Количество их увеличивалось, уменьшалась численность хора, но мощь его не спадала. Наоборот, каждый оставшийся голос брал на себя голос умолкнувший. Остался последний – голос Констанции:
И Иисус, благословенный плод чрева Твоего,
Явит лик нам свой…
О, кроткая, о, милосердная, о, пресвятая Дева Мария,
О, спасительница…
И тут она заметила Бланш, выходящую к ней из толпы, в которой скрывалась. Счастьем озарилось ее лицо. Блаженная улыбка заиграла на молящихся губах. Она облегченно шагнула к избавлению. Новый удар, жуткий, отделил голову от тела Констанции. Кармелитки больше не дышали, они уже не двигались и перестали петь. Они входили в безмолвие, вступали в вечность. Однако их священный покой еще не коснулся Бланш. Из глубины сцены зловещим знаком выдвигалась шестнадцатая гильотина. Воспевая хвалу Создателю, дива-монахиня, презирая страх, в свою очередь, встала на колени. Последняя из сестер, оставшихся в живых. Выбор сделан: она либо предстанет бессмертной перед ликом Божьим, либо останется смертной в глазах убийцы. Игнорируя все хитроумные приспособления, рассчитанные на эффект, холодный металл обезглавил приговоренную героиню.
Не вызывающее сомнений, чистое, хладнокровное, безболезненное убийство. На этот раз нож не остановился в двадцати сантиметрах от шеи. Видевших это охватил ужас за несколько секунд до финальной ноты. Оркестранты безотчетно успели сообразить, что они аккомпанировали смерти Сары фон Штадт-Фюрстемберг. Последний аккорд означал конец. Крики «браво!», поперхнувшиеся при виде крови, текущей из разверзнутой шеи; недоумевающий ропот… Все «казненные» встали, застыли, не веря глазам своим, не зная, как быть, к кому обратиться за помощью. Они подходили, отходили, одна упала в обморок. Констанция пыталась успокоить товарок, бывших на пороге нервного припадка. Мать Иоанна даже отхлестала по щекам сестру Матильду. Настоятельница, будучи истинно верующей, на коленях беспомощно молилась у трупа Бланш. Музыканты тоже были в панике. Некоторые поднялись на сцену.
– Помогите, сделайте что-нибудь!
Жан-Люк и Бертран в едином порыве бросились к певице, хотя знали, что это бесполезно. Ассистент и главная костюмерша принесли чехол, которым закрывались костюмы, и накинули его на обезглавленное тело. Сесилия и постановщик озадаченно смотрели на него, не зная, что предпринять. К ним присоединился дирижер. Пораженные происшедшим, от впали в прострацию.
– Расходитесь, мы врачи. Возвращайтесь в свои гримерные, пожалуйста, здесь не на что смотреть.
Теперь рядом с Бертраном оказался Уильям.
– Надо срочно предупредить местную полицию!
– Пусть вызовут «скорую»!
Пожарный зачем-то пытался остановить кровотечение. Державшийся в стороне Жилу корчился от боли. Десны его вдруг опухли от прилившей горькой желчи. Было так больно, что он не мог даже заплакать. Ему не разрешали подойти, почему? Полицейские направляются к нему. Зачем? Его обвиняют? Ведь он любил ее. Нет, он ее не убивал! Они с ума сошли! Что им от него нужно? Вдруг вспомнились Кассандра, Дидона, Кармен. Все кем-то подстроено. Сначала Дженнифер, а теперь Сара, его Сара… Бежать подальше от этой гнусности, от позора, бесчестья… Убежать – единственное, что пришло ему в голову.
– Смотрите, он убегает! – предупреждающе воскликнул Эрнест.
– Задержите его! – крикнула Эмма.
– Он может быть вооружен, – еле слышно проговорил один из музыкантов.
Иветта перепугалась не на шутку.
– Айша, неужели? Да где же ты? Ах, ты здесь! Ну и дела! Лишь бы он не ранил инспектора Джонсона…
Мощный удар грома: разверзлись хляби небесные, изливая мстительный поток. Небывалой силы ливень обрушился на холм. Кровь Сары, смешавшаяся с водой, окрашивала в красный цвет ее саван. Беспорядочное бегство. В сутолоке Жилу удалось отыскать проход и взобраться на высокую каменную стену с многочисленными арками, утопавшими в темноте. Лучи разлаженных толкучкой прожекторов на миг осветили силуэт беглеца. Он поскользнулся, чуть не переломав себе кости, несколько раз чудом избежал падения. Уильям и Бертран преследовали его. Он достиг старой дозорной дороги, идущей над последним рядом амфитеатра, вскарабкался по пролому на стену, которая отделяла Одеон от садов, спускающихся к Пропилеям.
– Месье Макбрайен, остановитесь, дальше дороги нет!
Он не слышал, прокладывая себе проход через ржавые проволочные решетки, ограждающие место археологических раскопок, зацепился, разодрал правый рукав пиджака. На прилипшей к телу мокрой одежде выступили пятна крови. Царапина? Стон загнанного зверя, боль в руке – порез был глубоким. Вместе с водой сверху катились опасные камни, текли потоки грязи – потоп. Еще больше усилившийся ливень смешался с освободительными слезами, наконец-то хлынувшими из объятых страхом глаз.
– Смотрите! Он направляется к Эрехтейону.
Мраморные блоки, приготовленные для реставрационных работ, притормозили безудержный бег, он больно ударился. Плевать! Добежав до храма, Жилу, тяжело дыша, остановился передохнуть, восстановить дыхание.
– Живым я им не дамся! Разбушевавшаяся стихия будет защищать меня до самого Парфенона!
Чудесным образом он достиг его, взошел по внушительным ступеням святилища, потом затерялся в лесу колонн, будто специально возведенных для его бегства. Отчаявшийся, израненный, он шел на заклание. Он тоже примет мученическую смерть. За спиной возвышались крепостные стены бывшей цитадели. Он удачно перепрыгнул через лужи, расщелины, но увяз в размокшей глине. Все ямы и канавы переполнились, вода затопила земляную насыпь.
– Месье Макбрайен, остановитесь! – умолял инспектор Легран.
Колосс балансировал на самом верху оборонительного сооружения. Одно движение – и да свершится искупительное падение… Соединение в смерти с Кассандрой, Кармен, Бланш и Сарой…
– Не прыгайте! Не двигайтесь, мы идем! – донесся до него испуганный голос инспектора Джонсона.
Почему они боятся? Ничего плохого с ним не случится, голова от высоты у него никогда не кружилась… Ему просто надоело жить…
Жиль Макбрайен бросился в пустоту.
34
«Мир меломанов» от 18 июля 1988 года
ПОСЛЕДНИЙ ДИАЛОГ САРЫ ФОН ШТАДТ-ФЮРСТЕМБЕРГ
Мир оперы в трауре. Вчера вечером, в Одеоне Герода Аттика, убийственный порыв ветра несчастий, дувший над мировыми оперными сценами, сразил наповал ту, которой дважды, в Париже и Лондоне, удавалось избежать этого удара.
По словам близких Саре фон Штадт-Фюрстемберг людей, диву преследовали телефонные звонки и анонимные письма с угрозами. «Я чувствую, моя жизнь в опасности», – доверилась она мне в одной из наших бесед. Убийца хладнокровно замыслил эту смерть в самом конце «Диалогов кармелиток». Гильотина, устроенная так, что нож ее должен был остановиться в падении, не дойдя до шеи Бланш, была умышленно разлажена и сделала свое черное дело… Нет больше голоса той, которая с необыкновенной щедростью сумела поставить свой огромный талант на службу французскому оперному искусству.
Для похоронного марша палач выбрал не музыку Берлиоза или Бизе, а молитвенное песнопение, написанное Пуленком, не подозревавшим о страшном предназначении своего произведения. Обезглавленная, словно приговоренная к смерти на Гревской площади, на глазах у покоренной ужаснувшейся публики, преклоненная prima donna assoluta угасла, когда в переполненном амфитеатре еще звучала последняя нота, воспарившая на последнем дыхании.
Выйдя на сцену 17 июля 1988 года, Бланш де Ла Форс не знала, что своей кровью почтит память кармелиток, казненных на гильотине 17 июля 1794 года. Отмечая эту годовщину, мы всегда с волнением будем вспоминать о Саре фон Штадт-Фюрстемберг, которая мученицей воссоединилась в смерти со своим персонажем.
В специальном номере, целиком посвященном ей, мы воздадим должное этой изумительной актрисе, карьера которой оборвалась на вершине славы.
Эрнест Лебраншю
P.S. В последнюю минуту перед сдачей статьи в печать нам стало известно, что заведующий постановочной частью Афинского фестиваля Жиль Макбрайен, главный подозреваемый, покончил с собой, бросившись вниз с вершины Акрополя, подписав тем самым акт признания в виновности.
Антракт
35
ПИСЬМО ЭРНЕСТА ЛЕБРАНШЮ ИНСПЕКТОРУ ЛЕГРАНУ
26 октября 1988 года.
Дорогой друг!
Надеюсь, и вы не забываете об афинской трагедии. Уже три месяца прошло, но обезглавленное тело Сары фон Штадт-Фюрстемберг и труп разбившегося о камни Жиля Макбрайена так отчетливо стоят перед моими глазами, словно все это случилось вчера.
Завтра я отправляюсь в Милан: не хватает кое-каких деталей для моей книги о мире оперы. Полагаю, что найду их в архивах «Ла Скала». Одновременно с этим письмом я направил письмецо вашему другу Уильяму, который любезно пригласил меня на свое бракосочетание с Айшей. Думаю, я смогу присутствовать на нем. Прекрасный повод увидеться со всеми вами. Кстати, идея провести церемонию в Маракеше неплоха. Очень романтично! Как идет ваше расследование? Есть ли доказательства причастности к убийству Макбрайена? Насколько я понял, у вас есть сомнения. Ну и история! Что думает о ней наш друг из Скотленд-Ярда? Не забудьте, что вы оба обещали мне предоставить все права на опубликование в «Мире меломанов» ваших заключений по этому делу. Я уже зарезервировал первую полосу!
Передайте мой привет Жан-Люку.
Эрнест
36
ФАКС ИНСПЕКТОРА ДЖОНСОНА,
СКОТЛЕНД-ЯРД, ИНСПЕКТОРУЛЕГРАНУ,
КЕ-ДЕЗ-ОРФЕВР
30 октября 1988 года
Дорогой Бертран!
Хотя для начальства мы и сделали вид, будто больше не интересуемся убийством в «Ковент-Гарден», но все же продолжали вести расследование частно – во внеслужебное время. Одному из моих напарников, кажется, удалось напасть на новый след.
Речь идет о Сенте Келлер. Ты, конечно, помнишь хористку, которая жила у моей матери. Похоже, она такая же швейцарка, как ты или я. Келлер – ее сценическая фамилия, но на самом деле ее настоящая фамилия – Геропулос, а зовут Лина. Она итальянка греческого происхождения, родом из Афин. Преступного пока что в этом ничего нет, но мне очень хочется задать ей пару вопросиков.
Справься на всякий случай у администрации «Гранд-опера», не служила ли она в театре во время постановки «Троянцев»?
Сейчас мы с матушкой уходим выбирать обручальное кольцо для Айши. Спасибо, что согласился быть моим шафером. Ты настоящий друг.
Поцелуй за меня Жан-Люка и Айшу, если ты с ней видишься. Но только товарищеским поцелуем, без подвоха! Рассчитываю на твою лояльность!
Love,
Bill
37
ФАКС ИНСПЕКТОРА ЛЕГРАНА,
КЕ-ДЕЗ-ОРФЕВР, ИНСПЕКТОРУ ДЖОНСОНУ,
СКОТЛЕНД-ЯРД
5 ноября 1988 года
Мой дорогой Билл!
Ты не поверишь тому, что я только что раскопал! Некая Лина Геропулос числится в платежных ведомостях бухгалтерии Парижской оперы времен постановки «Троянцев». Ни за что не догадаешься, кто за ней скрывается! Так и быть, подскажу: Эрма Саллак, ни более ни менее! Каким образом дива ее ранга могла оказаться в Лондоне простой хористкой? Загадка!
Не идет ли действительно речь об одной и той же женщине? Это еще надо доказать, может, это обычное совпадение. Однофамилица? Проверить. На первый взгляд нет никакого сходства между этими двумя актрисами ни во внешности, ни в характере, ни в профессионализме. Разумеется, я буду рыть еще и постараюсь разузнать побольше. Как и тебе, мне очень хотелось бы побеседовать с этой Сентой Келлер, хотя бы для того, чтобы знать, посмеялась она над нами или нет. Подумать только, мы попросили ее изобразить Дженнифер Адамс в роли Кармен! Если она убийца, нас следовало бы высечь!
Между прочим, можешь успокоиться, я не собираюсь наступать на твои грядки. И речи быть не может, чтобы я сменил свою ориентацию. С тех пор как я встретил Жан-Люка, женщины для меня не существуют, даже такие красивые, как Айша. Да если я и захотел бы проверить твою магрибинкуна прочность, Иветта надрала бы мне уши. Она бдит над ней денно и нощно и не спустит с нее глаз, пока не доведет до брачного ложа!
С дружеским приветом,
Бертран
P.S.: Когда я собирался отослать по факсу это послание, из Италии мне позвонил Эрнест. Я поделился с ним нашими открытиями. Он был ошеломлен! Фамилия Геропулос ему о чем-то говорит. Он сразу вспомнил о переводчице Сары фон Штадт-Фюрстемберг в Афинах. Но это еще ничего не значит. Эта фамилия довольно распространена в Греции. Да и звали ее, помнится, Сесилия, а не Лина. Однако не мешало бы и тут проверить… Ладно, бегу, у меня срочное дело.
38
– Центральная больница, к вашим услугам…
– Добрый день, я хотел бы поговорить с доктором Отеривом.
– Минуточку, пожалуйста, посмотрю, не занят ли он…
– Алло, слушаю…
– Жан-Люк?
– Да?
– Это Эрнест. Никак не могу найти Бертрана. У меня есть для него кое-что новенькое.
– На Ке-дез-Орфевр звонили?
– Утром я с ним разговаривал, но сейчас его там нет. Я думал, вы знаете, где его поймать.
– Домой звонили?
– Да, но попал на автоответчик.
– А через меня нельзя передать?
– О, вы очень любезны. Скажите ему, что я сделал открытие, которое, возможно, прольет свет на убийство Дженнифер Адамс и Сары фон Штадт-Фюрстемберг. Дочь сторожа «Ла Скала», когда там пела незабвенная Каллас, звали Линой, фамилия ее была Геропулос. Ее родители – греческие эмигранты, получившие итальянское гражданство… Но это еще не все… Во время репетиций «Ифигении в Тавриде» в пятидесятых годах при более чем сомнительных обстоятельствах был найден труп девушки по имени Бьянка. Нынешняя консьержка сказала, что та была убита. Бьянку срочно заменили Линой. Таким образом, Лина воспользовалась смертью Бьянки, чтобы войти в мир оперы.
– Поздравляю, Эрнест, похоже, вы сделали очень важное открытие! Как только увижу Бертрана, – самое позднее сегодня вечером, – все ему передам. Он может вам позвонить?
– Меня не так-то легко застать. Я сам попытаюсь дозвониться до него.
– Как хотите. К сожалению, вынужден прервать нашу беседу: через минуту у меня операция.
– Простите, что отвлекаю вас.
– Ничего. До встречи.
– До встречи.
Четвертый акт
39
– Ух ты! Вкусно пахнет! Это что? – спросил Бертран, целуя Жан-Люка в шею.
– Филе морского языка.
– Рассказывай.
– Скручиваешь каждую филейную полоску, осторожно обматываешь ее ниточкой и оставляешь томиться в собственном соку на медленном огне. В другой чугунной кастрюле варишь мидии в луковом соусе. Затем очищаешь их от раковин и раковины выбрасываешь. Они свое дело сделали!
Хирург безраздельно царствовал в своей сверхмудреной кухне-лаборатории, безупречно чистой, как операционная. Он перелил через дуршлаг содержимое чугунной кастрюли в другую кастрюльку и продолжил демонстрацию.
– Увариваешь полученный навар, добавив туда сметану, стакан белого вина и немного томатной пасты, потом взбиваешь… Это рецепт моей бабушки. Затем выкладываешь рыбу на блюдо, снимаешь нитки. Видишь, филе сохранило форму. Выжимаешь на него лимон, поливаешь все это соусом и обкладываешь мидиями. Вот и все! Готово, можно есть. Бери рис, а я понесу рыбу. Остается только зажечь свечи. Прошу к столу.
– Вот это стол! – восхитился Бертран.
– Рад, что тебе нравится, – поблагодарил Жан-Люк с видом экспериментатора, удачно завершившего опыт.
– Приятного аппетита.
– И тебе тоже.
– Если когда-нибудь тебе надоест хирургия, ты сможешь реализовать себя в кулинарном искусстве. До чего же вкусно!
– Обожаю готовить: снимает напряжение. На-ка, попробуй этот монбазиляк. Красивый цвет, не правда ли?
– А какой аромат! За твое здоровье.
– За твое. М-м-м, весьма, весьма… Хорошее, крепкое, и рот не вяжет.
– Ты хочешь сказать: превосходное! – еще раз восхитился Бертран, ставя свой бокал. – Прелесть!
– Как прошел день, инспектор?
– «Рутина и тайна», – ответил Бертран, подражая Саре Бернар.
– Никаких известий о твоей исчезнувшей красотке?
– Абсолютно, испарилась, как по волшебству. Да и была ли она!
– Положи себе еще, пока горяченькое, и не устраивай трагедию.
– Охотно.
– И все-таки она должна где-то быть…
– Конечно, но где? В Милане, в Париже, в Лондоне, в Афинах? Она уехала, не оставив адреса.
– А окончательно установлено, что речь идет об одном и том же лице?
– Во всяком случае, пока что речь идет об одних и тех же фамилии и имени.
– И в Греции тоже?
– Да, организаторы фестиваля подтвердили это сегодня утром. Официально Сесилия была Линой.
– Что теперь делать?
– Дай-ка мне немного хлеба, я соберу соус… Точно не знаю, будем продолжать поиски.
– Возьми большой кусок, он посвежее… Думаю, ты ее найдешь. А как у Уильяма? Что у него нового?
– Наш дорогой Билл больше занят Айшей, чем делом. У него все мысли – о предстоящем браке. Я и не предполагал, что он такой сентиментальный.
– Не так-то уж и плохо, правда?
– Попахивает ограниченностью.
– Хватит выпендриваться, ты еще более сентиментален, чем он!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
И Иисус, благословенный плод чрева Твоего,
Явит лик нам свой…
О, кроткая, о, милосердная, о, пресвятая Дева Мария,
О, спасительница…
И тут она заметила Бланш, выходящую к ней из толпы, в которой скрывалась. Счастьем озарилось ее лицо. Блаженная улыбка заиграла на молящихся губах. Она облегченно шагнула к избавлению. Новый удар, жуткий, отделил голову от тела Констанции. Кармелитки больше не дышали, они уже не двигались и перестали петь. Они входили в безмолвие, вступали в вечность. Однако их священный покой еще не коснулся Бланш. Из глубины сцены зловещим знаком выдвигалась шестнадцатая гильотина. Воспевая хвалу Создателю, дива-монахиня, презирая страх, в свою очередь, встала на колени. Последняя из сестер, оставшихся в живых. Выбор сделан: она либо предстанет бессмертной перед ликом Божьим, либо останется смертной в глазах убийцы. Игнорируя все хитроумные приспособления, рассчитанные на эффект, холодный металл обезглавил приговоренную героиню.
Не вызывающее сомнений, чистое, хладнокровное, безболезненное убийство. На этот раз нож не остановился в двадцати сантиметрах от шеи. Видевших это охватил ужас за несколько секунд до финальной ноты. Оркестранты безотчетно успели сообразить, что они аккомпанировали смерти Сары фон Штадт-Фюрстемберг. Последний аккорд означал конец. Крики «браво!», поперхнувшиеся при виде крови, текущей из разверзнутой шеи; недоумевающий ропот… Все «казненные» встали, застыли, не веря глазам своим, не зная, как быть, к кому обратиться за помощью. Они подходили, отходили, одна упала в обморок. Констанция пыталась успокоить товарок, бывших на пороге нервного припадка. Мать Иоанна даже отхлестала по щекам сестру Матильду. Настоятельница, будучи истинно верующей, на коленях беспомощно молилась у трупа Бланш. Музыканты тоже были в панике. Некоторые поднялись на сцену.
– Помогите, сделайте что-нибудь!
Жан-Люк и Бертран в едином порыве бросились к певице, хотя знали, что это бесполезно. Ассистент и главная костюмерша принесли чехол, которым закрывались костюмы, и накинули его на обезглавленное тело. Сесилия и постановщик озадаченно смотрели на него, не зная, что предпринять. К ним присоединился дирижер. Пораженные происшедшим, от впали в прострацию.
– Расходитесь, мы врачи. Возвращайтесь в свои гримерные, пожалуйста, здесь не на что смотреть.
Теперь рядом с Бертраном оказался Уильям.
– Надо срочно предупредить местную полицию!
– Пусть вызовут «скорую»!
Пожарный зачем-то пытался остановить кровотечение. Державшийся в стороне Жилу корчился от боли. Десны его вдруг опухли от прилившей горькой желчи. Было так больно, что он не мог даже заплакать. Ему не разрешали подойти, почему? Полицейские направляются к нему. Зачем? Его обвиняют? Ведь он любил ее. Нет, он ее не убивал! Они с ума сошли! Что им от него нужно? Вдруг вспомнились Кассандра, Дидона, Кармен. Все кем-то подстроено. Сначала Дженнифер, а теперь Сара, его Сара… Бежать подальше от этой гнусности, от позора, бесчестья… Убежать – единственное, что пришло ему в голову.
– Смотрите, он убегает! – предупреждающе воскликнул Эрнест.
– Задержите его! – крикнула Эмма.
– Он может быть вооружен, – еле слышно проговорил один из музыкантов.
Иветта перепугалась не на шутку.
– Айша, неужели? Да где же ты? Ах, ты здесь! Ну и дела! Лишь бы он не ранил инспектора Джонсона…
Мощный удар грома: разверзлись хляби небесные, изливая мстительный поток. Небывалой силы ливень обрушился на холм. Кровь Сары, смешавшаяся с водой, окрашивала в красный цвет ее саван. Беспорядочное бегство. В сутолоке Жилу удалось отыскать проход и взобраться на высокую каменную стену с многочисленными арками, утопавшими в темноте. Лучи разлаженных толкучкой прожекторов на миг осветили силуэт беглеца. Он поскользнулся, чуть не переломав себе кости, несколько раз чудом избежал падения. Уильям и Бертран преследовали его. Он достиг старой дозорной дороги, идущей над последним рядом амфитеатра, вскарабкался по пролому на стену, которая отделяла Одеон от садов, спускающихся к Пропилеям.
– Месье Макбрайен, остановитесь, дальше дороги нет!
Он не слышал, прокладывая себе проход через ржавые проволочные решетки, ограждающие место археологических раскопок, зацепился, разодрал правый рукав пиджака. На прилипшей к телу мокрой одежде выступили пятна крови. Царапина? Стон загнанного зверя, боль в руке – порез был глубоким. Вместе с водой сверху катились опасные камни, текли потоки грязи – потоп. Еще больше усилившийся ливень смешался с освободительными слезами, наконец-то хлынувшими из объятых страхом глаз.
– Смотрите! Он направляется к Эрехтейону.
Мраморные блоки, приготовленные для реставрационных работ, притормозили безудержный бег, он больно ударился. Плевать! Добежав до храма, Жилу, тяжело дыша, остановился передохнуть, восстановить дыхание.
– Живым я им не дамся! Разбушевавшаяся стихия будет защищать меня до самого Парфенона!
Чудесным образом он достиг его, взошел по внушительным ступеням святилища, потом затерялся в лесу колонн, будто специально возведенных для его бегства. Отчаявшийся, израненный, он шел на заклание. Он тоже примет мученическую смерть. За спиной возвышались крепостные стены бывшей цитадели. Он удачно перепрыгнул через лужи, расщелины, но увяз в размокшей глине. Все ямы и канавы переполнились, вода затопила земляную насыпь.
– Месье Макбрайен, остановитесь! – умолял инспектор Легран.
Колосс балансировал на самом верху оборонительного сооружения. Одно движение – и да свершится искупительное падение… Соединение в смерти с Кассандрой, Кармен, Бланш и Сарой…
– Не прыгайте! Не двигайтесь, мы идем! – донесся до него испуганный голос инспектора Джонсона.
Почему они боятся? Ничего плохого с ним не случится, голова от высоты у него никогда не кружилась… Ему просто надоело жить…
Жиль Макбрайен бросился в пустоту.
34
«Мир меломанов» от 18 июля 1988 года
ПОСЛЕДНИЙ ДИАЛОГ САРЫ ФОН ШТАДТ-ФЮРСТЕМБЕРГ
Мир оперы в трауре. Вчера вечером, в Одеоне Герода Аттика, убийственный порыв ветра несчастий, дувший над мировыми оперными сценами, сразил наповал ту, которой дважды, в Париже и Лондоне, удавалось избежать этого удара.
По словам близких Саре фон Штадт-Фюрстемберг людей, диву преследовали телефонные звонки и анонимные письма с угрозами. «Я чувствую, моя жизнь в опасности», – доверилась она мне в одной из наших бесед. Убийца хладнокровно замыслил эту смерть в самом конце «Диалогов кармелиток». Гильотина, устроенная так, что нож ее должен был остановиться в падении, не дойдя до шеи Бланш, была умышленно разлажена и сделала свое черное дело… Нет больше голоса той, которая с необыкновенной щедростью сумела поставить свой огромный талант на службу французскому оперному искусству.
Для похоронного марша палач выбрал не музыку Берлиоза или Бизе, а молитвенное песнопение, написанное Пуленком, не подозревавшим о страшном предназначении своего произведения. Обезглавленная, словно приговоренная к смерти на Гревской площади, на глазах у покоренной ужаснувшейся публики, преклоненная prima donna assoluta угасла, когда в переполненном амфитеатре еще звучала последняя нота, воспарившая на последнем дыхании.
Выйдя на сцену 17 июля 1988 года, Бланш де Ла Форс не знала, что своей кровью почтит память кармелиток, казненных на гильотине 17 июля 1794 года. Отмечая эту годовщину, мы всегда с волнением будем вспоминать о Саре фон Штадт-Фюрстемберг, которая мученицей воссоединилась в смерти со своим персонажем.
В специальном номере, целиком посвященном ей, мы воздадим должное этой изумительной актрисе, карьера которой оборвалась на вершине славы.
Эрнест Лебраншю
P.S. В последнюю минуту перед сдачей статьи в печать нам стало известно, что заведующий постановочной частью Афинского фестиваля Жиль Макбрайен, главный подозреваемый, покончил с собой, бросившись вниз с вершины Акрополя, подписав тем самым акт признания в виновности.
Антракт
35
ПИСЬМО ЭРНЕСТА ЛЕБРАНШЮ ИНСПЕКТОРУ ЛЕГРАНУ
26 октября 1988 года.
Дорогой друг!
Надеюсь, и вы не забываете об афинской трагедии. Уже три месяца прошло, но обезглавленное тело Сары фон Штадт-Фюрстемберг и труп разбившегося о камни Жиля Макбрайена так отчетливо стоят перед моими глазами, словно все это случилось вчера.
Завтра я отправляюсь в Милан: не хватает кое-каких деталей для моей книги о мире оперы. Полагаю, что найду их в архивах «Ла Скала». Одновременно с этим письмом я направил письмецо вашему другу Уильяму, который любезно пригласил меня на свое бракосочетание с Айшей. Думаю, я смогу присутствовать на нем. Прекрасный повод увидеться со всеми вами. Кстати, идея провести церемонию в Маракеше неплоха. Очень романтично! Как идет ваше расследование? Есть ли доказательства причастности к убийству Макбрайена? Насколько я понял, у вас есть сомнения. Ну и история! Что думает о ней наш друг из Скотленд-Ярда? Не забудьте, что вы оба обещали мне предоставить все права на опубликование в «Мире меломанов» ваших заключений по этому делу. Я уже зарезервировал первую полосу!
Передайте мой привет Жан-Люку.
Эрнест
36
ФАКС ИНСПЕКТОРА ДЖОНСОНА,
СКОТЛЕНД-ЯРД, ИНСПЕКТОРУЛЕГРАНУ,
КЕ-ДЕЗ-ОРФЕВР
30 октября 1988 года
Дорогой Бертран!
Хотя для начальства мы и сделали вид, будто больше не интересуемся убийством в «Ковент-Гарден», но все же продолжали вести расследование частно – во внеслужебное время. Одному из моих напарников, кажется, удалось напасть на новый след.
Речь идет о Сенте Келлер. Ты, конечно, помнишь хористку, которая жила у моей матери. Похоже, она такая же швейцарка, как ты или я. Келлер – ее сценическая фамилия, но на самом деле ее настоящая фамилия – Геропулос, а зовут Лина. Она итальянка греческого происхождения, родом из Афин. Преступного пока что в этом ничего нет, но мне очень хочется задать ей пару вопросиков.
Справься на всякий случай у администрации «Гранд-опера», не служила ли она в театре во время постановки «Троянцев»?
Сейчас мы с матушкой уходим выбирать обручальное кольцо для Айши. Спасибо, что согласился быть моим шафером. Ты настоящий друг.
Поцелуй за меня Жан-Люка и Айшу, если ты с ней видишься. Но только товарищеским поцелуем, без подвоха! Рассчитываю на твою лояльность!
Love,
Bill
37
ФАКС ИНСПЕКТОРА ЛЕГРАНА,
КЕ-ДЕЗ-ОРФЕВР, ИНСПЕКТОРУ ДЖОНСОНУ,
СКОТЛЕНД-ЯРД
5 ноября 1988 года
Мой дорогой Билл!
Ты не поверишь тому, что я только что раскопал! Некая Лина Геропулос числится в платежных ведомостях бухгалтерии Парижской оперы времен постановки «Троянцев». Ни за что не догадаешься, кто за ней скрывается! Так и быть, подскажу: Эрма Саллак, ни более ни менее! Каким образом дива ее ранга могла оказаться в Лондоне простой хористкой? Загадка!
Не идет ли действительно речь об одной и той же женщине? Это еще надо доказать, может, это обычное совпадение. Однофамилица? Проверить. На первый взгляд нет никакого сходства между этими двумя актрисами ни во внешности, ни в характере, ни в профессионализме. Разумеется, я буду рыть еще и постараюсь разузнать побольше. Как и тебе, мне очень хотелось бы побеседовать с этой Сентой Келлер, хотя бы для того, чтобы знать, посмеялась она над нами или нет. Подумать только, мы попросили ее изобразить Дженнифер Адамс в роли Кармен! Если она убийца, нас следовало бы высечь!
Между прочим, можешь успокоиться, я не собираюсь наступать на твои грядки. И речи быть не может, чтобы я сменил свою ориентацию. С тех пор как я встретил Жан-Люка, женщины для меня не существуют, даже такие красивые, как Айша. Да если я и захотел бы проверить твою магрибинкуна прочность, Иветта надрала бы мне уши. Она бдит над ней денно и нощно и не спустит с нее глаз, пока не доведет до брачного ложа!
С дружеским приветом,
Бертран
P.S.: Когда я собирался отослать по факсу это послание, из Италии мне позвонил Эрнест. Я поделился с ним нашими открытиями. Он был ошеломлен! Фамилия Геропулос ему о чем-то говорит. Он сразу вспомнил о переводчице Сары фон Штадт-Фюрстемберг в Афинах. Но это еще ничего не значит. Эта фамилия довольно распространена в Греции. Да и звали ее, помнится, Сесилия, а не Лина. Однако не мешало бы и тут проверить… Ладно, бегу, у меня срочное дело.
38
– Центральная больница, к вашим услугам…
– Добрый день, я хотел бы поговорить с доктором Отеривом.
– Минуточку, пожалуйста, посмотрю, не занят ли он…
– Алло, слушаю…
– Жан-Люк?
– Да?
– Это Эрнест. Никак не могу найти Бертрана. У меня есть для него кое-что новенькое.
– На Ке-дез-Орфевр звонили?
– Утром я с ним разговаривал, но сейчас его там нет. Я думал, вы знаете, где его поймать.
– Домой звонили?
– Да, но попал на автоответчик.
– А через меня нельзя передать?
– О, вы очень любезны. Скажите ему, что я сделал открытие, которое, возможно, прольет свет на убийство Дженнифер Адамс и Сары фон Штадт-Фюрстемберг. Дочь сторожа «Ла Скала», когда там пела незабвенная Каллас, звали Линой, фамилия ее была Геропулос. Ее родители – греческие эмигранты, получившие итальянское гражданство… Но это еще не все… Во время репетиций «Ифигении в Тавриде» в пятидесятых годах при более чем сомнительных обстоятельствах был найден труп девушки по имени Бьянка. Нынешняя консьержка сказала, что та была убита. Бьянку срочно заменили Линой. Таким образом, Лина воспользовалась смертью Бьянки, чтобы войти в мир оперы.
– Поздравляю, Эрнест, похоже, вы сделали очень важное открытие! Как только увижу Бертрана, – самое позднее сегодня вечером, – все ему передам. Он может вам позвонить?
– Меня не так-то легко застать. Я сам попытаюсь дозвониться до него.
– Как хотите. К сожалению, вынужден прервать нашу беседу: через минуту у меня операция.
– Простите, что отвлекаю вас.
– Ничего. До встречи.
– До встречи.
Четвертый акт
39
– Ух ты! Вкусно пахнет! Это что? – спросил Бертран, целуя Жан-Люка в шею.
– Филе морского языка.
– Рассказывай.
– Скручиваешь каждую филейную полоску, осторожно обматываешь ее ниточкой и оставляешь томиться в собственном соку на медленном огне. В другой чугунной кастрюле варишь мидии в луковом соусе. Затем очищаешь их от раковин и раковины выбрасываешь. Они свое дело сделали!
Хирург безраздельно царствовал в своей сверхмудреной кухне-лаборатории, безупречно чистой, как операционная. Он перелил через дуршлаг содержимое чугунной кастрюли в другую кастрюльку и продолжил демонстрацию.
– Увариваешь полученный навар, добавив туда сметану, стакан белого вина и немного томатной пасты, потом взбиваешь… Это рецепт моей бабушки. Затем выкладываешь рыбу на блюдо, снимаешь нитки. Видишь, филе сохранило форму. Выжимаешь на него лимон, поливаешь все это соусом и обкладываешь мидиями. Вот и все! Готово, можно есть. Бери рис, а я понесу рыбу. Остается только зажечь свечи. Прошу к столу.
– Вот это стол! – восхитился Бертран.
– Рад, что тебе нравится, – поблагодарил Жан-Люк с видом экспериментатора, удачно завершившего опыт.
– Приятного аппетита.
– И тебе тоже.
– Если когда-нибудь тебе надоест хирургия, ты сможешь реализовать себя в кулинарном искусстве. До чего же вкусно!
– Обожаю готовить: снимает напряжение. На-ка, попробуй этот монбазиляк. Красивый цвет, не правда ли?
– А какой аромат! За твое здоровье.
– За твое. М-м-м, весьма, весьма… Хорошее, крепкое, и рот не вяжет.
– Ты хочешь сказать: превосходное! – еще раз восхитился Бертран, ставя свой бокал. – Прелесть!
– Как прошел день, инспектор?
– «Рутина и тайна», – ответил Бертран, подражая Саре Бернар.
– Никаких известий о твоей исчезнувшей красотке?
– Абсолютно, испарилась, как по волшебству. Да и была ли она!
– Положи себе еще, пока горяченькое, и не устраивай трагедию.
– Охотно.
– И все-таки она должна где-то быть…
– Конечно, но где? В Милане, в Париже, в Лондоне, в Афинах? Она уехала, не оставив адреса.
– А окончательно установлено, что речь идет об одном и том же лице?
– Во всяком случае, пока что речь идет об одних и тех же фамилии и имени.
– И в Греции тоже?
– Да, организаторы фестиваля подтвердили это сегодня утром. Официально Сесилия была Линой.
– Что теперь делать?
– Дай-ка мне немного хлеба, я соберу соус… Точно не знаю, будем продолжать поиски.
– Возьми большой кусок, он посвежее… Думаю, ты ее найдешь. А как у Уильяма? Что у него нового?
– Наш дорогой Билл больше занят Айшей, чем делом. У него все мысли – о предстоящем браке. Я и не предполагал, что он такой сентиментальный.
– Не так-то уж и плохо, правда?
– Попахивает ограниченностью.
– Хватит выпендриваться, ты еще более сентиментален, чем он!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20