Он перешел на тротуар и, когда поскользнулся, разогнался и, как мальчишка, скользя, доехал до самого низа.
Репетиция начиналась в одиннадцать. До одиннадцати оставалось еще два часа. Заза решил позавтракать, а затем пройтись пешком по проспекту Руставели. На это как раз ушло бы оставшееся время. Он поравнялся с Кировским парком, перешел улицу и поднялся в кафе «Газапхули».
Выходя из кафе, он посмотрел на часы — до начала репетиции оставалось еще сорок минут. Присутствие на
репетиции не доставляло ему особенного удовольствия, так как там ему нечего было делать. Он был помощником режиссера Сандро Канчавели, приглашенного из другого театра. Обязанности его заключались в том, чтобы сидеть молча. Ему сказали: садитесь и смотрите, у Канчавели есть чему поучиться! И он сидел и смотрел. Сандро ставил «Гамлета». В этом спектакле были заняты лучшие силы театра. Собирались усилить оркестр и пригласить из оперы хористов, но для чего — никто понять не мог. Спектакль оформляли три художника с помощниками. Декорации были поистине грандиозны. Эльсинорский дворец перед ними, наверно, показался бы жалкой хижиной. Художники взяли курс на позолоту. По замыслу режиссера, дворец должен был блистать и сверкать.
Композитор, писавший музыку, видимо, предназначал ее для оперы, во всяком случае, добрая половина оперы была уже написана.
На репетициях толпилось так много людей, что всех невозможно было запомнить. В общем, репетиция напоминала подготовку к физкультурному параду. Режиссеру приходилось громко кричать, иначе его распоряжения не доходили до всех. Время от времени он замолкал, откидывался на спинку стула и сидел так несколько минут, скрестив руки на груди и прикрыв глаза.
По словам режиссера, это должен был быть «громкий спектакль». Многие из артистов не понимали смысла этого выражения и поэтому на репетициях читали текст слишком громко. Членов художественного совета Канчавели на репетиции не допускал, и потому совет возлагал на спектакль большие надежды.
Фехтованию обучали здесь же, в углу сцены. Учитель фехтования, худой, рябоватый мужчина, выпрямив спину и положив руки на колени, спал, сидя на стуле. Бледный, с закрытыми глазами, он казался вылепленным из воска.
«Эта мрачная и кровавая трагедия,— говорил режиссер,— должна быть озарена искрами рапир».
Оглушенные и испуганные артисты с побелевшими от страха глазами читали монологи. Больше всего боялся режиссера сам Гамлет — Анзор Чачава, хотя Сандро Канчавели привел его с собой из своего театра. Этого Заза видел еще раньше — на первомайской демонстрации. Стоя на разукрашенной машине, он возглавлял колонну театра. Тогда он тоже был в костюме Гамлета и, весь промокший от дождя, робко курил в кулак.
Режиссер не смел покрикивать только на двух актеров: на директора театра Георгия Гобронидзе, который исполнял роль короля, и на Офелию, заслуженную артистку республики Ию Сихарулидзе, муж которой был очень влиятельным театральным критиком. Ия говорила, что Сашико (мужа ее звали Александром) уже готовит рецензию. Хореограф театра Биби сидел без дела рядом с Зазой. Пока еще никто не знал, кто и почему должен танцевать в этом спектакле. Но режиссер требовал его присутствия на всех репетициях. Биби приносил с собой польский журнал «Экран» и терпеливо перелистывал его.
Директор Георгий Гобронидзе являлся на репетиции в костюме короля. Хотя до пошива костюмов оставалось еще много времени, его костюм был уже готов.
Когда директор в пышном костюме, с короной на голове появлялся на репетиции, на некоторое время водворялась могильная тишина: во-первых, потому, что это был директор, а во-вторых, королевский костюм он носил с большим достоинством.
— Ого? — позади себя Заза услыхал удивленный женский возглас.
— А-а,— обернулся Заза,— Заира!
— Не делай вид, что ты меня не видел!
— Честное слово...
— Хотел небось мимо прошмыгнуть!
— Да нет же...
— Где ты пропадаешь?
— Нигде.
— Ты куда-нибудь уезжал?
— Нет, я все время здесь...
— Ты потерял номер моего телефона?
— Нет...
— А впрочем, меня самой здесь не было...
— Вот видишь!
— Можно подумать, что ты мне звонил!
— Где же ты была?
— В Москве.
Заза только сейчас догадался, почему он сразу не
узнал Заиру — она выкрасила волосы, ровно подстриженная челка отливала синевой.
— Тебе нравится? — Заира поймала взгляд Зазы на своих волосах.
— Тебе очень идет.
— Или раньше было лучше?
— И раньше было хорошо.
— А все же как лучше?
— И так, и так.
— А все-таки! — пристала Заира. — Пожалуй, теперь красивее...
— По-моему, тоже,— удовлетворенно вздохнула Заира.
— Там покрасилась? — спросил Заза.
— Да.
— Тебе определенно к лицу.
Заира достала из сумки темные очки и надела их:
— А так?
— И так прекрасно.
— Куда ты направляешься?
— В театр.
— Спешишь?
— У меня репетиция.
— Тебе нравится мое пальто?
— Очень. И его ты там раздобыла?
— Да. Здесь я еще таких не видела.
— Когда ты приехала?
— Два дня назад.
— Понятно...
— У тебя нет телефона?..
— Нету...
— Режиссер! — насмешливо протянула Заира.
— Что поделаешь? — с улыбкой развел руками Заза.
— Я шучу... Большое дело!
— Большое! — повторил Заза.
— Сегодня вечером мы всем семейством приглашены к дяде, а завтра я свободна.
— А завтра я как раз еду в Москву.
— Не может быть!
— Представь себе!
— Надолго?
— Нет.
— А все-таки?
— Не знаю.
— Хочешь, я не пойду к дяде?
— Нет, ты обязательно должна пойти. Что скажут родственники?
— Если ты хочешь, я не пойду.
— И не думай об этом, твой дядя сойдет с ума!
— Это не твое дело! Скажи — хочешь?
— Ты непременно должна пойти, непременно!
— Ах, вот, оказывается, почему ты не звонил!
— Почему?
— Ты не хотел меня видеть!
— Кто тебе сказал?
— А разве об этом надо говорить?
— Заира...
— Замолчи!
— Ладно, замолчу!
— Куда хочешь, туда и езжай!
— Понимаешь...
— Ну вот и иди, я тебя не держу,
— После репетиции я должен пойти на похороны, у меня умер сосед, а потом...
— Я тебя не спрашиваю: меня не интересуют твои
дела!
— А вечером у меня опять репетиция
— Ненавижу, когда люди лгут!
— Я не лгу!
Заза взглянул на часы.
— Иди,— сказала Заира,— чего ты стоишь?
— Да, мне пора!
— Прощай!
— Заира!
— Ты боишься, что я получу разрыв сердца?
— Почему ты должна получить разрыв сердца?
— Хватит!
— Когда я приеду из Москвы...
— Позвонишь? Да? Ах, большое тебе спасибо!
— Как хочешь...
— Как я хочу?!
— Может, ты не хочешь?
— А тебе все равно, да?
— Что?
— Звонить или не звонить.
— Нет, почему же...
— Хорошо, хорошо, ты опоздаешь!
— Да, я опаздываю.
— Всего!
У Заиры были длинные стройные ноги. Она размахивала сумочкой. И походка ее казалась безмятежной. Вдруг она поскользнулась, но устояла и невольно оглянулась на Зазу. Заза почему-то помахал ей рукой. Заира, будто не заметив этого, продолжала идти.
— Заира! — окликнул ее Заза.
Заира остановилась, Заза подошел к ней. Он сам не знал, зачем позвал ее, что должен был ей сказать.
— Что случилось? — вопрос прозвучал холодно.
— А ты не боишься снежков? — вот все, что он сумел придумать.
Заира в своем ярком наряде была завидной мишенью.
— Я обожаю, когда в меня кидают снежки! — сказала Заира.
Взгляд ее был таким безразличным, что Заза на секунду усомнился — Заира ли это на самом деле.
— Ну, что еще скажешь? — спросила Заира.
Она немного постояла и, не дождавшись ответа, повернулась на каблуках и ушла.
Заза пошел в театр, из театра он возвратился домой.
Там была панихида по его соседу, Валериану. Потом приехали автобусы. Людей было мало, народу едва хватило на два автобуса. Процессия двинулась к новому кладбищу. На кладбище лежал большой снег. Люди пошли по нетронутому снегу, только отпечатки огромных резиновых сапог шли до самой могилы. Эти следы, вероятно, оставил могильщик. На кладбище совсем не было деревьев. Снег так заботливо замел все могилы, что можно было подумать, что в этой голой степи хоронят только одного Валериана. Никто не плакал. Не было и музыкантов. Земля у края могилы была совсем сухой. Снег еще не успел промочить землю. Тут же, опираясь на лопату, стоял могильщик. У него были большие красные руки. Потом к Зазе подошел тот самый мужчина, который ночью спал в коридоре, он взял его под руку, отвел в сторону и доверительно проговорил:
— Вот, дорогой, что ждет нас всех!
Заза ничего не ответил.
— Пока мы живы — об этом не думаем,— продолжал мужчина. Потом он бросил папиросу в снег и старательно затоптал ее ботинком.
С кладбища Заза тоже поехал на автобусе. На развилке он пересел в такси. Доехав до проспекта Руставели, он почувствовал, что голоден. Вначале решил что-нибудь купить в гастрономе и поесть дома, но потом вспомнил, что там будет полно людей в связи с поминками.
Вечерело. Голые деревья на проспекте Руставели были облеплены стаями воробьев. Воздух дрожал от их звонкого чириканья. Перед Кашветской церковью дети вылепили снежную бабу.
— Что ты тут стоишь? — услыхал вдруг Заза. Он обернулся и увидел Папуну.
— О-о,— воскликнул Заза,— привет, Папуна!
— Кого-нибудь поджидаешь?
— Нет, я просто так. Посмотри, какая снежная баба!
— Я спал до полудня,— объявил Папуна.— Что за поганое было вино! Я головы не мог поднять!
— Тяжелое было вино!
— Не люблю я такие вина!
— И я тоже.
— Я помню, что вы насильно заставили меня пить!
— Я заставлял? Ты же сам был тамадой!
— Давай не будем!
— Эх, Папуна, Папуна!
— Что случилось?
— Да ничего.
— Так чего же ты здесь все-таки стоишь? — повторил свой вопрос Папуна.
— Думаю, где бы поесть!
— Приглашаю тебя на хинкали.
-— Я хочу чего-нибудь жидкого...
— Харчо!
— Это можно!
— Тогда пошли!
— Куда?
— Пойдем со мной.
Папуна взял его под руку:
— Я скольжу, как на коньках,— и добавил: — Терпеть не могу снег!
— Куда ты меня ведешь? — спросил Заза.
— А вот море я люблю по-настоящему. Только плавать не умею! — не умолкал Папуна.
— Все же куда мы идем?
— Потому, наверно, и люблю, что не умею. Не выношу загорелых кретинов, которые умеют хорошо плавать, вот спустимся сюда...
Они спустились по лестнице и вошли в полутемный ресторанчик.
— Я уже и забыл о существовании этого духана,— сказал Заза.
— Ну вот видишь! — почему-то эти слова Папуна произнес с особой значительностью.
Потом он торжественно поздоровался с буфетчиком, хлопотавшим за прилавком:
— Мой привет дядюшке Аквсентию, как жизнь?
— Спасибо, голубчик, спасибо!
— Попотчуешь нас чем-нибудь?
— Садитесь, голубчики!
— А харчо у вас есть?
— А как же! — огромное удивление прозвучало в голосе дядюшки Аквсентия.
Папуна подмигнул Зазе.
— Я же говорил!
— Еще изжарю вам добрый шашлык из совсем молодого поросенка!—самолюбиво добавил Аквсентий.
— Значит, из начинающей свиньи,— сказал Папуна,— вроде, как я начинающий художник!
— Что ты говоришь! — почему-то обиделся дядюшка Аквсентий. — Какой же ты начинающий...
— Тогда остаемся! — поднял руку Папуна.
— Да, голубчик, да!
Заза и Папуна сдали пальто гардеробщику. Папуна справился, конечно, о его здоровье. Затем, потерев руки, он снова обратился к дядюшке Аквсентию:
— Ну, мы садимся!
— Конечно, голубчик, конечно!
— Только у вас немного холодно!
— Согреетесь, голубчик, согреетесь!
Заза и Папуна вошли в зал. Зал был почти пустым, только в самом углу за двумя приставленными друг к другу столами сидела подвыпившая компания. Парням было лет по семнадцати-восемнадцати. Их лица, совсем детские, уже покраснели, и глядеть на них было неприятно, как всегда неприятно глядеть на пьяных подростков. Заметив вошедших, ребята вскакивали с мест и церемонно раскланялись с Папуной. Один из них выразительно приложил ладонь к груди, а другой патетически развел руками и воскликнул:
— Уважаемый Папуна, если вы нами не побрезгуете...
— Сейчас, сейчас! — снисходительно улыбнулся Папуна.
— Будем очень рады, если и ваш друг...
— Сию минуту! — Папуна быстрыми шагами направился к ним, а Зазе незаметно для парней дал знак рукой, чтобы он оставался на месте.
Заза сел за первый попавшийся пустой столик. Папуна подошел к ребятам. Они до краев налили большой бокал и подали его Папуне.
Папуна что-то сказал, все засмеялись, продолжая стоять, выражая этим особое почтение к пьющему. Двое из ребят заметно пошатывались. Один из них посмотрел на Зазу бессмысленными, ничего не видящими глазами. Папуна и ему что-то сказал, и все опять засмеялись. Затем Папуна молодецки осушил бокал. Один из парней взял прислоненную к стене гитару и заиграл, остальные запели довольно пронзительно и нестройно. Папуна смотрел на них восторженными глазами. Пока они не кончили петь, он не двинулся с места. Потом попрощался с ними, а один из парней положил ему руку на плечо, притянул к себе и смачно поцеловал в губы. Папуна опять что-то сказал, и ребята опять засмеялись. Потом Папуна вернулся к Зазе.
— Ух,— сказал он,— кажется, спасся!
— Кто это? — спросил его Заза.
— Тише,— Папуна испуганно обернулся к ребятам, а потом шепотом добавил: — Потом скажу.
Официант накрыл стол.
— Мы все сказали дядюшке Аквсентию,— фамильярно улыбнулся Папуна официанту,— а вас как величать прикажете?
— Давидом,— пробурчал официант, как видно, не очень настроенный на праздные разговоры,
— Значит, так, уважаемый Давид!
— Вы не заказали вина!
— Давай не будем пить вина,— предложил Заза.
— Выпьем чуточку, холодно!
— Какое вино вам принести? — спросил официант,
— У вас есть имеретинское?
— Нету!
— Тогда принесите «Мукузани».
— Кто такие все же эти ребята,— спросил опять Заза,— которые называли тебя уважаемым Папуной?
Папуна намазал на кусочек грузинского лаваша красную икру и аккуратно положил себе в рот.
— Уважаемый Папуна, вы мне не ответите?
— Что? — переспросил Папуна, хотя отлично слышал, о чем его спрашивали.
— Что с тобой?
— Эти ребята — отъявленные хулиганы,— шепотом сказал Папуна, он наклонился вперед, лицо его вдруг изменилось,— известные всему городу!
— Да, но откуда ты их знаешь?
— А я всех знаю.
— Брось!
— Клянусь тебе, они настоящие бандиты, в кармане у каждого нож.
— А что у тебя общего с этими молокососами?
— Они учатся с Темуром, моим двоюродным братом.
— А на гитаре они здорово...
— А ты не знаешь, что сейчас в моде музыкальные хулиганы, и не только у нас, везде, они, как звери, с ума сходят по музыке.
— Да ну их...
— Тише!
Потом они долго сидели молча и ели. Наконец Папуна заговорил:
— Сегодня я встретил Заиру, вот это девушка!
— Я тоже ее видел.
— Ты просто молодчага!
— Ты обратил внимание — она выкрасила волосы?
— Ей это безумно идет.
— Не знаю...
— А что такое?
— Да ничего.
— Она уже тебе не нравится?
— Папуна, "ты помнишь Магду?
— Ты и вчера ночью мне звонил насчет этой Магды!
— Когда я был у тебя в мастерской...
— Магда... Магда... Не помню!
— Ты знаешь, завтра я улетаю в Москву!
— Чего ради?
— -А просто так.
— Просто так не ездят.
— А я вот еду.
— Магда... Магда... Это не та, которая была с тобой в театре?
— Нет.
— Ты что, бросил Заиру?
— Не знаю...
— Ну, дорогуша, ты просто дурак!
Потом «хулиганы» поднялись и ушли. Уходя, они помахали Папуне. Папуна встал и тоже помахал им рукой.
— Зачем ты встал?
— А что?
— Вы, кажется, боитесь, уважаемый Папуна?
— Если даже и так, разве это непонятно?
— И долго ты будешь стоять?
— Да, вот все время буду так стоять,— вдруг закричал Папуна,— все время! Как швейцар! — он деланно поклонился.— Пожалуйте! Большое спасибо! Пожалуйте! Приходите к нам еще!
— Ты что, уже надрался?
Папуна сел. Некоторое время он сидел, опустив голову, а потом тихо спросил:
— А ты... Ты никогда не встаешь?
— Когда считаю нужным, встаю...
— Понятно. А когда ты считаешь нужным?
— Стараюсь не попадать впросак.
— А вот я попадаю. А раньше не попадал. Теперь я определенно боюсь хулиганов. Ты думаешь, это самые страшные хулиганы? Нет, они еще ангелы — перед другими. Ну и что с того, что у других нет в кармане ножа, зато у них есть язык, перо и должность. Сотрут с лица земли... а у меня жена...
Вдруг лицо его изменилось, и он уставился на Зазу:
— Ты знаешь, как я несчастен?
— Не поверю...
— Ты даже не можешь себе представить... Я должен тебе все сказать... Должен...
Папуна вдруг сильно заволновался.
— Не надо, не говори.
— Ты знаешь, что для меня не существует другой женщины, кроме Лейлы. Я ухаживаю за всеми, но люблю только ее одну, люблю, очень люблю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24