При моем появлении лебеди, тревожно перекликаясь, вошли в воду и поплыли прочь от берега. За ними уплыли и утки. Поглядев им вслед, я повернул назад, углубился в чащу и стал тщательно исследовать труднопроходимые заросли.
Вот масса мякоти ягод покрывает почву: наверное, на кустах кормились семенами какие-то зерноядные птицы. А вот свежая норка какого-то грызуна, да, впрочем, не одна, а множество норок,— осматриваю я землю вокруг куста облепихи. Вероятно, янтарные ягоды полезны для организма и привлекают сюда разнообразных животных.
И вдруг из-под самых ног в воздух взлетает крупная птица филин. Часто взмахивая широкими крыльями, он сначала поднимается над деревьями, а затем исчезает из виду.
— Ахмат, я поднял филина, не надо его стрелять! — кричу товарищу, заслышав, как он где-то поблизости продирается сквозь заросли.
Спустя минут десять наталкиваюсь на множество ушастых сов. Они то и дело вылетают из чащи деревьев и, пролетев короткое расстояние, вновь садятся на ветви. Видимо, благодаря обилию грызунов совы нашли в этой местности благоприятную обстановку для своих зимовок и с наступлением дня укрываются в тенистых и труднопроходимых зарослях облепихи. Но и ушастые совы сейчас меня мало интересуют. Зачем стрелять этих полезных птиц, если они не представляют интереса для музейной коллекции!
Но вот вскоре я слышу какие-то необычные, вернее, незнакомые мне голоса. Осторожно подвигаясь вперед и держа ружье наготове, наконец, замечаю и самих пернатых. Крупнее нашего снегиря, но окрашенные в ровный розовый или серый цвет, эти птицы объедают ягоды и негромко перекликаются между собой. После моего выстрела две незнакомки падают вниз. Отыскивая их, я и здесь нахожу мякоть ягод. Видимо, семена облепихи — их основная пища в зимнее время. Птицы оказываются розовыми чечевицами. Летом они населяют горные ельники, а зимой спускаются вниз и держатся в зарослях.
Настойчивый сигнал нашего шофера уведомляет, что машина в исправности и пора ехать дальше.
Действительно, как и говорил шофер встречной машины, вскоре за поселком Чолпон-Ата похолодало. Еще километров десять пути, и на полях появились первые пятна снега. В сумерки мы спустились с холма и пересекли широкую долину. Она была усыпана галькой, по ее середине протекал горный ручей. Когда мы поднялись на высокий холм противоположного берега, нам представилась зимняя панорама. Поля, видневшиеся вдали деревеньки, кусты по краям дороги — все было покрыто сплошной пеленой снега.
Мы заночевали в поселке Григорьевка. Выдалась тихая. звездная и морозная ночь. После ужина я накинул меховую тужурку и вышел на улицу. Где-то на краю селения гудела машина, лаяли собаки. И мне странным и непривычным показалось, как звонко скрипит снег под ногами запоздавшего пешехода.
На рассвете 7 января мы тронулись далее на восток. Неподалеку от поселка Ананьево машину захватила пурга. И когда к полудню мы достигли поселка Средние Урюхты, метель разыгралась на славу. Оставив машину под навесом скотного двора колхоза, проваливаясь в глубокий снег и то и дело теряя дорогу, мы, наконец, добрались к домику знакомого моим спутникам рыбака. Свирепый ветер санташ и на этот раз доставил массу неприятностей и бед человеку. У нас он отнял много драгоценного времени. Три дня задержались мы в гостеприимном домике бака, пытаясь и в условиях снежной метели не прекращать работы. Но санташ очень мешал исследованиям. В течение двух суток он беспрерывно дул с большой силой с востока на запад, хлопая в лицо хлопья мокрого, тяжелого снега. Они залепляли глаза, набивались в ружейные стволы. В ночь на 9 января ветер утих и снег прекратился. Но это не улучшило условий наших исследований.
Когда ранним утром я вышел из дома, меня поразила мрачность окружающей обстановки. В белой снеговой раме неприветливо и беспокойно плескалась почти черная вода залива. На холодных волнах, четко выделяясь светлыми пятнами, покачивались стайки зимующих лебедей и оторванные от берега белые льдинки. Мне стало как-то не по себе — неуютно и холодно. Я повернул к дому. Метель намела у его стен большие сугробы. Сплошная пелена снега покрывала также заросли облепихи. Только местами среди снежных холмов поднимались не занесенные снегом деревья. «Пожалуй, здесь больше нечего делать, надо спешно пробиваться на восток, к Пржевальску»,— думал я, оглядывая беспокойную воду озера и покрытую сугробами землю.
Впрочем, я не сказал об одной серьезной детали. Водитель машины Саша сегодня чувствовал себя не вполне здоровым. Он оказался тоже охотником и, несмотря на бушующую метель, еще вчера утром выпросил у хозяина дробовое ружье и отправился на охоту за утками. Прошел зимний день, стемнело, а Саша не возвращался. «Ну где его в потемках нелегкая носит?» — беспокоились мы. В напряженном ожидании товарища, казалось, бесконечно долго тянулся вечер. Лай собак и оклики около дома заставили нас встрепенуться. Но это оказался не Саша. Верховые Киргизы искали своих двух охотников. «У нас тоже пропал человек»,— объяснили мы им, выйдя наружу и размахивая зажженным фонарем в темноте.
Наконец, около десяти часов возвратился Саша. Вес облепленный снегом, прозябший, но довольный и возбужденный, он принес тяжелую кряковую утку и интересную для нас птицу — бекаса-отшельника. А сегодня, после вчерашней прогулки, Саша лежал в постели, пытаясь убедить всех, что он чувствует себя Достаточно хорошо и что ему просто приходится ждать, когда высохнут его валенки и рабочий костюм. «Что ж, не беда, пересидим и этот денек»,— примирились мы и, пробивая траншеи в глубоком снегу, направились в разные стороны в надежде найти среди снеговых заносов еще что-нибудь интересное.
Наша попытка увенчалась успехом. Как оказалось, вальдшнепы, утки, обычные наши бекасы, бекасы-отшельники и пастушки, несмотря на метровый слой снега и холод, упорно продолжали Держаться близ текучей воды родников, где была возможность отыскать пищу.
Утром 20 января мы покинули рыбацкий домик, чтобы следовать дальше.
— Приезжайте летом,— сказал на прощание гостеприимный хозяин Михаил Коныч.— Летом здесь благодать: нет ни комаров, ни жары, купание хорошее, на лодке по озеру покататься можно
Двадцатое января — самый тяжелый день во всей нашей поездке. Неудачи начались с утра и закончились ночью. Не более 30 километров отъехали мы по шоссе к востоку, как нас остановила милиция.
— Я майор милицейской службы,— козырнув, представился нам толстый симпатичный киргиз.— Ехать дальше нельзя, навстречу идут отары баранов, так что назад прошу повернуть, — решительно, но как бы оправдывая свое запрещение, добавил он.
— Нам сейчас ни в Сары-Булак, ни в Тюп не надо. Доедем до первого населенного пункта к знакомому и там будем пережидать, когда дорогу расчистят,— солгали мы.
— Это, пожалуй, можно. Только стойте на месте, когда бараны пойдут навстречу,— предупредил он, и мы мирно расстались.
И действительно, вскоре на шоссе появились бараны. Отары двигались сплошной массой, заполняя шоссе и, так как вокруг был глубокий снег, не имели возможности свернуть в сторону. Да, впрочем, им там и нечего было делать. Прошлогодняя сухая трава, кустарники, кое-где небольшие стога сена — все было покрыто сплошным снежным покровом. Голодные животные торопливо бежали вперед, хватая по пути утерянные клочки сена, брошенную тряпку. Позади каждой отары в тяжелых бараньих тулупах ехали мрачные всадники-скотоводы; за ними на розвальнях везли разобранные кибитки, домашнюю утварь; по сторонам бежали сторожевые овчарки.
Тяжелое время для скотоводческих колхозов выдалось в ту зиму. Небывало глубокий снег в январе 1956 года покрыл обычно бесснежные высокогорные пастбища, и стада баранов неожиданно остались без подножного корма. Занесенными горными тропками спешили спуститься скотоводы со своими стадами. Но в зоне еловых лесов многие натолкнулись на особенно глубокий снег, сквозь который так и не сумели пробиться к берегам Иссык-Куля. Другие с большими потерями все же достигли шоссейной дороги и сейчас, напрягая последние силы, спешили к бесснежному западу. Так, пережидая, вернее пропуская, идущих навстречу баранов и используя для движения промежутки времени между прохождениями отар, мы двигались вперед черепашьим шагом. Только к полудню машина достигла поселка Сары-Булак. До Пржевальска оставалось не более 35 километров, но очень трудной дороги.
— Вот они, чертовы ворота,— показал на восток наш водитель.— Этой низиной и дует проклятый санташ. Каждую зиму он несколько раз совсем заметает дорогу.
Восточные оконечности двух хребтов — Кунгей-Алатау и Терскей-Алатау — в этом месте подходят друг к другу особенно близко. Между ними залегает широкая речная долина. Сейчас она представляла собой снеговую пустыню. На безоблачном небе светило ослепительно ярко солнце, под его лучами искрился снег да с востока дул низкий ветер — поземка, продолжая и без снегопада заносить дорогу. Машина не продвинулась и 200 метров от поселка Сары-Булак, как застряла в глубокой рытвине. Мы пытались ехать вперед, завывал мотор, но буксующие колеса зарывались в рыхлый снег, и машина оставалась на месте. Бросая под колеса сено и раскачивая кузов, с невероятным трудом нам удалось преодолеть препятствие и выбраться из глубокой ямы.
Однако торжествовать приходилось недолго. Машина, напрягая все силы, проползала несколько метров и попадала в новую предательскую колею, откуда выбраться было еще труднее.
Впрочем, стоит ли описывать наши мучения? Они продолжались несколько часов кряду и вымотали из нас последние силы. Наконец, впереди появился трактор. Закопченный тракторист уверенно вел его через занесенные поземкой рытвины и ухабы. Вот трактор делает крутой поворот, бросает нам спасательный металлический трос, и мы чувствуем, как машина медленно, но уверенно выбирается из ненавистной ямы на сравнительно ровное место.
К сожалению, это далеко не конец наших мучений — их много еще впереди. Трактор бросает нас, вытащив из ямы, и, попыхивая, спешит по своим неотложным делам. А мы вновь прочно завязаем в глубоком снегу и, уныло поглядывая вдаль на дорогу, вновь ожидаем случайной подмоги.
Темнело, когда с помощью другого трактора нам наконец удалось преодолеть занесенную снегом дорогу и добраться до селения Тюп. Здесь скопилось много машин. Одни шоферы мечтали пробиться к Сары-Булаку, другие стремились в противоположную сторону.
— Ну как там, занесло очень сильно или можно все же проехать?— обратились к Саше сразу несколько шоферов.
В ответ Саша сокрушенно махнул рукой.
— Добрую половину бензина спалил и все-таки только с помощью трактора до моста дотащился,— пояснил он.— А вы из Пржевальска? Как там дорога? — спросил он в свою очередь.
— Примерно с километр дорога никуда не годится, а дальше снега немного, не только на грузовой — на «Москвиче» можно проехать.
«Еще целый километр никуда негодной дороги. Что же делать?» — невольно все призадумались.
— Так как, здесь ночевать или дальше поедем? — ко всем одновременно обратился водитель.— Ну, заночуем сегодня в Тюп а завтра что будем делать? Ведь и завтра пробиваться придется?
— Давайте сегодня закончим с мучением, с плохой дорогой,— предложил Ахмат.
— Даешь Пржевальск! — весело подхватил Саша и полез в кабину.
В полукилометре за поселком Тюп все шоссе оказалось забитым грузовыми машинами. Они стояли, что называется, впритык друг к другу, ожидая, когда передние преодолеют занесенные снегом глубокие рытвины, выйдут на твердую почву и откроют путь задним.
Бесконечно медленно тянулось в ожидании время. Вечер сменился ночью. Множество ярких звезд загорелось на холодном небе. Мороз крепчал с каждой минутой. До локтей закоченели руки, в валенках мерзли ноги. Казалось, не будет конца страданиям. Но именно холод заставил попавших в беду людей общими силами выволочь первую машину из ямы и с напутственными приветствиями отправить к Пржевальску. За первой последовала вторая, за ней третья. Примерно через полтора часа пришла и наша очередь. Вот машина выбирается из низины, медленно поднимается по склону холма и оказывается, наконец, на сравнительно хорошей дороге. Саша набирает скорость, и мы, прозябшие до костей, торжествующие, летим в студеную зимнюю ночь к Пржевальску. Там тепло, там кров, там конец мучениям!
Пржевальск — замечательный городок. В нем много старых древесных насаждений, среди них правильными рядами расположены чистенькие одноэтажные домики. Улицы города — это аллеи. Громадные пирамидальные тополя тянутся по ним, да старые кудрявые березы широко раскинули свои кроны. Здесь и там белеют домики; к каждому из них прилегает обширный фруктовый сад.
Несмотря на позднее время, родственники Марата радушно приняли нежданных странников. Чистенькие комнаты их небольшого домика засияли электрическим светом, в кухне зазвенела посуда: хозяйка спешила обогреть и накормить поздних гостей. А мы тем временем у горячей печки отогрели ноги и руки и счастливые, смеясь не зная чему, уселись за обеденный стол. Было до тепло и уютно! Весело вспоминая о минувших невзгодах, мы пили горячий чай с необыкновенно вкусными пирожками и ели чудные, нежные яблоки. «Не было бы счастья, да несчастье помогло». «А ведь и верно — счастье в контрастах»,— думал Я поздней ночью, сладко засыпая в теплом домике моих новых путевых знакомых.
На другое утро я проснулся с петухами. Привычка вставать спозаранку не изменила мне и после пережитых трудностей, расстелив газету на широком подоконнике, я стал не спеша снимать шкурки с птиц, добытых накануне. Вскоре ко мне подошел сынишка хозяев и молча стал наблюдать за работой.
— Ты в каком классе учишься?
— В четвертом...
— Вот стоишь, смотришь, время теряешь, а уроки когда?
Уроки сделал?
— Уроки? Уроки сделал,— продолжая стоять, ответил он.
На секунду оторвавшись от дела, я взглянул на своего собеседника. Коротко остриженные рыжие волосы, многочисленные веснушки и серьезные — вернее, строгие — глаза делали это некрасивое лицо замечательно симпатичным и привлекательным.
Все еще спали; в комнате мы были вдвоем, и мне захотелось поболтать с мальчуганом.
— Тебя как зовут?
— Как зовут? Зовут Рафаэль.
— А учишься как?
— Учусь? Учусь хорошо. Лаконичны вопросы, лаконичны и ответы. Разговор не клеился.
Позднее оказалось, что Рафаэль не отличался болтливостью. Но все же мне удалось выяснить, что у них есть собака, она охраняет сад, и что на чердаке живут домашние голуби. Однако голубей трудно кормить, птицы поедают много зерна, быстро плодятся, и поэтому голубят приходится отдавать другим мальчикам.
— Двух пискунов отдадим завтра, они в кухне сидят,— пояснил Рафаэль и, сорвавшись с места, принес двух еще нелетающих, но уже подросших и покрытых перьями птенцов.
Они неуклюже топтались по полу и пищали, как пищат молодые голуби. В этот момент рядом появился выхоленный белый кот.
— Смотри, Рафаэль, кошка пискунов задавит,— предупредил я мальчугана.
Но он отнесся к этому равнодушно. Оказалось, что белый кот не трогает ни пискунов, ни взрослых домашних птиц, а охотится за мышами на чердаке и в сарае. Кстати, меня поразила приплюснутая голова этой домашней кошки. Как и другие кошки, встреченные мной в восточных частях Иссык-Куля, плоской головой они удивительно напоминали дикую кошку — манула. Рассвело. На смену студеной ночи пришло ясное холодное утро. Под лучами яркого солнца искрился снег, скрипели полозья проезжающих мимо розвальней. Потом солнце поднялось выше, согрело озябшую землю. Закапало с крыш. Крупные стаи крошечных горных птичек — корольковых вьюрков — облепили свисающие ветви берез, поедая их семена.
— Послушай, Ахмат, неужели мы будем сидеть в Пржевальске? Времени у нас мало, а мы без толку сидим в большом городе.
— А зачем сидеть? Если хотите, поедем в древесный питомник. Это не так далеко, и еловые леса там совсем рядом.
И вот мы опять на машине; она везет нас к горам, где в ущельях темнеют массивы тянь-шаньской ели. Машина доставила нас к подножию; дальнейший путь мы совершили пешком. Медленно поднимались дорогой все выше и выше и, насколько не изменяет мне память, к двум часам дня достигли лесного питомника. Там жил знакомый Ахмату лесничий. Его домик стоял на поляне. Вниз от него раскинулись искусственные насаждения лиственных древесных пород, выше начинались тянь-шаньские ельники. В домике лесничего мы и решили остановиться до завтра, чтобы обследовать местность, ознакомиться с птичьим населением ельников в зимнюю пору.
Много снега выпало в этом году.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36