Мирзо, а Мирзо, у нас хватит еще на сутки провианта? Да? Ну и хорошо!
— Но хлеб кончился! — сказал Мирзо.— Мы надеялись на Киев.
— На Киев? — спросил Халим-джан.— Там мы теперь будем только завтра ночью. Но неужели здесь где-нибудь поблизости не найдется хлеба! Выйдем, поищем... Хорошо, отец?
Конечно, идите!
Ахмадходжа надел очки и взял подаренную ему доктором коробку с таблетками.
В поисках хлеба с поезда сошли многие пассажиры. Один из них обратился к местному жителю с просьбой продать ему хлеб, но тот только рукой махнул: сам, мол, ищу!
— Что же делать? Дети голодные сидят,— воскликнул, чуть не плача, пассажир.
— Жаль, ничем помочь вам не можу.
— А где же вы сами достаете хлеб, продукты?
— Мы? В селе... Да,— воскликнул он, — це ж вы можете теж пойти туда, попросить хлеба. Час вы маете, поезд будет здесь стоять усю ничь.
— Какое село?
— Оно недалече, во-он видно.
Несколько человек решительно двинулись в указанном направлении.
Халим-джан и Мирзо последовали за ними. Дождь прошел, небо прояснилось. Село хотя и виднелось с того места, где они находились, но оказалось значительно дальше, чем они думали. На бревнах, видимо предназначенных для стройки, сидело несколько человек, с любопытством глядевших на пришельцев. Поздоровавшись с ними, пришельцы сразу перешли к делу.
— Не продадите ли нам хлеба? — спросил один из них. Сидевшие на бревнах с недоумением смотрели на него.
— Дело в том,— решительно заговорил Халим-джан,— что наш поезд вынужден простоять чуть ли не сутки, а у многих нет хлеба... Вот мы и просим продать нам, за любые деньги, хлеб.
— Хлеб мы дадим,— усмехнувшись, ответил один из крестьян.— Но я никогда не слышал, чтобы им торговали!
— Ты, Микола, еще молодой, многого не знаешь,— засмеялся пожилой крестьянин,— в городе не бывал... А там все покупают, и хлеб и воду... Без денег ничего не получишь!
— Как это, воду продают? — спросил другой.
— А так, наливают в бутылки и продают.
— Интересно! — воскликнул Микола и побежал в хату.
Довольно скоро он вышел оттуда, с трудом неся три буханки свежеиспеченного хлеба. Следуя его примеру, и другие крестьяне принесли, а старый крестьянин сказал добродушно-насмешливо:
— В карманах не ройтесь, денег не ищите!.. Хлеб не продают, грешно! Халим-джан с Мирзо пришли к себе на полустанок уже в темноте. Но
юноша сразу узнал своего отца, беспокойно ходившего туда-сюда вдоль состава.
— Отец, что с вами? Почему вышли один из вагона?
— Ах, это ты, наконец-то! — радостно воскликнул старик.— Я чуть с ума не сошел от беспокойства!..
— Почему?
Ведь я был не один.
Он помог отцу подняться в вагон и поскорее уложил его в постель. Уже когда отец лежал в постели, он подал ему горячего чаю, лекарства, больше, чем обычно, мачджун...
— А где все это время был доктор? Неужели он разрешил вам выйти из вагона? И без верхней одежды!
— Ну, в тулупе было бы жарко! А доктор, кажется, спал, в проходе не появлялся...
— Попросили бы проводника о помощи.
— Ничего, как видишь, не случилось, сын мой! Главное, что ты жив и здоров, все тревоги позади... А можно и без хлеба день прожить.
— Я не знал, что село так далеко, думал гораздо раньше вернуться. Волнение и простуда оказались опасными. Ахмадходжа проснулся
утром в жару. Иван Иванович сделал все возможное в тех условиях. А когда приехали наконец в Одессу, он не пошел к себе домой — прежде всего позаботился о больнице для старика. Выхлопотал для него отдельную палату, сам взялся его лечить.
— Состояние здоровья вашего отца тяжелое,— сказал врач Халим-джану,— будьте готовы ко всему, дружок. Да, воспаление легких — болезнь в его возрасте очень серьезная!
Юноша едва сдерживался, чтобы не заплакать!
В доме Ахмадходжи — глубокий траур. Из женской половины доносятся стоны и рыдания. На мужскую половину то и дело входят муллы и чтецы Корана. Читают молитвы, выражают сочувствие родственникам и близким друзьям покойного и уходят: им на смену приходят другие... И всех их встречает то у ворот, то в крытом проходе сам Самадходжа или Хамидхан. Все сочувствуют им, плачут вместе с ними. «Какой любящий брат»,— думают они о Самадходже, глядя на его расстроенное лицо, слушая его жалобные вскрики: «О отец наш, о родной наш, о опора и защита наша!»
— Привезли? — спрашивали у Самадходжи.
— Нет, скорее всего завтра...
— А кто везет, отсюда кто-нибудь поехал?
— Нет, ведь его с самого начала сопровождал Халим-джан. Везет покойного в специальном вагоне.
— Когда похороны?
— Если поспеют приехать завтра, то в пятницу.
Так каждый посетитель засыпал Самадходжу вопросами, на которые тот охотно отвечал — пусть все видят, как он заботится о памяти брата, как горюет. Это все было напоказ. Внутренне он ликовал. Теперь ему не страшны никакие кредиторы...
Стоит поработать в эти траурные дни! И он от души трудился, следил, чтобы были выполнены все обряды, весь похоронный ритуал. Зато как спокойно он будет спать теперь по ночам!
Торжественно встречали на каганском вокзале поезд с прахом покойного Ахмадходжи. На похороны в пятницу явился казикалон, множество духовных лиц, мулл и муфтиев. На широкой площади у мечети Девонбеги собралось множество жителей.
Время бежало быстро. Вот прошли уже поминки — и через двадцать дней и через сорок. И всем этим энергично, по-хозяйски руководил Самадходжа.
Пришла пора заняться наследством Ахмадходжи. В суд вызвали сыновей покойного — Халим-джана и Алим-джана, зятя Хамидхана и еще нескольких более дальних родственников, также заявивших о своих правах на часть наследства. Казикалон прочитал исковое заявление, написанное от имени раиса и главного законоведа Бухары. В заявлении было сказано, что, по велению шариата, подтвержденному его высочеством, все деньги и имущество покойного не будут разделены до совершеннолетия его сыновей и все, чем он владел — дома, сады, земли, торговые дворы, лавки,— переходит, согласно шариату, в руки муллы Самадходжи.
Это возмутило всех родных и родственников. Первым выразившим свое несогласие с решением суда был Халим-джан. Но когда он заявил об этом, ему ответили: «Вы не достигли совершеннолетия».
Едва Карим закончил читать дело, как вернулся Аминов.
— Ну как, Карим, прочел?
— Да, прочел и поражаюсь. Неужели этот гнусный Самадходжа смеет так бесстыдно, не считаясь с советскими законами, жаловаться на Халим-джана?!
— Как видишь! Он думает, что и мы, как кушбеги, казии, муфтии, поддержим его, вырвем из рук Халим-джана и других ближайших родственников наследство его покойного брата и отдадим ему!
— А распределили наконец имущество покойного Ахмадходжи?
— Через два года после его смерти, с помощью русских адвокатов и Российского политического агентства, Халим-джан добился распределения имущества отца между законными наследниками. Правда, в годы революции он, как член партии младобухарцев, вынужден был уехать и бросить все это дело... Но он не предал революцию и то, что осталось от состояния, пожертвовал ей. Потому-то я тебе и сказал, что нужно различать людей, видеть, чем отличаются друг от друга такие люди, например, Халим-джан от Самадходжи...
Хотя они и родня.
— А что теперь поделывает Самадходжа?
— Как я тебе уже говорил, он торгует на барахолке, обманывает покупателей. Пора закрыть барахолку.
— Настанет время — закроем... А пока пусть выносит свое барахло!
— А Халим-джан действительно оказался порядочным человеком.
— Да, и среди баев есть такие. Файзулла из их числа. Это натуры сложные, они ошибаются, но прислушиваются к голосу партии.
— Значит, можно им верить?
— Можно! — усмехнувшись, сказал Аминов.
Когда Карим вышел на улицу из здания Совета назиров, был пятый час. И хотя до вечера было еще далеко, кругом стояла мгла. Хмурилось небо, покрытое темно-серыми облаками, и как ни старался порывистый ветер их развеять, это ему не удавалось. Казалось, что из этих тусклых, скучных облаков польется не дождь, а серая муть. Мысли, перебивая друг друга, теснились в голове. «Хорошо, что уже август подходит к концу,— думал он,— скоро спадет летний зной... Очень трудно в жару драться с басмачами. А теперь, когда легче дышится, самое время воевать, изловить этого проклятого предателя Орипова! Кто мог подумать, что Орипов станет изменником! Ведь он считался революционером с давних пор. Я был тогда еще ребенком... Странное дело — стал предателем! Впрочем, кто знает, был ли он искренним революционером? Может, носил маску, чтобы быть хорошо осведомленным и тем самым получше служить контрреволюции. Быть против эмира еще не значит волноваться за судьбу трудящихся... Ведь эмир надоел и баям, и купцам, и националистам... Но когда эмира свергли и революция приняла нежелательный для них характер, они сделались яростными ее врагами — и Асад Махсум, и Абдулхамид Орипов, и всякие там еще «левые» и «правые».
Вот какие мысли волновали Карима, когда он шел к Файзулле Ходжаеву.
Файзулла Ходжаев подтвердил, что прежде всего предстояло сразиться с Ориповым в Кермине и Нурате.
— Завтра в Военном назирате получишь особый приказ и соответствующие инструкции,— сказал Файзулла Ходжаев, прощаясь с Кари-мом.— Подавив Орипова (я надеюсь твердо, что это произойдет), начнешь поход против Асада Махсума... Отряд у тебя молодой, еще неопытный... Он закалится в этих боях.
Выйдя от Файзуллы Ходжаева, Карим раздумывал, куда ему отправиться. У него свободным оставался только этот день. Завтра он получит приказ, нужно быть готовым к выступлению. Ему показалось заманчивым прогуляться по улицам и базарам Бухары, а потом навестить Насим-джана.
Центром торговли, как и раньше, была площадь у хауза Девонбеги. Она вновь стала многолюдной, шумной, красочной... Это одна из характерных черт старого городского быта на Востоке. Базары и торговые ряды отражают жизнь города. Все важные события сказываются на базаре. Там узнают последние новости, назначают деловые свидания и просто дружеские встречи, там поэты читают свои новые стихи, звучит музыка. Когда-то в Бухаре главные базары были расположены в трех местах: у Регистана, у Таи Манора и у хауза Девонбеги.
Теперь из названных осталось только два.
Произошли изменения и подле хауза Девонбеги. Там, где раньше располагались маленькие парикмахерские, теперь появилось двухэтажное здание, носившее название «Клуб Мирзо Назрулло». Вблизи выросли новые столовые и чайханы. На прежнем месте, перед мечетью, торговали лакомствами — халвой, жареным горохом, миндалем.
На этой же площади часто слышались голоса маддохов — рассказчиков священных историй. Показывали свое искусство фокусники, а иногда появлялись даже канатоходцы.
Карим попал на эту площадь в момент, когда маддох привлек внимание собравшихся рассказом о битвах халифа Али за религию. Время от времени, в самых интересных местах, маддох прерывал рассказ и, воздев руки как на молитву, просил пожертвовать что-нибудь в награду за рассказ. Слушатели, увлеченные рассказом и пылкими речами маддоха, желая узнать, что было дальше, вытаскивали из тощих карманов или из-за пазухи мелочь и отдавали ему. Иные даже забывали, зачем сюда пришли, что собирались купить... Карим, увидев, какой эффект производит рассказчик, подумал, как хорошо было бы направить этот талант на пропаганду революционных идей.
Поодаль показывал свое искусство фокусник. Вокруг него собралось тоже немало людей. Все они ахали и охали при виде «чудес», которые он творил.
Вот он завязал крепко-накрепко платком глаза своему ученику, посадил его в центре круга, образованного зрителями так, чтобы отовсюду можно было видеть, что делается на этой площадке, и обратился к ученику с вопросом:
— Что надето на голову этого человека? Ученик мгновенно ответил:
— У него на голове шапка.
— А во что он одет?
— На нем китель и шаровары,— так же быстро и уверенно ответил ученик.
Пораженные зрители покачивали головами, делились впечатлениями. «Подумать только — с завязанными глазами увидеть, что на ком надето!»
Карим вначале тоже не мог себе представить, как это делается, но, вдумавшись, пришел к выводу, что все кроется в тексте вопросов, которые задает фокусник своему помощнику-ученику, в последовательности слов, которые он произносит. Так, он говорит: «Какой головной убор на голове этого человека?» На вопрос, так поставленный, нужно ответить: «шапка». Если он расставит эти же слова иначе, то будет назван другой убор. Все это условно, нужно только иметь хорошую память, чтобы не перепутать, когда что говорить. Далеко не все додумывались до этого, а особенно мальчишки, которым было и весело и немного жутко от этих «чудес».
С площадки, где только что выступал фокусник, Карим направился к проезду Токи Саррофон и прошел через большой торговый ряд. Здесь тоже толпился народ, и продираться сквозь толпу было нелегко. По обеим сторонам этого ряда выросли многочисленные ларьки, киоски, магазины со всевозможными товарами.
Соблазнов было масса. Тут же помещались биржа и государственный банк.
Карим здорово проголодался, хотел было зайти в шашлычную, но вовремя остановился: зачем насыщаться, когда идешь в гости к другу, где будут угощать, а ты не сможешь есть и обидишь этим его!
Пробираясь медленно по рядам, Карим дошел до торгового купола Саррофон, где в те дни осталось уже мало менял. Там он неожиданно встретился с Мираком.
— Здравствуй, дружок, как твои дела?—ласково спросил Карим.
— Меня вызвали в Центральный Комитет, я оттуда иду. Товарищ Аббас Алиев,— глаза мальчика" щурились от радости,— посылают в Ташкент учиться.
Название торгового купола (т. е. пассажа) «Саррофон» означает «Менялы»
— Прекрасно! Что ты ответил?
— Конечно, я хочу учиться в Ташкенте, но сказал, что должен посоветоваться с матерью.
— Она, конечно, согласится... Непременно поезжай! В Ташкенте школы хорошие, получишь хорошее образование.
— Непременно поеду,— весело и решительно сказал Мирак.— Так хотел дядюшка Хайдаркул... я должен исполнить его желание...
— Правильно решил, молодец!
Глядя в большие ясные глаза юноши, слушая его ломающийся голос, Карим чувствовал: теплая волна любви к нему заливает сердце. «Как Мирак вырос,— думал он,— кажется, вчера еще был ребенком... А теперь? Он стал выше ростом, шире в плечах. Да-а, этот год не прошел для него даром. Работа водоноса не легка, но она закалила Мирака... А как поумнел! Рассуждает толково, как взрослый».
— Молодец! — снова воскликнул Карим.— Не сомневаюсь, что, получив образование, ты станешь руководителем какого-нибудь учреждения.
— То есть, вы хотите сказать, заработаю себе на хлеб? — пошутил Мирак.
— Ого, ты даже шутишь, как взрослый! — засмеялся Карим.— Да, конечно! Но для этого надо хорошо учиться... И особенно дорожить временем — каждым часом, каждой минутой.
— Обещаю вам! Не зайдете ли сейчас к нам домой?
— Я бы с радостью, спасибо, но я должен сегодня навестить Насим-джана. Кстати, ты давно видел Асо?
— Да, давно! Но собираюсь пойти. Нужно же с ними посоветоваться.
— Правильно! Передай привет матери. А мне сообщи, когда будешь уезжать в Ташкент. Провожу.
— Спасибо!
Они распрощались. Мирак пошел в сторону хауза Девонбеги, а Карим в сторону Сесу.
Как же получилось, что Аббас Алиев принял участие в судьбе Мирака? А было это вот как. Однажды водоносы во время обеденного перерыва отдыхали у хауза. Несколько в стороне от всех, на каменной суфе под тенью тутового дерева, сидел Мирак. Прошел ровно месяц со дня смерти дядюшки Хайдаркула. На поминках, проводимых через двадцать дней после этого печального события, много добрых слов было сказано о покойном. Говорилось там и о том, что нужно позаботиться о Мираке, который после смерти отца лишился такого покровителя, как Хайдаркул.
Об этом он с грустью вспоминал, сидя у хауза. Он старался работать как можно больше и тратить как можно меньше, все сбережения отдавал матери, говоря:
— Храните эти деньги, они вам понадобятся, если уеду на учебу или вдруг заболею.
Желание учиться, получить образование завладело всеми его помыслами. Об этом мечтал его отец, это завещал ему дядюшка Хайдаркул. Он должен этого добиться! Но как? И где? В Бухаре открылся учительский институт, начала работать школа в здании медресе Кукель-таш. Там дают койку, одежду, кормят и, кажется, даже снабжают деньгами. Но попасть туда очень трудно, много желающих. Конечно, если б кто-нибудь замолвил о нем словечко директору школы, может, что-нибудь бы и вышло. А так, явиться без поддержки — говорят, ничего не получится. Как знать, может, это неправда?..
— О чем размечтался?
Этот вопрос вывел Мирака из задумчивости. Он встрепенулся, поднял голову и увидел перед собой бывшего школьного товарища, своего друга Богир-джана. Он вскочил, схватил Богира в объятия, даже слегка приподнял его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Но хлеб кончился! — сказал Мирзо.— Мы надеялись на Киев.
— На Киев? — спросил Халим-джан.— Там мы теперь будем только завтра ночью. Но неужели здесь где-нибудь поблизости не найдется хлеба! Выйдем, поищем... Хорошо, отец?
Конечно, идите!
Ахмадходжа надел очки и взял подаренную ему доктором коробку с таблетками.
В поисках хлеба с поезда сошли многие пассажиры. Один из них обратился к местному жителю с просьбой продать ему хлеб, но тот только рукой махнул: сам, мол, ищу!
— Что же делать? Дети голодные сидят,— воскликнул, чуть не плача, пассажир.
— Жаль, ничем помочь вам не можу.
— А где же вы сами достаете хлеб, продукты?
— Мы? В селе... Да,— воскликнул он, — це ж вы можете теж пойти туда, попросить хлеба. Час вы маете, поезд будет здесь стоять усю ничь.
— Какое село?
— Оно недалече, во-он видно.
Несколько человек решительно двинулись в указанном направлении.
Халим-джан и Мирзо последовали за ними. Дождь прошел, небо прояснилось. Село хотя и виднелось с того места, где они находились, но оказалось значительно дальше, чем они думали. На бревнах, видимо предназначенных для стройки, сидело несколько человек, с любопытством глядевших на пришельцев. Поздоровавшись с ними, пришельцы сразу перешли к делу.
— Не продадите ли нам хлеба? — спросил один из них. Сидевшие на бревнах с недоумением смотрели на него.
— Дело в том,— решительно заговорил Халим-джан,— что наш поезд вынужден простоять чуть ли не сутки, а у многих нет хлеба... Вот мы и просим продать нам, за любые деньги, хлеб.
— Хлеб мы дадим,— усмехнувшись, ответил один из крестьян.— Но я никогда не слышал, чтобы им торговали!
— Ты, Микола, еще молодой, многого не знаешь,— засмеялся пожилой крестьянин,— в городе не бывал... А там все покупают, и хлеб и воду... Без денег ничего не получишь!
— Как это, воду продают? — спросил другой.
— А так, наливают в бутылки и продают.
— Интересно! — воскликнул Микола и побежал в хату.
Довольно скоро он вышел оттуда, с трудом неся три буханки свежеиспеченного хлеба. Следуя его примеру, и другие крестьяне принесли, а старый крестьянин сказал добродушно-насмешливо:
— В карманах не ройтесь, денег не ищите!.. Хлеб не продают, грешно! Халим-джан с Мирзо пришли к себе на полустанок уже в темноте. Но
юноша сразу узнал своего отца, беспокойно ходившего туда-сюда вдоль состава.
— Отец, что с вами? Почему вышли один из вагона?
— Ах, это ты, наконец-то! — радостно воскликнул старик.— Я чуть с ума не сошел от беспокойства!..
— Почему?
Ведь я был не один.
Он помог отцу подняться в вагон и поскорее уложил его в постель. Уже когда отец лежал в постели, он подал ему горячего чаю, лекарства, больше, чем обычно, мачджун...
— А где все это время был доктор? Неужели он разрешил вам выйти из вагона? И без верхней одежды!
— Ну, в тулупе было бы жарко! А доктор, кажется, спал, в проходе не появлялся...
— Попросили бы проводника о помощи.
— Ничего, как видишь, не случилось, сын мой! Главное, что ты жив и здоров, все тревоги позади... А можно и без хлеба день прожить.
— Я не знал, что село так далеко, думал гораздо раньше вернуться. Волнение и простуда оказались опасными. Ахмадходжа проснулся
утром в жару. Иван Иванович сделал все возможное в тех условиях. А когда приехали наконец в Одессу, он не пошел к себе домой — прежде всего позаботился о больнице для старика. Выхлопотал для него отдельную палату, сам взялся его лечить.
— Состояние здоровья вашего отца тяжелое,— сказал врач Халим-джану,— будьте готовы ко всему, дружок. Да, воспаление легких — болезнь в его возрасте очень серьезная!
Юноша едва сдерживался, чтобы не заплакать!
В доме Ахмадходжи — глубокий траур. Из женской половины доносятся стоны и рыдания. На мужскую половину то и дело входят муллы и чтецы Корана. Читают молитвы, выражают сочувствие родственникам и близким друзьям покойного и уходят: им на смену приходят другие... И всех их встречает то у ворот, то в крытом проходе сам Самадходжа или Хамидхан. Все сочувствуют им, плачут вместе с ними. «Какой любящий брат»,— думают они о Самадходже, глядя на его расстроенное лицо, слушая его жалобные вскрики: «О отец наш, о родной наш, о опора и защита наша!»
— Привезли? — спрашивали у Самадходжи.
— Нет, скорее всего завтра...
— А кто везет, отсюда кто-нибудь поехал?
— Нет, ведь его с самого начала сопровождал Халим-джан. Везет покойного в специальном вагоне.
— Когда похороны?
— Если поспеют приехать завтра, то в пятницу.
Так каждый посетитель засыпал Самадходжу вопросами, на которые тот охотно отвечал — пусть все видят, как он заботится о памяти брата, как горюет. Это все было напоказ. Внутренне он ликовал. Теперь ему не страшны никакие кредиторы...
Стоит поработать в эти траурные дни! И он от души трудился, следил, чтобы были выполнены все обряды, весь похоронный ритуал. Зато как спокойно он будет спать теперь по ночам!
Торжественно встречали на каганском вокзале поезд с прахом покойного Ахмадходжи. На похороны в пятницу явился казикалон, множество духовных лиц, мулл и муфтиев. На широкой площади у мечети Девонбеги собралось множество жителей.
Время бежало быстро. Вот прошли уже поминки — и через двадцать дней и через сорок. И всем этим энергично, по-хозяйски руководил Самадходжа.
Пришла пора заняться наследством Ахмадходжи. В суд вызвали сыновей покойного — Халим-джана и Алим-джана, зятя Хамидхана и еще нескольких более дальних родственников, также заявивших о своих правах на часть наследства. Казикалон прочитал исковое заявление, написанное от имени раиса и главного законоведа Бухары. В заявлении было сказано, что, по велению шариата, подтвержденному его высочеством, все деньги и имущество покойного не будут разделены до совершеннолетия его сыновей и все, чем он владел — дома, сады, земли, торговые дворы, лавки,— переходит, согласно шариату, в руки муллы Самадходжи.
Это возмутило всех родных и родственников. Первым выразившим свое несогласие с решением суда был Халим-джан. Но когда он заявил об этом, ему ответили: «Вы не достигли совершеннолетия».
Едва Карим закончил читать дело, как вернулся Аминов.
— Ну как, Карим, прочел?
— Да, прочел и поражаюсь. Неужели этот гнусный Самадходжа смеет так бесстыдно, не считаясь с советскими законами, жаловаться на Халим-джана?!
— Как видишь! Он думает, что и мы, как кушбеги, казии, муфтии, поддержим его, вырвем из рук Халим-джана и других ближайших родственников наследство его покойного брата и отдадим ему!
— А распределили наконец имущество покойного Ахмадходжи?
— Через два года после его смерти, с помощью русских адвокатов и Российского политического агентства, Халим-джан добился распределения имущества отца между законными наследниками. Правда, в годы революции он, как член партии младобухарцев, вынужден был уехать и бросить все это дело... Но он не предал революцию и то, что осталось от состояния, пожертвовал ей. Потому-то я тебе и сказал, что нужно различать людей, видеть, чем отличаются друг от друга такие люди, например, Халим-джан от Самадходжи...
Хотя они и родня.
— А что теперь поделывает Самадходжа?
— Как я тебе уже говорил, он торгует на барахолке, обманывает покупателей. Пора закрыть барахолку.
— Настанет время — закроем... А пока пусть выносит свое барахло!
— А Халим-джан действительно оказался порядочным человеком.
— Да, и среди баев есть такие. Файзулла из их числа. Это натуры сложные, они ошибаются, но прислушиваются к голосу партии.
— Значит, можно им верить?
— Можно! — усмехнувшись, сказал Аминов.
Когда Карим вышел на улицу из здания Совета назиров, был пятый час. И хотя до вечера было еще далеко, кругом стояла мгла. Хмурилось небо, покрытое темно-серыми облаками, и как ни старался порывистый ветер их развеять, это ему не удавалось. Казалось, что из этих тусклых, скучных облаков польется не дождь, а серая муть. Мысли, перебивая друг друга, теснились в голове. «Хорошо, что уже август подходит к концу,— думал он,— скоро спадет летний зной... Очень трудно в жару драться с басмачами. А теперь, когда легче дышится, самое время воевать, изловить этого проклятого предателя Орипова! Кто мог подумать, что Орипов станет изменником! Ведь он считался революционером с давних пор. Я был тогда еще ребенком... Странное дело — стал предателем! Впрочем, кто знает, был ли он искренним революционером? Может, носил маску, чтобы быть хорошо осведомленным и тем самым получше служить контрреволюции. Быть против эмира еще не значит волноваться за судьбу трудящихся... Ведь эмир надоел и баям, и купцам, и националистам... Но когда эмира свергли и революция приняла нежелательный для них характер, они сделались яростными ее врагами — и Асад Махсум, и Абдулхамид Орипов, и всякие там еще «левые» и «правые».
Вот какие мысли волновали Карима, когда он шел к Файзулле Ходжаеву.
Файзулла Ходжаев подтвердил, что прежде всего предстояло сразиться с Ориповым в Кермине и Нурате.
— Завтра в Военном назирате получишь особый приказ и соответствующие инструкции,— сказал Файзулла Ходжаев, прощаясь с Кари-мом.— Подавив Орипова (я надеюсь твердо, что это произойдет), начнешь поход против Асада Махсума... Отряд у тебя молодой, еще неопытный... Он закалится в этих боях.
Выйдя от Файзуллы Ходжаева, Карим раздумывал, куда ему отправиться. У него свободным оставался только этот день. Завтра он получит приказ, нужно быть готовым к выступлению. Ему показалось заманчивым прогуляться по улицам и базарам Бухары, а потом навестить Насим-джана.
Центром торговли, как и раньше, была площадь у хауза Девонбеги. Она вновь стала многолюдной, шумной, красочной... Это одна из характерных черт старого городского быта на Востоке. Базары и торговые ряды отражают жизнь города. Все важные события сказываются на базаре. Там узнают последние новости, назначают деловые свидания и просто дружеские встречи, там поэты читают свои новые стихи, звучит музыка. Когда-то в Бухаре главные базары были расположены в трех местах: у Регистана, у Таи Манора и у хауза Девонбеги.
Теперь из названных осталось только два.
Произошли изменения и подле хауза Девонбеги. Там, где раньше располагались маленькие парикмахерские, теперь появилось двухэтажное здание, носившее название «Клуб Мирзо Назрулло». Вблизи выросли новые столовые и чайханы. На прежнем месте, перед мечетью, торговали лакомствами — халвой, жареным горохом, миндалем.
На этой же площади часто слышались голоса маддохов — рассказчиков священных историй. Показывали свое искусство фокусники, а иногда появлялись даже канатоходцы.
Карим попал на эту площадь в момент, когда маддох привлек внимание собравшихся рассказом о битвах халифа Али за религию. Время от времени, в самых интересных местах, маддох прерывал рассказ и, воздев руки как на молитву, просил пожертвовать что-нибудь в награду за рассказ. Слушатели, увлеченные рассказом и пылкими речами маддоха, желая узнать, что было дальше, вытаскивали из тощих карманов или из-за пазухи мелочь и отдавали ему. Иные даже забывали, зачем сюда пришли, что собирались купить... Карим, увидев, какой эффект производит рассказчик, подумал, как хорошо было бы направить этот талант на пропаганду революционных идей.
Поодаль показывал свое искусство фокусник. Вокруг него собралось тоже немало людей. Все они ахали и охали при виде «чудес», которые он творил.
Вот он завязал крепко-накрепко платком глаза своему ученику, посадил его в центре круга, образованного зрителями так, чтобы отовсюду можно было видеть, что делается на этой площадке, и обратился к ученику с вопросом:
— Что надето на голову этого человека? Ученик мгновенно ответил:
— У него на голове шапка.
— А во что он одет?
— На нем китель и шаровары,— так же быстро и уверенно ответил ученик.
Пораженные зрители покачивали головами, делились впечатлениями. «Подумать только — с завязанными глазами увидеть, что на ком надето!»
Карим вначале тоже не мог себе представить, как это делается, но, вдумавшись, пришел к выводу, что все кроется в тексте вопросов, которые задает фокусник своему помощнику-ученику, в последовательности слов, которые он произносит. Так, он говорит: «Какой головной убор на голове этого человека?» На вопрос, так поставленный, нужно ответить: «шапка». Если он расставит эти же слова иначе, то будет назван другой убор. Все это условно, нужно только иметь хорошую память, чтобы не перепутать, когда что говорить. Далеко не все додумывались до этого, а особенно мальчишки, которым было и весело и немного жутко от этих «чудес».
С площадки, где только что выступал фокусник, Карим направился к проезду Токи Саррофон и прошел через большой торговый ряд. Здесь тоже толпился народ, и продираться сквозь толпу было нелегко. По обеим сторонам этого ряда выросли многочисленные ларьки, киоски, магазины со всевозможными товарами.
Соблазнов было масса. Тут же помещались биржа и государственный банк.
Карим здорово проголодался, хотел было зайти в шашлычную, но вовремя остановился: зачем насыщаться, когда идешь в гости к другу, где будут угощать, а ты не сможешь есть и обидишь этим его!
Пробираясь медленно по рядам, Карим дошел до торгового купола Саррофон, где в те дни осталось уже мало менял. Там он неожиданно встретился с Мираком.
— Здравствуй, дружок, как твои дела?—ласково спросил Карим.
— Меня вызвали в Центральный Комитет, я оттуда иду. Товарищ Аббас Алиев,— глаза мальчика" щурились от радости,— посылают в Ташкент учиться.
Название торгового купола (т. е. пассажа) «Саррофон» означает «Менялы»
— Прекрасно! Что ты ответил?
— Конечно, я хочу учиться в Ташкенте, но сказал, что должен посоветоваться с матерью.
— Она, конечно, согласится... Непременно поезжай! В Ташкенте школы хорошие, получишь хорошее образование.
— Непременно поеду,— весело и решительно сказал Мирак.— Так хотел дядюшка Хайдаркул... я должен исполнить его желание...
— Правильно решил, молодец!
Глядя в большие ясные глаза юноши, слушая его ломающийся голос, Карим чувствовал: теплая волна любви к нему заливает сердце. «Как Мирак вырос,— думал он,— кажется, вчера еще был ребенком... А теперь? Он стал выше ростом, шире в плечах. Да-а, этот год не прошел для него даром. Работа водоноса не легка, но она закалила Мирака... А как поумнел! Рассуждает толково, как взрослый».
— Молодец! — снова воскликнул Карим.— Не сомневаюсь, что, получив образование, ты станешь руководителем какого-нибудь учреждения.
— То есть, вы хотите сказать, заработаю себе на хлеб? — пошутил Мирак.
— Ого, ты даже шутишь, как взрослый! — засмеялся Карим.— Да, конечно! Но для этого надо хорошо учиться... И особенно дорожить временем — каждым часом, каждой минутой.
— Обещаю вам! Не зайдете ли сейчас к нам домой?
— Я бы с радостью, спасибо, но я должен сегодня навестить Насим-джана. Кстати, ты давно видел Асо?
— Да, давно! Но собираюсь пойти. Нужно же с ними посоветоваться.
— Правильно! Передай привет матери. А мне сообщи, когда будешь уезжать в Ташкент. Провожу.
— Спасибо!
Они распрощались. Мирак пошел в сторону хауза Девонбеги, а Карим в сторону Сесу.
Как же получилось, что Аббас Алиев принял участие в судьбе Мирака? А было это вот как. Однажды водоносы во время обеденного перерыва отдыхали у хауза. Несколько в стороне от всех, на каменной суфе под тенью тутового дерева, сидел Мирак. Прошел ровно месяц со дня смерти дядюшки Хайдаркула. На поминках, проводимых через двадцать дней после этого печального события, много добрых слов было сказано о покойном. Говорилось там и о том, что нужно позаботиться о Мираке, который после смерти отца лишился такого покровителя, как Хайдаркул.
Об этом он с грустью вспоминал, сидя у хауза. Он старался работать как можно больше и тратить как можно меньше, все сбережения отдавал матери, говоря:
— Храните эти деньги, они вам понадобятся, если уеду на учебу или вдруг заболею.
Желание учиться, получить образование завладело всеми его помыслами. Об этом мечтал его отец, это завещал ему дядюшка Хайдаркул. Он должен этого добиться! Но как? И где? В Бухаре открылся учительский институт, начала работать школа в здании медресе Кукель-таш. Там дают койку, одежду, кормят и, кажется, даже снабжают деньгами. Но попасть туда очень трудно, много желающих. Конечно, если б кто-нибудь замолвил о нем словечко директору школы, может, что-нибудь бы и вышло. А так, явиться без поддержки — говорят, ничего не получится. Как знать, может, это неправда?..
— О чем размечтался?
Этот вопрос вывел Мирака из задумчивости. Он встрепенулся, поднял голову и увидел перед собой бывшего школьного товарища, своего друга Богир-джана. Он вскочил, схватил Богира в объятия, даже слегка приподнял его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31