Авось, попадут хоть разок. В голову твою червивую.
— Юля! — Я рыдала в голос: — Это ведь не страшно?
— Ещё как страшно. Вот у Толясиковой бабки то же самое и было. Скоро начнёшь меня за мужика принимать и за промежность цапать алчно. Дура жёлтая. — Ершова начала успокаиваться. — Сходи в аптеку, купи травку наркоманскую. Называется солянка холмовая. Её все гепатитные пьют, чтоб не желтеть как некоторые уродины.
— Я исцелюсь, Юля?
— Вряд ли. Но хуже тебе точно не станет, охохо, блять.
На улице бушевал май. Стройные девицы в пирсингах нагло нервировали своими бесцеллюлитными ногами, из подвальных тренажёрных залов выползали накачанные мачо в пидорских белых майках-боксёрках, а я шла в аптеку за холмовой солянкой. В водолазке, перчатках, и в бейсболке, которая не скрывала моего, китайского цвета, лица.
В аптеке почему-то было людно. Толпа молодёжи затаривалась к майским праздникам гандонами, пластырем и тестами на беременность, пожухлые старушки требовали слабительного и валидола, прыщавые подростки, нервно трясясь, покупали шприцы. А я жаждала холмовой солянки. Правда, о том что это называется солянкой — я уже забыла. Но это меня не смущало. Я точно знала, что эту травку пьют все гепатитные наркоманы. Аптекарша точно должна знать название.
— Здравствуйте. — Сказала я аптекарше, и сняла бейсболку. — У меня, знаете ли, небольшая проблема…
— Вижу. — Сказала аптекарша, и отошла подальше от прилавка. — В наше время ВИЧ-инфицированные люди живут очень долго. Возьмите на стенде брошюрку «Всё что вы хотели знать о СПИДе»
Я оглянулась. В аптеке не осталось никого кроме меня и трёх подростков с баянами, которые, ничего не замечая, делили свою покупку на троих.
— Ты ошиблась, солдатка. — Я попробовала искромётно пошутить. — Мне нужна травка для гепатитных пожелтевших наркоманов. Чтобы исцелиться. Названия не помню. Но что-то связанное с каким-то супом. То ли щами, то ли бульоном.
— Ромашка? — Предположила аптекарша.
— Не уверена. — Подумав, ответила я.
— Карсил? — Подсказали подростки со шприцами, и приветливо мне подмигнули.
— Активированный уголь? — Внесла свою лепту уборщица.
— Дайте ей солянку холмовую, гыгыгы. — Послышался рядом знакомый голос. — Передознулась, гыгыгы?
Я обернулась и увидела знакомую бородёнку ревматолога.
— Живучая ты, Лидия Вячеславовна, гыгыгы. Дайте-ка мне вон те презервативы. И солянку тоже дайте. Две.
На улицу мы вышли все вместе: я, ревматолог и три наркомана.
— Есть чо? — Тихо спросил меня один из торчков.
— На жопе шерсть. — Ответила я. — Иди нахуй, у меня просто желтуха.
И повернулась к ревматологу:
— Сколько с меня за солянку?
Бородатый врач ещё раз заржал, стянул с меня бейсболку, и бесстрашно посмотрел в мои ясные оранжевые глаза:
— Пошли в кино, Лидия Вячеславовна. В малом зале щас «Реквием по мечте» повторяют, гыгыгы. То что доктор прописал.
— Не могу. — Я натянула шапочку обратно. — Я жёлтенькая. Надо мной люди насмехаться будут.
— В зале темно. Никто тебя там не разглядит. А пойдём мы на места для поцелуев, гыгыгы. Меня, кстати, Женей зовут.
— Что ж ты Женя, пидор бородатый, меня напугал до энуреза? — Я взяла врача под руку. — Хуле ты мне нагнал про инвалидность и ржал при этом паскудно, убийца в белом халате?
— А нахуя ты выскочила из кабинета в жопу раненым джигитом? — Женя наклонился, и заглянул под козырёк моей бесйболки. — Я не успел тебе сказать, что пошутил.
— И хорошо что не успел. — Я широко улыбнулась жёлтыми губами. — А то я хуй бы с тобой в кино пошла, доктор Зойдберг, блять…
Здоровье надо беречь.
Это мне с детства школьная медсестра внушала.
В отрочестве — моя бабушка-покойница.
В юности — Ершова.
Видимо, бабы на меня никогда влияния не имели. Потому что с двадцать шестого года моей жизни за моим здоровьем теперь следят только мужики. И следят, надо сказать, очень хуёво. Потому что я уже третью неделю подыхаю от аллергии на цветение и ещё ни один мужик мне не помог.
А позавчера возле поликлиники я встретила Женю…
Жаль, что он меня не признал, сука бородатая.
Извращенец
22-05-2009 15:19
Когда мне стукнуло десять лет, моя мама вызвала меня на откровенный разговор. Это я поняла сразу, как только увидела её лицо, и сложенную вчетверо газету, торчащую из кармана маминого домашнего халата. Все серьёзные разговоры со мной мама вела, зачитывая мне вслух какую-нибудь поучительную статью из газеты, и заканчивала разговор словами: «Лида, ты всё поняла?» Иногда я абсолютно нихуя не понимала, но всегда согласно кивала головой. В противном случае, мама читала мне газету ещё три раза подряд. Таким образом, к моим десяти годам я имела уже три серьёзных разговора с мамой. По статье: «В Африке голодают негры», которая должна была пробудить во мне сострадание к убогим, и, само собой, пробудила, причём, настолько, что я неделю ложилась спать, положив под подушку фото из газеты, с которого на меня смотрел грустными базедовыми глазами облепленный мухами цеце маленький голодный негроид. По статье «Курение — отрава», где подробно рассказывалось о том как курение убивает людей раком, и по статье «Маленький дьявол», где писали про девочку, которая убила свою маму кухонным ножом, за то что та не пустила её в субботу в кино, на мультик «Лисёнок Вук». Последнюю статью мне мама прочитала три раза, потому что с первого прочтения я не поняла — нахуя мне это знать? После третьего я догадалась, что моя мама таким образом намекает, что в субботу я отсосу с Лисёнком Вуком, потому что она меня собирается наказать, и предупреждает, что ножи с кухни она попрячет.
На очереди была четвёртая статья, и, судя по выражению маминого лица — читать мне её собирались раз десять.
— Лида, ты уже совсем взрослая, — начала моя мама, разворачивая газету, а я этим поспешила воспользоваться:
— Тогда купи мне лифчик. Ну, хоть на вырост…
О лифчиках я мечтала с ясельной группы детского сада, и плевать хотела, что мне не на чем их носить. Главное, чтобы они, вожделенные ситцевые лифчики, лежали в моём шкафу.
— С деньгами сейчас туго, — строго сказала мама, и разложила газету у себя на коленях, — так что я купила тебе синенькие рейтузики. А теперь слушай…
Первую читку статьи я прослушала, потому что думала о том что синенькие рейтузики — хуёвая альтернатива лифчикам, вторую читку я слушала вполуха, и поняла, что речь идёт о какой-то непослушной девочке, а третья меня заворожила никогда ранее неслыханным словосочестанием «половая щель». Так что с четвёртого раза я поняла что в статье писали о девочке, которая шла в школу, и по дороге встретила дяденьку, который оказался «извращенцем» (это слово я тоже слышала впервые, и оно мне понравилось), и дяденька тот предложил девочке пойти к нему в гости посмотреть на маленьких котят, после чего что-то сунул ей в «половую щель».
— Ты всё поняла, Лида? — Спросила меня мама, закончив читать статью в четвёртый раз.
— Да. — Ответила я, раздумывая: спросить маму про половую щель и извращенца, или нет.
— Что ты поняла? — Не успокаивалась мама, и буравила меня взглядом.
— Что нельзя разговаривать с извращенцами, которые предлагают показать котят, а сами хотят залезть в половую щель.
— Вот и молодец. — Повеселела мама, оставила мне газету, и ушла звонить тёте Марине с третьего этажа.
На всякий случай, я сама ещё раз перечитала газету, и сильно позавидовала той девочке с половой щелью, которая познакомилась с извращенцем. Фотография этой девочки была на весь газетный разворот, а это было моей второй заветной мечтой, после лифчиков: чтобы мою фотографию напечатали в газете.
На следующее утро, идя в школу, я постоянно оборачивалась назад, и останавливалась через каждые три метра, в надежде встретить извращенца. Половой щели у меня всё равно не было, так что я его совсем не боялась. Я только хотела у него спросить: кому отдать мою фотографию, чтобы её напечатали в газете? Извращенца я не встретила, но на первый урок опоздала.
— Опаздываем, Лида? — Строго спросила меня учительница, и добавила: — Дневник на стол.
Кинув на учительский стол дневник, я села на своё место, рядом с подругой Анькой.
— Проспала? — Шёпотом спросила меня Анька, пока я доставала учебник математики.
— Неа. Потом расскажу. — Пообещала я, и заткнулась до конца урока.
А уже на следующей перемене я стала звездой. Сидя на подоконнике, окружённая десятком своих и не своих одноклассниц, я, страшно вращая глазами, рассказывала:
— Этого извращенца видели в нашем районе. Он совсем старый, там было написано что ему около тридцати лет. Нападает на девочек, заставляет их смотреть маленьких котят, а потом лезет в половую щель. А девочка та после этого умерла!
Одноклассницы ахали и шептались, а я гордилась тем, как круто я их всех наебала, потому что не хотела делиться с ними правдой о том, что извращенца можно попросить отнести в газету твою фотографию. А то б они все ломанулись бы искать моего извращенца, и кто-нибудь по-любому нашёл бы его раньше меня. И у неё даже могла бы быть ненужная половая щель, которую можно было б обменять на публикацию в газете.
Правду я открыла только Аньке, когда мы возвращались с ней домой из школы.
— Круто! — Сказала она, выслушав мой план до конца. — А как мы будем его искать?
— Очень просто. — Я подтянула свои новые синенькие рейтузики. — У школы много дяденек ходит. Надо просто спросить у них — есть ли у них дома котятки, и не нужна ли им половая щель. Это ж просто.
— Ты такая умная, Лида… — С завистью сказала Анька, и спросила: — А у тебя есть половая щель?
— Нет, конечно. — Я с презрением посмотрела на Аньку и демонстративно вывернула карманы: — Куда б я её, по-твоему, могла бы положить? Мы просто обманем извращенца. Дадим ему свои фотографии, а сами пойдём в милицию, и скажем милиционерам, чтобы они посадили извращенца в тюрьму. Только не сразу, конечно, пусть сначала он до газеты дойдёт.
Возле нашего с Анькой подъезда толпился народ.
— Вау! — Расширила глаза Анька. — Сколько людёв! Наверно, кто-то из окна пизданулся.
Мы захихикали. Слово «пизданулся» мы услышали недавно, и оно нам очень нравилось. Только пока не было случая, чтобы можно было его применить на практике.
— Яйца, яйца бы ему оторвать, пидорасу! — Голосила где-то в толпе тётя Клава из пятого подъезда. Я её по голосу узнала. — Чего удумал, уёбок! Это хорошо что Танька его спугнула!
Тут я услышала голос своей мамы, и напряглась.
— Стоим мы, значит, с Наташкой Козловой, и курим. — Начала моя мама, а я нахмурилась: не знала, что она курит, врунья. А мне ещё статью о вреде курения читала, и газетой по голове стучала. — Лидка ж у меня не знает, что я курю, поэтому мы с Наташкой на чердаке курим. И тут, значит, слышим — лифт приехал на девятый. И голос детский. Мы ещё думаем: кто это приехал? На девятом у нас одни алкаши живут, там детей ни у кого нету. И тут, значит, люк на чердаке открывается — и Маринка Клавкина там появляется. «Здрасьте, тёть Тань» — говорит. А по лестнице вниз уже грохот слышен. Я её спрашиваю, мол, ты что здесь забыла, Марина? А она мне: «А мне дяденька обещал тут котяток показать на чердаке, только почему-то убежал». Вы представляете, какой ужас? Я, конечно, сразу бегом вниз, а его уже и след простыл. Съебался извращенец!
— Эх, съебался наш извращенец… — Простонала стоящая рядом Анька, и я тоже с досадой плюнула на асфальт: — Блин, теперь про Маринку в газете напишут. Это нечестно!
— Ещё как нечестно. — Анька расстроилась не меньше. — Придётся теперь пораньше в школу выходить, чтобы извращенца поймать. И у Маринки спросить надо: она ему фотографию свою давала или нет?
Но с Маринкой мы так и не поговорили. Тётя Клава отправила её на три месяца к бабке в Тамбов. Зато с мамой у нас состоялся пятый серьёзный разговор, и первый — который без чтения статей.
— Лида… — Маму почему-то трясло, и пахло от неё табаком. — Сегодня на тёти Клавину Марину напал извращенец. Помнишь, мы только вчера об этом говорили?
— Помню. — Кивнула я. — Ты куришь на чердаке?
— Не твоё дело! — Огрызнулась мама, и занервничала. — Я очень редко курю. Скоро брошу. Ты помнишь, что делает извращенец?
— Показывает котят, и требует половую щель. — Ответила я, и вздохнула: — Ко мне он никогда не подойдёт.
— И слава Богу! — Нервно крикнула мама, и достала из кармана сигареты. — Я покурю тут, ладно? Разнервничалась. Ты ж у меня умная девочка, так что заруби себе на носу: никаких котят, никаких чердаков и подвалов, и никаких конфеток от посторонних не брать!
— Покури, чоуштам. — Важно ответила я, и подтянула рейтузы. — ты не волнуйся, я, если увижу извращенца — сразу в милицию пойду. Сразу же.
Неделю мы с Анькой выходили из дома в полвосьмого утра, и бродили в осенних потёмках возле школы, выискивая нашего извращенца. Его нигде не было.
— Это всё мама твоя виновата, — высказывала мне Анька, — Это из-за неё он испугался и убежал. Так что теперь хрен нам, а не фото в газете.
Я плелась рядом, опустив голову, и не возражала. А чо тут скажешь? Анька была стопроцентно права.
Тёмный силуэт у забора школы мы увидели не сразу. И заметили его только когда он приблизился и сказал:
— Девочки, можно с вами поговорить?
— О, — толкнула меня локтем Анька, — смотри: с нами взрослый дядька поговорить хочет. Надо у него будет спросить: не видал ли он тут извращенца?
— Здрасьте. — Сказала я дядьке, и с интересом на него уставилась. На извращенца он был совсем не похож. Дядька как дядька. Ни бороды, ни усов, ни пиратского ножа на поясе. Говно какое-то, а не извращенец.
— Девочки… — Сбивчиво начал дяденька, — можно я сейчас подрочу, а вы посмотрите? Только не убегайте, я вам ничего плохого не сделаю.
— И котят не покажете? — Посуровела Анька.
— И в щель половую не полезете? — Насупилась я.
— Нет! — Истерично выкрикнул дядька, и начал расстёгивать штаны. — Я только подрочу!
— Ну что скажешь? — Я посмотрела на Аньку?
— Путь дрочит, чоуштам. Всё равно до звонка ещё двадцать минут. Хоть посмотрим чо это такое.
Дядька тем временем достал из штанов хуй, и ритмично задёргал рукой.
— Фигасе у него письку разнесло… — Присвистнула Анька. — ты у мальчишек письку видала?
— В саду только. Лет пять назад.
— И чо? Такая же была?
— Не… Та была маленькая, на палец похожая, только остренькая на конце. А это колбасятина какая-то синяя.
— А может, это и не писька вовсе? — Предположила Анька, и подёргала дядьку за рукав:
— Это у вас писька или нет?
— ДАААА!! — Прохрипел дядька, и задёргал рукой ещё динамичнее. — ПИИИСЬКА!!!
— Охренеть. Бедный дядька. — Анька сочувственно посмотрела на дрочера, и погладила его карман. — Кстати, а что он делает?
— Мне кажется, он хочет нас обоссать… — Ответила я, и на всякий случай отошла подальше от дядькиной письки.
— Дурак он штоле? — Анька тоже отодвинулась. — А обещал только подрочить. Ты знаешь что это такое?
— Ну… — Я задумалась. — Наверное, то же самое, что и поссать. Только зачем ему это надо — не знаю. Надо его спросить: когда он уже, наконец, поссыт, и тогда мы с ним поговорим об извращенце. Может, он его видел?
— Дяденька, — Анька встала на цыпочки, и похлопала мужика по щеке: — Вы, давайте, быстрее уже дрочите, а то нам с вами ещё поговорить надо, а звонок уже через десять минут. Долго ещё ждать-то?
— Блять! — Грязно выругался дядя, и стал убирать свой хуй обратно в штаны. — Дуры ебанутые!
— А чой-та вы тут матом ругаетесь? — Возмутилась я. — Мы, между прочим, дети! Вы обещали только подрочить, а сами матом ругаетесь. Мы на вас в милицию пожалуемся!
— И скажем там, что вы нам обещали котяток показать, и в щель половую залезть. — Анька тоже внесла свою лепту. — Ходят тут всякие, извращенцами прикидываюся, а сами даже письки нормальной не имеют.
— Действительно. — Поддержала я подругу. — А то мы прям писек мужицких никогда не видали, и не можем отличить человеческую письку от тухлой колбасы.
— Ебанашки! — Дядька дрожащими руками застёгивал ширинку, и продолжал ругаться: — Блять, нарвался на извращенок! Повезло!
— Кто извращенки? — Я сделала стойку. — Мы? Мы с Анькой извращенки?!
— Полнейшие! — Дядька повернулся к нам спиной. — Дуры интернатские!
— Анька… — Я повернулась к подруге, — Ты поняла, чо он сказал?
— Конечно, — Анька подпрыгнула, встряхивая ранец за своей спиной. — он сразу понял кто мы такие, и кого ищем. Сам, поди, извращенца нашего тут вынюхивает, тварь. И это не писька у него была, а самая настоящая половая щель! Знает, на что нашего извращенца приманивать!
— Ещё раз его тут увидим — палками побьём! — Я обозлилась. — И щель отнимем.
— Да так, чтобы он пизданулся! — Анька ввернула наше любомое слово, и мы захихикали.
— Плохо, конечно, что мы сегодня извращенца не нашли. — Я толкнула железную калитку, и мы вошли на школьный двор. — Но можно будет в выходные полазить по подвалу и чердаку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— Юля! — Я рыдала в голос: — Это ведь не страшно?
— Ещё как страшно. Вот у Толясиковой бабки то же самое и было. Скоро начнёшь меня за мужика принимать и за промежность цапать алчно. Дура жёлтая. — Ершова начала успокаиваться. — Сходи в аптеку, купи травку наркоманскую. Называется солянка холмовая. Её все гепатитные пьют, чтоб не желтеть как некоторые уродины.
— Я исцелюсь, Юля?
— Вряд ли. Но хуже тебе точно не станет, охохо, блять.
На улице бушевал май. Стройные девицы в пирсингах нагло нервировали своими бесцеллюлитными ногами, из подвальных тренажёрных залов выползали накачанные мачо в пидорских белых майках-боксёрках, а я шла в аптеку за холмовой солянкой. В водолазке, перчатках, и в бейсболке, которая не скрывала моего, китайского цвета, лица.
В аптеке почему-то было людно. Толпа молодёжи затаривалась к майским праздникам гандонами, пластырем и тестами на беременность, пожухлые старушки требовали слабительного и валидола, прыщавые подростки, нервно трясясь, покупали шприцы. А я жаждала холмовой солянки. Правда, о том что это называется солянкой — я уже забыла. Но это меня не смущало. Я точно знала, что эту травку пьют все гепатитные наркоманы. Аптекарша точно должна знать название.
— Здравствуйте. — Сказала я аптекарше, и сняла бейсболку. — У меня, знаете ли, небольшая проблема…
— Вижу. — Сказала аптекарша, и отошла подальше от прилавка. — В наше время ВИЧ-инфицированные люди живут очень долго. Возьмите на стенде брошюрку «Всё что вы хотели знать о СПИДе»
Я оглянулась. В аптеке не осталось никого кроме меня и трёх подростков с баянами, которые, ничего не замечая, делили свою покупку на троих.
— Ты ошиблась, солдатка. — Я попробовала искромётно пошутить. — Мне нужна травка для гепатитных пожелтевших наркоманов. Чтобы исцелиться. Названия не помню. Но что-то связанное с каким-то супом. То ли щами, то ли бульоном.
— Ромашка? — Предположила аптекарша.
— Не уверена. — Подумав, ответила я.
— Карсил? — Подсказали подростки со шприцами, и приветливо мне подмигнули.
— Активированный уголь? — Внесла свою лепту уборщица.
— Дайте ей солянку холмовую, гыгыгы. — Послышался рядом знакомый голос. — Передознулась, гыгыгы?
Я обернулась и увидела знакомую бородёнку ревматолога.
— Живучая ты, Лидия Вячеславовна, гыгыгы. Дайте-ка мне вон те презервативы. И солянку тоже дайте. Две.
На улицу мы вышли все вместе: я, ревматолог и три наркомана.
— Есть чо? — Тихо спросил меня один из торчков.
— На жопе шерсть. — Ответила я. — Иди нахуй, у меня просто желтуха.
И повернулась к ревматологу:
— Сколько с меня за солянку?
Бородатый врач ещё раз заржал, стянул с меня бейсболку, и бесстрашно посмотрел в мои ясные оранжевые глаза:
— Пошли в кино, Лидия Вячеславовна. В малом зале щас «Реквием по мечте» повторяют, гыгыгы. То что доктор прописал.
— Не могу. — Я натянула шапочку обратно. — Я жёлтенькая. Надо мной люди насмехаться будут.
— В зале темно. Никто тебя там не разглядит. А пойдём мы на места для поцелуев, гыгыгы. Меня, кстати, Женей зовут.
— Что ж ты Женя, пидор бородатый, меня напугал до энуреза? — Я взяла врача под руку. — Хуле ты мне нагнал про инвалидность и ржал при этом паскудно, убийца в белом халате?
— А нахуя ты выскочила из кабинета в жопу раненым джигитом? — Женя наклонился, и заглянул под козырёк моей бесйболки. — Я не успел тебе сказать, что пошутил.
— И хорошо что не успел. — Я широко улыбнулась жёлтыми губами. — А то я хуй бы с тобой в кино пошла, доктор Зойдберг, блять…
Здоровье надо беречь.
Это мне с детства школьная медсестра внушала.
В отрочестве — моя бабушка-покойница.
В юности — Ершова.
Видимо, бабы на меня никогда влияния не имели. Потому что с двадцать шестого года моей жизни за моим здоровьем теперь следят только мужики. И следят, надо сказать, очень хуёво. Потому что я уже третью неделю подыхаю от аллергии на цветение и ещё ни один мужик мне не помог.
А позавчера возле поликлиники я встретила Женю…
Жаль, что он меня не признал, сука бородатая.
Извращенец
22-05-2009 15:19
Когда мне стукнуло десять лет, моя мама вызвала меня на откровенный разговор. Это я поняла сразу, как только увидела её лицо, и сложенную вчетверо газету, торчащую из кармана маминого домашнего халата. Все серьёзные разговоры со мной мама вела, зачитывая мне вслух какую-нибудь поучительную статью из газеты, и заканчивала разговор словами: «Лида, ты всё поняла?» Иногда я абсолютно нихуя не понимала, но всегда согласно кивала головой. В противном случае, мама читала мне газету ещё три раза подряд. Таким образом, к моим десяти годам я имела уже три серьёзных разговора с мамой. По статье: «В Африке голодают негры», которая должна была пробудить во мне сострадание к убогим, и, само собой, пробудила, причём, настолько, что я неделю ложилась спать, положив под подушку фото из газеты, с которого на меня смотрел грустными базедовыми глазами облепленный мухами цеце маленький голодный негроид. По статье «Курение — отрава», где подробно рассказывалось о том как курение убивает людей раком, и по статье «Маленький дьявол», где писали про девочку, которая убила свою маму кухонным ножом, за то что та не пустила её в субботу в кино, на мультик «Лисёнок Вук». Последнюю статью мне мама прочитала три раза, потому что с первого прочтения я не поняла — нахуя мне это знать? После третьего я догадалась, что моя мама таким образом намекает, что в субботу я отсосу с Лисёнком Вуком, потому что она меня собирается наказать, и предупреждает, что ножи с кухни она попрячет.
На очереди была четвёртая статья, и, судя по выражению маминого лица — читать мне её собирались раз десять.
— Лида, ты уже совсем взрослая, — начала моя мама, разворачивая газету, а я этим поспешила воспользоваться:
— Тогда купи мне лифчик. Ну, хоть на вырост…
О лифчиках я мечтала с ясельной группы детского сада, и плевать хотела, что мне не на чем их носить. Главное, чтобы они, вожделенные ситцевые лифчики, лежали в моём шкафу.
— С деньгами сейчас туго, — строго сказала мама, и разложила газету у себя на коленях, — так что я купила тебе синенькие рейтузики. А теперь слушай…
Первую читку статьи я прослушала, потому что думала о том что синенькие рейтузики — хуёвая альтернатива лифчикам, вторую читку я слушала вполуха, и поняла, что речь идёт о какой-то непослушной девочке, а третья меня заворожила никогда ранее неслыханным словосочестанием «половая щель». Так что с четвёртого раза я поняла что в статье писали о девочке, которая шла в школу, и по дороге встретила дяденьку, который оказался «извращенцем» (это слово я тоже слышала впервые, и оно мне понравилось), и дяденька тот предложил девочке пойти к нему в гости посмотреть на маленьких котят, после чего что-то сунул ей в «половую щель».
— Ты всё поняла, Лида? — Спросила меня мама, закончив читать статью в четвёртый раз.
— Да. — Ответила я, раздумывая: спросить маму про половую щель и извращенца, или нет.
— Что ты поняла? — Не успокаивалась мама, и буравила меня взглядом.
— Что нельзя разговаривать с извращенцами, которые предлагают показать котят, а сами хотят залезть в половую щель.
— Вот и молодец. — Повеселела мама, оставила мне газету, и ушла звонить тёте Марине с третьего этажа.
На всякий случай, я сама ещё раз перечитала газету, и сильно позавидовала той девочке с половой щелью, которая познакомилась с извращенцем. Фотография этой девочки была на весь газетный разворот, а это было моей второй заветной мечтой, после лифчиков: чтобы мою фотографию напечатали в газете.
На следующее утро, идя в школу, я постоянно оборачивалась назад, и останавливалась через каждые три метра, в надежде встретить извращенца. Половой щели у меня всё равно не было, так что я его совсем не боялась. Я только хотела у него спросить: кому отдать мою фотографию, чтобы её напечатали в газете? Извращенца я не встретила, но на первый урок опоздала.
— Опаздываем, Лида? — Строго спросила меня учительница, и добавила: — Дневник на стол.
Кинув на учительский стол дневник, я села на своё место, рядом с подругой Анькой.
— Проспала? — Шёпотом спросила меня Анька, пока я доставала учебник математики.
— Неа. Потом расскажу. — Пообещала я, и заткнулась до конца урока.
А уже на следующей перемене я стала звездой. Сидя на подоконнике, окружённая десятком своих и не своих одноклассниц, я, страшно вращая глазами, рассказывала:
— Этого извращенца видели в нашем районе. Он совсем старый, там было написано что ему около тридцати лет. Нападает на девочек, заставляет их смотреть маленьких котят, а потом лезет в половую щель. А девочка та после этого умерла!
Одноклассницы ахали и шептались, а я гордилась тем, как круто я их всех наебала, потому что не хотела делиться с ними правдой о том, что извращенца можно попросить отнести в газету твою фотографию. А то б они все ломанулись бы искать моего извращенца, и кто-нибудь по-любому нашёл бы его раньше меня. И у неё даже могла бы быть ненужная половая щель, которую можно было б обменять на публикацию в газете.
Правду я открыла только Аньке, когда мы возвращались с ней домой из школы.
— Круто! — Сказала она, выслушав мой план до конца. — А как мы будем его искать?
— Очень просто. — Я подтянула свои новые синенькие рейтузики. — У школы много дяденек ходит. Надо просто спросить у них — есть ли у них дома котятки, и не нужна ли им половая щель. Это ж просто.
— Ты такая умная, Лида… — С завистью сказала Анька, и спросила: — А у тебя есть половая щель?
— Нет, конечно. — Я с презрением посмотрела на Аньку и демонстративно вывернула карманы: — Куда б я её, по-твоему, могла бы положить? Мы просто обманем извращенца. Дадим ему свои фотографии, а сами пойдём в милицию, и скажем милиционерам, чтобы они посадили извращенца в тюрьму. Только не сразу, конечно, пусть сначала он до газеты дойдёт.
Возле нашего с Анькой подъезда толпился народ.
— Вау! — Расширила глаза Анька. — Сколько людёв! Наверно, кто-то из окна пизданулся.
Мы захихикали. Слово «пизданулся» мы услышали недавно, и оно нам очень нравилось. Только пока не было случая, чтобы можно было его применить на практике.
— Яйца, яйца бы ему оторвать, пидорасу! — Голосила где-то в толпе тётя Клава из пятого подъезда. Я её по голосу узнала. — Чего удумал, уёбок! Это хорошо что Танька его спугнула!
Тут я услышала голос своей мамы, и напряглась.
— Стоим мы, значит, с Наташкой Козловой, и курим. — Начала моя мама, а я нахмурилась: не знала, что она курит, врунья. А мне ещё статью о вреде курения читала, и газетой по голове стучала. — Лидка ж у меня не знает, что я курю, поэтому мы с Наташкой на чердаке курим. И тут, значит, слышим — лифт приехал на девятый. И голос детский. Мы ещё думаем: кто это приехал? На девятом у нас одни алкаши живут, там детей ни у кого нету. И тут, значит, люк на чердаке открывается — и Маринка Клавкина там появляется. «Здрасьте, тёть Тань» — говорит. А по лестнице вниз уже грохот слышен. Я её спрашиваю, мол, ты что здесь забыла, Марина? А она мне: «А мне дяденька обещал тут котяток показать на чердаке, только почему-то убежал». Вы представляете, какой ужас? Я, конечно, сразу бегом вниз, а его уже и след простыл. Съебался извращенец!
— Эх, съебался наш извращенец… — Простонала стоящая рядом Анька, и я тоже с досадой плюнула на асфальт: — Блин, теперь про Маринку в газете напишут. Это нечестно!
— Ещё как нечестно. — Анька расстроилась не меньше. — Придётся теперь пораньше в школу выходить, чтобы извращенца поймать. И у Маринки спросить надо: она ему фотографию свою давала или нет?
Но с Маринкой мы так и не поговорили. Тётя Клава отправила её на три месяца к бабке в Тамбов. Зато с мамой у нас состоялся пятый серьёзный разговор, и первый — который без чтения статей.
— Лида… — Маму почему-то трясло, и пахло от неё табаком. — Сегодня на тёти Клавину Марину напал извращенец. Помнишь, мы только вчера об этом говорили?
— Помню. — Кивнула я. — Ты куришь на чердаке?
— Не твоё дело! — Огрызнулась мама, и занервничала. — Я очень редко курю. Скоро брошу. Ты помнишь, что делает извращенец?
— Показывает котят, и требует половую щель. — Ответила я, и вздохнула: — Ко мне он никогда не подойдёт.
— И слава Богу! — Нервно крикнула мама, и достала из кармана сигареты. — Я покурю тут, ладно? Разнервничалась. Ты ж у меня умная девочка, так что заруби себе на носу: никаких котят, никаких чердаков и подвалов, и никаких конфеток от посторонних не брать!
— Покури, чоуштам. — Важно ответила я, и подтянула рейтузы. — ты не волнуйся, я, если увижу извращенца — сразу в милицию пойду. Сразу же.
Неделю мы с Анькой выходили из дома в полвосьмого утра, и бродили в осенних потёмках возле школы, выискивая нашего извращенца. Его нигде не было.
— Это всё мама твоя виновата, — высказывала мне Анька, — Это из-за неё он испугался и убежал. Так что теперь хрен нам, а не фото в газете.
Я плелась рядом, опустив голову, и не возражала. А чо тут скажешь? Анька была стопроцентно права.
Тёмный силуэт у забора школы мы увидели не сразу. И заметили его только когда он приблизился и сказал:
— Девочки, можно с вами поговорить?
— О, — толкнула меня локтем Анька, — смотри: с нами взрослый дядька поговорить хочет. Надо у него будет спросить: не видал ли он тут извращенца?
— Здрасьте. — Сказала я дядьке, и с интересом на него уставилась. На извращенца он был совсем не похож. Дядька как дядька. Ни бороды, ни усов, ни пиратского ножа на поясе. Говно какое-то, а не извращенец.
— Девочки… — Сбивчиво начал дяденька, — можно я сейчас подрочу, а вы посмотрите? Только не убегайте, я вам ничего плохого не сделаю.
— И котят не покажете? — Посуровела Анька.
— И в щель половую не полезете? — Насупилась я.
— Нет! — Истерично выкрикнул дядька, и начал расстёгивать штаны. — Я только подрочу!
— Ну что скажешь? — Я посмотрела на Аньку?
— Путь дрочит, чоуштам. Всё равно до звонка ещё двадцать минут. Хоть посмотрим чо это такое.
Дядька тем временем достал из штанов хуй, и ритмично задёргал рукой.
— Фигасе у него письку разнесло… — Присвистнула Анька. — ты у мальчишек письку видала?
— В саду только. Лет пять назад.
— И чо? Такая же была?
— Не… Та была маленькая, на палец похожая, только остренькая на конце. А это колбасятина какая-то синяя.
— А может, это и не писька вовсе? — Предположила Анька, и подёргала дядьку за рукав:
— Это у вас писька или нет?
— ДАААА!! — Прохрипел дядька, и задёргал рукой ещё динамичнее. — ПИИИСЬКА!!!
— Охренеть. Бедный дядька. — Анька сочувственно посмотрела на дрочера, и погладила его карман. — Кстати, а что он делает?
— Мне кажется, он хочет нас обоссать… — Ответила я, и на всякий случай отошла подальше от дядькиной письки.
— Дурак он штоле? — Анька тоже отодвинулась. — А обещал только подрочить. Ты знаешь что это такое?
— Ну… — Я задумалась. — Наверное, то же самое, что и поссать. Только зачем ему это надо — не знаю. Надо его спросить: когда он уже, наконец, поссыт, и тогда мы с ним поговорим об извращенце. Может, он его видел?
— Дяденька, — Анька встала на цыпочки, и похлопала мужика по щеке: — Вы, давайте, быстрее уже дрочите, а то нам с вами ещё поговорить надо, а звонок уже через десять минут. Долго ещё ждать-то?
— Блять! — Грязно выругался дядя, и стал убирать свой хуй обратно в штаны. — Дуры ебанутые!
— А чой-та вы тут матом ругаетесь? — Возмутилась я. — Мы, между прочим, дети! Вы обещали только подрочить, а сами матом ругаетесь. Мы на вас в милицию пожалуемся!
— И скажем там, что вы нам обещали котяток показать, и в щель половую залезть. — Анька тоже внесла свою лепту. — Ходят тут всякие, извращенцами прикидываюся, а сами даже письки нормальной не имеют.
— Действительно. — Поддержала я подругу. — А то мы прям писек мужицких никогда не видали, и не можем отличить человеческую письку от тухлой колбасы.
— Ебанашки! — Дядька дрожащими руками застёгивал ширинку, и продолжал ругаться: — Блять, нарвался на извращенок! Повезло!
— Кто извращенки? — Я сделала стойку. — Мы? Мы с Анькой извращенки?!
— Полнейшие! — Дядька повернулся к нам спиной. — Дуры интернатские!
— Анька… — Я повернулась к подруге, — Ты поняла, чо он сказал?
— Конечно, — Анька подпрыгнула, встряхивая ранец за своей спиной. — он сразу понял кто мы такие, и кого ищем. Сам, поди, извращенца нашего тут вынюхивает, тварь. И это не писька у него была, а самая настоящая половая щель! Знает, на что нашего извращенца приманивать!
— Ещё раз его тут увидим — палками побьём! — Я обозлилась. — И щель отнимем.
— Да так, чтобы он пизданулся! — Анька ввернула наше любомое слово, и мы захихикали.
— Плохо, конечно, что мы сегодня извращенца не нашли. — Я толкнула железную калитку, и мы вошли на школьный двор. — Но можно будет в выходные полазить по подвалу и чердаку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61