Решили, пусть лучше лежит лицом вверх. Прислонили его вот таким манером. Участковый не узнал его, и я не узнал...
— Ночью вы не спали, яшулы, может быть, помните, когда снег начал идти и когда он прекратился? Ну, приблизительно... Вчера вечером, я помню, в одиннадцать снег, можно сказать, затвердел, подмерз... Я как раз выходил перед сном покурить. А что ночью снег шел, понял, только когда мы выехали сюда.
Сторож сунул руку в карман бурки и вытащил старинные карманные часы на цепочке, протер стекло ладонью.
— Зачем приблизительно... Могу сказать с точностью до минуты. Снег пошел в пять минут третьего, а кончился в двадцать минут шестого. Три часа пятнадцать минут валил он.
— Когда вы бежали, к участковому, шел снег? — Хаиткулы вел этот диалог в размеренном темпе — не торопился сам и не торопил собеседника.
— Нет, снег уже не шел,— ответил Азим-ага.
Как ни переминался с ноги на ногу рядом Талхат, как ни вертел он головой, капитан, пока не закончил расспрашивать сторожа, не сказал ему ни одного слова. Узнав, что весь день до вечера сторож будет на работе, а потом пойдет домой, Хаиткулы отпустил его.
Они тут же начали сопоставлять следы сторожа, оставленные им на снегу, с теми, что были обнаружены ранее. Нет, след хромого человека не был следом сторожа.
— Смотри, Талхат, один след принадлежит хромому. Видишь, пятка слабо отпечаталась... Это оттого, что упор он делал на пальцы... Это следы участкового, а это сторожа — правее. Возвращаясь, участковый притоптал некоторые следы — и свои, и сторожа... Что ты скажешь?
— Вы обратили внимание на руки сторожа?..— начал Талхат, но капитан перебил его:
— Руки сторожа дрожали от волнения, больше ни от чего. Не каждый день он видит мертвых... Нашел начало следа хромого?
— Нет, товарищ капитан. Будто с крыши свалился. Кругом все осмотрели.
— Во двор не заходил? Может быть, он оттуда вышел?
Чтобы не затоптать следы, которые могли быть под свежим слоем снега, они сделали крюк и вдоль стены приблизились к калитке. Прокурор-криминалист и судебно-медицинский эксперт в это время осматривали труп. Нокеров что-то записывал в блокнот.
— Другого входа во двор нет? — Хаиткулы остановился у калитки.
— Нет, товарищ капитан.
Калитка открылась с трудом, мешал заваливший ее изнутри двора толстый слой снега.
— Все запирают на ночь свои калитки, а эти нет. Что бы это значило, товарищ капитан?
Солнце только что поднялось, и его косые лучи освещали часть двора, который оказался совсем маленьким: неловкий ездок не развернул бы здесь свою арбу. Ни одного дерева. Наверно, каждый клочок земли используется под огород. Все фруктовые деревья — яблони, абрикосы, сливы — были посажены „снаружи вдоль дувала, их частые ветви свешивались во двор.
— Калитки, если двор без мужчин, должны запираться особенно крепко,— сказал Хаиткулы.
— Откуда вы знаете, что этот двор без мужчин? — недоверчиво спросил Талхат.
Хаиткулы показал ему на лопату, на которую нечаянно наступил, он вытащил ее из-под снега и бросил к кетменю, валявшемуся у дувала:
— Это мужской рабочий инвентарь, но мы его в расчет не возьмем. А ты посмотри туда,— он кивнул на одежду, развешанную на проволоке на веранде,— в этом доме живет старуха и одна не очень молодая женщина, отвыкшая носить новую одежду. Непохоже, чтобы у них были дети, обязательно валялась бы во дворе какая-нибудь игрушка или сломанный велосипед. И посмотри, как здесь чисто. В домах, где есть мужчины и дети, такой идеальной чистоты не бывает.
Хаиткулы поднялся на веранду, подергал за ручку облупившейся двустворчатой двери.
— Видимо, калитка не случайно была открыта... Но об этом потом поговорим. Эта дверь, думаю, тоже не сразу откроется.
Он постучал.Никто де открыл, и Хаяткулы громко крикнул, почти прислонившись щекой к двери:
— Есть кто дома? Откройте, пожалуйста, не бойтесь, мы из милиции!
Никто им не ответил.Хаиткулы подождал, потом повторил те же слова, но теперь немного тише.
За дверью послышались тревожные женские голоса, замок щелкнул. Одна створка приоткрылась, Хаиткулы дернул ее на себя и шагнул в комнату.
— Мы из милиции, не бойтесь.
В комнате царил полумрак, Хаиткулы не мог хорошо разглядеть лиц двух женщин, но было видно, что одна из них старая, другая средних лет.
— Да разве можно ,так долго снать? — Хаиткулы решил начать знакомство с обитательницами домика с шутки.
Вспыхнула лампочка под потолком — это стоявший за спиной капитана Талхат нашел выключатель.
— Разве мы могли спать долго...— ответила старуха, качая головой.— Как проснулись, так на одной кровати рядом и просидели...
— Кто еще есть дома? — спросил Талхат.
— Никого.
Хаиткулы понял, что эти женщины пережили за ночь очень много. Он почувствовал себя неловко; опустив голову, спросил:
— Знаете, что произошло на улице?
— Машина чуть не свернула наш дом,— ответила женщина, которой на вид было лет тридцать пять, она выглядела очень моложавой, на бледных щеках — румянец.
«Могла бы еще жить так, чтобы по двору бегали симпатичные ребятишки»,—подумал Хаиткулы и обратился к ней:
— Нам надо осмотреть другие комнаты... Женщины, ничего не сказав, расступились.
Из просторной прихожей можно было попасть в две раздельные комнаты.. Хаиткулы со .своим помощником, внимательно осмотрев их, пришел к выводу, что женщины живут каждая в своей комнате.
— Расскажите подробно, что вы слыхали ночью?
— Я спала у себя, вот здесь,—стала рассказывать старуха, — от шума мотора проснулась. Машина была рядом, но гудела то громче, то тише. Смотрю, невестка сидит на корточках около .моей кровати, в изголовье. В окна не смотрели — занавешены они были, да и все равно не стали бы смотреть- Какая была машина, не знаю. Как лошадь на молотьбе, вертелась перед нашими окнами. Очень долго кружилась, чуть уши не оглохли. Потом ударила в дом так, что стена затряслась... Мы закрылись одеялом с головой и не заметили, когда она уехала. Уже когда стало совсем тихо, только тогда подняли головы. Сколько времени прошло, не знаю...
Оказалось, что вторая женщина — невестка старухи. Она не сообщила ничего, заслуживающего особого внимания: «Сначала стала завешивать свое окно (оно в ее комнате действительно было завешено чем попало), но резкий свет от фар ослепил, и я побоялась больше смотреть в окно... испугалась и пришла к свекрови. Дальше все было, как она рассказала». И все же что-то настораживало Хаиткулы, когда он слушал ее... Да и некоторые детали вызывали подозрение. Свекровь и невестка спят в разных комнатах, особенно когда муж в отлучке, что у туркмен бывает редко... Говорит, а не смотрит на них, отворачивается, когда хочешь заглянуть ей в глаза... Следы хромого начинаются от их дома... Все это казалось Хаиткулы взаимосвязанным и в то же время не имеющим между собой непосредственной связи.
Он посмотрел на часы: скоро восемь. Оставив Талхата для оформления протокола, он вышел к коллегам, работавшим у дома. Факт, что преступление совершено именно на этом месте, можно считать установленным, надо теперь позаботиться, чтобы из-под свежего снега были вскрыты следы протекторов машины. Хаиткулы снова посмотрел на часы: сегодня здесь очень много работы, а ему еще надо встретиться с Ханум Хакгасовой.
Дело о хищении на винзаводе закончилось. Все виновные, и в их числе директор Ханум Хакгасова, понесли наказание. Но ни от кого, кто был связан с директором, не удалось выяснить, откуда она достала золотые монеты
царской чеканки. Ни одного намека не проскользнуло в их показаниях. Во время обысков, произведенных на квартирах подчиненных Хакгасовой, никаких признаков золота не было обнаружено, поэтому следствию ничего другого не оставалось, как ограничиться признаниями арестованных в том, что с золотом они дела не имели, и выделить все связанные с ним материалы в отдельное производство.
Сама же Ханум объяснила все очень просто: нашла старинный запечатанный кувшин, а в нем оказались золотые монеты. На втором допросе уточнила: «Нашла кувшин, когда ломали наш старый с Мегеремом дом... Экскаватор еще не успел добрать остатки строительного мусора, как из-под обломков глинобитной стены показалось донышко какого-то кувшина. Спрятан он, видно, был в стене, потому что пришлось топором разбивать присохшие к нему комья глины. Подумала: не клад ли? Если клад — надо немедленно сдать государству. Перевернула горлышком вниз, но оттуда посыпалась только сухая земля. Не догадалась, что кувшин большой и внутри его была перегородка, за которой могло быть еще что-то спрятано. Мужу не „сказала о находке, забросила ее в кладовку, где лежала всякая рухлядь. Там он и пролежал несколько лет. Когда продали двор на Докторской, кувшин как память, перенесла в новую квартиру. Стала как-то чистить, а он возьми и выскользни из рук. Среди черепков на полу лежали маленькие монетки. Спрятала их. Хотела, правда, отнести в банк, но потом подумала: а вдруг там начнут смеяться... не золотые они... Решила подождать приезда мужа, пусть он посмотрит и разберется: золотые или фальшивые. Когда отдавала ему чемодан, забыла сказать, что в нем...»
Эти показания нуждались в тщательной проверке. Сделать это Хаиткулы поручил Бекназару Хайдарову...
Бекназар на автобусе доехал до своего родного педагогического института. Чтобы попасть на Докторскую, надо было пройти между зданиями факультета иностранных языков и Институтом усовершенствования учителей. Он проделал этот хорошо ему знакомый путь с удовольствием, то и дело поглядывая на хорошеньких студенток. Вздохнул, свернул направо.
В первом же доме его заставили ждать. Лаяла собака, но никто не выходил. Он постучал еще раз, дверь наконец открылась, на пороге появилась пожилая женщина в длинном халате:
— Кого нужно? Все на работе...—В ее голосе слышались нотки любопытства.
— А... все равно, можно и Ахун-агу, и тетю Марьям... Меджи-ага, наверное, уже приходил на перерыв?
— Если нет Меджи-аги, то есть его мать, проходите... Услышав имя хына, женщина чуть ли не насильно ввела Бекназара в комнату. Пока она накрывала на стол, Бекназар познакомился с целым табунком ее внучат. Еще не приступив к чаепитию, Бекназар рассказал, кто он. Женщина сразу же запричитала:
— Ва-ай! — Она схватилась обеими руками за правую щеку.— Ахун за чужим добром не охотник, у него все есть и все честно нажито! Марьямджан тоже довольна всём. Вот мое богатство, мое сокровище,— она погладила малышей по головкам.
Выяснив, что милиционера интересуют не обитатели этого дома, а соседи по улице, мать Меджи-аги заговорила по-другому:
— Да, да... хорошие люди, всегда казались честными, но кто знает... Если милиция интересуется, наверное, что-то есть... Вот времена пошли, ничего святого нет: думаешь — Хадыр-ата, а на самом деле медведь.
Когда Бекназар уточнил, кто конкретно его интересует _ Ханум и Мегерем, тетушка Марьям опять изменила тактику:
— Наговаривают на них. Клевета, вот увидите,— клевета. Еще скажете, мать Меджиджана была права... Как я говорю, так и получится, еще вспомните.
Бекназар назвал некоторых подчиненных Ханум Хакгасовой, надеясь, что старуха знает о них то, чего не знает милиция...
— Это другое дело. Им поделом попало... Но на этой улице я от края и до края всех знаю. Здесь никого не ищи...
— Если вы хорошо знаете свою улицу, наверное, помните, когда соседи сломали дом, чтобы построить новый?
Бекназар уже не рассчитывал на помощь этой женщины, но все же надеялся, что какие-нибудь сведения могут оказаться полезными, — уж очень хозяйка словоохотлива.
— У-у... Как сейчас помню! Старый дом так и стоит в глазах... Вон ту внучку видите... Вон — с куклой?.. Родилась в понедельник, рано утром, только начало све-
тать. А дядя Маххерем разломал свой дом тоже утром, только что чай попили. Меджиджан тоже помогал ему, полдня работал. Ему все равно делать было нечего, в отпуске был...
— Внучке лет пять-шесть?
— Новый год пройдет — шесть исполнится.
— Новый год недавно был...
— Мусульманский- Новый год; еще впереди. Если вы не знаете, что он в марте бывает, тогда какой же вы милиционер...
— Дом-то что, тесен был? Зачем надо мучиться — ломать, новый строить?..— Инспектор вроде бы не обратил внимание на «шпильку», пущенную хозяйкой, поэтому и задал свои вопрос, но, подумав, решил, что и это пустое замечание собеседницы может стать ниточкой для какой-нибудь темы их беседы, и с деланной серьезностью добавил: — Мы еще многого не знаем...
Если бы старуха не держала во рту конфету-батончик, она сразу бы ответила инспектору. Но ей пришлось сначала прожевать конфету, потом уже ответить:
— Старый дом Маххеремджана был глинобитным. Больше ничего плохого в нем не было. Они сначала жили втроем. А когда сын уехал учиться, он остался вдвоем с Ханумджан. Воздух в кирпичном доме лучше... Гостей много стало приезжать. Деньгам счета у них не было... Все эти приезжали... в высоких папахах. Как их там... лезгины. Когда приезжали, дядя Маххеремджан только Меджиджана всегда приглашал заколоть барана, больше никого. Меджиджан никогда не отказывается, он не из тех, кто важничает, хоть и сам человек не маленький. Он же у меня начальник паража 4.
— Если один сосед ломал дом, другой самый ближний к нему обязательно глотал пыль... Пока строительный мусор не уберут, пыль стоит столбом. Интересно знать, кто же еще из соседей приходил помогать?
— Обязательно помогали! — Старуха обдумывала вопрос и не торопилась отвечать на него. Взяла еще один батончик, зашелестела оберткой.
Бекназар решительно встал, старуха тоже поднялась, пошла провожать его. И только когда оба оказались за дверью, пряча глаза, она рассказала Бекназару, что дом Мегерема был сломан очень быстро, быстро очистили и
вор — к обеду того же дня не осталось и горсточки пыли т развалин. Соседский сын убирал мусор своим экскаватором и получил за это пятьдесят рублей, столько же получил шофер, вывозивший все со двора. Когда Бекназар попросил ее рассказать что-нибудь о «лезгинах», она сунула в рот конфету. Бекназар понял, что больше ничего не узнает от нее, и, пожалев про себя обитателей этого дома, наверное разорившихся на конфетах, простился с матерью Меджи.
В соседнем дворе его встретил суровый старик, опиравшийся на трость. Если бы он сразу не сказал: «Сын ушел к врачу, сейчас вернется», Бекназар ни минуты бы здесь не задерживался. Пришлось остаться. Подумал: «Может, и к лучшему — сразу отделаюсь, чтобы потом опять день не терять...»
Старик смахнул ладонью с завалинки снег, сел, закурил.
— Ты что, с Сулейманом вместе работаешь? Нет? Друг?.. Нет?.. Знакомый? Тоже нет? Интересно... Кто же ты такой?
Можно, конечно, поинтересоваться, кто ты, можно даже не приглашать в дом, ничего в этом зазорного нет, но приставать с вопросами вот так, настойчиво,— это уж чересчур... Бекназар,. не пряча глаз от сурового, холодного взгляда старика, ответил;
— Инспектор уголовного розыска, старший лейтенант милиции Хайдаров! — Он сказал это не без гордости. Вынул удостоверение, протянул старику.
Но тот и глаз не опустил на красную книжечку. Все так же сурово смотрел он На Бекназара, ни один мускул не дрогнул на его лице, и милиционеру стало не по себе под взглядом округлившихся и наливающихся кровью глаз. «Подождать на улице?» — подумал он, но что-то его удерживало в' этом дворе, рядом с нелюбезным хозяином. Чтобы разрядить атмосферу, сказал:
— Я не друг Сулеймана и незнаком с ним. Вместе не работаем. Он не знает меня, а я не знаю его. Но вас я знаю, Халлы Сеид, .очень хорошо знаю...
Теперь старик отвел глаза, швырнул на землю недоку-ренную сигарету, долго, топтал ее носком сапога, словно наступил на голову змее. Потом мрачно бросил Бекназару:
— Наконец... Добрались наконец и до меня... Сколько лет водил я вас за нос...
«О чем он болтает? Я ведь его не обидел. Сказал, что знаю его. Мне не знать его? Когда-то был маклером, скупщиком кож на рынках и скотных дворах... Или снова занялся тем же? Едва ли. Вроде умом немного тронулся»,— так думал инспектор и виновато улыбнулся:.
— Халлы Сеид! Я к Сулейману на два слова зашел. Разговор о другом человеке. Вас же все знают... Если обидел, извините, Сеид-ага!
Глаза старика снова впились в Бекназара, он хотел что-то сказать, но в эту минуту появился Сулейман. Старик отвернулся и пошел в дом, волоча за собой трость.
Бекназар начал сразу с того, что рассказала ему свидетельница сноса дома. Сулейман не был расположен вдаваться в подробности, скомкал разговор:
— Вах-хей, молодцы люди, даже об этом не забыли! Сколько лет прошло... Да, я помогал соседу разбирать дом. Мегерем-ага предлагал деньги, это правда, но я не взял...
Инспектор ушел ни с чем. Оставался еще один двор. Вот что услыхал Бекназар от его хозяина — шофера:
— Нас интересует прежде всего свой дом, а что делается за дувалом, нас не касается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Ночью вы не спали, яшулы, может быть, помните, когда снег начал идти и когда он прекратился? Ну, приблизительно... Вчера вечером, я помню, в одиннадцать снег, можно сказать, затвердел, подмерз... Я как раз выходил перед сном покурить. А что ночью снег шел, понял, только когда мы выехали сюда.
Сторож сунул руку в карман бурки и вытащил старинные карманные часы на цепочке, протер стекло ладонью.
— Зачем приблизительно... Могу сказать с точностью до минуты. Снег пошел в пять минут третьего, а кончился в двадцать минут шестого. Три часа пятнадцать минут валил он.
— Когда вы бежали, к участковому, шел снег? — Хаиткулы вел этот диалог в размеренном темпе — не торопился сам и не торопил собеседника.
— Нет, снег уже не шел,— ответил Азим-ага.
Как ни переминался с ноги на ногу рядом Талхат, как ни вертел он головой, капитан, пока не закончил расспрашивать сторожа, не сказал ему ни одного слова. Узнав, что весь день до вечера сторож будет на работе, а потом пойдет домой, Хаиткулы отпустил его.
Они тут же начали сопоставлять следы сторожа, оставленные им на снегу, с теми, что были обнаружены ранее. Нет, след хромого человека не был следом сторожа.
— Смотри, Талхат, один след принадлежит хромому. Видишь, пятка слабо отпечаталась... Это оттого, что упор он делал на пальцы... Это следы участкового, а это сторожа — правее. Возвращаясь, участковый притоптал некоторые следы — и свои, и сторожа... Что ты скажешь?
— Вы обратили внимание на руки сторожа?..— начал Талхат, но капитан перебил его:
— Руки сторожа дрожали от волнения, больше ни от чего. Не каждый день он видит мертвых... Нашел начало следа хромого?
— Нет, товарищ капитан. Будто с крыши свалился. Кругом все осмотрели.
— Во двор не заходил? Может быть, он оттуда вышел?
Чтобы не затоптать следы, которые могли быть под свежим слоем снега, они сделали крюк и вдоль стены приблизились к калитке. Прокурор-криминалист и судебно-медицинский эксперт в это время осматривали труп. Нокеров что-то записывал в блокнот.
— Другого входа во двор нет? — Хаиткулы остановился у калитки.
— Нет, товарищ капитан.
Калитка открылась с трудом, мешал заваливший ее изнутри двора толстый слой снега.
— Все запирают на ночь свои калитки, а эти нет. Что бы это значило, товарищ капитан?
Солнце только что поднялось, и его косые лучи освещали часть двора, который оказался совсем маленьким: неловкий ездок не развернул бы здесь свою арбу. Ни одного дерева. Наверно, каждый клочок земли используется под огород. Все фруктовые деревья — яблони, абрикосы, сливы — были посажены „снаружи вдоль дувала, их частые ветви свешивались во двор.
— Калитки, если двор без мужчин, должны запираться особенно крепко,— сказал Хаиткулы.
— Откуда вы знаете, что этот двор без мужчин? — недоверчиво спросил Талхат.
Хаиткулы показал ему на лопату, на которую нечаянно наступил, он вытащил ее из-под снега и бросил к кетменю, валявшемуся у дувала:
— Это мужской рабочий инвентарь, но мы его в расчет не возьмем. А ты посмотри туда,— он кивнул на одежду, развешанную на проволоке на веранде,— в этом доме живет старуха и одна не очень молодая женщина, отвыкшая носить новую одежду. Непохоже, чтобы у них были дети, обязательно валялась бы во дворе какая-нибудь игрушка или сломанный велосипед. И посмотри, как здесь чисто. В домах, где есть мужчины и дети, такой идеальной чистоты не бывает.
Хаиткулы поднялся на веранду, подергал за ручку облупившейся двустворчатой двери.
— Видимо, калитка не случайно была открыта... Но об этом потом поговорим. Эта дверь, думаю, тоже не сразу откроется.
Он постучал.Никто де открыл, и Хаяткулы громко крикнул, почти прислонившись щекой к двери:
— Есть кто дома? Откройте, пожалуйста, не бойтесь, мы из милиции!
Никто им не ответил.Хаиткулы подождал, потом повторил те же слова, но теперь немного тише.
За дверью послышались тревожные женские голоса, замок щелкнул. Одна створка приоткрылась, Хаиткулы дернул ее на себя и шагнул в комнату.
— Мы из милиции, не бойтесь.
В комнате царил полумрак, Хаиткулы не мог хорошо разглядеть лиц двух женщин, но было видно, что одна из них старая, другая средних лет.
— Да разве можно ,так долго снать? — Хаиткулы решил начать знакомство с обитательницами домика с шутки.
Вспыхнула лампочка под потолком — это стоявший за спиной капитана Талхат нашел выключатель.
— Разве мы могли спать долго...— ответила старуха, качая головой.— Как проснулись, так на одной кровати рядом и просидели...
— Кто еще есть дома? — спросил Талхат.
— Никого.
Хаиткулы понял, что эти женщины пережили за ночь очень много. Он почувствовал себя неловко; опустив голову, спросил:
— Знаете, что произошло на улице?
— Машина чуть не свернула наш дом,— ответила женщина, которой на вид было лет тридцать пять, она выглядела очень моложавой, на бледных щеках — румянец.
«Могла бы еще жить так, чтобы по двору бегали симпатичные ребятишки»,—подумал Хаиткулы и обратился к ней:
— Нам надо осмотреть другие комнаты... Женщины, ничего не сказав, расступились.
Из просторной прихожей можно было попасть в две раздельные комнаты.. Хаиткулы со .своим помощником, внимательно осмотрев их, пришел к выводу, что женщины живут каждая в своей комнате.
— Расскажите подробно, что вы слыхали ночью?
— Я спала у себя, вот здесь,—стала рассказывать старуха, — от шума мотора проснулась. Машина была рядом, но гудела то громче, то тише. Смотрю, невестка сидит на корточках около .моей кровати, в изголовье. В окна не смотрели — занавешены они были, да и все равно не стали бы смотреть- Какая была машина, не знаю. Как лошадь на молотьбе, вертелась перед нашими окнами. Очень долго кружилась, чуть уши не оглохли. Потом ударила в дом так, что стена затряслась... Мы закрылись одеялом с головой и не заметили, когда она уехала. Уже когда стало совсем тихо, только тогда подняли головы. Сколько времени прошло, не знаю...
Оказалось, что вторая женщина — невестка старухи. Она не сообщила ничего, заслуживающего особого внимания: «Сначала стала завешивать свое окно (оно в ее комнате действительно было завешено чем попало), но резкий свет от фар ослепил, и я побоялась больше смотреть в окно... испугалась и пришла к свекрови. Дальше все было, как она рассказала». И все же что-то настораживало Хаиткулы, когда он слушал ее... Да и некоторые детали вызывали подозрение. Свекровь и невестка спят в разных комнатах, особенно когда муж в отлучке, что у туркмен бывает редко... Говорит, а не смотрит на них, отворачивается, когда хочешь заглянуть ей в глаза... Следы хромого начинаются от их дома... Все это казалось Хаиткулы взаимосвязанным и в то же время не имеющим между собой непосредственной связи.
Он посмотрел на часы: скоро восемь. Оставив Талхата для оформления протокола, он вышел к коллегам, работавшим у дома. Факт, что преступление совершено именно на этом месте, можно считать установленным, надо теперь позаботиться, чтобы из-под свежего снега были вскрыты следы протекторов машины. Хаиткулы снова посмотрел на часы: сегодня здесь очень много работы, а ему еще надо встретиться с Ханум Хакгасовой.
Дело о хищении на винзаводе закончилось. Все виновные, и в их числе директор Ханум Хакгасова, понесли наказание. Но ни от кого, кто был связан с директором, не удалось выяснить, откуда она достала золотые монеты
царской чеканки. Ни одного намека не проскользнуло в их показаниях. Во время обысков, произведенных на квартирах подчиненных Хакгасовой, никаких признаков золота не было обнаружено, поэтому следствию ничего другого не оставалось, как ограничиться признаниями арестованных в том, что с золотом они дела не имели, и выделить все связанные с ним материалы в отдельное производство.
Сама же Ханум объяснила все очень просто: нашла старинный запечатанный кувшин, а в нем оказались золотые монеты. На втором допросе уточнила: «Нашла кувшин, когда ломали наш старый с Мегеремом дом... Экскаватор еще не успел добрать остатки строительного мусора, как из-под обломков глинобитной стены показалось донышко какого-то кувшина. Спрятан он, видно, был в стене, потому что пришлось топором разбивать присохшие к нему комья глины. Подумала: не клад ли? Если клад — надо немедленно сдать государству. Перевернула горлышком вниз, но оттуда посыпалась только сухая земля. Не догадалась, что кувшин большой и внутри его была перегородка, за которой могло быть еще что-то спрятано. Мужу не „сказала о находке, забросила ее в кладовку, где лежала всякая рухлядь. Там он и пролежал несколько лет. Когда продали двор на Докторской, кувшин как память, перенесла в новую квартиру. Стала как-то чистить, а он возьми и выскользни из рук. Среди черепков на полу лежали маленькие монетки. Спрятала их. Хотела, правда, отнести в банк, но потом подумала: а вдруг там начнут смеяться... не золотые они... Решила подождать приезда мужа, пусть он посмотрит и разберется: золотые или фальшивые. Когда отдавала ему чемодан, забыла сказать, что в нем...»
Эти показания нуждались в тщательной проверке. Сделать это Хаиткулы поручил Бекназару Хайдарову...
Бекназар на автобусе доехал до своего родного педагогического института. Чтобы попасть на Докторскую, надо было пройти между зданиями факультета иностранных языков и Институтом усовершенствования учителей. Он проделал этот хорошо ему знакомый путь с удовольствием, то и дело поглядывая на хорошеньких студенток. Вздохнул, свернул направо.
В первом же доме его заставили ждать. Лаяла собака, но никто не выходил. Он постучал еще раз, дверь наконец открылась, на пороге появилась пожилая женщина в длинном халате:
— Кого нужно? Все на работе...—В ее голосе слышались нотки любопытства.
— А... все равно, можно и Ахун-агу, и тетю Марьям... Меджи-ага, наверное, уже приходил на перерыв?
— Если нет Меджи-аги, то есть его мать, проходите... Услышав имя хына, женщина чуть ли не насильно ввела Бекназара в комнату. Пока она накрывала на стол, Бекназар познакомился с целым табунком ее внучат. Еще не приступив к чаепитию, Бекназар рассказал, кто он. Женщина сразу же запричитала:
— Ва-ай! — Она схватилась обеими руками за правую щеку.— Ахун за чужим добром не охотник, у него все есть и все честно нажито! Марьямджан тоже довольна всём. Вот мое богатство, мое сокровище,— она погладила малышей по головкам.
Выяснив, что милиционера интересуют не обитатели этого дома, а соседи по улице, мать Меджи-аги заговорила по-другому:
— Да, да... хорошие люди, всегда казались честными, но кто знает... Если милиция интересуется, наверное, что-то есть... Вот времена пошли, ничего святого нет: думаешь — Хадыр-ата, а на самом деле медведь.
Когда Бекназар уточнил, кто конкретно его интересует _ Ханум и Мегерем, тетушка Марьям опять изменила тактику:
— Наговаривают на них. Клевета, вот увидите,— клевета. Еще скажете, мать Меджиджана была права... Как я говорю, так и получится, еще вспомните.
Бекназар назвал некоторых подчиненных Ханум Хакгасовой, надеясь, что старуха знает о них то, чего не знает милиция...
— Это другое дело. Им поделом попало... Но на этой улице я от края и до края всех знаю. Здесь никого не ищи...
— Если вы хорошо знаете свою улицу, наверное, помните, когда соседи сломали дом, чтобы построить новый?
Бекназар уже не рассчитывал на помощь этой женщины, но все же надеялся, что какие-нибудь сведения могут оказаться полезными, — уж очень хозяйка словоохотлива.
— У-у... Как сейчас помню! Старый дом так и стоит в глазах... Вон ту внучку видите... Вон — с куклой?.. Родилась в понедельник, рано утром, только начало све-
тать. А дядя Маххерем разломал свой дом тоже утром, только что чай попили. Меджиджан тоже помогал ему, полдня работал. Ему все равно делать было нечего, в отпуске был...
— Внучке лет пять-шесть?
— Новый год пройдет — шесть исполнится.
— Новый год недавно был...
— Мусульманский- Новый год; еще впереди. Если вы не знаете, что он в марте бывает, тогда какой же вы милиционер...
— Дом-то что, тесен был? Зачем надо мучиться — ломать, новый строить?..— Инспектор вроде бы не обратил внимание на «шпильку», пущенную хозяйкой, поэтому и задал свои вопрос, но, подумав, решил, что и это пустое замечание собеседницы может стать ниточкой для какой-нибудь темы их беседы, и с деланной серьезностью добавил: — Мы еще многого не знаем...
Если бы старуха не держала во рту конфету-батончик, она сразу бы ответила инспектору. Но ей пришлось сначала прожевать конфету, потом уже ответить:
— Старый дом Маххеремджана был глинобитным. Больше ничего плохого в нем не было. Они сначала жили втроем. А когда сын уехал учиться, он остался вдвоем с Ханумджан. Воздух в кирпичном доме лучше... Гостей много стало приезжать. Деньгам счета у них не было... Все эти приезжали... в высоких папахах. Как их там... лезгины. Когда приезжали, дядя Маххеремджан только Меджиджана всегда приглашал заколоть барана, больше никого. Меджиджан никогда не отказывается, он не из тех, кто важничает, хоть и сам человек не маленький. Он же у меня начальник паража 4.
— Если один сосед ломал дом, другой самый ближний к нему обязательно глотал пыль... Пока строительный мусор не уберут, пыль стоит столбом. Интересно знать, кто же еще из соседей приходил помогать?
— Обязательно помогали! — Старуха обдумывала вопрос и не торопилась отвечать на него. Взяла еще один батончик, зашелестела оберткой.
Бекназар решительно встал, старуха тоже поднялась, пошла провожать его. И только когда оба оказались за дверью, пряча глаза, она рассказала Бекназару, что дом Мегерема был сломан очень быстро, быстро очистили и
вор — к обеду того же дня не осталось и горсточки пыли т развалин. Соседский сын убирал мусор своим экскаватором и получил за это пятьдесят рублей, столько же получил шофер, вывозивший все со двора. Когда Бекназар попросил ее рассказать что-нибудь о «лезгинах», она сунула в рот конфету. Бекназар понял, что больше ничего не узнает от нее, и, пожалев про себя обитателей этого дома, наверное разорившихся на конфетах, простился с матерью Меджи.
В соседнем дворе его встретил суровый старик, опиравшийся на трость. Если бы он сразу не сказал: «Сын ушел к врачу, сейчас вернется», Бекназар ни минуты бы здесь не задерживался. Пришлось остаться. Подумал: «Может, и к лучшему — сразу отделаюсь, чтобы потом опять день не терять...»
Старик смахнул ладонью с завалинки снег, сел, закурил.
— Ты что, с Сулейманом вместе работаешь? Нет? Друг?.. Нет?.. Знакомый? Тоже нет? Интересно... Кто же ты такой?
Можно, конечно, поинтересоваться, кто ты, можно даже не приглашать в дом, ничего в этом зазорного нет, но приставать с вопросами вот так, настойчиво,— это уж чересчур... Бекназар,. не пряча глаз от сурового, холодного взгляда старика, ответил;
— Инспектор уголовного розыска, старший лейтенант милиции Хайдаров! — Он сказал это не без гордости. Вынул удостоверение, протянул старику.
Но тот и глаз не опустил на красную книжечку. Все так же сурово смотрел он На Бекназара, ни один мускул не дрогнул на его лице, и милиционеру стало не по себе под взглядом округлившихся и наливающихся кровью глаз. «Подождать на улице?» — подумал он, но что-то его удерживало в' этом дворе, рядом с нелюбезным хозяином. Чтобы разрядить атмосферу, сказал:
— Я не друг Сулеймана и незнаком с ним. Вместе не работаем. Он не знает меня, а я не знаю его. Но вас я знаю, Халлы Сеид, .очень хорошо знаю...
Теперь старик отвел глаза, швырнул на землю недоку-ренную сигарету, долго, топтал ее носком сапога, словно наступил на голову змее. Потом мрачно бросил Бекназару:
— Наконец... Добрались наконец и до меня... Сколько лет водил я вас за нос...
«О чем он болтает? Я ведь его не обидел. Сказал, что знаю его. Мне не знать его? Когда-то был маклером, скупщиком кож на рынках и скотных дворах... Или снова занялся тем же? Едва ли. Вроде умом немного тронулся»,— так думал инспектор и виновато улыбнулся:.
— Халлы Сеид! Я к Сулейману на два слова зашел. Разговор о другом человеке. Вас же все знают... Если обидел, извините, Сеид-ага!
Глаза старика снова впились в Бекназара, он хотел что-то сказать, но в эту минуту появился Сулейман. Старик отвернулся и пошел в дом, волоча за собой трость.
Бекназар начал сразу с того, что рассказала ему свидетельница сноса дома. Сулейман не был расположен вдаваться в подробности, скомкал разговор:
— Вах-хей, молодцы люди, даже об этом не забыли! Сколько лет прошло... Да, я помогал соседу разбирать дом. Мегерем-ага предлагал деньги, это правда, но я не взял...
Инспектор ушел ни с чем. Оставался еще один двор. Вот что услыхал Бекназар от его хозяина — шофера:
— Нас интересует прежде всего свой дом, а что делается за дувалом, нас не касается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29