– Ты фантастически, устрашающе эгоистичен. Больше мне добавить нечего.
– Да, ты немногословна, – парировал я. – С трудом тебя узнаю.
Я удостоился очередного сердитого взгляда. С того момента, как село солнце, я их насобирал целую коллекцию, можно сделать из них ожерелье до пупа. Ольга пошла к остальным. Я умудрился в течение одной минуты потерять единственных двух союзниц, на которых можно было рассчитывать в этом доме.
Чувак в розовато-оранжевом спортивном свитере от Ральфа Лорена попробовал переменить тактику.
– Пошли лучше выпьем с нами, – позвал он. – Не лезь в бутылку.
– Во что не лезть? – сморщился я.
– Да ни во что, – вздохнул он озадаченно. – Руководствуйся разумом.
– Чем-чем я должен руководствоваться?
Как только он от меня отстал, я поднялся наверх к Цецилии.
Само собой, дело было не только в Цецилии, а вообще. Один раз я и сам запер Ютту в ванной: она устроила истерику и собиралась вырвать у меня из рук телефон, когда я спокойно говорил с матерью, – и ничего, не умерла. Дело вообще во всем. Какая-то пелена окутывает порой мое сознание, и сквозь нее пробивается только ярость, а откуда эта ярость берется, мне на это глубоко начхать. Просто время от времени я чувствую, что больше не могу, и меня охватывает неодолимое желание послать все к чертям и раздолбать все, что вокруг меня. Впрочем, должен признать, ни к чему хорошему это ни разу не привело, и после бывали одни неприятности. Я уж не говорю о том, что у меня ни с кем нет нормальных отношений, вокруг какая-то пустота, потому что у меня репутация парня с проблемами. Но я не могу ничего изменить.
Короче, я остановился перед дверью. Маленькое окошко на лестнице выходило в сад, и я заметил пальму, которую тряс в темноте ветер. Тут меня самого затрясло. Я отошел и с размаху пнул ногой дверь, туда, где замок.
Грохот от удара был страшный, точно гром в горах, но дверь осталась на месте. Я сжал челюсти и встал в исходную позицию, готовясь ко второму удару. В этот момент на меня все и набросились.
Меня схватили и едва ли не донесли до первого этажа, так что ноги мои почти не касались ступенек. Говорили, что я взбесился, что я всех уже задолбал, что в меня бес вселился.
Я тоже сказал им, что я о них думаю, и меня заперли в гараже.
Тогда я начал все крушить. Я срывал полки и переворачивал тумбочки со всяким хламом, расколотил о бетонный пол круглый столик, разбил вдребезги иллюминатор стиральной машины, клюшкой для гольфа измолотил сушилку, запустил в решетку окна дрель и наконец схватил молоток, собираясь разворотить механизм автоматической двери. Тут за моей спиной раздался голос матери:
– Прекрати немедленно. Поехали отсюда.
Она стояла белая как полотно, обхватив себя за голые плечи, будто на ледяном ветру.
В проеме двери, прижавшись лбом к притолоке, замер Роже и блуждающим взглядом обводил учиненный мной беспорядок. Потом он сказал сокрушенно:
– Послушай. Я не хотел. Вырвалось.
Мать повернулась к нему спиной и даже бровью не повела.
Он продолжал:
– Ну хорошо. Послушай. Я извиняюсь. Тебе что, недостаточно того, что я извиняюсь?
– Что случилось? – спросил я.
– Решительно ничего, – мгновенно ответила мать. – Ничего не случилось. Просто мы уезжаем.
– Ну не злись, – продолжал уговаривать Роже.
Я понял, что он ее оскорбил. И что на ногах она стоит плохо не только потому, что пьяна. И если он еще не набросился на меня с кулаками и молча взирает на то, что я натворил в его гараже, и с ним до сих пор не случился припадок, то это значит, что с матерью он хватил через край.
– Ну так что, ты готов? Поехали, – повторила она, направляясь к выходу.
Я последовал за ней.
– Уйди с моей дороги, – приказала она Роже.
Он смотрел на нее несколько мгновений, потом посторонился и сказал:
– Ты погляди, что он натворил. И я молчу.
– Вот и молчи, – прошипела она ему в лицо. – Тебе лучше вообще не открывать рот.
– Что он тебе сказал? – спросил я. – Я могу это знать?
– Какая разница, что он ей сказал? – вздохнув, произнесла Ольга с заднего сиденья. – Долго ты еще собираешься мусолить эту историю?
Я посмотрел на нее в зеркало. Стянув на груди ворот пальто, она одним духом опорожнила 50-граммовую бутылочку джина, которую вытащила из сумки.
* * *
– Дорогая, – возразил я, – нет в саду никакой кобры.
– Ты так считаешь? А что же тогда это было?
– Ты хоть знаешь, как кобра выглядит?
– Она мне брызнула ядом в глаза. Тебе этого недостаточно?
Я успел поговорить с Борисом. Она попросила его срочно приехать, и он прописал ей кортизон. Он подозревал, что на самом деле это был какой-нибудь острый изогнутый стебель или еще что-нибудь в этом роде – в общем, что-то растительное.
– Я села на землю, все вокруг потемнело. Я как будто ослепла. Я вообще перестала видеть. Во всяком случае, это точно был не уж.
– Знаешь, в сущности, абсолютно не важно, что это было, – заметил я, подбирая свою сумку. – Главное, что теперь ты видишь.
Я прошел дом насквозь и вошел к себе в комнату. Запер сумку в платяной шкаф. Обернувшись, увидел, как Соня ловким движением ставит в вазу три ириса. Она в десятый раз принялась рассказывать свою историю.
– Клянусь тебе, там что-то было, – не унималась она.
– Что-то, но не кобра, успокойся. Мы ведь не в джунглях живем. Мы в центре жилого квартала, здесь бьют фонтаны, на улицах фонари, тротуары асфальтированные и вообще есть все, что надо. Разве нет? Так объясни, откуда тут может взяться кобра? Сама подумай.
Я пошел на кухню, натягивая по дороге тенниску. Взял бутылочку перье, уселся на табурет и стал смотреть в сад.
– Тебе не нужно самой заниматься садом, – сказал я. – Найди кого-нибудь.
– Ты думаешь, я с ума сошла? – вздохнула она, облокотившись на прозрачный стол, блестевший как зеркало; в вазе стояло несколько свежесрезанных тюльпанов, принесенных сюда этой суперзаботливой хозяйкой. – Значит, ты считаешь, что я все придумала? Но ведь что-то же проскользнуло у меня между ногами, нравится тебе это или нет. И это что-то плюнуло ядом мне в лицо.
Солнце медленно садилось, поджигая макушки деревьев, и золотило листву сада, а над открытыми дверями и окнами струился жар. У меня был тяжелый день, очень нервный, и мне не хотелось обсуждать с Соней историю про ядовитого змея.
– Ну а как вообще? – спросил я.
Я встал и не торопясь пошел на лужайку у бассейна, где стояли шезлонги. Сел в тот, что был повернут в сторону сада, который Соня вот уже два дня очищала от зарослей. Я не очень понимал, зачем это нужно, на мой взгляд, сад и так был достаточно большой. Однако работа продвигалась, и сквозь просвет уже виднелся океан. Правда, о нем сложно было что-нибудь сказать, кроме того, что у нас теперь есть вид на море. Я откинул голову на мягкую спинку и закрыл глаза.
– Я звонила тебе, но ты не брал трубку, – услышал я, когда поднялся. – Мне было так плохо… И потом, я безумно испугалась. Хоть это ты можешь понять? Я была просто в панике.
– Я не мог ответить.
– У меня было чувство, что ты меня бросил. Да-да, именно бросил.
– Извини, но я действительно был очень занят.
На ней был коротенький сарафан из легкой ткани с пуговицами спереди. Он ей очень шел и подчеркивал линии тела. Обычно она позировала для рекламы знаменитой марки женского белья. Мало кто подошел бы для этого лучше. А сейчас она была на восьмом месяце. Она сделала себе стрижку каре, которая мне очень нравилась. Но в постель мы уже некоторое время вместе не ложились.
– А почему ты не мог взять трубку? Ты был с женщиной?
– Насколько я помню, нет.
Мы замолчали, погруженные каждый в свои мысли, и с неба на нас лился библейский свет.
– А если бы был, то сказал бы мне?
– Думаю, да, сказал бы.
– Но ты в этом не уверен.
– Пожалуй. Не уверен.
Я встал, чтобы закончить разговор – насколько это было возможно.
Тут появился Борис, и атмосфера разрядилась. Он пришел узнать, как Соня, сказал, что не стоит его благодарить, что это совершенно естественно и что ему надо со мной поговорить наедине: возникла кое-какая проблема, не найдется ли у меня минутки.
Я ответил, что найдется, и повел его к Соне. Она была занята тем, что с напряженным вниманием рассматривала собственные ноги – эти ноги всю осень красовались на рекламных щитах и в журналах, и она боялась, как бы они не потеряли товарный вид. Когда мы подошли, она подняла на нас удовлетворенный взгляд. И я подумал, что из тупика нам не выйти, жребий брошен раз и навсегда – и не в ногах дело, а вообще, и меня охватила тоска по невозможному, ощущение, что ничего уже не поправишь, что тиски сжимаются.
Борис склонился к ней, посмотрел в глаза, и мне пришла в голову мысль, что, возможно, он тоже фигурирует в ее любовном списке. Они знали друг друга давно, задолго до того, как она обратила на меня внимание. Он приходил к нам как к себе домой, брал у меня слушать диски, купался в бассейне, если вечер был жаркий. Однажды, когда он обрабатывал мне рану у себя в кабинете – я упал с высоты нескольких метров и повредил руку, – он заявил, что я классный парень и что он рад за Соню, потому что таких, как я, не каждый день встретишь. Это несколько компенсировало тот факт, что я неизвестно откуда взялся, и решительно меняло дело. Так в возрасте тридцати двух лет я женился на самой красивой девушке в городе, да еще с благословения всех ее друзей.
Я подлил себе джина в стакан с перье, потому что солнце уже спряталось за деревья, и пошел к ним. Борис сказал, что все теперь в порядке и беспокоиться не о чем.
Соня поспешила его заверить, что я и не думал беспокоиться, а совсем даже наоборот, старался ее убедить, будто вся эта история ей померещилась. Я улыбнулся, давая понять, что бессилен перед таким напором раздражения и считаю бессмысленным восстанавливать истину. Она вздохнула.
Когда я провожал Бориса, он начал мяться.
– Слушай, – сказал он, – я не буду ходить вокруг да около. Я тебе прямо скажу.
Судя по всему, он ждал моей реакции. Я уже приготовился открыть дверь – на тот случай, если он намерен мямлить час. Борис покусал губу.
– Слушай, ты не мог бы дать мне отсрочку? – проговорил он.
Я внимательно посмотрел на него.
– Мне надо еще немного времени, – добавил он.
– Ну хоть не очень много, надеюсь? – ответил я.
Когда он ушел, Соня снова перешла в наступление. А если точнее, я застал ее за проверкой содержимого моих карманов.
– Что ты ищешь? – спросил я.
Она нимало не смутилась и сказала, что когда-нибудь все совершают ошибки и не надо делать из нее идиотку.
– Я хоть ее знаю? – не унималась она. – Ты что, хочешь мне отомстить?
Я рассеянно глядел на красноватые отблески, окрасившие сад, на блики воды в бассейне, на двадцать квадратных сантиметров океана, зажатых между изгородью и листвой, в проеме, который Соня успела выстричь секатором, прежде чем на нее набросилась злобная кобра.
– Я что, похож на ядовитую змею? Так ты меня воспринимаешь? Да что с тобой, в конце концов?
– Мне было очень плохо, а ты не брал трубку. Где ты был? Я имею право знать, где ты был. Мне казалось, у меня голова вот-вот лопнет. В сущности, я тебя совсем не знаю. Я не могла думать ни о чем другом. Все пыталась понять, кто ты на самом деле.
– Я был на работе. Как и все. И давай к этому не возвращаться. У меня было собрание представителей.
Я принес бокалы: вечер, похоже, обещал быть нелегким. С Соней я никогда не знал, к чему готовиться, ее реакции были непредсказуемы. Настолько непредсказуемы, что в выяснении отношений мы не продвинулись ни на шаг. Она утверждала, что ее реакции непонятны ей самой и она ничего не может с этим поделать. А мне было безумно скучно.
– Я стараюсь изо всех сил, – сказал я, протягивая ей бокал. – Но не все получается сразу. Тут ведь нет точного рецепта.
– Посмотри, на какую жизнь ты меня обрекаешь! Ты ко мне совершенно равнодушен! Долго еще это будет продолжаться?
– На какую жизнь я тебя обрекаю'? Кто тебе не дает делать, что хочется? Я что, слежу за тобой? На какую жизнь я тебя обрекаю! Разве я нарушил хоть что-нибудь в твоих привычках? Или мешаю встречаться, с кем тебе заблагорассудится? Может, я плохо расслышал? На что же я тебя обрекаю?
Я взял свой бокал и пошел в сад. Тучи воробьев порхали в жарких сумерках. Я сам не понимал, какие чувства испытываю к Соне, настолько все запуталось. Даже если я специально начинал над этим думать, ничего не прояснялось. И говорить нам с ней было не о чем. Дошло до того, что я переселился в комнату для гостей. Но почему, ответить не мог. Наверно, чтобы не переливать из пустого в порожнее.
Я позвонил матери и сказал, что она может зайти за деньгами. Потом мы с ней поболтали немного, пока Соня плавала в бассейне, отрабатывая свою ежедневную норму – тысячу метров.
– Знаешь, у меня с твоим отцом, между прочим, были те же самые проблемы. Совершенно те же самые. Для него тоже такие вещи не имели никакого значения. При этом он клялся, что продолжает испытывать ко мне прежние чувства. Самое интересное, что, скорее всего, это была правда.
– А ты, твои чувства?
– Вот именно. А потом они хлопают глазами. Ничего не могут понять. Твой отец был уверен, что у меня появился любовник. Ничего другого он просто представить себе не мог.
Я наблюдал за Соней. Она сделала мне знак присоединиться к ней, точно пришло время нам помириться, а я выступал в роли провинившегося. Я закончил разговор с матерью, которая в очередной раз напомнила, что мы с Соней все-таки выдержали среднеарифметические три года.
– Сейчас такие времена, надо было жениться на одноногой, – съязвила она. Я не смог сдержать улыбку.
Мимоходом я включил телевизор. Открыл свой шкаф, взял полиэтиленовый пакет и набил его деньгами. Потом подумал минуту и запихнул в пакет еще пачку: мать говорила, что собирается менять машину, ее развалюха дышит на ладан. Я всячески поддерживал эту затею, потому что мне было страшно за мать: приезжает домой среди ночи, неизвестно откуда, ни тебе подушки безопасности, ни антиблокировки, ни тормозов приличных. Чтобы спать спокойно, я должен был знать, что она защищена толстым слоем железа, тоннами железа. Мать, в конце концов, у нас только одна. Так что я отваливал ей деньги с легким сердцем.
Я затянул пакет резинкой и положил его в коридоре на журнальный столик, где заряжался телефон «Бэнг-энд-Олафсен». Он вдруг заулюлюкал и весь засветился, как фонтан.
– Это Джоан и Никола, – крикнул я Соне, которая отряхивалась на траве. – Они спрашивают, будем ли мы встречаться сегодня вечером, – продолжал я, прикрыв трубку. – Что мне им ответить? Кажется, они все собрались идти куда-то.
Соня перестала вытираться и посмотрела на меня:
– А ты хочешь?
– Почему бы нет?
Я снова приложил трубку к уху. На этот раз там была Джоан. Я улучил момент и спросил, не забыла ли она меня. Она сказала, что ее дилер был найден мертвым у себя в комнате, такой ужас, поэтому приходится искать нового, и на это нужно время. Я напомнил, что сам могу заняться этим, если она хочет, но она сказала, что не надо, что уж если она взялась за дело, то на нее можно положиться. Это, мол, для нее вопрос чести.
– Вообще-то, если хочешь знать мое мнение, – добавила она, – я считаю, что Соня сейчас не в самом подходящем для этого состоянии. На твоем месте я бы посоветовала ей немного подождать. Кайф не слишком сочетается с семейными неурядицами. Уж можешь мне поверить. Это был самый жуткий кошмар в моей жизни.
– Спасибо за совет, Джоан.
– Слушай, Соня мне сказала, что вы больше не спите вместе?
– Вот как? А что еще она тебе сказала?
– Послушай, никакие отношения не развиваются гладко. Ты когда-нибудь слышал, чтобы люди ни разу не поссорились? Так что не пали из пушки по воробьям. Будь современным человеком. Посмотри вокруг. И прояви великодушие.
– Я подумаю, Джоан. Может, что-нибудь и придумаю.
– Да, постарайся придумать что-нибудь. Я вовсе не говорю, что я на ее стороне. Но что тут можно сделать? Просто надо поменьше выходить на люди пока что. Ты ведь знаешь, как это бывает. Главное, не перегибай палку.
– Ладно, спасибо за участие, Джоан. Мне уже не терпится продолжить этот разговор при встрече.
Я посмотрел на Соню, которая мучительно решала, одеваться ей или остаться как есть: может, не стоит пренебрегать таким козырем в сгущающихся сумерках, в ленивой истоме вечера, в коварном аромате растений – чертовы удобрения! – в волнах тепла, поднимающихся от земли? Может быть, сделать ставку на откровенную эротичность нижнего белья, ради которого можно отца с матерью на тот свет отправить? Какое это имеет значение, беременна она или нет? До вечернего выхода, так или иначе, оставалось еще несколько часов.
Живот у нее был как шар. В конце концов она все же решила застегнуть платье. Несколько дней назад ей снова удалось открыть дверь моей комнаты, и я проснулся оттого, что она уселась на меня верхом. Пришлось взять ее за руку и отвести обратно в спальню. Я сказал ей, что таким способом мы отношений не наладим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
– Да, ты немногословна, – парировал я. – С трудом тебя узнаю.
Я удостоился очередного сердитого взгляда. С того момента, как село солнце, я их насобирал целую коллекцию, можно сделать из них ожерелье до пупа. Ольга пошла к остальным. Я умудрился в течение одной минуты потерять единственных двух союзниц, на которых можно было рассчитывать в этом доме.
Чувак в розовато-оранжевом спортивном свитере от Ральфа Лорена попробовал переменить тактику.
– Пошли лучше выпьем с нами, – позвал он. – Не лезь в бутылку.
– Во что не лезть? – сморщился я.
– Да ни во что, – вздохнул он озадаченно. – Руководствуйся разумом.
– Чем-чем я должен руководствоваться?
Как только он от меня отстал, я поднялся наверх к Цецилии.
Само собой, дело было не только в Цецилии, а вообще. Один раз я и сам запер Ютту в ванной: она устроила истерику и собиралась вырвать у меня из рук телефон, когда я спокойно говорил с матерью, – и ничего, не умерла. Дело вообще во всем. Какая-то пелена окутывает порой мое сознание, и сквозь нее пробивается только ярость, а откуда эта ярость берется, мне на это глубоко начхать. Просто время от времени я чувствую, что больше не могу, и меня охватывает неодолимое желание послать все к чертям и раздолбать все, что вокруг меня. Впрочем, должен признать, ни к чему хорошему это ни разу не привело, и после бывали одни неприятности. Я уж не говорю о том, что у меня ни с кем нет нормальных отношений, вокруг какая-то пустота, потому что у меня репутация парня с проблемами. Но я не могу ничего изменить.
Короче, я остановился перед дверью. Маленькое окошко на лестнице выходило в сад, и я заметил пальму, которую тряс в темноте ветер. Тут меня самого затрясло. Я отошел и с размаху пнул ногой дверь, туда, где замок.
Грохот от удара был страшный, точно гром в горах, но дверь осталась на месте. Я сжал челюсти и встал в исходную позицию, готовясь ко второму удару. В этот момент на меня все и набросились.
Меня схватили и едва ли не донесли до первого этажа, так что ноги мои почти не касались ступенек. Говорили, что я взбесился, что я всех уже задолбал, что в меня бес вселился.
Я тоже сказал им, что я о них думаю, и меня заперли в гараже.
Тогда я начал все крушить. Я срывал полки и переворачивал тумбочки со всяким хламом, расколотил о бетонный пол круглый столик, разбил вдребезги иллюминатор стиральной машины, клюшкой для гольфа измолотил сушилку, запустил в решетку окна дрель и наконец схватил молоток, собираясь разворотить механизм автоматической двери. Тут за моей спиной раздался голос матери:
– Прекрати немедленно. Поехали отсюда.
Она стояла белая как полотно, обхватив себя за голые плечи, будто на ледяном ветру.
В проеме двери, прижавшись лбом к притолоке, замер Роже и блуждающим взглядом обводил учиненный мной беспорядок. Потом он сказал сокрушенно:
– Послушай. Я не хотел. Вырвалось.
Мать повернулась к нему спиной и даже бровью не повела.
Он продолжал:
– Ну хорошо. Послушай. Я извиняюсь. Тебе что, недостаточно того, что я извиняюсь?
– Что случилось? – спросил я.
– Решительно ничего, – мгновенно ответила мать. – Ничего не случилось. Просто мы уезжаем.
– Ну не злись, – продолжал уговаривать Роже.
Я понял, что он ее оскорбил. И что на ногах она стоит плохо не только потому, что пьяна. И если он еще не набросился на меня с кулаками и молча взирает на то, что я натворил в его гараже, и с ним до сих пор не случился припадок, то это значит, что с матерью он хватил через край.
– Ну так что, ты готов? Поехали, – повторила она, направляясь к выходу.
Я последовал за ней.
– Уйди с моей дороги, – приказала она Роже.
Он смотрел на нее несколько мгновений, потом посторонился и сказал:
– Ты погляди, что он натворил. И я молчу.
– Вот и молчи, – прошипела она ему в лицо. – Тебе лучше вообще не открывать рот.
– Что он тебе сказал? – спросил я. – Я могу это знать?
– Какая разница, что он ей сказал? – вздохнув, произнесла Ольга с заднего сиденья. – Долго ты еще собираешься мусолить эту историю?
Я посмотрел на нее в зеркало. Стянув на груди ворот пальто, она одним духом опорожнила 50-граммовую бутылочку джина, которую вытащила из сумки.
* * *
– Дорогая, – возразил я, – нет в саду никакой кобры.
– Ты так считаешь? А что же тогда это было?
– Ты хоть знаешь, как кобра выглядит?
– Она мне брызнула ядом в глаза. Тебе этого недостаточно?
Я успел поговорить с Борисом. Она попросила его срочно приехать, и он прописал ей кортизон. Он подозревал, что на самом деле это был какой-нибудь острый изогнутый стебель или еще что-нибудь в этом роде – в общем, что-то растительное.
– Я села на землю, все вокруг потемнело. Я как будто ослепла. Я вообще перестала видеть. Во всяком случае, это точно был не уж.
– Знаешь, в сущности, абсолютно не важно, что это было, – заметил я, подбирая свою сумку. – Главное, что теперь ты видишь.
Я прошел дом насквозь и вошел к себе в комнату. Запер сумку в платяной шкаф. Обернувшись, увидел, как Соня ловким движением ставит в вазу три ириса. Она в десятый раз принялась рассказывать свою историю.
– Клянусь тебе, там что-то было, – не унималась она.
– Что-то, но не кобра, успокойся. Мы ведь не в джунглях живем. Мы в центре жилого квартала, здесь бьют фонтаны, на улицах фонари, тротуары асфальтированные и вообще есть все, что надо. Разве нет? Так объясни, откуда тут может взяться кобра? Сама подумай.
Я пошел на кухню, натягивая по дороге тенниску. Взял бутылочку перье, уселся на табурет и стал смотреть в сад.
– Тебе не нужно самой заниматься садом, – сказал я. – Найди кого-нибудь.
– Ты думаешь, я с ума сошла? – вздохнула она, облокотившись на прозрачный стол, блестевший как зеркало; в вазе стояло несколько свежесрезанных тюльпанов, принесенных сюда этой суперзаботливой хозяйкой. – Значит, ты считаешь, что я все придумала? Но ведь что-то же проскользнуло у меня между ногами, нравится тебе это или нет. И это что-то плюнуло ядом мне в лицо.
Солнце медленно садилось, поджигая макушки деревьев, и золотило листву сада, а над открытыми дверями и окнами струился жар. У меня был тяжелый день, очень нервный, и мне не хотелось обсуждать с Соней историю про ядовитого змея.
– Ну а как вообще? – спросил я.
Я встал и не торопясь пошел на лужайку у бассейна, где стояли шезлонги. Сел в тот, что был повернут в сторону сада, который Соня вот уже два дня очищала от зарослей. Я не очень понимал, зачем это нужно, на мой взгляд, сад и так был достаточно большой. Однако работа продвигалась, и сквозь просвет уже виднелся океан. Правда, о нем сложно было что-нибудь сказать, кроме того, что у нас теперь есть вид на море. Я откинул голову на мягкую спинку и закрыл глаза.
– Я звонила тебе, но ты не брал трубку, – услышал я, когда поднялся. – Мне было так плохо… И потом, я безумно испугалась. Хоть это ты можешь понять? Я была просто в панике.
– Я не мог ответить.
– У меня было чувство, что ты меня бросил. Да-да, именно бросил.
– Извини, но я действительно был очень занят.
На ней был коротенький сарафан из легкой ткани с пуговицами спереди. Он ей очень шел и подчеркивал линии тела. Обычно она позировала для рекламы знаменитой марки женского белья. Мало кто подошел бы для этого лучше. А сейчас она была на восьмом месяце. Она сделала себе стрижку каре, которая мне очень нравилась. Но в постель мы уже некоторое время вместе не ложились.
– А почему ты не мог взять трубку? Ты был с женщиной?
– Насколько я помню, нет.
Мы замолчали, погруженные каждый в свои мысли, и с неба на нас лился библейский свет.
– А если бы был, то сказал бы мне?
– Думаю, да, сказал бы.
– Но ты в этом не уверен.
– Пожалуй. Не уверен.
Я встал, чтобы закончить разговор – насколько это было возможно.
Тут появился Борис, и атмосфера разрядилась. Он пришел узнать, как Соня, сказал, что не стоит его благодарить, что это совершенно естественно и что ему надо со мной поговорить наедине: возникла кое-какая проблема, не найдется ли у меня минутки.
Я ответил, что найдется, и повел его к Соне. Она была занята тем, что с напряженным вниманием рассматривала собственные ноги – эти ноги всю осень красовались на рекламных щитах и в журналах, и она боялась, как бы они не потеряли товарный вид. Когда мы подошли, она подняла на нас удовлетворенный взгляд. И я подумал, что из тупика нам не выйти, жребий брошен раз и навсегда – и не в ногах дело, а вообще, и меня охватила тоска по невозможному, ощущение, что ничего уже не поправишь, что тиски сжимаются.
Борис склонился к ней, посмотрел в глаза, и мне пришла в голову мысль, что, возможно, он тоже фигурирует в ее любовном списке. Они знали друг друга давно, задолго до того, как она обратила на меня внимание. Он приходил к нам как к себе домой, брал у меня слушать диски, купался в бассейне, если вечер был жаркий. Однажды, когда он обрабатывал мне рану у себя в кабинете – я упал с высоты нескольких метров и повредил руку, – он заявил, что я классный парень и что он рад за Соню, потому что таких, как я, не каждый день встретишь. Это несколько компенсировало тот факт, что я неизвестно откуда взялся, и решительно меняло дело. Так в возрасте тридцати двух лет я женился на самой красивой девушке в городе, да еще с благословения всех ее друзей.
Я подлил себе джина в стакан с перье, потому что солнце уже спряталось за деревья, и пошел к ним. Борис сказал, что все теперь в порядке и беспокоиться не о чем.
Соня поспешила его заверить, что я и не думал беспокоиться, а совсем даже наоборот, старался ее убедить, будто вся эта история ей померещилась. Я улыбнулся, давая понять, что бессилен перед таким напором раздражения и считаю бессмысленным восстанавливать истину. Она вздохнула.
Когда я провожал Бориса, он начал мяться.
– Слушай, – сказал он, – я не буду ходить вокруг да около. Я тебе прямо скажу.
Судя по всему, он ждал моей реакции. Я уже приготовился открыть дверь – на тот случай, если он намерен мямлить час. Борис покусал губу.
– Слушай, ты не мог бы дать мне отсрочку? – проговорил он.
Я внимательно посмотрел на него.
– Мне надо еще немного времени, – добавил он.
– Ну хоть не очень много, надеюсь? – ответил я.
Когда он ушел, Соня снова перешла в наступление. А если точнее, я застал ее за проверкой содержимого моих карманов.
– Что ты ищешь? – спросил я.
Она нимало не смутилась и сказала, что когда-нибудь все совершают ошибки и не надо делать из нее идиотку.
– Я хоть ее знаю? – не унималась она. – Ты что, хочешь мне отомстить?
Я рассеянно глядел на красноватые отблески, окрасившие сад, на блики воды в бассейне, на двадцать квадратных сантиметров океана, зажатых между изгородью и листвой, в проеме, который Соня успела выстричь секатором, прежде чем на нее набросилась злобная кобра.
– Я что, похож на ядовитую змею? Так ты меня воспринимаешь? Да что с тобой, в конце концов?
– Мне было очень плохо, а ты не брал трубку. Где ты был? Я имею право знать, где ты был. Мне казалось, у меня голова вот-вот лопнет. В сущности, я тебя совсем не знаю. Я не могла думать ни о чем другом. Все пыталась понять, кто ты на самом деле.
– Я был на работе. Как и все. И давай к этому не возвращаться. У меня было собрание представителей.
Я принес бокалы: вечер, похоже, обещал быть нелегким. С Соней я никогда не знал, к чему готовиться, ее реакции были непредсказуемы. Настолько непредсказуемы, что в выяснении отношений мы не продвинулись ни на шаг. Она утверждала, что ее реакции непонятны ей самой и она ничего не может с этим поделать. А мне было безумно скучно.
– Я стараюсь изо всех сил, – сказал я, протягивая ей бокал. – Но не все получается сразу. Тут ведь нет точного рецепта.
– Посмотри, на какую жизнь ты меня обрекаешь! Ты ко мне совершенно равнодушен! Долго еще это будет продолжаться?
– На какую жизнь я тебя обрекаю'? Кто тебе не дает делать, что хочется? Я что, слежу за тобой? На какую жизнь я тебя обрекаю! Разве я нарушил хоть что-нибудь в твоих привычках? Или мешаю встречаться, с кем тебе заблагорассудится? Может, я плохо расслышал? На что же я тебя обрекаю?
Я взял свой бокал и пошел в сад. Тучи воробьев порхали в жарких сумерках. Я сам не понимал, какие чувства испытываю к Соне, настолько все запуталось. Даже если я специально начинал над этим думать, ничего не прояснялось. И говорить нам с ней было не о чем. Дошло до того, что я переселился в комнату для гостей. Но почему, ответить не мог. Наверно, чтобы не переливать из пустого в порожнее.
Я позвонил матери и сказал, что она может зайти за деньгами. Потом мы с ней поболтали немного, пока Соня плавала в бассейне, отрабатывая свою ежедневную норму – тысячу метров.
– Знаешь, у меня с твоим отцом, между прочим, были те же самые проблемы. Совершенно те же самые. Для него тоже такие вещи не имели никакого значения. При этом он клялся, что продолжает испытывать ко мне прежние чувства. Самое интересное, что, скорее всего, это была правда.
– А ты, твои чувства?
– Вот именно. А потом они хлопают глазами. Ничего не могут понять. Твой отец был уверен, что у меня появился любовник. Ничего другого он просто представить себе не мог.
Я наблюдал за Соней. Она сделала мне знак присоединиться к ней, точно пришло время нам помириться, а я выступал в роли провинившегося. Я закончил разговор с матерью, которая в очередной раз напомнила, что мы с Соней все-таки выдержали среднеарифметические три года.
– Сейчас такие времена, надо было жениться на одноногой, – съязвила она. Я не смог сдержать улыбку.
Мимоходом я включил телевизор. Открыл свой шкаф, взял полиэтиленовый пакет и набил его деньгами. Потом подумал минуту и запихнул в пакет еще пачку: мать говорила, что собирается менять машину, ее развалюха дышит на ладан. Я всячески поддерживал эту затею, потому что мне было страшно за мать: приезжает домой среди ночи, неизвестно откуда, ни тебе подушки безопасности, ни антиблокировки, ни тормозов приличных. Чтобы спать спокойно, я должен был знать, что она защищена толстым слоем железа, тоннами железа. Мать, в конце концов, у нас только одна. Так что я отваливал ей деньги с легким сердцем.
Я затянул пакет резинкой и положил его в коридоре на журнальный столик, где заряжался телефон «Бэнг-энд-Олафсен». Он вдруг заулюлюкал и весь засветился, как фонтан.
– Это Джоан и Никола, – крикнул я Соне, которая отряхивалась на траве. – Они спрашивают, будем ли мы встречаться сегодня вечером, – продолжал я, прикрыв трубку. – Что мне им ответить? Кажется, они все собрались идти куда-то.
Соня перестала вытираться и посмотрела на меня:
– А ты хочешь?
– Почему бы нет?
Я снова приложил трубку к уху. На этот раз там была Джоан. Я улучил момент и спросил, не забыла ли она меня. Она сказала, что ее дилер был найден мертвым у себя в комнате, такой ужас, поэтому приходится искать нового, и на это нужно время. Я напомнил, что сам могу заняться этим, если она хочет, но она сказала, что не надо, что уж если она взялась за дело, то на нее можно положиться. Это, мол, для нее вопрос чести.
– Вообще-то, если хочешь знать мое мнение, – добавила она, – я считаю, что Соня сейчас не в самом подходящем для этого состоянии. На твоем месте я бы посоветовала ей немного подождать. Кайф не слишком сочетается с семейными неурядицами. Уж можешь мне поверить. Это был самый жуткий кошмар в моей жизни.
– Спасибо за совет, Джоан.
– Слушай, Соня мне сказала, что вы больше не спите вместе?
– Вот как? А что еще она тебе сказала?
– Послушай, никакие отношения не развиваются гладко. Ты когда-нибудь слышал, чтобы люди ни разу не поссорились? Так что не пали из пушки по воробьям. Будь современным человеком. Посмотри вокруг. И прояви великодушие.
– Я подумаю, Джоан. Может, что-нибудь и придумаю.
– Да, постарайся придумать что-нибудь. Я вовсе не говорю, что я на ее стороне. Но что тут можно сделать? Просто надо поменьше выходить на люди пока что. Ты ведь знаешь, как это бывает. Главное, не перегибай палку.
– Ладно, спасибо за участие, Джоан. Мне уже не терпится продолжить этот разговор при встрече.
Я посмотрел на Соню, которая мучительно решала, одеваться ей или остаться как есть: может, не стоит пренебрегать таким козырем в сгущающихся сумерках, в ленивой истоме вечера, в коварном аромате растений – чертовы удобрения! – в волнах тепла, поднимающихся от земли? Может быть, сделать ставку на откровенную эротичность нижнего белья, ради которого можно отца с матерью на тот свет отправить? Какое это имеет значение, беременна она или нет? До вечернего выхода, так или иначе, оставалось еще несколько часов.
Живот у нее был как шар. В конце концов она все же решила застегнуть платье. Несколько дней назад ей снова удалось открыть дверь моей комнаты, и я проснулся оттого, что она уселась на меня верхом. Пришлось взять ее за руку и отвести обратно в спальню. Я сказал ей, что таким способом мы отношений не наладим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13