— Я не верю снам,— сказал Сами-паша,— но все же расскажите, что вам приснилось... Может быть, я найду толкование.
— Снилась мне широкая бескрайняя степь и на ней большое войско. Я сижу на белом коне, разодетый как жених... Да, да, я это хорошо запомнил. Мне было весело, я гнал коня, вглядываясь в лица солдат, стоящих в строю. Вдруг мне путь преградила полная крови река... Представляешь? А мой конь бесстрашно, не снижая скорости, перешел через реку... Но шедшие за мной воины, дойдя до реки, тут же исчезли... Я остался один. Тут вижу, ко мне подходит бухарский эмир (кстати, я его никогда не видел), угрюмый и мрачный старик, снимает с головы огромную чалму монарха, надевает ее на меня. Чалма оказалась такой тяжелой, что я не мог шевельнуть головой. Голова моя под этой тяжестью непроизвольно клонилась набок, а чалма соскальзывала на лицо... Мне было трудно дышать, но, как ни старался я сбросить с лица душную чалму, это мне не удавалось.
Так я в мученьях и проснулся.
— Я думаю, что ваш сон можно истолковать так: вы будете эмиром Бухары, но до того придется претерпеть некоторые трудности,— сказал Сами-паша.
— Ты действительно так думаешь?
— Конечно! А что тут еще можно представить?
— Нет. Эмиром я не стану. Я буду диктатором. Диктатором всего Туркестана!
В эту минуту с улицы донеслись звуки музыки, веселый смех, голоса людей...
— Что произошло? Отчего такой шум? — встрепенулся Энвер.
— Не знаю,— ответил Сами-паша, недоумевая.
Тут подал голос только что проснувшийся Муиддин-бек:
— Должно быть, идет праздничная демонстрация в честь Октябрьской революции, ведь сегодня седьмое ноября.
— Да, Октябрьская революция,— в тяжком раздумье пробормотал Энвер и умолк.
Он ненавидел эту революцию, которая потрясла весь мир. Всем сердцем своим и разумом он желал ей поражения. В годы первой мировой войны он, известный агент кайзеровской Германии, мобилизовал турецкие войска на войну против России и Англии. Ради низменных интересов он, прислужник германских милитаристов, обрек на гибель тысячи молодых турецких юношей... После войны и великой революции в Турции он, как предатель интересов своего народа, был изгнан из страны и скитался вдали от родины. Мог ли такой человек, понимавший, какое влияние оказала Великая Октябрьская революция на передовых людей Турции, как окрылила их и вдохновила на борьбу,— мог ли он испытывать к ней какие-либо чувства, кроме ненависти?
Если бы не было Октябрьской революции, если бы Ленин не провозгласил исторического декрета о мире, если бы в ярких лучах солнца Октября не сгорели поджигатели войны, может, и не было бы революции в Турции, кто знает?
Октябрьская революция освободила от гнета Туркестан, который является частью Средней Азии, хотя Энвер почему-то именовал так всю Среднюю Азию.
Октябрьская революция передала истинным хозяевам Кавказ и Крым, а Энвер и подобные ему политики считали их неотъемлемой частью Турции... Словом, Октябрьская революция сделала нашу планету тесной для Энвера. Потому-то при одном упоминании о ней он приходил в дурное настроение.
Веселый шум, эти радостные возгласы свободного народа Бухары, эти песни и музыка словно пули вонзились в его сердце.
— Вставайте поскорее! Неужели вам нравится валяться здесь и слушать ликование большевиков?!
Говоря это, он вскочил. Ему бы в эти минуты с кем-нибудь поспорить, удовлетворить свою страсть к диспутам, забыться, чтобы хоть на время избавиться от гнетущих мыслей.
— Нет, мне совсем не нравится это ликование,— ответил Сами-паша.— Я люблю шум битвы и особенно, когда вступаю победителем в какой-нибудь город или селение и слышу стоны раненых бойцов, плач и причитания женщин и детей, треск пылающих костров,— все это доставляет мне истинное наслаждение, равного которому я не знаю.
— Ты старый кровопийца! — сказал Энвер, желая разжечь спор.— А если ты войдешь в комнату пыток и увидишь, что пытают меня, растянув на чорчубу, или что я валяюсь в луже крови и рыдаю от мук,— ты тоже будешь наслаждаться?
Сами-паша поморщился Это был человек безжалостный, жестокий и этим гордившийся. Если бы ему довелось действительно увидеть Энвера под пыткой, умирающего в мучительных страданиях, он был бы счастлив, он бы ликовал. Конечно, если бы ему лично это ничем не грозило. Смерть Энвера была бы ему только выгодна, не стало бы его главного соперника в борьбе за власть.
— А ты, Энвер, получаешь удовольствие от издевки над своим младшим другом...— тихо пробормотал он и вышел из комнаты.
— Что до меня, то я всем звукам предпочитаю звуки кипящего котла с пловом,— весело сказал Муиддин-бек, убирая постели.— Куда девались, черт возьми, хозяева этого дома? Оставили нас одних, а сами ушли на демонстрацию!
— Неужели у этих бухарцев нет ни стыда, ни совести? — проворчал Энвер.— А вот кто-то идет сюда.
В самом деле, пришли два человека — служащие Назирата иностранных дел, помогавшие по хозяйству. Они вошли в комнату и, приветливо поздоровавшись, сразу же принялись за дело, помогли Муиддин-беку убрать постели, принялись готовить завтрак
— Какие новости? — спросил Энвер и добавил: — Мы еще не выходили на улицу.
— Новостей нет! Сегодня праздник, все учреждения закрыты, все отправились на демонстрацию, к Регистану.
— Ох да, демонстрация! — Он словно выплюнул изо рта это слово и вышел из комнаты.
Вскоре был готов завтрак, все принялись за еду. Вдруг один из служащих воскликнул:
— Да, совсем забыл вам сообщить.— Он обратился к Энверу: — Вы уж простите меня... Один человек...— он осекся, и его слова подхватил второй:
— ...начальник милиции города Термеза Хасан-бек...
— Хасан-бек? — переспросил Энвер, как бы вслушиваясь в это имя. Наконец до него дошло.— Где мой милый Хасан-бек?
— Он здесь, ожидает ваших распоряжений и приказов!
— Почему вы до сих пор мне об этом не сказали? Почему заставляете его ждать!
— Мы не знали... А согласно правилам и порядку...
— Правила и порядки! — воскликнул вскипая Энвер.— Мне не нужны такие порядки! Немедленно приведите его сюда!
Один из служащих помчался выполнять приказание. Вскоре в комнату вошел рослый, крепкий тюрок в военной форме: он был весьма недурен собой.
— Дорогой мой Хасан-бек,— ласково сказал Энвер, встав и идя ему навстречу.
Остальные во время этой встречи почтительно встали. Энвер и Хасан-бек сжали друг друга в крепком объятии.
— Неужели это правда, неужели я вижу моего любимого Хасан-бека,— то и дело повторял Энвер.— С нетерпением ждал тебя.
— Мы еще в Батуме расспрашивали о тебе,— сказал Сами-паша.— Нам сказали, что ты поселился в Бухаре.
— Да, это верно! — сказал Хасан-бек.— У меня в пограничном городе Термезе хорошая должность. В моих руках гарнизон — более четырехсот конных и пеших воинов...
— Молодец! — восхищенно сказал Энвер.— А как ты узнал, что мы здесь? Тебе сообщили?
— Да,— как-то вяло ответил Хасан-бек и жестом дал понять, что не хочет говорить об этом при посторонних — Как только я узнал, что вы прибыли, я потерял покой и терпение, поскакал в Бухару, день и ночь скакал не отдыхая. Утром я был у ворот этого дома, но вы еще спали... Не хотел вас тревожить.
— Дорогой мой Хасан-бек, хорошо, что ты здесь,— сказал Энвер,— как вовремя ты явился. Именно сегодня, когда у меня на душе так неспокойно. Ты здесь — и вмиг исчезли все заботы и тревоги. А теперь, друзья, уберите дастархан и оставьте нас одних, нам о многом надо поговорить, посоветоваться.
Служащие быстро все убрали и ушли. Энвер подморгнул Муиддин-беку, чтобы он пошел за ними, проследил за их действиями. Ничто не должно помешать важной беседе с должностным гостем.
— Ну, расскажи, дорогой,— нетерпеливо сказал Энвер, садясь на диван,— как идут твои дела?
— В Термезе я собрал немногочисленную, но надежную и верную группу людей и поджидал вашего приезда. И вот три дня назад мне позвонил по телефону из Байсуна председатель республики и сообщил, что вы уже в Бухаре. Он тоже очень хочет повидаться с вами, потому и позвонил мне...
— Почему он уехал из Бухары? — присоединился к разговору Сами-паша.
— Точно не знаю,— ответил Хасан-бек,— но думаю, что они...
— Кто они? — перебивая, спросил Энвер.
— Усманходжа, Данияр-бек. Не зря они взяли с собой примерно семьсот воинов, четыре пушки и новые пулеметы
Здесь поговаривают, что они собираются разгромить басмачей,— сказал Энвер.
— Это, скорее всего, предлог,— сказал Хасан-бек,— что может подтвердить письмо вам от самого Усман-ходжи.
Это письмо я получил в дороге. Господин Усманходжа движется к Душанбе, вероятно, он уже там.
Энвер взял у Хасан-бека письмо. Оно было коротким. Усманходжа приветствовал дорогого гостя и выражал большую надежду на встречу с ним в Душанбе. «По моему распоряжению,— писал он,— власти Бухары беспрепятственно, в полной безопасности, доставят вас в Душанбе. Там мы все обговорим, посоветуемся, разработаем сообща план наших дальнейших действий».
— Вот,— сказал Энвер, прочитав письмо,— он приглашает меня в Душанбе. Опасаются поднять восстание в самой Бухаре: русские близко. Да и железная дорога мешает.
— Ег,о соображения основательны,— сказал Хасан-бек,— здесь вести такие дела очень трудно даже для столь опытного командира, как вы. А в Восточной Бухаре у нас будет широкое поле действия. Там сейчас в самом разгаре басмаческое движение.
— Ты тоже мне так советуешь?
— Да.
— Хорошо, так и решим! — сказал Энвер, поглядывая на Сами-пашу.— Завтра же отправимся! Сообщи друзьям, чтобы начали собираться.
— Это я возьму на себя,— сказал Хасан-бек.— Здесь начальники милиции почти все наши соплеменники... Я все это учел. Заместитель начальника городской милиции Бортанли — мой друг. Я сегодня же с ним поговорю. А вечером доложу свой план.
— Хорошо,— сказал Энвер,— раз так, то мы и сегодня пойдем в гости!
Восьмое ноября в тот год пришлось на пятницу. В этот день все, в том числе ЧК, полномочное представительство Российской Федерации и Назират иностранных дел, получили сообщение, что Энвер-паша вместе с его друзьями выехали на два дня в близлежащие тумени на охоту. Все были крайне удивлены этой вестью. Ведь только накануне вечером распространилось известие, что в этот день в Большой мечети Бухары Энвер будет на молитве. Работники ЧК, да и других учреждений, были обеспокоены: а не уловка ли это? Не воспользуется ли Энвер мечетью, чтобы произнести перед народом проповедь, дезорганизующую, контрреволюционную речь?
Но все приняло другой оборот. Рано утром Энвер, Сами-паша, Хасан-бек, Муиддин-бек, старшина Нафи выехали на конях через ворота Намаз-гох и направились в сторону Карши.
А из ворот Кавола выехали — и тоже на конях — заместитель начальника городской милиции Бортанли и старшина Халил-бек. Догнав на каршинской дороге отряд Энвера, они присоединились к нему и тут же, не отдохнув, поскакали дальше. В тяжелых хурджинах у большинства всадников были запасы провизии на несколько дней, также деньги, золото и оружие. Отряд Энвера беспрепятственно проехал Карши и поскакал дальше, в направлении Кабадиана.
Эта дорога стала его последней дорогой — дорогой смерти.
В горной Санг Кале, где разместился лагерь Асада Махсума, уже давно наступила зима. В конце ноября выпал глубокий снег. Под его тяжестью прогибались шалаши и шатры. Жильем для большинства воинов Асада служили теперь землянки. Хорошо еще, что успели запастись топливом. Но провизия уже кончалась. Закирбай сообщал снизу, что ему стало трудно доставать продукты, так как красные все теснее и теснее сжимают кольцо, и еще труднее доставлять их наверх.
Съев почти все запасы, воины Асада с жадностью смотрели на лошадей. Асад Махсум предвидел, что могут сделать голодные люди, и заявил, что не снести головы тому, кто попытается зарезать лошадь. Сначала, пока еще было немного пшеницы и сухарей, люди терпели, но когда и это иссякло, они готовы были нарушить приказ. Махсум это понимал. Он решил еще раз сам проверить, нет ли внизу корзины, не доставлены ли продукты, и если окажется, что ничего нет, то разрешить зарезать самых старых коней.
Корзин с продуктами не было. Асад Махсум в сопровождении нескольких человек подошел к краю обрыва, посмотрел в бинокль. В кишлаке шла мирная жизнь. По улице бегали и резвились ребятишки, из труб валил дым, там либо пекли лепешки, либо готовили плов. На крыше здания сельсовета развевался красный флаг. На скамейке подле бакалейной лавки сидели несколько человек и, видно, спокойно беседовали. На склонах холмов почти не было снега, там паслись телята и козы, принадлежащие жителям кишлака. Не видно было ни одного человека в военной форме.
Глядя на мирный кишлак, Асад Махсум подумал (о чем мечтал уже не раз): нельзя ли спуститься вместе с воинами вниз, а там найти дорогу на Душанбе, в Гиссар? Нет, нельзя! Есть, правда, дорога на Карши и Гузар, но она опасна. К тому же очень трудно спустить столько людей сразу: многие из них тут же разбегутся, а не то еще сообщат красным. Нет, невозможно. Эти мысли терзали его.
Махсум оторвался от бинокля. Он приказал поджечь кучу хвороста, лежащего на краю обрыва. Хворост задымил, и дым густым столбом поднялся в небо. Погода была тихой и безветренной. Столб дыма, поднявшийся в небо, был особым сигналом, он подавался только в очень трудную минуту. Закирбай и его приспешники хорошо это знали. Махсум снова стал пристально глядеть в бинокль на дом Закирбая. Но там никого не было видно.
— Вот проклятый изменник! — прошипел Асад в сердцах.— Мало я тебе хорошего сделал? Чтоб ты ослеп, неблагодарный! Ну, погоди, еще попадешь в мои руки!
Вдруг раздался чей-то крик:
— Смотри сюда, вот сюда, под обрыв! Эй! Эй!
— Замолчи, дурак! — Асад Махсум схватил бинокль и начал вглядываться в указанную сторону. Он увидел идущих к пещере людей во главе с Закирбаем. Они несли большие тяжелые мешки.
Это был давно не доставлявшийся провиант...
Верно говорится, что голодный готов броситься на обнаженный меч, лишь бы схватить кусок маячащего за мечом хлеба. Сейчас все взоры устремились в ту сторону, где шли люди с мешками. К их счастью, в тот час ни в кишлаке, ни на дороге не было красноармейцев, и это дало возможность доставить драгоценный груз куда им надо. Вскоре снизу дернули веревку, прикрепленную к валуну. Это был условный знак — можно поднимать груз. Люди Асада Махсума, преодолевая с огромным усилием тяжесть, втащили долгожданную корзину. В ней оказалось два мешка с мукой. Освободив корзину, они тут же спустили ее обратно. Так было доставлено много продуктов: мясо, сало, вино, рис, хлеб, сахар, чай, орехи, кишмиш, лук, морковь и вообще все, что нужно человеку, чтобы сохранить силы.
Люди, доставившие провиант, подняли руки. Это означало, что больше ничего нет, что они прощаются и говорят «аминь» и да будет на всех благословение божие.
Асад Махсум приказал привести лошадей, их нагрузили драгоценными мешками и погнали в военный лагерь.
А в лагере тем временем готовилось пиршество. По приказу Асада Махсума повара развели под большими котлами огонь, варили шурпу и мошоба, в чойджушах кипятили воду для чая. И злой дух голода пока покинул лагерь. Но кто знает, надолго ли?
Махсум стоял в землянке, в которой хранилось продовольствие, и отдавал распоряжения.
— Сегодня, так и быть, ешьте вволю, но с завтрашнего дня надо резко ограничить питание. Наши повара, дай им только волю, за два дня израсходуют все запасы. Вы должны быть на страже. Часть муки, риса и масла отложите совсем в сторону, как неприкосновенную, на черный день. Их выдавать можете только по моему личному приказу.
Все понимали, что Махсум не очень уверен в своем будущем. Не знал, доставят ли еще сюда когда-нибудь продовольствие, не представлял себе, когда и в каких условиях они будут спускаться с вершины.
Среди пакетов с чаем оказался небольшой пакет, адресованный лично Асаду Махсуму. Асад дрожащей от волнения рукой взял пакет и поспешно сунул в карман. Затем он обратился к своему главному помощнику — пятисотнику Урунбаю — и отдал ему распоряжение собрать после еды всех на площадке.
Как это ни странно, придя домой, он застал Ойшу и ее мать в хорошем настроении; они весело болтали, приготовляя все для плова.
Услужливая челядь принесла своему начальнику баранье мясо, мешок риса, сало, лук, морковь, хлеб, чай, сахар, кишмиш.
— Что ж, неплохо живете,— усмехнувшись, сказал Асад Махсум,— аппетит у вас не пропал.
— Конечно,— сказала Ойша,— от вкусной пищи мы, женщины, становимся еще прекраснее, а мужчины еще сильнее... И наконец, когда начнется долгожданное сражение, вы спустите нас с вершины горы!..
Ойша говорила шутливо, и Махсум, подхватив ее тон, ответил:
— Прекрасно!
Можете не сомневаться...
Причина радости обеих женщин заключалась не в том, что они собирались вкусно поесть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31