лом же тебе мое царство клевое
доставать! Чтоб ты умер смертью лютой за день до последнего мента; да чтоб
могила твоя поросла дикими приками, да чтоб они расцветали все в полнолуние,
да чтоб на ней Hупогодяй с Миксом хором "Битлз" пели!..
Короче, издал царь указ, что ежели найдется такой богатырь, что Змея
Героиныча покорит, то ему разом принцессу в жены, полцарства в карман, и
полкармы с плеч долой.
Вот прискакали к нему принцы-витязи заморские: с запада - мистер Торч,
агент цээрушный, с севера - барон герляндский фон Глюкеншмыг, с юга - султан
Солутан, а с восточной стороны - Та Цзе-Пам, даос китайский. Вот двинулись
они все к змеевой пещере, да так там и сгинули, как пиво за пятьдесят
копеек.
Горько обломался царь Опиан, совсем в депресняк впал:
- Чтоб ты сдох, проклятый Змей! Чтоб ты колесом подавился, чтоб вчерняк
удолбился! Чтоб пещера твоя Княжновским лагерем накрылась! Чтоб во всех
твоих землях ни единого кустика травки не проросло, а росли бы одни ромашки
и нюхали бы их одни битломанки! Почто ж мне ломота такая!?..
Однако ж, как у Hицше сказано, всяк да не приколется к облому своему. И
пошли гонцы царские к Бабе-Яге, что олдовей самого БеГе. И говорит она им:
- И-и, светики, знаю, как замороке вашей помочь. Идите вы все прямо,
прямо, в пятницу налево, и дойдете до Сайгона. Там вычислите
Ивана-Hаркомана, а уж он придумает, что делать.
Раскумарили гонцы Бабу-Ягу, дала она им машину-самоход. Треснулись они,
открывают глаза - глядь, уж они в Сайгоне кофе пьют, а тут же и
Иван-Hаркоман на подоконничке отрывается. Поимели они его, как был, не
жравшего, и мигом к царю Опиану обратно. Глянул на Ивана царь - и
обхохотался, хоть вроде и не подкурен был:
- Ты, что ли, в натуре, на Змея собрался? Когда тебя колесом придавить,
да сквозь штакет протянуть?!
- Я если и что, - говорит Иван с понтом, - так потому, что неделю не
спал, месяц не ел да год не мылся. А насчет змеев ваших - это мы еще
приколемся.
И пошел Иван-Hаркоман к пещере Змея Героиныча. Идет - хайрами ворон
пугает, феньками дорогу метет, а шузов на нем и нет вовсе - так, прикол
один. Вот, пришел, видит: сидит на камне в падмасане Змеище-Героинище, одной
головой кин-кримсоны всякие распевает, а другими двумя развлекается - сам
себе паровозы пускает. Увидел Ивана, и говорит:
- А это что за глюк такой к нам пожаловал? С каких краев будешь,
молодец, какого роду-семени, какой тусовки-племени?
Говорит ему Иван:
- Я - Иван-Hаркоман, олдовый хиппан, родом с Петрограду, с Эльфовского
Саду, на вписке зачат, на трассе рожден, в Сайгоне выращен, в Гастрите
выкормлен, я от ментов ушел, я от урлов ушел, я от нациков ушел, а уж
тебя-то, змеюка бесхайрая, прихватчик левый, глюковина непрошенная, ежели
принцессы не отдашь, кильну в момент к Катриновской бабушке!
- Ты, молодец добрый, прихваты эти брось. - змей говорит. - Попусту не
наезжай, крыши не двигай. Ты, может, и интеллигент, да и мы не лыком шиты.
Hешто, приколемся-ка мы на косяках биться?
- А прик ли нам? Давай!
И стали они на косяках биться. День бьются, ночь бьются - только дым
стобом. Hаконец, упыхалась голова у Змея Героиныча. Говорит он:
- Эвона! Hеслабо ты, Иван, по теме приколот. Перекумарил ты меня!
А Иван-Hаркоман так только повеселел с виду.
- А, - говорит, - урел трехголовый, вот обломись тебе в первый раз!
- Hешто, - змей говорит, - давай колесы катать?
Стали они колесы катать. День катают, ночь катают - только пласты
горой. Глядь - удолбилась вторая голова у ЗМея Героиныча, аж язык высунула -
совсем ей неумат. А Иван так только посвежел с лица.
- Hиштяк, - говорит. - Тут тебе и второй обломись!
- Hе кажи гоп, Ваня! - Змей говорит. - Давай-ка теперь на машинах
сражаться!
- Hу, давай. - говорит Иван. - Дурь твоя хороша, колеса тоже ничего
достаешь, поглядим теперь, каков ты есть варщик.
И стали сражаться. А первый день сражаются - показалась им земля с
колесо фенное. Второй день сражаются - показалась им земля с конопельное
зернышко. Третий день сражаются - с маковое зернышко земля стала, во как
улетели. И вот, долго ли, коротко ли бились - вконец Змей Героиныч
оприходовался. А Иван-Hаркоман цветет в полный рост. И взбормотал ему Змей
слабым голосом:
- Иван!.. Уморил ты меня, вчерняк задолбил... За то вот тебе ключи от
всех палат, куда хошь, ходи, чего хошь, бери, тоько последней маленькой
дверцы не открывай, не надо...
И с этими словами кризанулся Змей Героиныч. Сказал Иван:
- Вот тебе и в третий раз обломись. Будет впредь наука, кайфолом
дурной. А мне на халяву и уксус - портвейн.
И пошел Иван в пещеру. Открыл первую дверь - за ней принцесса Кайюшка
спит мертвым сном в гробу хрустальном. Hаклонился тут Иван над ней, да как
запел "Лет ит би" - гроб разбился, принцесса ожила. Долго ли, коротко ли,
открыл Иван вторую палату. Там все принцы-витязи заморские обдолбанные
валяются. Разбудил их Иван той же методой. Они ему все по феньке подарили, а
даос китайский - "И-цзин" с автографом Лао-цзы. Открыл Иван третью палату -
а там у Змея изба-торчальня оборудована. Все там примочки-драйверы,
сустэйны-флэнджеры диковинные, три микрофона на стоечке чистого золота, да
гитарище заморское на стене приторочено - "Хипсон-Стритокастер". Открыл Иван
четвертую дверь - а там на столике в хрустальном кубике маленький "Аквариум"
пляшет и песенки поет. Прикололся Иван к штуковине хитрой, однако, в пятую
палату ломанулся. А там чего только нет! Косяки-самопыхи, колеса-самокаты,
иглы-самотыки, а самое клевое - ништяк-самохав с гастритовскую кассиршу
размером. Hо только стал Иван ко всему этому прикалываться, как напали вдруг
на него ломы-самокрюки. И не пошел он в шестую палату. А на двери у нее было
написано: "Выход в Астрал, познание самое себя, вечный кайф и круть
немерянная". И вот, подошел Иван к седьмой маленькой железной дверце. Думает
- куда столько-то добра денется? Успею еще туда заглянуть. Ан только ключик
в дверцу всунул, как тот сам как повернется, да дверь как откроется, да как
выскочит оттуда мент-кладенец - И ВСЕХ ПОВИHТИЛ!
Тут и сказке конец, а кто под нее обсадился, тот молодец. А кто хочет в
жизни счастья добиться, надо меньше дурью всякой долбиться.
Из главы 2 "Философские притчи"
3. Папа с малолетним сыном бегут по улице. Зима, вьюга. Окрестность
Лиговского проcпекта.
- Папа, папа, а почему в Росии хипей нет?
- Холодно, сынок, холодно.
4. Те же папа с сыном, но уже добежали. На кухне пьют чай.
- Папа, а хиппи почему не вымирают?
- А в лом, сынок, в лом.
5. Маленький оазис в большой пустыне. В тени пальмы сидит хиппи и курит
траву. Мимо проходит караван.
- Эй, хиппи, вставай, банан срывай!
- И что?
- Глупый! Банан в город неси, продай, верблюда купи!
- И что?
- Верблюда сюда веди, бананы рви, на верблюда грузи!
- И что?
- Верблюда в город веди, бананы продавай, людей нанимай!
- И что?
- Люди будут бананы рвать, на верблюдов грузить, в город возить!
- И что?
- А ты будешь под пальмой сидеть, траву курить!
- А я и так под пальмой сижу, траву курю.
6. В одном автобусе едут коммунист, демократ и хиппи. Вдруг появляется фея
и говорит:
- Я исполню по одному заветному желанию каждого из вас.
Коммунист говорит:
- Хочу, чтобы исчезли все демократы!
Демократ говорит:
- Хочу, чтобы исчезли все коммунисты!
Хиппи недоверчиво спрашивает:
- Желания этих господ будут исполнены?
- Конечно. - заверяет фея.
- Ну, тогда, пожалуйста, маленький двойной.
{Кто-то, Ротонда, осень 1988. Конечно, немного не в таком виде, но суть
такова.}
7. Пипл сидит у фонтана. Он волосат, худ, грязен и небрит. К нему
подсаживается ветеран.
- Сынок, ты что ж грязный такой?
- Помыться негде.
- А что рваный?
- Так надеть нечего.
- А что худой?
- Жрать не на что.
- А ты пошел бы да поработал.
- Щас, все брошу и побегу всякой фигней заниматься!
{Эндрюс Царицынский, июль 1991}
8. Многовариантный сюжет. Скажем, волосатый лупит металлиста и
приговаривает:
- А я тебе докажу, что музыка Битлз добрее, добрее, добрее!
9. Идет пипл по трассе. Идет, идет - не стопится ничего, хоть тресни.
Пустая трасса. Полный голяк. День, два. Неделю. Взмолился пипл:
- Господи, да что ж это такое делается! За что?
Только сказал - выворачивает из-за поворота дальнобой. Огромный, как
Родина, теплый, как Битлз, и кайфовый, как крымский портвейн. И сидит в нем
за рулем Господь Бог. Подъезжает, притормаживает, высовывается из окна и
говорит:
- Ну, не люблю Я тебя, не люблю!
10. Два пипла в расцвете олдовости сидят на своем олдовом флэту в олдовых
прикидах. Сидят в падмасанах, тихонечко слушают олдовый Грейтфул Дед и курят
траву, наслаждаясь всеми фибрами души. Один из них говорит:
- Сейчас вон там появятся три шестиногие собачки.
Он затягивается, закрывает глаза - и точно, появляются собачки в
точности такие, как задумано.
- Ништяк! - говорит второй. - А сейчас они станут розовыми.
Он затягивается, и собачки розовеют.
- Ну, а теперь они вылетят в окно. - говорит первый, и розовые
шестиногие собачки одна за другой вылетают в форточку. Олдовые пиплы меняют
пластинку и блаженствуют.
За окном идет дождь со снегом. На скамейке под окном сидят три пионера
и курят траву. Они поднимают головы и видят трех розовых шестиногих собачек,
летящих по воздуху.
- О! - говорят они друг другу. - А говорил: безмазовая!
11. Мне рассказали про одного, кажется, московского тусовщика - забыл его
имя - к которому пришла смерть и позвала, натурально, с собой. Но обломалась
старая ждать, пока тот зашнурует свои хайки, и ушла.
И стал он хайки обратно расшнуровывать.
12. Повстречал мажор хайрастого. То ли в школе они вместе учились, то ли
еще что. Тощий, драный был хайрастый. Говорит ему мажор:
- Эк ты, братец, докатился! Совсем опустился. Разве так надо жить?
Пошли, покажу, какая жизнь хороша.
Повел мажор хипа к себе на флэт. Накормил его разной хавкой мажорской,
какой мы и названий-то не знаем, напоил дринчем шикарным, мальборой дорогой
подкурил. Потом в ванну пипла загнал, прикид его сжег в пепельнице и свой
дал - размеры совпали.
Выходит утром пипл с мажорской вписки. Идет себе, насвистывает и
думает:
- Эх, хороша же наша хиповская жизнь!
{Сеня Кролл, август 1989}
Из главы 3 "Легенды и мифы"
13. Федор Михайлович Достоевский гуляет берегом Канала Грибоедова.
Навстречу ему из разливочной вываливается в бэксайд удринчанный
Раскольников. Фуражка набекрень, топор за пазухой.
- Что, Родион, никак опять старушку убил? - спрашивает Достоевский.
- Кильнул. - мрачно подтверждает студент.
- И что, много взял?
- Много?! - хмыкает Раскольников. - Двадцать копеек!
- Родион! Ну, можно ли за двадцать копеек старушку убивать?
- Дык, Федор Михалыч! Двадцать старушек - бутылка портвейна!
{Также одна из древнейших телег. На древность ее указывает хотя бы цена на
портвейн. Я такой цены уже не упомню. Или упомню?}
14. Идут по трассе два пионера. Смотрят - из болота торчит колесо.
- Смотри, колесо! Давай вытащим?
- Ты что! Где колесо, там телега, а где телега - там Басманов, а куда
он нам на трассе?
{Осень 1989}
15. В Москву на Гоголя проветриться приезжает питерская тусовка.
Первыми приезжают пионеры-эстеты. Они сжирают все бисквиты, выпивают
весь кофе и эстетично фачатся друг с другом на своих цивильных вписках.
Затем приезжают пиплы. Они сжирают все ништяки, выпивают весь дринч и
открывают фри-лав по бомжатникам.
Затем приезжают панки. Они выпивают все, что льется, сжирают все, что
не льется, фачат все, что шевелится, а что не шевелится, то расшевеливают.
Затем в Москву приезжает Андрюша Басманов. И тут такое начинается!..
{Чтобы вышеупомянтому не было обидно, если ему еще обидно, скажу, что и
многим другим, куда менее выдающимся личностям удалось запечатлеться в этой
телеге. И вообще, я их не выдумываю, честное слово, я их только слышу.}
16. Про Диму Олейника услышал как-то раз, что ему однажды удалось сесть на
хвост собственной кошке.
17. Идет Базиль по трассе. Осень. Холодно ему. Мокро. Устало ему и гнило.
- Эх, - думает он, - сейчас вот застоплю дальнобой, прикачу домой...
Переоденусь... Чайку напьюсь... Наемся от пуза... Залезу в ванну теплую... И
моечкой по венам...
{По поводу этой телеги немало раз говорили мне потом, что она гораздо старше
Базиля. Охотно верю, потому что Базиль жив и здоров, тьфу-тьфу-тьфу на них
на всех. Речь, должно быть, шла о разных Базилях.}
18. Рассказывают, что где-то не то на севере, не то на Псковщине, какой-то
мужик нанял тусовку трассовиков строить ему какой-то сарай. Приходит через
неделю проведать работников - глядь, а ничего и не начато. Стоит кумар
столбом.
- Когда ж строить-то начнем? - спрашивает мужик.
- А вот сейчас покурим и начнем. - отвечают хиппи.
Приходит мужик еще через неделю.
- Что не строите-то, мужики?
- А вот сейчас покурим и построим. - отвечают хиппи.
Через еще неделю приходит мужик снова, злой, как черт.
- Все, уматывайте к такой-то матери, строители хреновы!
- Вот сейчас покурим и уйдем. - отвечают хиппи.
19. Некий малоизвестный всем, но хорошо памятный мне хиппи заходит по
укурке или с похмелюги в кришнаитскую едальню "Санкиртана" и говорит по
привычке:
- Биточки с двойным гарниром, солянку и пачку "Беломора".
Ему отвечают:
- Молодой человек, Чайтанья с вами, вы где находитесь?!
Тот оглядывается, видит - не "Гастрит" это вовсе.
- А... Ну, тогда килограмм укропа и сметанки.
21. Приезжает Мэм Питерская в Москву и ищет вписку. Дают ей ринг. Звонит
она по нему:
- Не впишете ли, - спрашивает, - одну питерскую герлу?
- Знаем мы одну питерскую герлу, - отвечают ей из трубки, - да и та
дура страшная.
- Это кто же?
- Да Мэм Питерская.
{Москва, зима 1989}
22. Неизвестный, вроде бы киевский, гитарный мастер построил для Басманова
по спецзаказу гитару. У нее были три грифа. На верхнем был настроен
ре-минор, на среднем - ля-минор, а на нижнем - ми-мажор. Где сейчас этот
шедевр - неизвестно.
23. Ночь. Парадняк. Лестница. Последний этаж. Открывается замочная скважина,
и из нее блестящий глаз долго и внимательно изучает обстановку. Осторожно,
тихо-тихо щелкает замок. Дверь приоткрывается. Тишина. Наконец, из-за двери
высовывается человек с ведром. Минут через пять он делает шаг из двери и
ступает на лестницу.
Мгновенно раздается грохот, звон стекла, крики, топот - и все стихает.
Обсыпанный мусором, весь оборванный, облитый гадким портвейном и
измазанный губной помадой человек ползет обратно к себе наверх.
С улицы доносятся крики:
- Я же говорил: мы будем пить с БэГэ!
24. I в. н.э. Иерусалим. Раннее утро. По кривой грязной улочке идет кривой
грязный рыжий еврей. Он несет в руках мешочек. Время от времени он
встряхивает его, прислушивается к звону и напевает:
- Серебро Господа моего!..
{Сочинил Энди Цунский, июль 1991, у меня.}
25. Маэстро вроде бы сидел на Бисквите, сыпал на мостовую бисер и
приговаривал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
каким-то образом не вполне принадлежит тому Городу, государству и миру,
которые заявляют свои права на меня. Более точно мне ничего не удалось
узнать.
В один прекрасный день, точнее, ночью, ветер вдруг стих, и пошел
снег. Ночи сразу стали светлыми и тихими, словно и впрямь рукой подать до
Рождества, дни - теплее и короче, все стало как-то ближе, мягче, и Город
стал небольшим и даже уютным. В эти дни он стал выходить из моего дома. Он
так никому и не позвонил, насколько я знаю, ни с кем не встречался - по
крайней мере, о нем не узнал никто из тех, кого видел я. Он уходил в
снегопад и приходил из снегопада.
Потом, однажды, к полнолунию, снег перестал. Стало тускло и тихо.
Он вдруг собрался и под вечер, надев на пса ошейник с поводком, ушел.
Теперь он живет где-то в Городе, на северной стороне, возможно, работает
где-нибудь, при радиоремонте или по коже, и не звонит мне. Я знаю его
адрес, но тоже навряд ли когда-нибудь соберусь заглянуть к нему.
Когда я вернусь...
{зима 1996}
(c) Stepan M. Pechkin 1996
Из сборника "Сто одна хиповская телега" С.М.Печкина
Из главы 1 "Сказки"
1.
Сказка о царе Опиане, Иване-Hаркомане и Змее Героиныче
В некотором царстве, некотором государстве правил некогда некий такой
царь Опиан с царицей своей Морфиной Маков Цвет. И была у них единственная
дочка - принцесса Кайюшка Плановая. И любили они ее, ясный пень, и берегли
пуще глаза. Однако ж вот раз гулямши она по саду, цветочки-травки собирамши,
ан тут налетел злостный Змей Героиныч, прихватил-повинтил принцессу, да и к
себе на хаус скипел.
Опечалился царь Опиан круто:
- Ах ты, чудище злостремное! Hе в лом же тебе мое царство клевое
доставать! Чтоб ты умер смертью лютой за день до последнего мента; да чтоб
могила твоя поросла дикими приками, да чтоб они расцветали все в полнолуние,
да чтоб на ней Hупогодяй с Миксом хором "Битлз" пели!..
Короче, издал царь указ, что ежели найдется такой богатырь, что Змея
Героиныча покорит, то ему разом принцессу в жены, полцарства в карман, и
полкармы с плеч долой.
Вот прискакали к нему принцы-витязи заморские: с запада - мистер Торч,
агент цээрушный, с севера - барон герляндский фон Глюкеншмыг, с юга - султан
Солутан, а с восточной стороны - Та Цзе-Пам, даос китайский. Вот двинулись
они все к змеевой пещере, да так там и сгинули, как пиво за пятьдесят
копеек.
Горько обломался царь Опиан, совсем в депресняк впал:
- Чтоб ты сдох, проклятый Змей! Чтоб ты колесом подавился, чтоб вчерняк
удолбился! Чтоб пещера твоя Княжновским лагерем накрылась! Чтоб во всех
твоих землях ни единого кустика травки не проросло, а росли бы одни ромашки
и нюхали бы их одни битломанки! Почто ж мне ломота такая!?..
Однако ж, как у Hицше сказано, всяк да не приколется к облому своему. И
пошли гонцы царские к Бабе-Яге, что олдовей самого БеГе. И говорит она им:
- И-и, светики, знаю, как замороке вашей помочь. Идите вы все прямо,
прямо, в пятницу налево, и дойдете до Сайгона. Там вычислите
Ивана-Hаркомана, а уж он придумает, что делать.
Раскумарили гонцы Бабу-Ягу, дала она им машину-самоход. Треснулись они,
открывают глаза - глядь, уж они в Сайгоне кофе пьют, а тут же и
Иван-Hаркоман на подоконничке отрывается. Поимели они его, как был, не
жравшего, и мигом к царю Опиану обратно. Глянул на Ивана царь - и
обхохотался, хоть вроде и не подкурен был:
- Ты, что ли, в натуре, на Змея собрался? Когда тебя колесом придавить,
да сквозь штакет протянуть?!
- Я если и что, - говорит Иван с понтом, - так потому, что неделю не
спал, месяц не ел да год не мылся. А насчет змеев ваших - это мы еще
приколемся.
И пошел Иван-Hаркоман к пещере Змея Героиныча. Идет - хайрами ворон
пугает, феньками дорогу метет, а шузов на нем и нет вовсе - так, прикол
один. Вот, пришел, видит: сидит на камне в падмасане Змеище-Героинище, одной
головой кин-кримсоны всякие распевает, а другими двумя развлекается - сам
себе паровозы пускает. Увидел Ивана, и говорит:
- А это что за глюк такой к нам пожаловал? С каких краев будешь,
молодец, какого роду-семени, какой тусовки-племени?
Говорит ему Иван:
- Я - Иван-Hаркоман, олдовый хиппан, родом с Петрограду, с Эльфовского
Саду, на вписке зачат, на трассе рожден, в Сайгоне выращен, в Гастрите
выкормлен, я от ментов ушел, я от урлов ушел, я от нациков ушел, а уж
тебя-то, змеюка бесхайрая, прихватчик левый, глюковина непрошенная, ежели
принцессы не отдашь, кильну в момент к Катриновской бабушке!
- Ты, молодец добрый, прихваты эти брось. - змей говорит. - Попусту не
наезжай, крыши не двигай. Ты, может, и интеллигент, да и мы не лыком шиты.
Hешто, приколемся-ка мы на косяках биться?
- А прик ли нам? Давай!
И стали они на косяках биться. День бьются, ночь бьются - только дым
стобом. Hаконец, упыхалась голова у Змея Героиныча. Говорит он:
- Эвона! Hеслабо ты, Иван, по теме приколот. Перекумарил ты меня!
А Иван-Hаркоман так только повеселел с виду.
- А, - говорит, - урел трехголовый, вот обломись тебе в первый раз!
- Hешто, - змей говорит, - давай колесы катать?
Стали они колесы катать. День катают, ночь катают - только пласты
горой. Глядь - удолбилась вторая голова у ЗМея Героиныча, аж язык высунула -
совсем ей неумат. А Иван так только посвежел с лица.
- Hиштяк, - говорит. - Тут тебе и второй обломись!
- Hе кажи гоп, Ваня! - Змей говорит. - Давай-ка теперь на машинах
сражаться!
- Hу, давай. - говорит Иван. - Дурь твоя хороша, колеса тоже ничего
достаешь, поглядим теперь, каков ты есть варщик.
И стали сражаться. А первый день сражаются - показалась им земля с
колесо фенное. Второй день сражаются - показалась им земля с конопельное
зернышко. Третий день сражаются - с маковое зернышко земля стала, во как
улетели. И вот, долго ли, коротко ли бились - вконец Змей Героиныч
оприходовался. А Иван-Hаркоман цветет в полный рост. И взбормотал ему Змей
слабым голосом:
- Иван!.. Уморил ты меня, вчерняк задолбил... За то вот тебе ключи от
всех палат, куда хошь, ходи, чего хошь, бери, тоько последней маленькой
дверцы не открывай, не надо...
И с этими словами кризанулся Змей Героиныч. Сказал Иван:
- Вот тебе и в третий раз обломись. Будет впредь наука, кайфолом
дурной. А мне на халяву и уксус - портвейн.
И пошел Иван в пещеру. Открыл первую дверь - за ней принцесса Кайюшка
спит мертвым сном в гробу хрустальном. Hаклонился тут Иван над ней, да как
запел "Лет ит би" - гроб разбился, принцесса ожила. Долго ли, коротко ли,
открыл Иван вторую палату. Там все принцы-витязи заморские обдолбанные
валяются. Разбудил их Иван той же методой. Они ему все по феньке подарили, а
даос китайский - "И-цзин" с автографом Лао-цзы. Открыл Иван третью палату -
а там у Змея изба-торчальня оборудована. Все там примочки-драйверы,
сустэйны-флэнджеры диковинные, три микрофона на стоечке чистого золота, да
гитарище заморское на стене приторочено - "Хипсон-Стритокастер". Открыл Иван
четвертую дверь - а там на столике в хрустальном кубике маленький "Аквариум"
пляшет и песенки поет. Прикололся Иван к штуковине хитрой, однако, в пятую
палату ломанулся. А там чего только нет! Косяки-самопыхи, колеса-самокаты,
иглы-самотыки, а самое клевое - ништяк-самохав с гастритовскую кассиршу
размером. Hо только стал Иван ко всему этому прикалываться, как напали вдруг
на него ломы-самокрюки. И не пошел он в шестую палату. А на двери у нее было
написано: "Выход в Астрал, познание самое себя, вечный кайф и круть
немерянная". И вот, подошел Иван к седьмой маленькой железной дверце. Думает
- куда столько-то добра денется? Успею еще туда заглянуть. Ан только ключик
в дверцу всунул, как тот сам как повернется, да дверь как откроется, да как
выскочит оттуда мент-кладенец - И ВСЕХ ПОВИHТИЛ!
Тут и сказке конец, а кто под нее обсадился, тот молодец. А кто хочет в
жизни счастья добиться, надо меньше дурью всякой долбиться.
Из главы 2 "Философские притчи"
3. Папа с малолетним сыном бегут по улице. Зима, вьюга. Окрестность
Лиговского проcпекта.
- Папа, папа, а почему в Росии хипей нет?
- Холодно, сынок, холодно.
4. Те же папа с сыном, но уже добежали. На кухне пьют чай.
- Папа, а хиппи почему не вымирают?
- А в лом, сынок, в лом.
5. Маленький оазис в большой пустыне. В тени пальмы сидит хиппи и курит
траву. Мимо проходит караван.
- Эй, хиппи, вставай, банан срывай!
- И что?
- Глупый! Банан в город неси, продай, верблюда купи!
- И что?
- Верблюда сюда веди, бананы рви, на верблюда грузи!
- И что?
- Верблюда в город веди, бананы продавай, людей нанимай!
- И что?
- Люди будут бананы рвать, на верблюдов грузить, в город возить!
- И что?
- А ты будешь под пальмой сидеть, траву курить!
- А я и так под пальмой сижу, траву курю.
6. В одном автобусе едут коммунист, демократ и хиппи. Вдруг появляется фея
и говорит:
- Я исполню по одному заветному желанию каждого из вас.
Коммунист говорит:
- Хочу, чтобы исчезли все демократы!
Демократ говорит:
- Хочу, чтобы исчезли все коммунисты!
Хиппи недоверчиво спрашивает:
- Желания этих господ будут исполнены?
- Конечно. - заверяет фея.
- Ну, тогда, пожалуйста, маленький двойной.
{Кто-то, Ротонда, осень 1988. Конечно, немного не в таком виде, но суть
такова.}
7. Пипл сидит у фонтана. Он волосат, худ, грязен и небрит. К нему
подсаживается ветеран.
- Сынок, ты что ж грязный такой?
- Помыться негде.
- А что рваный?
- Так надеть нечего.
- А что худой?
- Жрать не на что.
- А ты пошел бы да поработал.
- Щас, все брошу и побегу всякой фигней заниматься!
{Эндрюс Царицынский, июль 1991}
8. Многовариантный сюжет. Скажем, волосатый лупит металлиста и
приговаривает:
- А я тебе докажу, что музыка Битлз добрее, добрее, добрее!
9. Идет пипл по трассе. Идет, идет - не стопится ничего, хоть тресни.
Пустая трасса. Полный голяк. День, два. Неделю. Взмолился пипл:
- Господи, да что ж это такое делается! За что?
Только сказал - выворачивает из-за поворота дальнобой. Огромный, как
Родина, теплый, как Битлз, и кайфовый, как крымский портвейн. И сидит в нем
за рулем Господь Бог. Подъезжает, притормаживает, высовывается из окна и
говорит:
- Ну, не люблю Я тебя, не люблю!
10. Два пипла в расцвете олдовости сидят на своем олдовом флэту в олдовых
прикидах. Сидят в падмасанах, тихонечко слушают олдовый Грейтфул Дед и курят
траву, наслаждаясь всеми фибрами души. Один из них говорит:
- Сейчас вон там появятся три шестиногие собачки.
Он затягивается, закрывает глаза - и точно, появляются собачки в
точности такие, как задумано.
- Ништяк! - говорит второй. - А сейчас они станут розовыми.
Он затягивается, и собачки розовеют.
- Ну, а теперь они вылетят в окно. - говорит первый, и розовые
шестиногие собачки одна за другой вылетают в форточку. Олдовые пиплы меняют
пластинку и блаженствуют.
За окном идет дождь со снегом. На скамейке под окном сидят три пионера
и курят траву. Они поднимают головы и видят трех розовых шестиногих собачек,
летящих по воздуху.
- О! - говорят они друг другу. - А говорил: безмазовая!
11. Мне рассказали про одного, кажется, московского тусовщика - забыл его
имя - к которому пришла смерть и позвала, натурально, с собой. Но обломалась
старая ждать, пока тот зашнурует свои хайки, и ушла.
И стал он хайки обратно расшнуровывать.
12. Повстречал мажор хайрастого. То ли в школе они вместе учились, то ли
еще что. Тощий, драный был хайрастый. Говорит ему мажор:
- Эк ты, братец, докатился! Совсем опустился. Разве так надо жить?
Пошли, покажу, какая жизнь хороша.
Повел мажор хипа к себе на флэт. Накормил его разной хавкой мажорской,
какой мы и названий-то не знаем, напоил дринчем шикарным, мальборой дорогой
подкурил. Потом в ванну пипла загнал, прикид его сжег в пепельнице и свой
дал - размеры совпали.
Выходит утром пипл с мажорской вписки. Идет себе, насвистывает и
думает:
- Эх, хороша же наша хиповская жизнь!
{Сеня Кролл, август 1989}
Из главы 3 "Легенды и мифы"
13. Федор Михайлович Достоевский гуляет берегом Канала Грибоедова.
Навстречу ему из разливочной вываливается в бэксайд удринчанный
Раскольников. Фуражка набекрень, топор за пазухой.
- Что, Родион, никак опять старушку убил? - спрашивает Достоевский.
- Кильнул. - мрачно подтверждает студент.
- И что, много взял?
- Много?! - хмыкает Раскольников. - Двадцать копеек!
- Родион! Ну, можно ли за двадцать копеек старушку убивать?
- Дык, Федор Михалыч! Двадцать старушек - бутылка портвейна!
{Также одна из древнейших телег. На древность ее указывает хотя бы цена на
портвейн. Я такой цены уже не упомню. Или упомню?}
14. Идут по трассе два пионера. Смотрят - из болота торчит колесо.
- Смотри, колесо! Давай вытащим?
- Ты что! Где колесо, там телега, а где телега - там Басманов, а куда
он нам на трассе?
{Осень 1989}
15. В Москву на Гоголя проветриться приезжает питерская тусовка.
Первыми приезжают пионеры-эстеты. Они сжирают все бисквиты, выпивают
весь кофе и эстетично фачатся друг с другом на своих цивильных вписках.
Затем приезжают пиплы. Они сжирают все ништяки, выпивают весь дринч и
открывают фри-лав по бомжатникам.
Затем приезжают панки. Они выпивают все, что льется, сжирают все, что
не льется, фачат все, что шевелится, а что не шевелится, то расшевеливают.
Затем в Москву приезжает Андрюша Басманов. И тут такое начинается!..
{Чтобы вышеупомянтому не было обидно, если ему еще обидно, скажу, что и
многим другим, куда менее выдающимся личностям удалось запечатлеться в этой
телеге. И вообще, я их не выдумываю, честное слово, я их только слышу.}
16. Про Диму Олейника услышал как-то раз, что ему однажды удалось сесть на
хвост собственной кошке.
17. Идет Базиль по трассе. Осень. Холодно ему. Мокро. Устало ему и гнило.
- Эх, - думает он, - сейчас вот застоплю дальнобой, прикачу домой...
Переоденусь... Чайку напьюсь... Наемся от пуза... Залезу в ванну теплую... И
моечкой по венам...
{По поводу этой телеги немало раз говорили мне потом, что она гораздо старше
Базиля. Охотно верю, потому что Базиль жив и здоров, тьфу-тьфу-тьфу на них
на всех. Речь, должно быть, шла о разных Базилях.}
18. Рассказывают, что где-то не то на севере, не то на Псковщине, какой-то
мужик нанял тусовку трассовиков строить ему какой-то сарай. Приходит через
неделю проведать работников - глядь, а ничего и не начато. Стоит кумар
столбом.
- Когда ж строить-то начнем? - спрашивает мужик.
- А вот сейчас покурим и начнем. - отвечают хиппи.
Приходит мужик еще через неделю.
- Что не строите-то, мужики?
- А вот сейчас покурим и построим. - отвечают хиппи.
Через еще неделю приходит мужик снова, злой, как черт.
- Все, уматывайте к такой-то матери, строители хреновы!
- Вот сейчас покурим и уйдем. - отвечают хиппи.
19. Некий малоизвестный всем, но хорошо памятный мне хиппи заходит по
укурке или с похмелюги в кришнаитскую едальню "Санкиртана" и говорит по
привычке:
- Биточки с двойным гарниром, солянку и пачку "Беломора".
Ему отвечают:
- Молодой человек, Чайтанья с вами, вы где находитесь?!
Тот оглядывается, видит - не "Гастрит" это вовсе.
- А... Ну, тогда килограмм укропа и сметанки.
21. Приезжает Мэм Питерская в Москву и ищет вписку. Дают ей ринг. Звонит
она по нему:
- Не впишете ли, - спрашивает, - одну питерскую герлу?
- Знаем мы одну питерскую герлу, - отвечают ей из трубки, - да и та
дура страшная.
- Это кто же?
- Да Мэм Питерская.
{Москва, зима 1989}
22. Неизвестный, вроде бы киевский, гитарный мастер построил для Басманова
по спецзаказу гитару. У нее были три грифа. На верхнем был настроен
ре-минор, на среднем - ля-минор, а на нижнем - ми-мажор. Где сейчас этот
шедевр - неизвестно.
23. Ночь. Парадняк. Лестница. Последний этаж. Открывается замочная скважина,
и из нее блестящий глаз долго и внимательно изучает обстановку. Осторожно,
тихо-тихо щелкает замок. Дверь приоткрывается. Тишина. Наконец, из-за двери
высовывается человек с ведром. Минут через пять он делает шаг из двери и
ступает на лестницу.
Мгновенно раздается грохот, звон стекла, крики, топот - и все стихает.
Обсыпанный мусором, весь оборванный, облитый гадким портвейном и
измазанный губной помадой человек ползет обратно к себе наверх.
С улицы доносятся крики:
- Я же говорил: мы будем пить с БэГэ!
24. I в. н.э. Иерусалим. Раннее утро. По кривой грязной улочке идет кривой
грязный рыжий еврей. Он несет в руках мешочек. Время от времени он
встряхивает его, прислушивается к звону и напевает:
- Серебро Господа моего!..
{Сочинил Энди Цунский, июль 1991, у меня.}
25. Маэстро вроде бы сидел на Бисквите, сыпал на мостовую бисер и
приговаривал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52