где развинтив
крепления, а где - просто обрезав листовой металл. Держа компьютер в одной
руке (он оказался неожиданно легким), она уже было шагнула к выходу. Но
выход был закрыт: перегораживая проем люка, в нем стоял человек.
Внешне Рипли не выдала испуга; она остановилась, пристально глядя на
стоящего. Но только когда она в тусклом освещении узнала Клеменса, у нее
действительно отлегло от сердца.
- Вот ты где, оказывается, - медленно произнес он. Рипли молча
показала "черный ящик". - Вижу. Но думаю, что для директора это - слабое
оправдание твоей одиночной прогулки. Директор Эндрюс будет очень-очень
недоволен. Я, конечно, ему ничего не скажу, но у него, видишь ли, есть и
другие... каналы информации.
Однако Рипли теперь не была расположена поддерживать этот разговор.
- Расскажи мне об этом несчастном случае, - сказала она почти тоном
приказа.
- Чего тут рассказывать... Погиб один из заключенных.
- Кто его убил?
Ожидая ответа, Рипли внутренне сжалась, уже готовая услышать самое
худшее.
- Вентилятор, - хмуро ответил Клеменс.
- ?!
- Его затянуло в трехметровый вентилятор, обслуживающий
воздухозаборники печи.
Клеменс решил пока что придерживаться официальной версии. В данный
момент его интересовало не с какой стороны угодил Мэрфи в вентилятор, а
каким образом это с ним произошло.
На миг Рипли овладело чувство почти эйфории: неужели это самый
обыкновенный несчастный случай? И значит, прошлое действительно осталось в
прошлом?!
Но она не поверила своей успокоенности. Слишком уж часто ей
приходилось убеждаться, что судьба связала ее с Чужими навсегда и
расслабляться нельзя ни на минуту.
К тому же Клеменс тут же вернул ей прежнее беспокойство, если бы оно
даже и исчезло:
- Я кое-что обнаружил там. Одну непонятную вещь... непонятную и
довольно неаппетитную. Скажи, тебе не станет дурно?
Он говорил все тем же медленным голосом, выдающим задумчивость.
Рипли отрицательно покачала головой.
- Верю. - Клеменс, видимо, вспомнил сцену в морге. - Значит слушай:
тело этого бедняги разрубило на куски, буквально разнесло в клочья. На
первый взгляд, по этим фрагментам вообще ни о чем судить нельзя. Но я
все-таки сумел рассмотреть нечто... Вот тут и начинается неаппетитное.
Приготовься.
Клеменс немного помедлил. Не то он, как и обещал, давал Рипли время
приготовиться, не то и сам не мог решиться.
- В общем, один из фрагментов показался мне подозрительным. Я
пригляделся к нему. Это был кусок лица: надбровье, глазница, скуловая
кость. И вот эта кость блестела, обнаженная. Мне это показалось странным:
лопасти не должны так обдирать ткань. Присмотревшись, я увидел, что лицо и
не было ободрано, - такое впечатление, что Мэрфи еще при жизни плеснули в
глаза кислотой. Причем очень сильной кислотой, способной мгновенно
разъесть мягкие ткани до костей. Вот тут я и вспомнил об этом химическом
ожоге, который так тебя встревожил.
Врач осторожно провел по по подтеку на стенке меньшего из саркофагов.
Он явно рассчитывал, что Рипли сейчас хоть как-то прокомментирует его
слова. Но она молчала.
Так и не дождавшись от нее ответа, Клеменс заговорил сам:
- Послушай, можешь мне поверить: в любом случае я на твоей стороне. Я
хочу тебе помочь - даже больше хочу именно помочь тебе, чем разобраться во
всей этой истории. Но как раз для этого мне нужно знать, что происходит.
Во всяком случае, твою версию происходящего.
Да, у Рипли был соблазн открыться ему, но она все-таки не решилась.
Даже если не думать ничего плохого (впору и подумать: чего стоит одна лишь
тюремная татуировка, так и оставшаяся, кстати, непроясненной!), Клеменс
все-таки медик, представитель замкнутой касты. Как знать, не сработает ли
у него даже сейчас профессиональный соблазн увидеть в рассказе пациента
"навязчивые идеи". А доказательств ведь никаких нет. Возможно, потом,
когда эти доказательства будут получены...
- Знаешь что, если ты действительно хочешь мне помочь, найди для меня
компьютер с аудиосистемой.
Она вновь демонстративно приподняла на весу "черный ящик". Однако
Клеменс без раздумий отрицательно качнул головой:
- Не получится.
- Очень тебя прошу, постарайся мне помочь. Я еще и сама не уверена,
но если мне удастся подтвердить одну догадку, я тебе тут же сообщу "свою
версию". Ну... хочешь, мы вместе прослушаем запись?
Она говорила с Клеменсом как с ребенком. Но тот лишь смотрел на нее
сочувствующим взглядом.
- Постараюсь я или не постараюсь - особой роли не играет. Ты,
кажется, не вполне осознаешь, куда ты попала. Так вот, знай: НИЧЕГО
ПОДОБНОГО на этой планете НЕТ. Даже если мы возьмем в заложники Эндрюса и
под угрозой сбросить его в печь потребуем выдать нам аудиоприставку, нам
ее все равно не получить. Она попросту отсутствует в радиусе нескольких
световых лет.
Врач тоже говорил с ней как с ребенком: подчеркнуто спокойно,
убедительно.
Рипли растерялась. Такого оборота событий она и представить себе не
могла. Ситуация выглядела безвыходной. Неужели все сорвется из-за
технической отсталости этого межзвездного захолустья? Но тут же она
поняла, где находится выход из этого положения.
- А Бишоп?
- Бишоп? Ну, есть тут у нас один такой, осужден за два убийства. Но
он-то чем тебе поможет?!
Рипли едва сдержалась, хотя ей и было ясно, что врач тут ни при чем.
- Робот-андроид серии "Бишоп", был с нами, разбит, по твоим словам -
выброшен на свалку. Где это? - отчеканила она на одном выдохе.
- Ты хочешь воспользоваться его аудиоприставкой? А разве это
возможно?
- Где свалка? - Рипли с трудом удерживала себя от крика, от
безобразной женской истерики. На ее скулах играли желваки: каждая секунда
может оказаться роковой, а тут еще этот бессмысленный разговор... Клеменс
уже не был для нее посторонним, но теперь ее не хватало ни на любовь, ни
на простую вежливость.
Клеменс спрятал улыбку:
- Я могу указать тебе дорогу, но не могу пойти с тобой. Во всяком
случае, прямо сейчас. Мне через пару минут предстоит одно не очень
любовное свидание.
...Когда Рипли, узнав путь, сразу же направилась в сторону свалки,
врач несколько секунд с сомнением смотрел ей вслед. В какой-то момент он
почти решился пойти за ней, но тут же представил себе, какое лицо будет у
Эндрюса, и, круто развернувшись, шагнул в полутемный коридор, ведущий к
директорскому кабинету. Однако уже на втором шаге он, как в стену,
врезался в чью-то широкоплечую фигуру.
- Идешь к директору? - пророкотал знакомый голос, который, однако,
Клеменс не смог распознать в первую секунду.
Над воротом зеленоватой тюремной робы, казалось, отсутствовало лицо:
черная кожа была неразличима в полутьме. Только поблескивала оправа очков.
- Да, я иду к директору, но сначала я иду к тебе, Дилон. Нам нужно
поговорить.
- Слушаю тебя, - ответил Дилон. Похоже, он ждал, что будет сказана
именно эта фраза.

16
Эрзац-кофе был налит в два стакана. Один из них стоял рядом с
директором, а другой, по логике вещей, должен был предназначаться врачу.
Не Смиту же! Смит высился тут же, за спиной директора, широко разведя ноги
и расправив плечи; выглядел он очень внушительно, но, конечно,
воспринимался Эндрюсом лишь как предмет обстановки, вроде стенного шкафа.
Однако Эндрюс, похоже, забыл о своих первоначальных планах. Когда он
наклонился вперед, перегибаясь через стол, он буквально кипел от ярости.
- Слушай меня, ты, дерьмо собачье, - начал он без всяких предисловий.
- Если ты мне еще раз такую штуку выкинешь - я тебя пополам разрежу и
скажу, что так и было, понял меня?!
Клеменс не впервые присутствовал при таком приступе бешенства,
поэтому он и не подумал оскорбиться. Тут действовал принцип "на больных не
обижаются", причем действовал в самом прямом смысле этого слова: Эндрюс,
конечно, не был вполне вменяем, - во всяком случае, во время подобных
припадков.
- Боюсь, я не совсем понимаю...
- Брось, все ты понимаешь! - Эндрюс сам поддерживал накал собственной
злости, не давая ей остыть.
- И все-таки я ничего не могу понять. Может быть, вы соизволите мне
объяснить, господин директор? - в последнюю фразу Клеменс вложил изрядную
порцию яда. У него был соблазн тоже перейти с директором на "ты" и тем
ввести его в состояние, близкое к инсульту. Однако цель его была не
поддразнивать Эндрюса, а извлечь из него всю возможную информацию. Да и
держать его подольше здесь, в этой комнате, тоже было бы неплохо: кто
знает, нашла ли уже Рипли то, что искала, в грудах выброшенного на свалку
хлама или нет?
- В семь часов утра с нами связались по каналу высшего уровня
коммуникации. Понимаешь, высшего, во всех аспектах: срочности, значения и
секретности! Да мы за все существование колонии не получали такого вызова!
Врач не отвечал. В мозгу его происходила лихорадочная работа: семь
часов утра - это до вскрытия или после? Нет, много раньше: в морге они
были уже около девяти. Вот почему эта парочка прибегала туда уже "на
взводе"...
- Им нужна эта женщина, это стерва! Требуют, чтобы мы присматривали
за ней, нянчились с ней, оберегали от всех возможных опасностей! -
Директор будто выплевывал эти слова - с гневом и отвращением. Он уже было
успокоился, но теперь снова начинал входить в раж.
Клеменс все еще продолжал молчать, обдумывая услышанное.
- Зачем? - спросил он наконец.
- Не знаю, да и плевать мне на это! Это меня не интересует. Меня вот
что интересует: какого черта ты выпустил ее из лазарета?!
Клеменс вздернул брови в несколько показном удивлении:
- Я полагал, что этот вопрос уже выяснен. Хорошо, если вы хотите, я
повторю. В морге она была со мной, а необходимость ее прихода туда
объясняется...
- Ты думаешь, что можешь водить меня за нос? - Эндрюс злобно
ощерился. - Я не про морг тебе говорю, господин доктор! Она минимум еще
дважды выходила! Один раз - в столовую, а второй - уж не знаю, куда, но
было это сразу же после гибели Мэрфи!
Все это директор выпалил без передышки. Сделав новый вдох, он
заговорил уже тоном ниже:
- Только не надо делать мне удивленные невинные глаза. Учти, я знаю
все, что творится в этой тюрьме. Все! А если я и не всегда показываю свое
знание - то это уж другой вопрос... Господи, этот несчастный случай! Наши
идиоты и так заведены, а тут еще эта сука среди них разгуливает... Вот еще
горе на мою голову!
Да, он знает все. Клеменс и раньше понимал, что директор не так-то
прост, что носимая им личина властного и недалекого хама - лишь маска,
соответствующая должности. Хотя надо признать: эта маска пришлась Эндрюсу
настолько к лицу, что едва ли она уж вовсе не совпадает с его подлинной
сущностью.
- Ну что ж, не буду спорить - она выходила. Хотя оба раза это
делалось без моего ведома и даже вопреки моим указаниям. Но не силой ведь
мне ее удерживать! И не запирать же ее на замок, верно? В конце-концов,
это ваша забота. Я не тюремщик, я - врач.
Упираясь костяшками пальцев в стол, директор приподнялся, нависая над
Клеменсом. Теперь они едва не соприкасались лицами.
- Мы оба прекрасно знаем, кто ты такой на самом деле, - проговорил
Эндрюс негромко, но очень выразительно.
Такого оборота врач не ждал. Он отшатнулся, бледнея.
- Я думаю, мне лучше уйти... Мне этот разговор становится неприятен,
и я имею полное право его не поддерживать.
- Ну иди, иди, господин доктор, - насмешливо буркнул директор. - А я
пока расскажу твою подлинную историю твоей новой подружке. Просто так, в
целях ее образования.
Клеменс, так и не встав окончательно с сиденья, замер в полусогнутой
позе.
- Сядь! - приказал Эндрюс.
Врач снова опустился на стул. Эндрюс пододвинул ему стакан с кофейным
напитком. Жест примирения? Или, наоборот, попытка окончательно закрепить
свою власть?
Нет, скорее, это все-таки действительно примирение. Директор и сам
чувствует, что перегнул палку, но открыто признаться в этом - выше его
сил.
Клеменс огляделся вокруг - и будто впервые увидел директорский
кабинет.
"Кабинетом" это помещение можно было назвать лишь с натяжкой: тесная,
полупроходная комната, совмещавшая функции рабочего места и спальни; все
пространство загромождено стеллажами с документацией. Директор Эндрюс был
одет в такую же тюремную робу с меховой оторочкой, что и его заместитель
(да и сам Клеменс), сквозь расстегнутый ворот виднелась застиранная
нательная рубашка. И - тот же эрзац-кофе в стакане мутного стекла.
Да, они все здесь в равной степени заложники обстоятельств. От
директора до последнего из заключенных.
- Итак, - Эндрюс придвинулся к врачу вплотную, и его маленькие
колючие глазки вдруг стали внимательными, - есть ли что-нибудь, что я
должен знать, но не знаю?

17
Свалка была огромна, она потрясала своими размерами даже больше, чем
морг или столовая. Не зал, а целая пещера, вырубленная в скальной породе.
В сущности, даже пятитысячная колония не нуждалась в такой свалке. И
действительно, помещение сперва замышлялось как еще один цех (тогда как
раз подумывали о расширении производства). Но грянуло сокращение тюрьмы, и
новый цех стал не нужен: едва хватало сил справляться с тем, что уже было.
И теперь все это обширное пространство было завалено грудами всякого
хлама; неровные, идущие грядами с одного края свалки на другой, они
напоминали волны. Местами из этих груд, словно купальщики, зашедшие в море
по плечи, высились железные скелеты-остовы станков, которые так и не
собрались демонтировать.
Рипли ожидала чего-то вроде этого, так что она не пала духом.
Конечно, обшарить все эти кучи (иные из них вдвое-втрое превышали
человеческий рост) было невозможно, однако этого и не требовалось.
Разумеется, тот "хлам", о котором говорил Клеменс, должен находиться
где-то совсем рядом со входом, ведь не потащили же его вглубь свалки.
Вдобавок надо искать там, где слежавшаяся, запыленная поверхность "волны"
будет нарушена свежим мусором.
И все же она едва не прошла мимо андроида. Он был засыпан весь,
целиком. Только рука, оцепеневшая в последнем движении, торчала вверх
сквозь мусор.
Рипли пришлось приложить некоторое усилие, чтобы заставить себя
взяться за эту руку. Странно - ей куда проще было коснуться тела погибшей
девочки. Но там, по крайней мере, все было ясно: мертвое есть мертвое. А
здесь... Мертвое, которое еще можно заставить говорить, двигаться, но
живым оно при этом не станет. Впрочем, сейчас не до абстрактных
рассуждений.
Зажмурившись, она крепко сжала запястье Бишопа и рванула изо всех
сил.
Робот смотрел на нее остановившимся левым глазом. Веки правого были
смежены; но слева век вообще не осталось, и фотоэлемент зрачка оранжево
поблескивал.
Без особого труда Рипли взвалила Бишопа себе на плечо. То, что от
него осталось, имело менее половины человеческого веса. Однако уже через
десяток-другой шагов эта ноша согнула спину Рипли ощутимым грузом - не
столько из-за тяжести, как из-за неудобства.
Она упрямо брела, на каждом шагу по колено увязая в мусоре, как в
зыбучем песке. Лежащий на спине андроид придавливал ее к земле. Рипли
могла смотреть только вниз и перед собой - поэтому она не сразу поняла,
когда в поле ее зрения попали чьи-то ноги. Ноги человека, стоящего у нее
на дороге.
Рипли уже было сделала шаг в обход возникшего препятствия, но тут еще
кто-то выдвинулся сбоку, преграждая ее движение. И только тогда она
подняла глаза.
Путь ей заступили четверо. Они стояли цепью поперек коридора, явно не
собираясь уступать дорогу и молча уставившись на Рипли. В слабом свете был
различим лихорадочный блеск в глазах ближайшего из них, пальцы его
судорожно сжимались и разжимались...
Все было совершенно ясно, но Рипли, как сомнамбула, развернулась к
ним спиной и, по-прежнему держа на плече андроида, все тем же неторопливым
шагом направилась к другому выходу, словно будучи уверенной, что никто не
бросится за ней вслед.
Уловка сработала: пораженная ее отступлением, четверка замерла на
месте и потеряла несколько драгоценных секунд. Рипли была уже возле
запасного выхода.
Но тут ей вновь пришлось остановиться. Молодой, холеный красавец,
стоявший в дверном проеме, потянулся было сдвинуть со лба на глаза черные
очки-"консервы", но не стал этого делать, понимая, что уже все равно будет
узнан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20