Над кладбищем повисла нездоровая тишина.
— Вот ты ж сука какая… — С чувством оттолкнул путану Лёха, и поморщился. — Хуйню какую-то рассказала, а я слушал как дурак. Поди нахуй отсюда, дура. Тебя даже колхозникам отдать стыдно. Поговорить с тобой не о чем совершенно. Бесполезное ты существо.
Туристы все как-то разом загрустили, и принялись пить водку.
— А что, друзья-грибники, — я решила исправить ситуацию, — может, костерок запалим, да картохи колхозной напечём? Хлебца порежем, лосей подманим, потом приручим, да на рыбалку на них поскачем? А там рыбы видимо-невидимо, и вся в оперенье золотом, искрится-переливается, и зверь пушной стаями ходит, мехами ценными козыряя…
— Лиде больше наркотиков не давать. — Вдруг громко сказал Лёха, и поднялся. — И никому больше не давать наркотиков. Вы, уроды, к таким изыскам не готовы. Хуйню одну несёте. Один хуже другого. Предлагаю всем отсюда уйти, и сварить чонить пожрать. Лида, ты назначена сегодня походной стряпухой. Испеки нам лакомство какое-нибудь. Запеканочку грибную, или суп свари из чего хочешь.
— Иди-ка ты нахуй, Алексей. — Твёрдо выразила я свою точку зрения, и тоже поднялась. — То я главнокомандующий, то разгребательница леса, то стряпуха. Изыски, блять. Наркотиков нам не давать. Жлоб сраный. Я щас пойду сама к колхозникам, и расскажу им как ты их поле русское затоптал, и пизды им дать хотел. Всё им расскажу.
— Тогда мне придётся тебя убить. — Грустно заметил Лёха, и протянул руку к моей шее. — Я тебя задушу, и закопаю прям к Акакию Куприну. Будешь с ним вместе лежать, и колхозное поле удобрять.
— Суп из тушёнки будешь жрать? — Оттолкнула я Лёхину руку. — Чтоб ты просрался, турист ебучий.
— Буду. Буду, Лида. — Ласково потрепал меня по волосам Лёха, и толкнул меня в спину. — Иди, кашеварь уже. Специй не жалей только, и никаких кореньев в супчик не клади, пока я на них не посмотрю. А то знаю я тебя, мартышка-озорница.
Светало. Гудение проводов над головой усилилось, со стороны водоёма тянуло гнилью и тухлой рыбой.
— Бабы, кто письку не подмыл перед походом, а? — Веселился Лёха, подходя к каждой из присутствующих женщин, и получая от каждой увесистый подсрачник. — Какие неряхи!
— Не нравится мне тут, Алексей. — Пожаловалась я Лёхе, бешено размешивая в кастрюле тушёнку. — Я домой хочу. Я ж на рыбалку хотела, да чтоб ухи пожрать… Нахуй я вообще с вами попёрлась? У меня мужыг дома грустный сидит, и собака скучает… И компания какая-то задротская. Бляди какие-то, девки невнятные, мужики-наркоманы…
— Не реви. — Лёха сел рядом, схватил ложку, и зачерпнул ей из кастрюли. — Никуда твой мужыг не денецца. И собака не сдохнет. Суп, правда, говно говном, но баба ты хорошая. Хочешь, могу тебя через час домой отправить? Витька в Москву собираецца, тёлка там у него живёт. Могу тебя к нему в машину засунуть. Только, чур, тихо. А то вслед за тобой все бабы свалят. А чо в походе без баб делать? Особенно, если рыбалка пиздой накрылась.
— Домой хочу-у-у-у…
— Не реви, сказал же.
— Не реву.
— Эх, Лидка, вот нихуя ты к жизни не приспособленная. Тебя в походы брать нельзя. Привыкла в Москве жить, в девятиэтажке блочной, с унитазом и мусоропроводом. И чтоб Макдональдсы на каждом углу, и прочая роскошь. Пиздуй к Витьку. И в следующий раз с нами не напрашивайся. Мартышка.
…Любите ли вы, друзья мои, походы? Любите ли вы ночёвки под открытым небом, и стаи комаров, норовящих обглодать ваше тело до скелета? Любите ли вы суп из тушёнки, и песни Цоя под гитару? Это хорошо.
А я люблю Макдональдс, мусоропровод и блочные девятиэтажки. Люблю унитазы, горячую воду и электричество.
И, если вы собираетесь в поход — меня не приглашайте.
Я ж и согласиться могу. Запросто.
Позор
08-08-2007 19:44
Я не пью.
Ну, почти.
До последнего времени это вообще было редкостью…
Пить я не умею, лицо у меня (если это, конечно, можно назвать лицом) — становится пластилиновым, мнущимся, и в нём появляется неуловимое сходство с неандертальцем, страдающим синдромом Дауна. Так что питие мне не рекомендовано врачами и обществом.
А раньше… У-у-у-у-у… Раньше я была молода и красива, и печень была железобетонной, и что такое «похмелье» — я не знавала в принципе.
…В тот день пришли мы с Машкой на дискотеку… Настроение, помню, было падшее… Я почему-то всегда прихожу в увеселительные заведения в скорбном настроении.
Машка туда идёт танцевать кровавые танцы вприсядку, и калечить психику мужчин, а я иду пить бурбон, и размышлять о суетности бытия. Другими словами — я иду туда бухать.
Верная подруга ещё на входе в клуб бросила меня одну, и тут же умчалась трясти целлюлитом под "Руки Вверх", а я прошла к бару, и уселась у стойки, одиноко попивая бурбон с колой…
Тут сбоку возник персонаж. По всему видно, не местный, и даже не москвич. Нет, я совершенно ничего не имею против гостей столицы, но сей пассажир заслуживал отдельного внимания.
Он был пьян, и очень горд собой. Потому что он был единственным персонажем на дискотеке, у которого на джинсах были красные лампасы, а свитер "а-ля Фредди Крюгер" был заправлен в эти самые джинсы, отчего сзади персонаж поразительно напоминал Карлсона… А, сверху ещё были оранжевые подтяжки!! В общем, настоящий полковник!
И вот он приближается ко мне и к моему бурбону, и тоном светского льва изрекает:
— Я купил шкаф! Обмоем его, бэби?
Бэби подавилась бурбоном, и он неизящно вытек у неё из носа… Бэби слизала вытекший бурбон, и ответила:
— А я сегодня купила член резиновый. Дать тебе им по губам, покупатель шкафов?
Что характерно, бэби почти не врала! Накануне этот самый член мне подарил один мой знакомый с таможни, у которого дома на балконе стоял ящик этих изделий! Вообще-то он подарил мне весь ящик, а зачем мне ящик членов?! Но, сами понимаете: нахаляву и хлорка — творог. Так что я, пребывая на тот момент в состоянии возбуждённой алкогольной амнезии (если таковая вообще бывает), взяла этот ящик, вышла с ним на улицу, и стала играть в сеятеля. Я сеяла фаллосы налево и направо щедрой рукой, а когда ящик почти опустел, оставила себе две штуки, воткнула их в уши (уши у меня самые обычные, а вот фаллосы были бракованными и неприлично похожими на собачьи), и пошла домой спортивным шагом.
От этих изделий была польза: иногда я брала один член с собой, когда шла в ночной клуб. Было забавно наблюдать за метаморфозой на лицах пуленепробиваемых охранников, когда они обыскивали мою сумочку на предмет обнаружения в её недрах пулемёта и вагона наркотиков. Они доставали мою фаллическую гордость, и сильно изумлялись. И вопрошали: зачем он мне тут?
А я спокойно отвечала, что люблю мастурбировать в туалете при людях, и резиновый член в списке запрещённых к внесению на территорию клуба вещей не числится!
В общем, Карлсона я озадачила минуты на две. Потом его лампасы и подтяжки возникли снова:
— Бэби, я не просто шкаф купил! Я купил настоящий шкаф-купе! А что ты пьёшь? Пепси? Хочешь, я куплю тебе Пепси, бэби?
Бэби хмуро отхлебнула бурбон, и ответила:
— Лучше купи мне шкаф-купе…
Карлсон снова озадачился. Потом подумал. Потом сказал:
— Давай поедем ко мне, бэби? Я покажу тебе шкаф-купе…
Тут у бэби кончилось терпение и бурбон.
Бэби разозлилась.
Бэби вскричала:
— Слушай, товарищ из Бангладеша, во-первых, я тебе не бэби, во-вторых, меня, блин, только в шкафу ещё и не трахали, а в-третьих, прекрати тут отсвечивать — ты меня позоришь своими оранжевыми порнографическими подтяжками! Свали обратно туда, откуда ты вылез!
Бэби была ОЧЕНЬ зла.
Карлсон огорчился до невозможности, и даже подтяжки у него потускнели… И он предпринял последнюю попытку:
— А дома у меня есть ещё красные подтяжки… И шкаф-купе…
Уффф… Вот это он зря… Ну видно ж было сразу: бэби зла! Ну, зачем же её злить ещё больше?
За спиной бэби маячил охранник Максим.
Максим любил свою профессию и бэби.
Бэби даже немножко больше. Чем она, собственно, и воспользовалась. И вот бэби поворачивается к Максиму, и говорит волшебную фразу:
— Максик, а вот он предлагает мне секс… — и тоненьким пестом так беззащитно-коварно тычет в сторону очень растерявшегося гостя столицы.
Максик оживляется, и больше бэби этого владельца красных подтяжек и счастливого обладателя шкафа-купе никогда не видела…
Тем временем Машка растрясла целлюлит, и прискакала выпить с бэби… В общем, что тут рассказывать… Нажралась бэби в сопли…
…И вот через полтора часа после моего возвращения домой, зазвонил будильник, по которому мне надо было встать, и отвести шестилетнего сына в детский сад… Я не знаю, как мне вообще удалось встать и удержаться на ногах…
Сын, по-моему, всё понял… Но ничего не сказал. Он сам встал, умылся, оделся, вложил мне в руку ключи от квартиры, и сказал: "Ну что, идти можешь?" Я кивнула головой, и мы пошли…
Помню, прихожу я в группу, и командую: "Раздевайся!" Сын жалобно отвечает: "Мам… Может, не надо?" Мама в недоумении: "Почему не надо? Мама требует!! Раздевайся! И быстрее. Мама устала.."
Сын снова жалобно поясняет: "Мам… Я б разделся… Только это НЕ МОЯ ГРУППА!!! ЭТО ЯСЛИ!!!!!!!" Мама хмурит лоб, и шевелит бровями: "Раздевайся! Мама лучше знает!"
Сын вздохнул, и покорно начал раздеваться… Мама прислонилась плечом к шкафчику, и тут же возмутилась: "А почему у вас такие маленькие шкафчики стали?! Я ж неделю назад сдала бабки на новые!! И их привезли! Точно помню! Куда дели новые шкафчики?!" Раздевшийся сын грустно вздохнул: "А никуда они не делись. Так и стоят в группе. В МОЕЙ группе! А это ЯСЛИ!!! А моя группа вообще в другом крыле и на втором этаже!!" Мимо меня пробежали 2 гнома в 50 см. ростом, и до меня смутно стало доходить, что, возможно, сын не врёт… Признавать свою неправоту очень не хотелось, поэтому я сказала: "Я знаю, что это ясли! Я просто хотела проверить, сможешь ли ты сам найти свою группу.." Тухлая отмазка. Дешёвая. И даже сын её не оценил: "Ага. Я в свою группу сам хожу с четырёх лет. Забыла что ли? Иди домой, я сам дойду.."
Мне стало стыдно. Ужасно стыдно. И я ушла. И на работу в тот день не пошла. А вечером купила сыну большую машину на радиоуправлении
Короче, это был первый и последний раз, когда мой ребёнок видел меня в непотребном виде. Да и пить я с тех пор почти прекратила. Равно, как и шляться по дискотекам…
И до последнего времени я пребывала в уверенности, что сын ничего уже не помнит. До сегодняшнего дня пребывала.
Иллюзии рухнули сегодня вечером, когда сын спросил, где и с кем я провела выходной, потому как он мне звонил, а я брала трубку, и кровожадно кричала в неё: "Сынок! Мамочка сейчас занята! Но она тебя любит, и завтра придёт домой!".
Я этого совершенно не помнила, а потому смутилась и даже покраснела. И, повернувшись к отпрыску спиной, максимально непринуждённо ответила, что провела свой законный выходной день в гостях у своей бывшей учительницы и её семьи. Тогда чадо хихикнуло, и задало ужасный вопрос: " Ты там нажралась, как в тот раз, когда в ясли меня отвела?"
Я полчаса после этого грустно сидела на кухне, и занималась самобичеванием, пока не подошёл сын, и не поинтересовался: "Ты обиделась что ли? Перестань… Ты молодец! Лерка (Лерка, к слову, дочь Машки), например, рассказывала, как её мама ей в мешок со сменкой с утра наблевала… А ты только группу перепутала… С кем не бывает?"
Финиш. Слов больше нет. СТЫДНО!!!!!
А Машке — мой респект. Ибо, наблевать в мешок со сменкой — это уже искусство.
Немножко о любви
12-12-2007
Лет, эдак, пиццот назад, когда я была молода, красива, и жадно верила в любоффь, совершенно непонятным образом занесло меня летом в какую-то кладбищенскую подворотню. Ну, может, и не совсем в кладбищенскую, и не совсем в подворотню, однако именно там состоялось судьбоносное знакомство.
Моё и какого-то пассажыра с Орехово-Зуево.
Я шла по тёмной улице с бутылкой пива, и прикидывала: где б тут можно беспалева поссать, а пассажир с Орехово-Зуево уже прикинул всё до меня, и ссал.
Нежно так. Романтично. Под сиреневый куст. Гурман, бля.
Я тыркнулась в сирень, деловито расстёгивая штаны, а подмосковный йуноша вежливо оттуда ряфкнул:
— Иди нахуй, афца ебучая! Нашла где срать, сука.
От неожиданности я уронила пивную бутылку себе на ногу, и трусливо ссыкнула в штаны.
Так мы с Серёжей и познакомились. И прониклись друг к другу симпатией ниибической. Хотя я, например, считала, что это любофь. Она самая. Возвышенная и ахуенная.
Он приезжал ко мне на велосипеде, и тренькал в звонок, а я выскакивала из дверей, на ходу обливая себя духами «Майский ландыш», и садилась на велосипедную раму.
Меня везли сексировать.
Сексирование обычно происходило у Серёжы дома, под вечные вопли некастрированного кота Кузи, и под модную тогда в Орехово-Зуево песню «Ну гдежэ ты студент, игрушку новую нашол?» Получалось очень ритмично. На втором куплете Серёжа обычно кончал, а третий мы с ним допевали хором: «Гуляй, студент, гуляй, а девочку маю не трож!»
(Щас как вспоминаю — слёзы градом. Ебать, я старая уже…)
Как и положено дваццатидвухлетнему йунцу, месяц назад вернувшемуся из армии, Серёжа был редкостно сексуально озабочен. То, что я до знакомства с ним считала аццкой еблей — Серёжа считал пионерским петтингом. Я медленно, но верно теряла по пиццот граммов живого веса в сутки. Дойдя до отметки в сорок пять кэгэ, при моём ахуенно гренадерском росте в метр шестьдесят восемь, я поняла, что ещё немного — и я сдохну.
Просто вот однажды не выдержу — и мерско сдохну. А Серёжа-пидр этого наверняка ещё два часа не заметит. Поэтому хоронить меня будут в мешке для мусора, ночью, на задворках скотофермы.
Поначалу я, конечно, напропалую песдела, что у меня болит голова, жопа, ухо, зуп, живот и спинной моск — но отмазки Серёжей как-то не воспринимались. А я ж верила, что это любофь, а я ж за Серёжей как за декабристом, бля, а я ж умно рассудила, што «вы не даёте — мы других ебём» — и стоически дожидалась второго куплета про студента, а потом худела.
Без лоха и жызнь плоха. Народная мудрость.
Вечерело. Где-то вдалеке кто-то пел красивую старинную песню: «Эй, бабища, блевани!», у кого-то лаяла собака, получившая под сраку дружеский поджопник от любящего хозяина, а я распечатывала третий флакон духов «Майский ландыш», и, задрав футболку, с болью в душе рассматривала свои рёбрышки. Заменившие мне сиськи.
«Ты скоро сдохнешь» — тихо констатировал мой внутренний голос.
«Сдохну, хуле…» — пришлось согласицца с ним мне. А что делать? Результат-то налицо, как говорицца.
Дзынь-дзынь!
На улице затренькал настоебенивший мне за это лето велосипедный звонок, и я со вздохом налила себе за шкирку «Майского ландыша», погладила свои рёбра, и вышла навстречу своему тренажору «Америка Стар»
— Гыгыгыыыыыыыыыыы — отчего-то зажрал мой лаверс, завидя мои пичальные глаза, а я тихо спросила:
— И хуле ты ржош, быдло?
Тренажор ещё раз похуячил в свой звонок, и ответил:
— А чо ты такая страшная? И ноги у тя восьмёркой?
Сказать что я оскорбилась — это ничо не сказать.
В одну секунду у меня надулась груть, как у снегиря (до сих пор не понимаю, откуда она вдрук там взялась и надулась), и я завопила, перекрывая лай отпизженного Бобика:
— Ты не ахуел ли, Сирожа?! Мои ноги ещё два месяца назат вызывали приступы неконтролируемых поллюцый у футфетишыстоф, а своей жопой я гордилась с тринаццати лет!!! И теперь у меня нет жопы! И нихуя нет! Одни рёбра и два соска! А почему? А потому что ты, хуйло озабоченное, заебал меня шопесдец! И я проебала уже сто рублей на три пузыря «Майского ландыша»! И если это любофь — то в рот я ебала и тебя, и твои чуфства, и твой ебучий веласипет, от которого у меня на жопе гематомы и волосы расти начали! Иди нахуй!
Груть моя сдулась, в боку закололо, и в носу защипало от горя и обиды.
Серёжа ещё раз подрочил свой звонок, и примирительно ответил:
— Я дам тебе двести рублей, если ты перестанеш обливацца своим майским дустом, а ещё на триста свожу тебя в кафешку возле булочной. Пирожных пожрёш хоть раз в жизни от пуза. Я ж рыцарь, хуле там. И ваще я тибя ебать сегодня и не собирался. Мы сёдня в гости едем. К маим друзьям. В очень приличное место.
Я вытерла сопли, и икнула:
— Без ебли? Чесна-чесна?
«Дзынь-дзынь» — вздрючил свой клаксон Сирожа, и лихо подмигнул:
— Обещаю!
А я поверила. И зря. И очень дажы зря.
Серёжин веласипет долго вёз меня по лесу, и еловые ветки хуячили меня по морде.
Дважды я падала с велосипетной рамы, и больно ударялась остатками жопы о какие-то пни. Было неприятно, и в гости уже не хотелось.
Но вдруг Серёжа резко затормозил, уронив меня в третий раз куда-то под велосипедные калёса, и гордо простирая руку, соопщил:
— Мы приехали!
Я вылезла из-под калёс, вытерла глаза рукавом, и всмотрелась в вывеску на стоящем передо мной здании. Там было написано «Сауна для железнодорожников».
— Что это? — спросила я, и реально зассала. Ибо пиздец. Што такое сауна для железнодорожникоф я не знала, но приблизительно догадывалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61