Вдруг все смолкли, расступились. Показалась Гаудили.
Желтая с черной каймой шаль на ее покатых плечах развевалась, как фата.
— Галюша! Родная!—Алекс рванулся ей навстречу.
Вождь склонила гордую голову, чтобы люди не видели сверкнувших в уголках ее глаз слезинок.Алексу поднесли сына. Подбрасывая визжащего Алиса, он громко смеялся от радости. Гаудили, не отрываясь, смотрела на них.
— А где Саидуни?— вдруг спросил Алекс.— Почему его нет?
— Сандуни ушел в дом Ялу,— ответила печально Гаудили.— Когда вы отправились на север, японцы опять напали на нас. Их было очень много, и с ними стальные чудовища, изрыгавшие пламя. Сандуни и воины полегли здесь, защищая нас.
Алекс опустил голову, стянул порванный берет. Стоял, мрачнея. Тяжелая волна ненависти поднималась в его душе. На другой день главный жрец племени Мггедабу устроил проводы умерших. По обычаю эта церемония проводится на Новый год, в марте, и он едва дождался этого дня. Слишком много людей погибло уже на месте вновь отстроенной деревни. Они мешали жить живым.
Нага верят в загробную жизнь. По их поверьям мертвые, вернее, их души, остаются жить в прежнем доме до тех пор, пока, их не вынудят удалиться Трупы раскладывают на высокий помост, сооруженный у входа в селение, кости потом сжигают.
После смерти в доме обычно ставят пищу и питье для духа умершего в то время, когда живые садятся обедать. По праздникам иногда ставят горшки с водой и размолотыми лианами-мочалкой, чтобы мертвые тоже могли помыться и принять участие в празднике. Так делается до тех пор, пока не проведут церемонию отделения мертвых от живых.
Накануне были приготовлены все вещи, которые потребуются мертвым в другом мире: одежда, орудия труда, семена. В полдень Мггедабу поднялся на верхний конец деревни. Улица опустела, все живое попряталось: дети и взрослые, куры, свиньи и собаки, чтобы мертвые не забрали их с собой. Мггедабу шел по улице, неся в руке тлеющую головешку. Его седые волосы блестели под солнечными лучами. Он громко взывал к духам взять свое имущество и удалиться;
— О, все вы мертвые! Идите на свои места и оставьте здесь живущих! О, мертвые! Пришло время расстаться! Пусть живые останутся, а мертвые уйдут!
Когда старый жрец убедился, что последний дух умершего прошел нижние ворота деревни и удалился по дороге в сторону мертвых, он запер ворота и зашагал обратно, громко возвещая:
— Мертвые ушли к себе! Мертвые отделились от живых!
Мертвые ушли.Сразу же распахнулись все двери. Завизжали свиньи, пинками выгоняемые на улицу. Деревня ожила. К Алексу подбежал юноша, почтительно склонился: староста зовет
кадонги.Огонь горел между тремя камнями очага. Рядом лежал умирающий Нагкхулоа. Алекс удивился перемене, происшедшей с этим когда-то крепким суровым мужчиной, Сейчас перед ним на тростниковом мате лежал скелет.
— Джапы,—ответил на немой, вопрос сын старосты Семранг.
— Я рад тебя видеть, кадонги,— прошептал Нагкхулоа еле слышно.
— Спасибо, мой друг! Мы еще успеем наговориться. Лежи спокойно, поправляйся! У нас все хорошо. Бьем джапа. Привет тебе от воинов.
— Эх, Алис! Я уже отговорился. Злой дух грызет душу и не отвяжется от меня, я знаю,— дрожащей рукой умирающий потянулся к Алексу, присевшему у его изголовья. Алекс взял его руку и стал гладить по шершавой сморщенной коже.— Боги неба снова к нам милостивы. Ты вернулся, и моему сердцу легче. Теперь я могу спокойно умереть. Сем-ранг, сын мой!— обратился он к сыну.— Ты заменишь меня. Будь верен кадонги, как я.
Нагкхулоа вдруг закашлялся, отплевывая кровь и глядя на Алекса извиняющимися глазами. Потом горестно покачал головой и хрипя откинулся на чурбак, служивший подушкой. Дыхание с присвистом вырывалось из тощей груди. Немного погодя оно стало ровнее — староста заснул. Алекс тихо удалился.
Вечером люди сходились на деревенскую площадь. Народу собралось много — Хванде разрослось. Слышались крики:
— Кадонги! Мы хотим видеть кадонги! Пусть расскажет! Пусть скажет, когда кончится война!
Алекс взошел на небольшой помост перед горящим костром. У подножия расположились старейшины племени. За ними — плотными рядами толпа.
— Второй год мы сражаемся с врагом, вторгшимся в наш дом, пролито много крови,— начал он.— Но наши жертвы не напрасны. Враг уже боится нас. Он нападает теперь, как трусливый шакал, когда охотники вдали. Мы начали одни, а сейчас с нами земи, ао, агоре. Поднимаются ангами, лота, ренгма. В наших рядах тысячи закаленных воинов. Люди сиеми! Посмотрите туда, где заходит солнце! Прислушайтесь!— и собравшиеся, повинуясь его взволнованному голосу, повернулись лицом на запад, где с глухим гулом метались по небу зловещие красные блики.— Там идет вели-
кая битва. И чем сильнее будут наши удары, тем скорее кончится война. Свобода в наших руках!
Воины одобрительно загудели, размахивая оружием. Но вот на помост взошел высокий худой старик с редкой бородкой. Он поднял руку, призывая к молчанию:
— Я прожил тысячу лун. Зачем совать голову в пещеру тигра? Осторожному гибель не грозит. Вот вам мой совет: не хватай кобру за хвост, укусит.
Толпа заохала, застонала. Страсти бушевали не долго — вышел Семранг, новый староста Хванде.
— Люди сиеми!—сказал он твердо.— Вон сколько у нас воинов! Где они родились? В крысиной норе? Нет, они выросли в борьбе за свободу. Их будет еще больше, и тогда нам не страшен никакой враг. Мы вынуждены защищаться. Лучше умереть в честной борьбе, чем жить в позоре. После смерти тигра остается шкура, после смерти человека — слава. Не посрамим же нашей славы!
Наступило тяжелое молчание. И вдруг тишина взорвалась криками:
— Ты хорошо сказал, староста!
— Кадонги прав!
— Смерть дьяволам!
Совет старейшин вынес решение: продолжать войну. Нгамбе удалось прорваться к Алексу на исходе недели. Он пришел не один. За его спиной пряталась тоненькая девушка.
— Вот... Привел к тебе, старший брат. Моя жена... То есть,— он поперхнулся и замолчал, не зная куда девать свои большие руки.
Алекс улыбнулся.
— Поздравляю! От всей души поздравляю!— Он подошел к своему первому помощнику и крепко обнял его,— Да что ты такой невеселый? Галюша, принимай дорогих гостей! Проходите, проходите! Какой же ты молодец, Нгамба, что зашел. Ну, как там дела?
— Да все пока тихо. О джапах ничего не слышно. Дождь льет и льет. Люди сидят по домам, скучают.
— Присаживайтесь вот сюда. Давайте выпьем за здоровье молодых! Знаете, как у нас в России говорят в таких случаях: горько! Это значит, что молодые должцы поцеловаться, чтобы подсластить пиво и пищу. Ой горько, горько!
Девушка сидела очень прямо. В ушах у нее покачивались большие кристаллические серьги. Они были настолько тяжелыми, что поддерживались тесемками, завязанными через голову. Она взглянула на своего возлюбленного. Оба смущенно коснулись друг друга носами, потерлись ими и отвернулись, краснея. Нгамба схватил чашку с рисовым пивом и залпом осушил ее. Вытер губы рукой и впервые улыбнулся.
— Она, Сомра, значит, еще жена не моя, а другого...
— Как так жена другого?— удивился Алекс, переглядываясь с Гаудили.
И Нгамба рассказал свою романтическую историю. Он — бедный человек, и родители его бедны. Девушка, которую он полюбил,— из богатой семьи. Она тоже его полюбила и согласилась стать женой. Но когда Нгамба ушел в последний рейд, родители девушки выдали ее за богатого человека из другой деревни. Узнав обо всем, Нгамба похитил свою любимую. Обиженный муж с друзьями бросился в погоню за похитителями. Догнать их не сумели, но настояли на созыве суда племени. Суд только что состоялся и вынес решение: похититель в соответствии с принятыми ранее законами должен уплатить большой штраф за обиду, нанесенную мужу, и ущерб его хозяйству. Учитывая время войны и заслуги' похитителя, штраф уменьшили наполовину. Однако Нгамба за всю свою жизнь не владел никаким хозяйством. Вот и пришел за советом.
— И-да-а, тяжелый случай,— задумчиво сказал Алекс— Даже не подозревал, что здесь может произойти подобное.
— Это закон племени: постановление суда для всех одинаково — и для богатых и для бедных,— проговорила Гаудили.
— Ну раз так, то нужно как-то помочь нашему другу. Что же можно сделать для них, дорогая?— Алекс знал, что Гаудили хранила в заветном месте около сотни рупий, унаследованных от отца. Эти деньги она берегла, как зеницу ока,— они предназначались для поездки в Россию.
— А как же наши планы?—спросила в тревоге Гаудили, догадавшись, куда клонит Алекс.
— Как-нибудь обойдемся. Еще наживем.
Гаудили молча удалилась в дальний угол. Через минуту она вернулась с глиняным горшочком в руках. Ударила им о плоский камень, на котором готовили пищу. Послышался мелодичный звон, кучка золотых и серебряных монет засверкала в отблесках костра. Алекс отсчитал Нгамбе необходимую сумму. Гигант схватил его руку, прильнул лицом к теплой ладони. Сомра Опустилась на колени, пришлось поднимать ее. Счастливые влюбленные низко поклонились Гаудили, взялись за руки и
выбежали.Алекс положил руку на плечо жены.
— Что с тобой, Галюша?. Тебе жаль это золото? Но ведь оно принесет счастье нашим друзьям.
— Нет, дорогой,— ответила Гаудили сдавленным голосом. И вдруг кинулась ему на грудь, заливаясь слезами и крепко прижимаясь.— Никому я тебя не отдам, даже смерти! Когда я разбила горшочек с деньгами, мне почудилось, будто кто-то шепнул: «Это конец вашей мечте». У меня теперь такое чувство, что мы не поедем в твою Россию.
— Успокойся, родная! Все будет хорошо. Мы обязательно увидим Россию, увидим Ташкент. Я познакомлю тебя с моими родителями. Ты им понравишься. Ну, улыбнись, Галюша, любимая! Вот так.
Монсун задержал наступление японской армии. Все больше хлопот доставляли японцам партизаны Алекса. Они орлами взлетели на самый верх хребта Лета, откуда уже была видна многострадальная Индия в прозрачном сари из синеватой дымки. Партизаны создавали завалы на тропах, короткими налетами вносили панику в вереницы японских обозов, медленно ползущих к фронту, разрушали вражеские
склады.Объединившись с отрядами земи, подошедшими с юга, Алекс занял главную магистраль, по которой шло снабжение японских войск у Кохимы и Инфала. Боевые группы партизан проникали в занятые японцами пункты. Совершали нападения на склады, обозы, штабы, узлы связи, перерезали важные дороги, держались на них, пока не подходили крупные части врага и исчезали в джунглях, как призраки. Они появлялись то там, то здесь, ошеломляя
японцев.Японцы теперь за километры обходили районы, где подозревали засаду. Особенно боялись они засад с пунджис. Пунджис — это закаленные на горячем дыму бамбуковые колья в тридцать — пятьдесят сантиметров длины. Пунджис
ставились вдоль тропы и маскировались. При появлении врага открывался сплошной огонь. Японцы сбегали с тропы, ныряли в кусты и траву, падали на землю и напарывались на скрытые там пунджис. В одной из таких операций группа Нгамбы уничтожила около ста японцев, не потеряв ни одного
своего воина... В ночном бою Алекс был ранен в левую руку зажигательной пулей. Рана заживала медленно, тупо ныла. Но Алекс не мог усидеть дома. Подвязав раненую руку, он допоздна пропадал в морунгах среди воинов. Дела захлестнули и Гаудили. Нужно было устраивать прибывающих в Хванде беженцев, находить новые участки для огородов, разбирать распри между селениями, которые часто возникали из-за земли или взносов на содержание партизанского отряда.
Как-то заявился Лесли Чейз. Его уже произвели в офицерский чин. Алекс поздравил вновь испеченного лейтенанта. Чейз сообщил: союзники начали большое наступление на севере, там много работы для партизан.
— Полковник шлет тебе привет, и тысячу благодарностей. Л главное вот этот дар!— Он протянул Громову аккуратно упакованный сверток.
Алекс усмехнулся.
— Разверни-ка, что там у вас! А то, как кота в мешке, подсовываете.
— Ха! Ты не дурак. Начальство, оно из любви к тебе и мину подложить может. А? Нет, этот подарок от души.
Смотри!
Чейз развернул пакет и начал вытаскивать одно за другим: камуфлированный костюм рейнджера, пару крепких ботинок, флягу с ромом, крохотный несессер и прорезиненный мешочек.
— А это что? За какие такие заслуги?—удивился Алекс.
— Медаль «Пурпурное сердце» за Валоубум, рекомендательное письмо, характеристика. Подписаны самим главнокомандующим. Старик был в хорошем настроении, и наш полковник воспользовался: рассказал ему о твоих подвигах и подготовил эти документы.
— Достали все же ванну?
— Ха! А ты сомневался? «Матадоры» выкрали ванну вместе с японским подполковником. Тот вез ее с самого
Мандалая. Старик Луи был страшно доволен и каждому участнику операции дал по ордену, Алекс крутил документы.
— И чего только не написали! «За неоценимые заслуги перед короной и королевской армией...». Зачем это мне?
— Зря ты, Алекс! Надо! Так что не хорохорься! Припрячь-ка получше бумажки и медаль! Пригодятся.
— Где он сейчас, полковник Мерилл?
— Ушел на Мьитчину. Твои молодцы здорово помогли. Они провели «матадоров» по старым заброшенным тропам.— Чейз протянул Алексу знак кадонги.— Хороша вещичка! Не хочется и отдавать... Ничего не поделаешь — старик просил
вернуть.
— Я рад, что мой знак помог.
— А не дал бы ты мне его, Ал?
— Для чего, Чейз?
— Начальство послало меня с Биллом набрать туземцев в отряд. С твоим знаком мы бы в два счета обернулись. Стоит показать, как сами повалят к нам.
— Видишь ли, Лесли,— Алекс посмотрел прямо в серые глаза американца.— Мне всегда нравится в людях честность, но здесь ты что-то не договариваешь. Зачем вам такой отряд? Нага сливают свои отряды в полки, действуют вместе. А вы хотите разъединить их, сколотить особую группу. Не пойдет!
Однажды Гаудили, возвратившись раньше обычного, застала дома веселую возню. Алекс боролся с сыном. От их беззаботного смеха у нее сжалось сердце: скоро муж уходит. Она ничего не. сказала, молча присоединилась к Маури, хлопотавшей у очага.
Сыну Алису шел уже второй год. Он неутомимо топал маленькими ножками, забираясь во все углы и щели, поблескивая любопытными черными глазенками. Сейчас он, визжа, с разбегу повис на шее отца. Алекс присел к очагу, усадил уставшего малышку на колени.
— Вот и мама наша! Поздоровайся с мамой, сынок!
— Ма-ма,—пролепетал Алис.
— Здравствуй, сынуля!— Гаудили выхватила у мужа ребенка и принялась целовать его пухленькие щечки. Глухо спросила:— Когда?
— Дней через пять,— ответил Алекс.— Рамзимба должен подойти. Завтра созови совет племени. Надо решать. Гаудили отвернулась, украдкой вытирая слезы.
— Мало тебе здесь врагов? А рука твоя? Нужно еще подлечить рану.
- Время не ждет, Галюша. Деревни просят помощи. Племена готовы восстать хоть сейчас.
— Пусть Нгамба идет. Он здоровый.
— Не могу я отсиживаться дома. Пойми, наступают решающие дни. Я должен быть впереди, Галюша. А рука уже подживает.
Гаудили глубоко вздохнула.
— Ты прав. Когда говорит Большой Пао, женское сердце должно молчать. И как вождь я не могу удерживать тебя. Нага зовут своего кадонги. Иди! И пусть хранят тебя духи джунглей и боги неба и гор! Гаудили пропела совет старейшин. Оставалось несколько
дней до похода.
Все эти дни Гаудили ни на шаг не отходила от мужа. Она старалась угадать малейшее его желание. Ночами он просыпался от ее пристального взгляда.
— Ну что ты так переживаешь, Галюша?— ласково уговаривал он ее.— Не в первый раз мне идти в поход. Ничего со мной не случится.
В последнюю ночь они оба не сомкнули глаз. Гаудили странно притихла. Алекс провел ладонью по ее лицу, мокрому от слез. Откинул распущенные волосы жены за подушку, просунул руку под шею и положил ее голову себе на грудь. Ее слезы жгли ему кожу. — Почему ты плачешь?
— Ты опять уходишь от меня. Я больше не увижу тебя... Она подняла голову, пристально глядя на него. Ее глаза были теперь еще темнее и глубже. И он тонул, тонул в них.
— Не беспокойся, дорогая. Твои боги охраняют меня.
— Я молюсь им каждый день, каждую ночь. Боги неба милостивы. По Дземму что-то хмурится, я видела его во сне.
— Самое трудное позади, Галюша. Скоро конец войне, и я повезу тебя па свою родину.
— Ах, Алекс, умоляю, береги себя! Услышьте меня, о боги! Храните его, моего Алекса! Не оставляйте своей милостью! Умоляю вас, о боги!
Страстные ее слова бились о стену плотного мрака и, отскакивая, кружили по комнате, обволакивали Алекса. Оставив усиленную роту в Хванде, Алекс с остальными четырьмя ротами направился на север помогать поднимающимся племенам. Они шли от селения к селению.
Отряд вступил в главную деревню ао. Алекс шел впереди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Желтая с черной каймой шаль на ее покатых плечах развевалась, как фата.
— Галюша! Родная!—Алекс рванулся ей навстречу.
Вождь склонила гордую голову, чтобы люди не видели сверкнувших в уголках ее глаз слезинок.Алексу поднесли сына. Подбрасывая визжащего Алиса, он громко смеялся от радости. Гаудили, не отрываясь, смотрела на них.
— А где Саидуни?— вдруг спросил Алекс.— Почему его нет?
— Сандуни ушел в дом Ялу,— ответила печально Гаудили.— Когда вы отправились на север, японцы опять напали на нас. Их было очень много, и с ними стальные чудовища, изрыгавшие пламя. Сандуни и воины полегли здесь, защищая нас.
Алекс опустил голову, стянул порванный берет. Стоял, мрачнея. Тяжелая волна ненависти поднималась в его душе. На другой день главный жрец племени Мггедабу устроил проводы умерших. По обычаю эта церемония проводится на Новый год, в марте, и он едва дождался этого дня. Слишком много людей погибло уже на месте вновь отстроенной деревни. Они мешали жить живым.
Нага верят в загробную жизнь. По их поверьям мертвые, вернее, их души, остаются жить в прежнем доме до тех пор, пока, их не вынудят удалиться Трупы раскладывают на высокий помост, сооруженный у входа в селение, кости потом сжигают.
После смерти в доме обычно ставят пищу и питье для духа умершего в то время, когда живые садятся обедать. По праздникам иногда ставят горшки с водой и размолотыми лианами-мочалкой, чтобы мертвые тоже могли помыться и принять участие в празднике. Так делается до тех пор, пока не проведут церемонию отделения мертвых от живых.
Накануне были приготовлены все вещи, которые потребуются мертвым в другом мире: одежда, орудия труда, семена. В полдень Мггедабу поднялся на верхний конец деревни. Улица опустела, все живое попряталось: дети и взрослые, куры, свиньи и собаки, чтобы мертвые не забрали их с собой. Мггедабу шел по улице, неся в руке тлеющую головешку. Его седые волосы блестели под солнечными лучами. Он громко взывал к духам взять свое имущество и удалиться;
— О, все вы мертвые! Идите на свои места и оставьте здесь живущих! О, мертвые! Пришло время расстаться! Пусть живые останутся, а мертвые уйдут!
Когда старый жрец убедился, что последний дух умершего прошел нижние ворота деревни и удалился по дороге в сторону мертвых, он запер ворота и зашагал обратно, громко возвещая:
— Мертвые ушли к себе! Мертвые отделились от живых!
Мертвые ушли.Сразу же распахнулись все двери. Завизжали свиньи, пинками выгоняемые на улицу. Деревня ожила. К Алексу подбежал юноша, почтительно склонился: староста зовет
кадонги.Огонь горел между тремя камнями очага. Рядом лежал умирающий Нагкхулоа. Алекс удивился перемене, происшедшей с этим когда-то крепким суровым мужчиной, Сейчас перед ним на тростниковом мате лежал скелет.
— Джапы,—ответил на немой, вопрос сын старосты Семранг.
— Я рад тебя видеть, кадонги,— прошептал Нагкхулоа еле слышно.
— Спасибо, мой друг! Мы еще успеем наговориться. Лежи спокойно, поправляйся! У нас все хорошо. Бьем джапа. Привет тебе от воинов.
— Эх, Алис! Я уже отговорился. Злой дух грызет душу и не отвяжется от меня, я знаю,— дрожащей рукой умирающий потянулся к Алексу, присевшему у его изголовья. Алекс взял его руку и стал гладить по шершавой сморщенной коже.— Боги неба снова к нам милостивы. Ты вернулся, и моему сердцу легче. Теперь я могу спокойно умереть. Сем-ранг, сын мой!— обратился он к сыну.— Ты заменишь меня. Будь верен кадонги, как я.
Нагкхулоа вдруг закашлялся, отплевывая кровь и глядя на Алекса извиняющимися глазами. Потом горестно покачал головой и хрипя откинулся на чурбак, служивший подушкой. Дыхание с присвистом вырывалось из тощей груди. Немного погодя оно стало ровнее — староста заснул. Алекс тихо удалился.
Вечером люди сходились на деревенскую площадь. Народу собралось много — Хванде разрослось. Слышались крики:
— Кадонги! Мы хотим видеть кадонги! Пусть расскажет! Пусть скажет, когда кончится война!
Алекс взошел на небольшой помост перед горящим костром. У подножия расположились старейшины племени. За ними — плотными рядами толпа.
— Второй год мы сражаемся с врагом, вторгшимся в наш дом, пролито много крови,— начал он.— Но наши жертвы не напрасны. Враг уже боится нас. Он нападает теперь, как трусливый шакал, когда охотники вдали. Мы начали одни, а сейчас с нами земи, ао, агоре. Поднимаются ангами, лота, ренгма. В наших рядах тысячи закаленных воинов. Люди сиеми! Посмотрите туда, где заходит солнце! Прислушайтесь!— и собравшиеся, повинуясь его взволнованному голосу, повернулись лицом на запад, где с глухим гулом метались по небу зловещие красные блики.— Там идет вели-
кая битва. И чем сильнее будут наши удары, тем скорее кончится война. Свобода в наших руках!
Воины одобрительно загудели, размахивая оружием. Но вот на помост взошел высокий худой старик с редкой бородкой. Он поднял руку, призывая к молчанию:
— Я прожил тысячу лун. Зачем совать голову в пещеру тигра? Осторожному гибель не грозит. Вот вам мой совет: не хватай кобру за хвост, укусит.
Толпа заохала, застонала. Страсти бушевали не долго — вышел Семранг, новый староста Хванде.
— Люди сиеми!—сказал он твердо.— Вон сколько у нас воинов! Где они родились? В крысиной норе? Нет, они выросли в борьбе за свободу. Их будет еще больше, и тогда нам не страшен никакой враг. Мы вынуждены защищаться. Лучше умереть в честной борьбе, чем жить в позоре. После смерти тигра остается шкура, после смерти человека — слава. Не посрамим же нашей славы!
Наступило тяжелое молчание. И вдруг тишина взорвалась криками:
— Ты хорошо сказал, староста!
— Кадонги прав!
— Смерть дьяволам!
Совет старейшин вынес решение: продолжать войну. Нгамбе удалось прорваться к Алексу на исходе недели. Он пришел не один. За его спиной пряталась тоненькая девушка.
— Вот... Привел к тебе, старший брат. Моя жена... То есть,— он поперхнулся и замолчал, не зная куда девать свои большие руки.
Алекс улыбнулся.
— Поздравляю! От всей души поздравляю!— Он подошел к своему первому помощнику и крепко обнял его,— Да что ты такой невеселый? Галюша, принимай дорогих гостей! Проходите, проходите! Какой же ты молодец, Нгамба, что зашел. Ну, как там дела?
— Да все пока тихо. О джапах ничего не слышно. Дождь льет и льет. Люди сидят по домам, скучают.
— Присаживайтесь вот сюда. Давайте выпьем за здоровье молодых! Знаете, как у нас в России говорят в таких случаях: горько! Это значит, что молодые должцы поцеловаться, чтобы подсластить пиво и пищу. Ой горько, горько!
Девушка сидела очень прямо. В ушах у нее покачивались большие кристаллические серьги. Они были настолько тяжелыми, что поддерживались тесемками, завязанными через голову. Она взглянула на своего возлюбленного. Оба смущенно коснулись друг друга носами, потерлись ими и отвернулись, краснея. Нгамба схватил чашку с рисовым пивом и залпом осушил ее. Вытер губы рукой и впервые улыбнулся.
— Она, Сомра, значит, еще жена не моя, а другого...
— Как так жена другого?— удивился Алекс, переглядываясь с Гаудили.
И Нгамба рассказал свою романтическую историю. Он — бедный человек, и родители его бедны. Девушка, которую он полюбил,— из богатой семьи. Она тоже его полюбила и согласилась стать женой. Но когда Нгамба ушел в последний рейд, родители девушки выдали ее за богатого человека из другой деревни. Узнав обо всем, Нгамба похитил свою любимую. Обиженный муж с друзьями бросился в погоню за похитителями. Догнать их не сумели, но настояли на созыве суда племени. Суд только что состоялся и вынес решение: похититель в соответствии с принятыми ранее законами должен уплатить большой штраф за обиду, нанесенную мужу, и ущерб его хозяйству. Учитывая время войны и заслуги' похитителя, штраф уменьшили наполовину. Однако Нгамба за всю свою жизнь не владел никаким хозяйством. Вот и пришел за советом.
— И-да-а, тяжелый случай,— задумчиво сказал Алекс— Даже не подозревал, что здесь может произойти подобное.
— Это закон племени: постановление суда для всех одинаково — и для богатых и для бедных,— проговорила Гаудили.
— Ну раз так, то нужно как-то помочь нашему другу. Что же можно сделать для них, дорогая?— Алекс знал, что Гаудили хранила в заветном месте около сотни рупий, унаследованных от отца. Эти деньги она берегла, как зеницу ока,— они предназначались для поездки в Россию.
— А как же наши планы?—спросила в тревоге Гаудили, догадавшись, куда клонит Алекс.
— Как-нибудь обойдемся. Еще наживем.
Гаудили молча удалилась в дальний угол. Через минуту она вернулась с глиняным горшочком в руках. Ударила им о плоский камень, на котором готовили пищу. Послышался мелодичный звон, кучка золотых и серебряных монет засверкала в отблесках костра. Алекс отсчитал Нгамбе необходимую сумму. Гигант схватил его руку, прильнул лицом к теплой ладони. Сомра Опустилась на колени, пришлось поднимать ее. Счастливые влюбленные низко поклонились Гаудили, взялись за руки и
выбежали.Алекс положил руку на плечо жены.
— Что с тобой, Галюша?. Тебе жаль это золото? Но ведь оно принесет счастье нашим друзьям.
— Нет, дорогой,— ответила Гаудили сдавленным голосом. И вдруг кинулась ему на грудь, заливаясь слезами и крепко прижимаясь.— Никому я тебя не отдам, даже смерти! Когда я разбила горшочек с деньгами, мне почудилось, будто кто-то шепнул: «Это конец вашей мечте». У меня теперь такое чувство, что мы не поедем в твою Россию.
— Успокойся, родная! Все будет хорошо. Мы обязательно увидим Россию, увидим Ташкент. Я познакомлю тебя с моими родителями. Ты им понравишься. Ну, улыбнись, Галюша, любимая! Вот так.
Монсун задержал наступление японской армии. Все больше хлопот доставляли японцам партизаны Алекса. Они орлами взлетели на самый верх хребта Лета, откуда уже была видна многострадальная Индия в прозрачном сари из синеватой дымки. Партизаны создавали завалы на тропах, короткими налетами вносили панику в вереницы японских обозов, медленно ползущих к фронту, разрушали вражеские
склады.Объединившись с отрядами земи, подошедшими с юга, Алекс занял главную магистраль, по которой шло снабжение японских войск у Кохимы и Инфала. Боевые группы партизан проникали в занятые японцами пункты. Совершали нападения на склады, обозы, штабы, узлы связи, перерезали важные дороги, держались на них, пока не подходили крупные части врага и исчезали в джунглях, как призраки. Они появлялись то там, то здесь, ошеломляя
японцев.Японцы теперь за километры обходили районы, где подозревали засаду. Особенно боялись они засад с пунджис. Пунджис — это закаленные на горячем дыму бамбуковые колья в тридцать — пятьдесят сантиметров длины. Пунджис
ставились вдоль тропы и маскировались. При появлении врага открывался сплошной огонь. Японцы сбегали с тропы, ныряли в кусты и траву, падали на землю и напарывались на скрытые там пунджис. В одной из таких операций группа Нгамбы уничтожила около ста японцев, не потеряв ни одного
своего воина... В ночном бою Алекс был ранен в левую руку зажигательной пулей. Рана заживала медленно, тупо ныла. Но Алекс не мог усидеть дома. Подвязав раненую руку, он допоздна пропадал в морунгах среди воинов. Дела захлестнули и Гаудили. Нужно было устраивать прибывающих в Хванде беженцев, находить новые участки для огородов, разбирать распри между селениями, которые часто возникали из-за земли или взносов на содержание партизанского отряда.
Как-то заявился Лесли Чейз. Его уже произвели в офицерский чин. Алекс поздравил вновь испеченного лейтенанта. Чейз сообщил: союзники начали большое наступление на севере, там много работы для партизан.
— Полковник шлет тебе привет, и тысячу благодарностей. Л главное вот этот дар!— Он протянул Громову аккуратно упакованный сверток.
Алекс усмехнулся.
— Разверни-ка, что там у вас! А то, как кота в мешке, подсовываете.
— Ха! Ты не дурак. Начальство, оно из любви к тебе и мину подложить может. А? Нет, этот подарок от души.
Смотри!
Чейз развернул пакет и начал вытаскивать одно за другим: камуфлированный костюм рейнджера, пару крепких ботинок, флягу с ромом, крохотный несессер и прорезиненный мешочек.
— А это что? За какие такие заслуги?—удивился Алекс.
— Медаль «Пурпурное сердце» за Валоубум, рекомендательное письмо, характеристика. Подписаны самим главнокомандующим. Старик был в хорошем настроении, и наш полковник воспользовался: рассказал ему о твоих подвигах и подготовил эти документы.
— Достали все же ванну?
— Ха! А ты сомневался? «Матадоры» выкрали ванну вместе с японским подполковником. Тот вез ее с самого
Мандалая. Старик Луи был страшно доволен и каждому участнику операции дал по ордену, Алекс крутил документы.
— И чего только не написали! «За неоценимые заслуги перед короной и королевской армией...». Зачем это мне?
— Зря ты, Алекс! Надо! Так что не хорохорься! Припрячь-ка получше бумажки и медаль! Пригодятся.
— Где он сейчас, полковник Мерилл?
— Ушел на Мьитчину. Твои молодцы здорово помогли. Они провели «матадоров» по старым заброшенным тропам.— Чейз протянул Алексу знак кадонги.— Хороша вещичка! Не хочется и отдавать... Ничего не поделаешь — старик просил
вернуть.
— Я рад, что мой знак помог.
— А не дал бы ты мне его, Ал?
— Для чего, Чейз?
— Начальство послало меня с Биллом набрать туземцев в отряд. С твоим знаком мы бы в два счета обернулись. Стоит показать, как сами повалят к нам.
— Видишь ли, Лесли,— Алекс посмотрел прямо в серые глаза американца.— Мне всегда нравится в людях честность, но здесь ты что-то не договариваешь. Зачем вам такой отряд? Нага сливают свои отряды в полки, действуют вместе. А вы хотите разъединить их, сколотить особую группу. Не пойдет!
Однажды Гаудили, возвратившись раньше обычного, застала дома веселую возню. Алекс боролся с сыном. От их беззаботного смеха у нее сжалось сердце: скоро муж уходит. Она ничего не. сказала, молча присоединилась к Маури, хлопотавшей у очага.
Сыну Алису шел уже второй год. Он неутомимо топал маленькими ножками, забираясь во все углы и щели, поблескивая любопытными черными глазенками. Сейчас он, визжа, с разбегу повис на шее отца. Алекс присел к очагу, усадил уставшего малышку на колени.
— Вот и мама наша! Поздоровайся с мамой, сынок!
— Ма-ма,—пролепетал Алис.
— Здравствуй, сынуля!— Гаудили выхватила у мужа ребенка и принялась целовать его пухленькие щечки. Глухо спросила:— Когда?
— Дней через пять,— ответил Алекс.— Рамзимба должен подойти. Завтра созови совет племени. Надо решать. Гаудили отвернулась, украдкой вытирая слезы.
— Мало тебе здесь врагов? А рука твоя? Нужно еще подлечить рану.
- Время не ждет, Галюша. Деревни просят помощи. Племена готовы восстать хоть сейчас.
— Пусть Нгамба идет. Он здоровый.
— Не могу я отсиживаться дома. Пойми, наступают решающие дни. Я должен быть впереди, Галюша. А рука уже подживает.
Гаудили глубоко вздохнула.
— Ты прав. Когда говорит Большой Пао, женское сердце должно молчать. И как вождь я не могу удерживать тебя. Нага зовут своего кадонги. Иди! И пусть хранят тебя духи джунглей и боги неба и гор! Гаудили пропела совет старейшин. Оставалось несколько
дней до похода.
Все эти дни Гаудили ни на шаг не отходила от мужа. Она старалась угадать малейшее его желание. Ночами он просыпался от ее пристального взгляда.
— Ну что ты так переживаешь, Галюша?— ласково уговаривал он ее.— Не в первый раз мне идти в поход. Ничего со мной не случится.
В последнюю ночь они оба не сомкнули глаз. Гаудили странно притихла. Алекс провел ладонью по ее лицу, мокрому от слез. Откинул распущенные волосы жены за подушку, просунул руку под шею и положил ее голову себе на грудь. Ее слезы жгли ему кожу. — Почему ты плачешь?
— Ты опять уходишь от меня. Я больше не увижу тебя... Она подняла голову, пристально глядя на него. Ее глаза были теперь еще темнее и глубже. И он тонул, тонул в них.
— Не беспокойся, дорогая. Твои боги охраняют меня.
— Я молюсь им каждый день, каждую ночь. Боги неба милостивы. По Дземму что-то хмурится, я видела его во сне.
— Самое трудное позади, Галюша. Скоро конец войне, и я повезу тебя па свою родину.
— Ах, Алекс, умоляю, береги себя! Услышьте меня, о боги! Храните его, моего Алекса! Не оставляйте своей милостью! Умоляю вас, о боги!
Страстные ее слова бились о стену плотного мрака и, отскакивая, кружили по комнате, обволакивали Алекса. Оставив усиленную роту в Хванде, Алекс с остальными четырьмя ротами направился на север помогать поднимающимся племенам. Они шли от селения к селению.
Отряд вступил в главную деревню ао. Алекс шел впереди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27