Разве это не то же самое, что самого себя убить? И я, глупая, множество раз поднимала скандал в своей семье. Если не ругалась с другими, так накидывалась на своего старика. О, что я буду делать, если, когда я умру, он будет радоваться, что отделался от меня, а не плакать?»
Сейчас Калыйпа еще яснее, чем ночью, поняла, что не имущество должно владеть людьми, а люди — имуществом. Жизнь напомнила ей, что быть рабом вещей— значит потерять человечность. Она теперь ясно отдавала себе отчет в том, что, не жалея сына, не думая о его будущей судьбе, хотела привязать его к Маржангуль, интересуясь лишь ее богатством. Подумала — как завтра посмотрит в лицо сына — и пожалела о сделанном.
Так она сидела на склоне, размышляла в растерянности, а в это время, погоняя лошадь, приехал домой Субанчи. Обе собаки, увидев его, не обращая внимания на зов Калыйпы, с визгом бросились к хозяину. Калыйпа с горечью подумала, что даже собаки больше любят старика, чем ее.
Видимо, Субанчи приезжал перекусить; спустя небольшое время он вышел, снова сел на коня и двинулся в сторону того склона, где сидела сейчас Калыйпа.
— Нашел? — нетерпеливо спросила она, когда Субанчи подъехал ближе.
— Разве возвращается тот, кто ушел... разве найдется. Он не изменяет своих решений.
Калыйпе больше всего хотелось сейчас услышать человеческий голос, безразлично чей, чтобы кто-то пришел, чтобы она не оставалась одна. Поднявшись на ноги, она с плачем бросилась к своему старику, обняла.
— Прости! Прости меня! Столько лет я не знала тебе цены, я совершила ошибок больше, чем волос на моей голове, чтоб мне пропасть! Ты ведь был не хуже этой прославившейся Буюркан, я же тянула тебя назад. Проклятое добро! Чтоб оно сгинуло! Идем! Посмотри, какую глупость совершила я, какая вина на мне! Бей, ругай, казни меня! — С этими словами Калыйпа потянула своего старика домой.
Муж не понимал, что случилось с ней, боялся, как бы не заболела от расстройства чувств. Придя в юрту, Калыйпа распорола пять одеял — из них вывалилась нетеребленая, будто только что состриженная шерсть, шерсть нескольких овец.
— Вот мое преступление! Жадность душила меня всю жизнь! Бей меня!
— Калыйпа, ты знаешь, я побывал и в огне, и в воде, прошел различные испытания, но воровством... воровством никогда не занимался. Даже если голодал. Я никогда не обманывал, не клеветал на другого. Должно быть, я слишком прост — думал так и о других... Как сложна жизнь! Я не догадывался, чем жила моя собственная жена... — С этими словами Субанчи собрал шерсть в мешок. Вышел, взвалил мешок на лошадь и отправился к председателю.
Вскоре после его отъезда пришел участковый милиционер, составил акт, о том, что Калыйпа грубо обошлась с ребенком и вывихнула ему руку. Сама Маржангуль не появлялась. Вместо себя послала какого-то скандального чернявого человека — тот уже очень распетушился, пугал Калыйпу судом. К тому же еще в юрте осталось кое-что из вещей Маржангуль — так он все перевернул, но отыскал, что ему нужно было, и забрал с угрозами и руганью.
Еще через некоторое время вернулся на взмокшем коне Субанчи. Бросил возле дома пустой мешок и уехал к овцам.
Калыйпа сидела пригорюнившись. Черный день — чего ж и ожидать от него, как не обид и несчастий.
Когда Субанчи спустился к дому, она спросила его, что он сделал с шерстью.
— Отвез на пункт, откровенно рассказал все председателю. Сказал — если будешь судить, так суди меня, выходит, это я вор, хоть и сам не знал... Как я могу скрывать правду? Написали какую-то бумажку, дали мне — я подписался. Председатель сказал, что вызовет меня, когда понадобится.
— Зачем хочет вызвать, не знаешь?
— Похоже, будут судить.
Мамырбай, выйдя из дома, прямиком направился в горы. Он слышал, как мать звала его, но не подумал возвращаться, считая, что она желает закончить брачную церемонию. Без цели переходил со склона на склон, путался в траве, проваливался в барсучьи норы. На душе было тягостно.
Поднялась луна. Мамырбай поглядел на нее — и вспомнились ему давние и счастливые детские годы. Отец с матерью пасли скот в горах, он был с ними. Как-то он спросил отца — что это там такое виднеется на луне? Отец в шутку ответил ему — там такой же мальчик, как ты. Мамырбай пустился в рев, требовал, чтобы ему достали мальчика с луны. Ни уговоры, ни ласка, ни отвлекающие разговоры родителей — ничто не действовало. В конце концов отец взял его на руки и пошел вместе с ним доставать с луны мальчика. Когда поднялись на ближнюю вершину, Мамырбай начал кричать, думая, что до луны уже недалеко осталось, — звал своего товарища оттуда. Умолял отца идти дальше, подняться выше. И очень сердился оттого, что никак не удавалось поймать луну, не удавалось даже приблизиться к ней—она все время убегала от них куда-то дальше. Отец поднимал его на очередную вершину, а луну все так же было не достать, и Мамырбай просил подняться на другую гору, еще выше. Когда же отец, вконец уставший, уже не мог боль|ше идти и признался, что пошутил, что на луне ничего нет, маленький Мамырбай расплакался еще горше, кричал- «Зачем ты обманул?» Позже, когда Мамырбай подрос, отец частенько вспоминал этот случай. «Когда ты был маленький, просил достать с луны мальчика, всю ночь до утра заставил меня ходить по горам. Теперь ты взрослый — посмотрим, что ты сделаешь, на что способен для нас. Оправдаешь ли надежды отца, станешь заботиться — или же отвернешься и уйдешь...» Сейчас Мамырбай вспомнил эти слова отца, подумал о том, сколько сил, сколько любви вложили в него родители... а он — убегает из дома... Но ведь если вернуться — то там Маржангуль, уже давшая согласие на свадьбу.
«Почему Маржангуль решилась на это? Как могло ее сердце избрать меня? — спрашивал себя Мамырбай. Посоветовавшись сам с собой, вспомнив ее мимолетные взгляды, знаки внимания, засомневался: — А если эта женщина полюбила меня? Полюбила... Ну да, когда я возвращался из города, она ласково смотрела на меня, обнимала будто бы по-родственному, а когда приходил брат, отодвигалась, делалась грустной. Задави тебя несчастье!.. И правда, а?.. Если еще при жизни брата нацелилась на меня... оказывается, вот она какая! Желала смерти брату и пялила глаза на меня!.. Нет, нет, не может быть такого! Маржангуль хорошая, я верю ей. Просто она боится расстаться с нами, не хочет, не смеет уйти. Видно, все же это мама принудила ее к согласию на свадьбу со мной. А она не могла отказать моим родителям. Если бы ее не принуждали, разве бы она пошла на такое? Конечно, она любила Калматая. Никогда не поверю в другое. Не могу думать о ней плохо. Что же теперь будет? Я ушел. Дома полный разлад. Все перессорились — это ясно. Всем троим обидно. Хотя — почему обидно? Разве нет женщин, у которых умерли мужья? Некоторые, не выходя замуж, живут самостоятельно, сами ведут хозяйство, некоторые снова заводят семью... Бедная Маржангуль, все же она очень хорошая. Разве мне приятно было бы увидеть ее в чужом доме? Бедный Калматай...»
Показалось или нет? Из дальнего ущелья вроде бы донесся лай собаки. Да, точно... собака лаяла со стороны Кыз-Булака. Словно бы что-то легонько ударило Мамырбая в самое сердце. Какая-то сила толкала его в ту сторону. Нет, наоборот, какая-то сила притягивала его со стороны Кыз-Булака. Смотри-ка, оказывается, Мамырбай шел вовсе не куда глаза глядят — ноги сами несли его к дому, где жила сейчас Керез. Теперь, когда он осознал, в каком направлении движется, он зашагал быстрее. И почувствовал себя лучше, увереннее. А ко всему еще и тропинка выбежала сбоку, потянулась прямо к Кыз-Булаку. Идти стало легче. Легкий ветерок забавлялся, играя его кудрявыми волосами, мягко, ласково гладил лицо — будто рука девушки. А иногда порывом налетал со спины, будто стремился подтолкнуть, поторопить, стремился перенести его туда, где все чисто и ясно, где не надо ничего объяснять, не надо отстаивать свое понимание справедливого. Ветерок приносит с собой запах тысячи разных цветов, трава и цветы мягко шелестят под ветерком — он заставляет их петь и танцевать в лунном свете, — кажется, он стремится развеселить Мамырбая. В ущелье журчит ручей, то звонко, то мягко, и в затейливой этой мелодии проступает ритм песни. Ручей рассказывает различные тайны, говорит то одним голосом, то другим — словно стремится поведать о минувшем, об ушедших людях, которых только он один и помнит. Но нет... среди незнакомых голосов выделяется один... это голос Керез. Что бы она ни говорила, это для Мамырбая лучше всякой песни. Нельзя сказать, чтобы Мамырбай вспоминал Керез, — просто она как бы всегда была рядом... сама появлялась в его мыслях, вставала перед глазами, но почему-то никогда не улыбалась... Теперь, когда Мамырбай успокоился и точно знал, куда идет, он снова обрел способность критически оценивать свои действия. И конечно, услышал суровый вопрос старшего брата Калматая: «Эй, невежа, отрекшийся от близких, куда бежишь, точно лисица в ночной темноте? Не смог дать отпор, устоять перед нажимом двух стариков, которые вот-вот упадут, стоит только задеть их пальцем? Где твои легкомысленные обещания, что после возвращения с учебы ты перестроишь все в доме наново? Есть ли в тебе силы или способен только замахиваться? Почему не поставил на место мою жену, почему не отругал так, чтобы посыпались искры из ее глаз? Или думаешь, что тебя накажет дух Калматая? Дал бы как следует камчой...» Нет, Мамырбай не мог согласиться с братом. Он, Мамырбай, не способен ударить. К тому же это было бы признаком бессилия. «Ты не понимаешь, брат. То, что
я сделал сейчас, — это сильнее камчи. Пойми, я ушел из дома из-за тебя, защищая твою память. Ты не вправе упрекать меня. Говоришь, что я бессильный... Да, в этот раз я не мог добиться большего. Но разве родилась сила, которая могла бы в один день взять да и выбросить из головы человека старое, прижившееся там за целый век! Вот сейчас я иду и думаю, каким путем, как можно осуществить такое. Я растерялся, когда столкнулся с силой старого, воплотившейся в родителях, — раньше не думал и не верил, что старое может вмешаться в мою собственную судьбу. Отец и мать опозорили меня перед муллой. Перед муллой! Перед символом тьмы — ненавижу его! Не напоминай мне... Лучше скажи, что хочешь передать матери и отцу!»
Калматай не отвечал — казалось, рассердился и ушел куда-то за гору.
Мамырбай подошел к реке. От воды несло холодком, да и ночь была не из теплых. Мамырбай поежился от озноба. Разделся, перебрался через реку. Когда одолел очередной подъем, услышал, как внизу протяжно закричала Керез — стерегла двор от волков. Услышав ее, Мамырбай приободрился, обрадовался, что девушка рядом, скоро увидит ее, — пошел еще быстрее. Ему хотелось скорее оказаться рядом с Керез, рассказать ей о происшедшем. Казалось, что тогда легче станет груз, навалившийся на его плечи.
А вот и Кыз-Булак. Скала упирается головой в небо, откинувшись, оглядывает приближающегося Мамырбая. Доносится журчание источника. Теперь до юрты Керез рукой подать. Рядом — юрта Алчадай, она все еще не спит, слышно, бьет ребенка, а тот визжит. Залаяли собаки Буюркан, то ли сердясь на шум, поднятый Алчадай, то ли почуяв Мамырбая. Чем больше лаяли собаки, тем звонче, сильнее звучал голос Керез, и горы возвращали его эхом.
Мамырбай приблизился к юрте. Собаки с лаем бросились навстречу. Голос Керез зазвучал ближе, она поняла, что собаки почуяли что-то, и подбадривала их, следуя за ними. Когда до юрты осталось совсем немного, собаки с двух сторон преградили путь Мамырбаю. Стоило ему сделать шаг, как перед ним вставала с лаем одна из них, а другая зашла сзади и явно норовила укусить. Если бы не палка в руках Мамырбая, собаки налетели бы на него. Тут же к ним присоединилась еще и желтая охотничья собака. Однако, увидев, что приближается человек, она убежала домой. А Керез, напустив собак, взяла в руки винтовку и вышла со двора. Тут уж собаки разошлись вовсю. Нападали то спереди, то сзади — Мамырбай едва успевал поворачиваться. Наконец, поняв, что дело плохо, он присел, и обе собаки остановились рядом в ожидании хозяйки, всем своим видом показывая, что, если он пошевелится до прихода Керез, они тут же набросятся на него.
— Керез! Успокой собак, —- крикнул Мамырбай. Девушка узнала знакомый голос, заставила собак лечь.
— Мамырбай!
— Керез!
Они взялись за руки и прижались друг к другу. Керез решила, что Мамырбай пришел, одолев четыре перевала и не испугавшись в горах ночной темноты, потому что соскучился, долго не видя ее. Душу ее овеяло теплом, сейчас она особенно остро почувствовала, что Мамырбай близок ей. И назойливое внимание Бедела, и отъезд матери по делам в город — все это обостряло чувство одиночества, а сейчас его как не бывало — точно пришел человек, который мог защитить ее, поддержать и приободрить. Но вслух она лишь сказала, что рада встрече. Мамырбай в душе тревожился, не зная, как расценит Керез его приход среди ночи, но, увидев ее радость, он успокоился. Они не сказали друг другу ни одного ласкового слова, лишь внимательно посмотрели — и оба опустили глаза.
Вечером Бедел, как обычно, лег во дворе. Сначала он не заметил прихода Мамырбая, а затем, увидев, что Керез стоит рядом с каким-то человеком, испугался. Первой его мыслью было, что ему это просто показалось. Когда же он уверился, что Керез действительно стоит с кем-то, у него от бешенства чуть не выскочило сердце. Не помня себя, бросился, подбежал, пробубнил что-то, затем обхватил Мамырбая поперек туловища, приподнял и бросил на землю. Палка, которую тот держал в руке, отлетела и упала около одной из собак. Собака понюхала ее и отошла подальше.
Мамырбай в первое мгновение не понял, что произошло, ему показалось, будто собака схватила его... затем он увидел, что это Бедел навалился на него и пытается душить. Он уперся кулаками в подбородок Бедела и с силой оттолкнул его, потом быстро выскользнул из-под нападавшего.
Керез с криком бегала вокруг дерущихся парней, не зная, которому из них надо помогать, которого спасать. Хотя что она могла сделать, разве сумела бы остановить схватку... Собаки подошли, легли поближе, ожидая команды «возьми», готовые разорвать Мамырбая.
Оба джигита, как только вскочили на ноги, тотчас сцепились снова. Сильные здоровые руки переплелись, пальцы впились в плечи противника, точно когти беркута. Мамырбай, видя, что с ним вовсе не шутят, что дело принимает серьезный оборот, посмотрел на девушку, ожидая, что она уймет Бедела, — но тот заметив взгляд Мамырбая, лишь разозлился еще больше. Мамырбай же, не понимая, почему Бедел набросился на него, не мог заставить себя драться в полную силу. Какое-то время он даже думал, что Бедел просто-напросто не узнал его, и ждал, что тот разглядит наконец, с кем схлестнулся, и успокоится. Ему и в голову не могло прийти, что Бедел влюблен в Керез и видит в нем соперника.
При следующем столкновении Бедел, сам не зная, как, попал кулаком Мамырбаю прямо в сердце. У того потемнело в глазах, земля пошла кругом. Очнувшись, он увидел, что Бедел тянется к его горлу. Тогда Мамырбай с силой два раза ударил его по лицу — сбил Бедела с ног. Однако тот поднялся и, не обращая внимания на кровь, закапавшую из разбитого носа, упрямо снова пошел на Мамырбая. Керез с криком бросилась было между ними, но Бедел схватил ее за руку и оттолкнул. Тут уже Мамырбай разъярился. Крепко обхватил противника, приподнял и потащил. Его сильные руки так сжали ребра Бедела, что тот не мог и вздохнуть. Сколько ни старался, не сумел освободиться. Мамырбай тащил его прямо к Кыз-Булаку. Девушка растерялась, не зная, что Мамырбай собирается сделать с Беделом — или хочет утопить? Бегала вокруг, умоляя, чтобы он отпустил Бедела. В лунном свете отчетливо были видны струйки крови на лице и пятна на белой рубашке Мамырбая. Отодранные лоскуты ее бились под ветром, напоминая Керез обрывки материи, которые вешают у могилы. Наконец Бедел испугался. Что-то стал бормотать, и Керез, разобрав, тут же сказала Мамырбаю: «Он больше не тронет тебя, отпусти». Мамырбай в сердцах швырнул обидчика на землю, и Бедел долго лежал не шевелясь. Керез принесла воды, полила ему на лицо. Лишь тогда он пришел в себя, поднял голову. С трудом поднялся и поплелся в сторону дома.
— Немой дурак! — бросил ему вслед Мамырбай и тут же пожалел о сказанном. При чем тут его болезнь, разве виноват, что стал немым... Керез очень не понравились эти слова, сердито осадила Мамырбая, обвинила в жестокости. Мамырбай извинился — глупо, конечно, сам не заметил, как вылетело. Сгоряча...
Когда они подошли к юрте, из своей двери выглянула Алчадай.
Увидев идущих вместе ночью Мамырбая и Керез, подумала: «Эти даром времени не теряют». Шагнула навстречу.
— Гадаю, кто бы это? Оказывается, приехал зять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34