- Да.
- Вот на этот вопрос я отвечу совершенно однозначно. Разумеется, нет!
Не пешком же идти сквозь космос... Раз в полгода прилетает корабль с
провизией.
- И это все?
- Все.
- Черт... - Рипли опустилась на прежнее место. Выходит, Эндрюс
все-таки говорил правду.
- Я слышал, скоро за тобой придет внеочередной рейс, - сказал Клеменс
с явным намерением утешить.
- "Скоро" - это как? - спросила Рипли без особой надежды.
- Не знаю... - в раздумье врач выпятил губы. - Просто до этого к нам
никто никогда... не спешил.
- Понятно, - голова Рипли снова склонилась.
- Ты мне не расскажешь, о чем ты говорила с Эндрюсом?
Спрашивая это, врач не очень рассчитывал на положительный ответ. Он
оказался прав.
- Нет. Пусть здесь останется хоть один человек, не думающий, что я
спятила.
- Ага... Ты имеешь в виду меня?
- Кого же еще...
Несколько секунд врач размышлял.
- Ну, это совсем не обязательно... Я достаточно узнал о тебе, чтобы
не сомневаться в абсолютной устойчивости твоей психики. Потом, я и сам
ведь что-то видел.
Приступ сухого, нехорошего кашля вдруг сотряс тело Рипли, и Клеменс
настороженно прислушался.
- Как ты себя чувствуешь?
- Да не очень... - Рипли уже сумела удержать кашель и теперь
выглядела по-прежнему. - Горло что-то болит... живот... И вот здесь - тоже
болит... - Взяв обеими руками кисть Клеменса, она прижала ее к собственной
груди.
- О! - сказал врач с чувством. - Локализация последней боли мне
особенно нравится. - Мгновение он обдумывал свои действия, но потом
чувство долга взяло верх. - Однако давай все-таки сперва займемся твоей
хворобой. Что-то не нравится мне этот кашель... Я предлагаю лечебный укол.
Мой особый коктейль персонального изобретения! - сказал он с
профессиональной гордостью, отошел в сторону и загремел инструментами.
В этот момент на кровати соседнего койкоблока зашевелился, приходя в
себя, Голик. Они оба забыли о нем. Его лицо, покрытое маской из запекшейся
крови - своей и Рейнса, пятном виднелось сквозь полупрозрачный занавес.
Врач в свое время только и смог удостовериться, что ранение головы у
Голика несерьезное и не требует хирургического вмешательства. Но ни
обработать рану, ни даже смыть кровяную корку ему не удалось: даже сквозь
наркотический сон Голик при малейшем прикосновении судорожно дергался и
начинал отбиваться, не приходя в сознание.
А теперь, просыпаясь, он медленно ворочался на испачканном покрывале,
и в глазах его уже отсутствовал леденящий ужас. С его места ему были видны
оба - Клеменс и Рипли.
- Ты замужем? - спросил он ни с того ни с сего.
Женщина только покосилась на него, не ответив. Ей никак не удавалось
вспомнить: был ли он на свалке?
- Тебе надо замуж... Надо рожать детей...
Клеменс тоже покосился в сторону Голика. Не следует ли прервать его
рассуждения? Вроде бы пока ничего особенного он не говорит, но врач уже
имел опыт общения с этим типом.
Голик отодвинул занавеску.
- У меня было много хороших девушек... Там, тогда, еще до Ярости...
Теперь Рипли были видны кисти его рук. Они нервно сжимались и
разжимались какими-то странными движениями: не то оглаживая что-то, не то
терзая.
- Они любили меня... Во всяком случае, какое-то время.
Наступило молчание. Было слышно, как звенит стекло о металл: Клеменс
готовил шприц к уколу.
- Ты тоже умрешь!.. - провозгласил Голик совершенно неожиданно. И
Рипли увидела, как при этих словах его пальцы одновременно сжались хищным
движением, словно перехватывая чью-то шею.
- Ну, достаточно, - сказал Клеменс негромко, но тоном, не сулящим
ничего хорошего.
Он задернул перед носом Голика занавеску, не подозревая, что тем
самым опять спасает ему жизнь.
Рипли облокотилась на стену, с трудом сдерживая вновь подступающий
кашель. Когда врач подошел к ней, она уже справилась с собой.
- Ну, как дела?
- Что? - будто не поняв вопроса, спросила Рипли и улыбнулась. Улыбка
вышла слегка принужденной.
- С тобой все в порядке?
- Да.
Клеменс обломил одну из ампул, которые он держал в руке, поднес к ней
шприц.
- По-моему, ты мне лжешь, - сказал он тихо, чтобы не услышал Голик. -
Причем делаешь это абсолютно напрасно.
- А по-моему, лжешь ты. И тоже напрасно. - Рипли говорила еще тише.
Клеменсу самому пришлось напрячь слух. - Как-то ты сказал мне, что я
несколько раз подряд уклонилась от ответа. А о себе что скажешь? Ты ведь
тоже уклонился, когда я спросила тебя, каким образом тебе досталось такое
завидное назначение. И повторно уклонился, когда был тебе задан вопрос о
татуировке - вот об этой. - Она коснулась пальцем его затылка. - Может
быть, хоть сейчас ты мне расскажешь правду?
Клеменс надолго задумался, позабыв об уколе. Наконец он принял
решение:
- В общем-то ты права. Я должен был рассказать об этом раньше... И
рассказал бы, клянусь, если бы не боялся тебя потерять!
Он тяжело дышал, крупные капли пота выступали у него на лбу, словно у
человека, собственноручно подписывающего себе приговор.
- Это долгая, тяжелая история...
Клеменс снова запнулся. Но когда он, наконец, заговорил, его голосу
мог бы позавидовать ушедший в небытие Бишоп: из него напрочь исчезли все
эмоции.
- Я был самым способным студентом на медицинском факультете нашего
университета. Ты не поверишь, но профессора буквально дрались за право
называться моим Учителем. Довольно рано я пристрастился к наркотикам - это
случается с врачами гораздо чаще, чем готов официально признаться любой из
них. Тут все перемешивается: сверхнагрузки, вид человеческих страданий,
доступность наркотических средств - морфий, алкоголь в чистом виде... А
самое худшее - кастовая уверенность медиков в том, что любой врачебный
препарат сохраняет покорность тебе, что ты властвуешь над ним, а не он над
тобой. Самообман... Скажи, тебе действительно хочется дослушать эту
длинную и бездарную мелодраму?
Рипли коротко кивнула:
- Ничего. Я выдержу.
- Ну, воля твоя. Короче, несмотря на все это, меня все равно считали
молодым гением, врачом будущего и так далее, в том же духе. Причем, скажу
тебе честно, считали не зря! Но как-то раз, уже на первом году моей
самостоятельной практики, случилось то, чего не могло не случиться. Я как
раз отбывал 36-часовое врачебное дежурство - знаешь, такое бывает у
молодых медиков: им специально устраивают проверки на прочность. Короче
говоря, "чтоб служба медом не казалась..." Ну и, как ты уже догадалась,
все эти тридцать шесть часов я провел "под кайфом", да еще и спирт
хлестал, словно лошадь - воду... А когда я проснулся, мне рассказали...
Именно рассказали, сам я не помню ничего, хотя участвовал во всех этих
событиях и, возможно, даже и не совершил ошибок... - Он перевел дыхание: -
В общем, на ближайшем заводе произошел взрыв, и к нам в больницу привезли
свыше сотни пострадавших. Тридцать человек из них погибли. По официальной
версии из-за того, что я назначил им неправильную дозу болеутоляющего.
Возможно, конечно, что они умерли от последствий взрыва... Впрочем, одно
другому не мешает. Я оказался в положении стрелочника, который во всем
виноват. Я и был виноват, наверное...
На губах Клеменса мелькнула легкая усмешка.
- Вот так я и получил семь лет. И считаю, что еще легко отделался.
Усмешка сменилась гримасой, похожей на оскал.
- Во всяком случае, от морфия меня отучили, - резко закончил он.
- Ты сидел здесь?
Врач ответил, не повернувшись к Рипли. Казалось, он, впав в транс,
разговаривает сам с собой, и этот вопрос он, наверное, воспринял как
прозвучавший изнутри.
- Да... Поэтому я хорошо знаю этих ребят. Когда они решили остаться -
остался и я. По крайней мере, среди изгоев я сам себя изгоем не чувствую.
А приличного назначения мне бы все равно не получить...
И - все. Бесстрастность исчезла из голоса. Клеменс встряхнул головой,
словно сбрасывая оцепенение.
- Ну что? - он посмотрел на Рипли затравленным взглядом. - Теперь,
когда ты узнала все это, позволишь ли ты мне сделать вот эту инъекцию?
Вместо ответа Рипли, закатав рукав куртки, протянула ему руку для
укола. Торопясь, врач поднес к коже старинный игольчатый шприц. Пальцы его
слегка дрожали.
- А теперь я тоже расскажу тебе мою собственную тайну, Клеменс.
Слушай...
Она вдруг остановилась, почуяв неладное. Трудно сказать, зрение, слух
или острый запах чужой плоти предупреждали ее об опасности.
Запах чужой плоти...
Чужой...
В это время Голик уже мелко трясся отчаянной дрожью в своем блоке. Он
раньше всех заметил, как из квадрата вентиляционного хода под потолком
бесшумно опустилась на жгутах щупалец громадная туша, бесформенная и
вместе с тем сохраняющая какое-то жуткое изящество. Дикий страх чуть не
швырнул его с воплем к выходу, но инстинкт самосохранения сработал
безошибочно, пригвоздив к месту и сковав ужасом готовую заорать глотку.
Лишь высокий, беспомощный писк срывался с его закушенных губ, но он,
должно быть, оказался неслышим для чудовища, воспринимавшего звуки в ином
регистре.
А Клеменс так ничего и не успел понять. Он даже не заметил, как
сквозь клеенчатый занавес проступил силуэт взметнувшейся на дыбы твари, он
стоял к занавесу спиной. Затем пленка раздалась в стороны звездчатым
отверстием, пропуская рванувшегося вперед Чужого; страшные клыки впились
Клеменсу в голову, щупальца охватили плечи... А мгновение спустя из
продавленного виска хлынула кровь - и лицо врача стало мертвым еще до
того, как на нем проявилось удивление. И Чужой вздернул вверх и перебросил
через стенку блока уже лишь тело Клеменса, а не его самого.
Задетый случайным ударом, инструментальный столик взмыл до потолка и
пронесся по всему госпиталю, расшвыривая по сторонам свое содержимое,
словно бомба - осколки.
Обработанным движением Рипли упала на четвереньки, перекатом ушла от
просвистевшего в воздухе щупальца и поднялась уже по другую сторону блока
- но второе щупальце слепым взмахом подсекло ее под колени, снова сбивая с
ног.
Коротко простонав, Рипли рухнула на пол. "Все. Конец", - тупо и
безнадежно пронеслось у нее в голове. Чужой был уже рядом.
Раньше ей тоже раз-другой приходилось видеть его столь же близко, но
тогда у нее в руках было оружие и весь контакт занимал доли секунды.
Успеешь выстрелить - живи дальше, не успеешь... А теперь ей явно не
успеть. Да и нечем "успевать": руки ее пусты.
Чужой на этот раз почему-то медлил. Отстраненно, словно речь шла не о
ней, Рипли подумала, что вряд ли вообще кто-либо в мире видел то, что
сейчас наблюдает она. Слишком уж мгновенно обычно проходит атака.
С тем же неживым металлическим скрипом, который столько раз слышался
ей в ночных кошмарах, распахнулась многозубая пасть - с клыков капала
вязкая слюна... Рипли отшатнулась, бледнея, отчетливо поняв, что это -
последнее, что она видит в жизни.
Страшная голова придвинулась вплотную. С булькающим звуком челюсти
раскрылись еще шире - что-то зашевелилось в темных глубинах пасти. Язык?
Рипли почему-то представилось, что язык Чужого будет похож на змеиный:
тонкое раздвоенное жало, трепещущее от вожделения близкой добычи.
Нет, это был не язык...
То, что выдвинулось из недр Чужого, не имело вообще никаких аналогов.
Она уже видела это - матка Чужих пыталась достать ее, Рипли, засевшую
внутри тяжелого погрузчика...
Медленно, словно исследуя, выдвинувшийся "поршень" покачивался
влево-вправо, едва не касаясь щеки Рипли. Женщине лишь нечеловеческим
усилием удавалось сдерживать крик.
Но она все-таки закричала, когда на конце "поршня" вдруг раскрылась
пасть (маленькие, но смертельно острые клыки, тоже омываемые слюной) и
бусинки глаз впились в Рипли с неумолимой, завораживающей злобой...
Одновременно с ее криком из маленькой пасти раздался пронзительный
визг - далекий предтеча скрежещущего крика, издаваемого большим монстром.
А потом...
А потом внутренняя пасть нехотя втянулась в недра большой пасти и
исчезла в ней. И Чужой с явной неохотой попятился, развернулся - и через
мгновение его щупальца уже заструились в направлении потолочного люка.
Рипли еще успела рассмотреть, как неожиданно быстро слизистая громада
исчезает в отверстии над ее головой, унося с собой тело Клеменса.
В оцепеневшей руке врача все еще был намертво зажат шприц.

24
...Коридоры, коридоры, поворот за поворотом, двери, лестницы, люки, и
из каждого люка, из каждого колодца вентиляции может грозить опасность.
Рипли бежала почти наугад: Клеменс ведь так и не сказал ей, где должно
проходить это общее собрание. Теперь уже и не скажет... Одна надежда, что
все помещения этого класса должны находиться примерно в одном месте, на
одном уровне. В крайнем случае - на соседних. И тогда, если найти путь к
столовой...
По крайней мере, эту дорогу она запомнила хорошо, хотя проходила по
ней лишь однажды...

- Итак, мы снова, согласно нашему правилу, даем беспристрастную
оценку событиям, чтобы лишить почвы возникающие слухи. - Эндрюс выдержал
паузу. - Факты таковы. Как вы уже знаете, сегодня после обеда заключенный
Мэрфи погиб в 18-й шахте. Следствием было установлено, что гибель
произошла исключительно из-за собственной неосторожности самого Мэрфи. Он
слишком приблизился к воздухозаборнику вентиляторной системы и был всосан
туда.
Директор вполне сознательно прибегнул к первоначальной версии.
Приходилось рисковать, учитывая то, что кто-нибудь мог и прослышать о
подлинном направлении воздушного потока. Только бы Клеменс не вздумал
развязать язык!
- В связи с этим не будет лишним напомнить, что последний инструктаж
по технике безопасности имел место совсем недавно. Кроме того, все вы,
включая Мэрфи, проработали в наших условиях не один год и знают, куда
можно соваться, а куда нет. Мне бы не хотелось, чтобы вслед за первым
ротозейством еще кто-нибудь...
Ближайший из заключенных тоскливо вздохнул и демонстративно выложил
на столик перед собой какую-то раскрытую книжку. Чтение не являлось
насущной потребностью на Ярости, просто как иначе избавиться от
директорского занудства?..
Продолжая речь, Эндрюс подошел к заключенному и захлопнул книгу столь
же демонстративно, как она была открыта. При этом он заметил, что текст
был повернут вверх ногами. Впрочем, прервать чтение ему надлежало в любом
случае - действительно ли заключенный читал или только притворялся.
Однако вывод для себя директор все же сделал. Похоже, он в самом деле
перегнул палку, пытаясь придать собранию рутинную форму.
- ...Час назад на уровне 21 был обнаружен заключенный Голик,
находившийся в очень странном, почти невменяемом состоянии. Рядом с ним
была лужа крови. Причем, судя по всему, кровь принадлежала не ему, хотя
Голик действительно получил легкое ранение. Заключенные Бомс и Рейнс...
Эндрюс знал, что должно было произойти на уровне 21, - знал, хотя ему
и не полагалось. До него доходила информация о тайных собраниях в
"Очищающем кольце" (или как его там называют?). Слухи темные,
противоречивые - однако он сразу вспомнил о них, увидев возле места
происшествия неоконченный круг из свечных огарков.
Неужели самосуд? Или... или и того похуже - религиозное
жертвоприношение? Эх, Пресвитер, Пресвитер...
- ...Бомс и Рейнс до сих пор не найдены. Так что не исключен вариант,
что заключенный Голик причастен к их исчезновению и, будем говорить прямо,
убийству. Да, убийству - по меньшей мере одного из них. Потому что
человек, который потерял столько крови, чтобы образовалась такая лужа,
просто не мог выжить...
В этом месте заместитель директора, стоявший возле самой входной
двери, услышал где-то вдали дробный топот бегущих ног: сперва еле
различимый, но быстро приближающийся. Кто бежит? И с какой вестью? Явно не
с хорошей. Вроде бы все здесь... (Об оставшихся в госпитале Смит попросту
забыл)...
Сказать, что ли, Эндрюсу? Но тот ведь очень не любит, когда его
прерывают... С другой стороны, не рассердится ли он еще больше, когда
кто-то сейчас ввалится с очередной сенсацией? А если рассердится, то на
кого: на вошедшего или на него, Смита? Трудно определить...
За этими рассуждениями заместитель пропустил момент, когда еще можно
было вмешаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20