От этого мне становилось еще труднее выдавливать из себя слова.
СЕЙЧАС САМОЕ ВРЕМЯ начать писать от третьего лица. Распятие, которое Лоретта носит на шее на цепочке, ей подарили родители, когда ей исполнилось шестнадцать. Да пребудет с ними Бог. И, как любое украшение, которое носит женщина с большой грудью, оно то и дело ныряет в ложбинку между ними. Оно щекочет, но никогда не царапает. «В отличие от многих соплюшек, я ношу его не ради эпатажа», – говорит она.
Лоретте тридцать семь. Столько же, сколько и мне. Она веселая. Она сама себя так называет. «Я – веселая, – говорит она, – я отличаюсь от большинства людей, потому что мне нравится жить. Не то что моему братцу, который боготворит смерть. Для него идеалы – убийцы». Выглядит ли Лоретта старше своих лет? Пожалуй. Ее работа и ее неизменная стрижка ежиком, которой какой-то неотесанный забулдыга дал весьма точное название: «Черви умирают стоя», создают впечатление зрелой женщины. Уверяю вас, Лоретта доживет до ста. Это понимаешь, когда после занятий тайквандо смотришь в душе на ее задницу. Стоит ей только напрячь эту желеобразную массу, как та превращается в два кирпича мускулов (вожделенная мечта любой из нас), которыми Лоретта уложит на пол любую свинью, представляющую для нее опасность. Одним ударом. Она получает удовольствие от схватки, которую ведет с разрушительными силами матушки-природы, которые в качества поля битвы выбрали ее тело. Каждое утро она делает по пятьдесят приседаний, выпадов на бедро, взмахов ногами, «березок», «велосипедиков» и «вертолетиков». Она пользуется специальными маслами и накладывает лед. Но на самом деле от всех бед ее спасает распятие, которое она носит на груди.
ПЕРСОНАЛЬНЫЙ ПЕРЕЧЕНЬ НЕСЧАСТИЙ (ЛОРЕТТЫ). Она составила его прошлой ночью. В минуту сомнений, которые частенько с ней случаются. Перечни всегда как-то успокаивают.
1. Быть заколотой во сне беглым психом или просто наемным убийцей: враги ведь имеются у всех.
2. Быть сбитой пьяным мотоциклистом: такие вещи – не редкость для Лос-Анджелеса. Есть тысячи способов погибнуть. Сотни голодных маньяков рыщут в поисках удобного случая. Конечно, неприятно обо всем этом думать, зато никто не посмеет сказать, что я – наивная женщина.
3. СПИД, опухоль мозга и так далее.
4. Оказаться под завалами во время землетрясения. Сюда же можно было добавить извержения вулканов, торнадо, муссоны и прочее. Но мы не в той части света.
5. Умереть от удара тока (вокруг так много электричества и столько влаги, что я удивляюсь, почему всех нас еще не замкнуло; я лично не разрешаю мужу сушить волосы феном, когда я отмокаю в ванне).
6. Если самолет при крушении упадет на наш дом. Конечно, так не бывает, но ведь это ежегодно с кем-нибудь случается.
7. Быть ошибочно принятой за другого человека и получить смертельную дозу героина или просто укол с ядом после того, как сто раз повторишь фразу: «Я не понимаю, о чем вы говорите», как случилось с Джином Хэкманом в фильме «Французский связной».
ВНЕ ЗАВИСИМОСТИ ОТ ТОГО, сколько человек шагает с ней рядом, Лоретта идет по жизни в одиночку. Но разве то же самое не относится ко всем хорошим и плохим обитателям этого мира? Каждый из нас думает свои сомнительные мыслишки в одиночестве. И если взглянуть на нас с этой точки зрения, не все ли мы грешны? Если уж быть совсем честными под давлением окончательной истины, а? Именно поэтому Иисус всегда с нами – для того, чтобы постоянно напоминать нам, что всегда есть что-то, о чем мы забыли, или тот, кого мы предали, ранили или уничтожили; он не дает нам сбиться с пути, а главное, притупляет боль и облегчает тяжесть нашего одиночества. Каждый шаг на нашем пути – рискованное предприятие. Это самостоятельное погружение, поэтому довольно часто мы идем ко дну. НО (и это «но» настолько жирное и громадное, что ваша сдержанная и признательная рассказчица начинает трястись от натуги) для тех, кто верит, дела обстоят иначе. Если вы впустили Иисуса в свое сердце, вы ощущаете себя воином в самой гуще невидимого войска. И до тех пор, пока вы чисты, Его указания ясны и понятны вам. Это божественные указания. Повернись. Смотри вперед. Блаженство – прямо под твоим носом. Преданные Ему всегда находятся под Его неусыпным наблюдением. Их ведут, а они ведут за собой других. Ему известно, как просто заблудиться и пойти в неверном направлении. Поэтому, когда вы, выбившись из сил, падаете от усталости на обочине дороги, Божественный Экскаватор зачерпывает вас и ставит обратно в целости и сохранности. Или Божественный Силач. Сколько чудес вы готовы узреть в мгновение ока? А почему не бесконечное множество? Бесконечность – еще одно слово с неколебимым значением. Это самое колоссальное слово, оно имеет отношение непосредственно ко Всемогущему. Бесконечность могут осознать только те, кто готов открыть свое сердце Иисусу и воспарить с ним. Свет, который Он излучает, есть ослепительный луч – чистый, яркий, образующий безукоризненный круг, как прожектор на сцене. Мне проще понижать это в театральных терминах, так как значительную часть своей жизни я пела и танцевала в театре. Частенько я обнаруживаю себя забывшейся в лучах популярности и славы.
Лоретта говорит: «Моего мужа зовут Билл, но я называю его Волчарой. Он у меня жутко волосатый и завывает. Когда Вульф просит меня поцеловать его… поцеловать его орган, пососать его член, я мысленно задаю вопрос Иисусу. Не против ли Он. Не возражает ли. И я всегда получаю один и тот же ответ. Сначала полная тишина. Ни знаков, ни звуков. Идет рассмотрение вопроса, как если бы Он был не вполне уверен. Несмотря на то что Иисус идеален, ему тоже требуется время для размышления. И вскоре я слышу Его шепот, который ни с чем невозможно спутать. Он говорит: „Тише, не так громко, возлюбленная Лоретта. Преклони колени и отсоси Волку“. И я слушаюсь. Волчара мой, Волчара. Понятно, что Он делает акцент на коленях. Это характерная поза Его учеников. Я с уважением отношусь к Его колебаниям, к тому, что Он взвешивает все за и против. Я знаю, что только великие мира сего признаются в своих сомнениях и заблуждениях. Мой муж не таков. Он – милый, но он засунул свои сомнения куда-то очень глубоко. Мой муж не сомневается, хотя его дела и не настолько плохи, как у большинства мужчин, которые норовят запихнуть вам в глотку свое мнение прежде, чем вы успеете раскрыть рот. Настанет день, и Иисус сразит всех узколобых и неотесанных. Наповал. И это меня успокаивает. Свершится христианское правосудие. Всезнайки получат взбучку. Я всегда представляю это как молнии, бьющие с неба прямо им в башку и электрической волной прокатывающиеся до самых пяток. Эни-бени-ку-ка-ре-ку и на-те вам, отличный шашлычок. Наши свиньи поджарены в лучшем виде. За свинство. Но Волчара не такой. Он не отъявленный засранец. Он старается; он учится слушать, и за это я его люблю. Он старомоден. И ему трудно преодолеть это в себе. Он только привыкает к этому понятию – „нежный мужик“.
Итак, я беру в руку член Вульфа и чувствую, как мир вокруг начинает меняться. Я вдруг понимаю, каково это, быть Иисусом. Ему удавалось лечить людей и ходить по воде. А мне удается превратить какой-то вялый гриб в нечто упругое и толстое. От моей слюны его член растет на глазах, превращаясь в бутафорский хот-дог. Это же настоящее чудо. С членом Вульфа во рту я чувствую себя счастливой и защищенной. Я перевожу взгляд на его лицо. Он закрывает глаза. Когда я его кусаю, он зажмуривается сильнее. Его обветренные, потрескавшиеся губы приоткрываются и дрожат. В минуты этой величественной покорности он верит, что я не сделаю ему больно. Он открывает глаза, бросает на меня короткий взгляд, краснеет и отворачивается».
Лоретта продолжает: «Мой муж дышит все чаще. Между пальцами ногу него проступают капельки пота. Так я понимаю, что он просто балдеет. Его лицо бледнеет. Он просит меня взять весь член целиком. И опять я спрашиваю у Иисуса, можно или нет. Я жду ответа. И слышу однозначное „да“. Я закрываю глаза и продвигаюсь вперед до тех пор, пока мой нос не утыкается в волосы на его лобке. Удерживая орган мужа у себя во рту, я думаю об Иисусе, распятом на кресте. Моя глотка выражает свое несогласие серией спазмов, но мое сердце ведет меня через эти тернии к звездам. Ничего не попишешь. Все дело именно в этом. Иисус был и остается посредником любви. Сколько боли он вытерпел. Как ужасно с ним' обращались. Как мало он просил от других и как много давал и продолжает давать людям! Работа становится только тяжелее. Я люблю тебя, Господи. Волчара сжимает мои груди. Ему нравится, когда я причмокиваю. Он говорит, это очень эротично. В свою очередь он начинает рычать и завывать, отчего я вся горю.
С Его-то внешними данными могу представить, сколько предложений потрахаться отвергнул Иисусу. Когда мы смотрим на все эти полотна, изображающие его обнаженного, парящего где-то в небесах в сонме верных ангелов или распятым на кресте, то вначале упираемся взглядом Христу где-то в область живота. И затем наш взгляд неизбежно движется вниз. Его всегда изображают с детским члеником, чтобы никому в голову не могло прийти что-то такое. Но не тут-то было. С годами мы пересмотрели свои взгляды насчет размера. Само по себе это неважно. Но что же прикажете мировому сообществу делать с Его изображением? В своих мыслях мы неизменно возвращаемся к Иисусу. И Его Члену. Мы ничего не можем с собой поделать.
Волчара похож на Иисуса. У обоих есть борода. Волк умеет петь. Обычно он поет, когда моет посуду. Иисус тоже пел и играл на гитаре. В этом прослеживается их очевидное сходство. Движением своих клевых, слегка обвисших бедер Вульф заталкивает свой орган еще глубже мне в глотку. Руками он держится за мои уши, будто моя голова-штурвал, мой рот-океан, а его член – преображенное весло. Я всплываю на поверхность за глотком кислорода. Про себя я думаю: „Кончай прямо в меня, Иисус, кончай мне в рот. Оплодотвори меня божественной жизнью. Сожги меня дотла своей жемчужной лавой. Я обещаю: на этот раз я проглочу“».
СПЛЮЩИЛИ
У НАШЕГО ХЛОПЦА СЕГОДНЯ день рождения. И вот вам, пожалуйста! Каков засранец! Уже сидит и поджигает себе футболку, тапочки и волосы моими любимыми спичками! А теперь делает вид, что он здесь ни при чем. Но я-то вижу плоды его работы. И чувствую запах серы. Так что от наказания ему не уйти. Будь у него хоть тысяча дней рождений сразу. И вообще, пусть будет благодарен за то, что ему позволили прожить еще один год. Уже девятый, проведенный дьяволом в тельце этого мальчишки. Никто не должен неуважительно относиться к дарам земным. Так что для начала я отправляю в рот несколько пончиков, а затем принимаюсь за миску чили. Чудненько! Из буфета пропали шесть центов. И все это в один день. При том, что часы еще не пробили полдень. Пора принимать меры. Самые жесткие, чтобы запомнилось надолго. Наказание всегда сурово. Итак, я подзываю малолетнего преступника. Он отрицает все обвинения. Но судья тут я. Так что я стучу костяшками пальцев по подбородку и шепотом выношу вердикт: «Признать юного вора-пиротехника виновным и приговорить к наказанию палками. И да восторжествует справедливость». Я тут же хватаю палку от моей верной старушки – сломанной швабры, и гадкий мальчишка с воплем бросается нарезать круги по всей квартире. Да вот только бежать-то ему некуда: задняя дверь наглухо забита. Я вразвалочку отправляюсь за ним (это моя предельная скорость) и несколько раз мне удается треснуть ему на бегу-для затравки. Я припираю его к стенке в большой комнате. Но он и не думает усмиряться: с каждым ударом он набирается сил. И что же, по-вашему, остается делать матери весом под центнер? А вот что: я отбрасываю палку в сторону, переворачиваю хлопца на живот и сажусь на него сверху – прямо на грудь. Чтобы как-то убавить громкость его воплей, я засовываю ему в рот грязный носок. После чего тянусь за программой передач и смотрю, что у нас сегодня по телевизору. И заодно – что на текущей неделе. Я увлекаюсь остроумной статьей о новых модных тенденциях, а потом весьма полезным разоблачительным материалом о закулисье конкурсов красоты. На этом в комнату врывается моя соплячка и встревоженно требует, чтобы я слезла с ее брата. На это я отвечаю: «Да кто ты, вообще, такая? Захотела быть следующей?» А она кричит: «Мама, ты же делаешь ему больно! Он весь синий и совсем не дышит! Он задохнулся!» И пытается столкнуть меня с этого засранца. Нет, вы это видели: бросает вызов собственной матери! А потом кидается к телефону и набирает номер, глядя на номера экстренных служб, которые я добросовестно записала на аппарате. Я говорю: «Немедленно положи трубку». Она шепчет: «Пожалуйста, помогите! Моя мать сейчас прикончит моего брата. Улица Гелиотропов, 250. Я – его сестра. Пожалуйста, приезжайте скорее!» Она не кладет трубку. Очень милый спектакль, юная леди. И только вздумай попросить у меня на карманные расходы. Я же тебя в порошок сотру. Она прижимает трубку к груди и начинает реветь. А я, ей-богу, так удобно уселась, что и подняться-то не в силах с нашего именинника, чтобы выбить дурь их этой нахалки.
МОЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
ПЕРВОЕ, О ЧЕМ Я ДУМАЮ, просыпаясь утром, – это как я люблю школу. По телу прокатывается волна мурашек при одной мысли о том, что придется идти до нее целую милю (которая больше смахивает на десять) через весь наш распрекрасный райончик, обосранный вечно лающими собаками, – особенно если на дворе поздняя весна, три миллиона градусов выше нуля и раскалившийся асфальт огнедышит тебе прямо в лицо. Или где-нибудь после Нового года, в непогоду, когда градины размером с яйцо аккуратненько молотят тебя по черепушке. Я это просто обожаю. Да, дорогие мои девочки и мальчики, я остро чувствую свою близость с окружающей средой, и это родственное ощущение укрепляет мою глубоко личную с Ральфом, блин, Уолдо Эмерсоном – трансцендентным гуманоидом, которым нас периодически закармливают в Великой Американской Литературе.
Я прекрасно понимаю, почему Натаниэл Готорн, который, по-моему, самый крутой чувак во Вселенной, считал Уолдо хорошим поэтом, но никаким философом. Нэт полагал, что тот не от мира сего, что его мысли витают где-то в облаках (пересказываю своими словами). Так что каждый раз ему приходится высовывать оттуда свою голову, чтобы прикоснуться к чему-то реальному. Но Уолдо так и не удалось ни к чему прикоснуться, особенно ко мне. Никак нет, сэр. Все, что меня с ним связывает, – так это головная боль от сборника его эссе; наркота для марсиан. Он слишком пафосный. Мне подавайте Нэта, он такой клевый. Единственный привлекательный чувак из всех, живших в девятнадцатом веке. Слава богу, без длинной страшной бороды – просто сияющее мечтательное лицо. В почтенном возрасте он отрастил себе усы. Я не против. Нормальному мужику позволительно. Взгляд у него такой странный, от чего он делается только пикантнее. Его рассказ «Родимое пятно» мегакрут. И «Дочь Раппачини» тоже. Невинность и порок – мои излюбленные темы. Боже, чуть не забыла! Конечно, «Алая буква»… Святоши меня бесят. В следующий раз, когда я увижу, как откуда-нибудь из кустов выползает улитка, можете быть уверены, я обязательно наступлю на нее, назвав ее Уолдо.
Общественности не нравятся саркастичные девчонки. Особенно ребятам. Их это отпугивает. Не знаю почему. Люди реагируют на тебя как на пузырь шипящей плазмы, если ты не ведешь себя как паинька. Надо вести себя как подобает девушке. О, нет вопросов! Кажется, я знаю, что это означает. У нас есть такая штучка между ног. Начинается на букву В или на букву П (но слово на П используют только нехорошие люди) и является вместилищем кое-чего похуже. И я, кажется, опять знаю, что это такое.
Это член.
Первым уроком у нас сегодня «Ферма Дирта Дэнбома». Садоводство. Я выбрала этот предмет, потому что слышала, что там разрешают выращивать марихуану. Вранье. Еще я выбрала его, потому что слышала, что можно прятаться в парнике, как бы поливая свои травки, и никто не будет до тебя докапываться. И это правда. Моя капуста загибается. Я не очень расстраиваюсь по этому поводу. Меня от нее мутит и пучит. А вот Дэнбом расстраивается. Он очень возмущается, когда наши посадки гибнут. Говорит, что необходимо заботиться о растениях, так как от этого зависит продолжение жизни на Земле. Звучит разумно. Однако едва ли он понимает, что в его классной комнате собираются и праздно толкутся тридцать подрастающих овощей. Он милый. Он тоже как будто из девятнадцатого века, но в него я никогда не смогла бы влюбиться. Дэнбом уравновешен, много работает, помогает мне носить мешки с торфяным мхом и навозом, помогает копать и, я уверена, не завалит меня на экзамене. Дэнбом считает меня хорошей девочкой, несмотря на то что боится на меня даже взглянуть.
Моя спальня (это там, где я сейчас нахожусь) выкрашена в лютиковый цвет. Мне живо представляется такая картина:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
СЕЙЧАС САМОЕ ВРЕМЯ начать писать от третьего лица. Распятие, которое Лоретта носит на шее на цепочке, ей подарили родители, когда ей исполнилось шестнадцать. Да пребудет с ними Бог. И, как любое украшение, которое носит женщина с большой грудью, оно то и дело ныряет в ложбинку между ними. Оно щекочет, но никогда не царапает. «В отличие от многих соплюшек, я ношу его не ради эпатажа», – говорит она.
Лоретте тридцать семь. Столько же, сколько и мне. Она веселая. Она сама себя так называет. «Я – веселая, – говорит она, – я отличаюсь от большинства людей, потому что мне нравится жить. Не то что моему братцу, который боготворит смерть. Для него идеалы – убийцы». Выглядит ли Лоретта старше своих лет? Пожалуй. Ее работа и ее неизменная стрижка ежиком, которой какой-то неотесанный забулдыга дал весьма точное название: «Черви умирают стоя», создают впечатление зрелой женщины. Уверяю вас, Лоретта доживет до ста. Это понимаешь, когда после занятий тайквандо смотришь в душе на ее задницу. Стоит ей только напрячь эту желеобразную массу, как та превращается в два кирпича мускулов (вожделенная мечта любой из нас), которыми Лоретта уложит на пол любую свинью, представляющую для нее опасность. Одним ударом. Она получает удовольствие от схватки, которую ведет с разрушительными силами матушки-природы, которые в качества поля битвы выбрали ее тело. Каждое утро она делает по пятьдесят приседаний, выпадов на бедро, взмахов ногами, «березок», «велосипедиков» и «вертолетиков». Она пользуется специальными маслами и накладывает лед. Но на самом деле от всех бед ее спасает распятие, которое она носит на груди.
ПЕРСОНАЛЬНЫЙ ПЕРЕЧЕНЬ НЕСЧАСТИЙ (ЛОРЕТТЫ). Она составила его прошлой ночью. В минуту сомнений, которые частенько с ней случаются. Перечни всегда как-то успокаивают.
1. Быть заколотой во сне беглым психом или просто наемным убийцей: враги ведь имеются у всех.
2. Быть сбитой пьяным мотоциклистом: такие вещи – не редкость для Лос-Анджелеса. Есть тысячи способов погибнуть. Сотни голодных маньяков рыщут в поисках удобного случая. Конечно, неприятно обо всем этом думать, зато никто не посмеет сказать, что я – наивная женщина.
3. СПИД, опухоль мозга и так далее.
4. Оказаться под завалами во время землетрясения. Сюда же можно было добавить извержения вулканов, торнадо, муссоны и прочее. Но мы не в той части света.
5. Умереть от удара тока (вокруг так много электричества и столько влаги, что я удивляюсь, почему всех нас еще не замкнуло; я лично не разрешаю мужу сушить волосы феном, когда я отмокаю в ванне).
6. Если самолет при крушении упадет на наш дом. Конечно, так не бывает, но ведь это ежегодно с кем-нибудь случается.
7. Быть ошибочно принятой за другого человека и получить смертельную дозу героина или просто укол с ядом после того, как сто раз повторишь фразу: «Я не понимаю, о чем вы говорите», как случилось с Джином Хэкманом в фильме «Французский связной».
ВНЕ ЗАВИСИМОСТИ ОТ ТОГО, сколько человек шагает с ней рядом, Лоретта идет по жизни в одиночку. Но разве то же самое не относится ко всем хорошим и плохим обитателям этого мира? Каждый из нас думает свои сомнительные мыслишки в одиночестве. И если взглянуть на нас с этой точки зрения, не все ли мы грешны? Если уж быть совсем честными под давлением окончательной истины, а? Именно поэтому Иисус всегда с нами – для того, чтобы постоянно напоминать нам, что всегда есть что-то, о чем мы забыли, или тот, кого мы предали, ранили или уничтожили; он не дает нам сбиться с пути, а главное, притупляет боль и облегчает тяжесть нашего одиночества. Каждый шаг на нашем пути – рискованное предприятие. Это самостоятельное погружение, поэтому довольно часто мы идем ко дну. НО (и это «но» настолько жирное и громадное, что ваша сдержанная и признательная рассказчица начинает трястись от натуги) для тех, кто верит, дела обстоят иначе. Если вы впустили Иисуса в свое сердце, вы ощущаете себя воином в самой гуще невидимого войска. И до тех пор, пока вы чисты, Его указания ясны и понятны вам. Это божественные указания. Повернись. Смотри вперед. Блаженство – прямо под твоим носом. Преданные Ему всегда находятся под Его неусыпным наблюдением. Их ведут, а они ведут за собой других. Ему известно, как просто заблудиться и пойти в неверном направлении. Поэтому, когда вы, выбившись из сил, падаете от усталости на обочине дороги, Божественный Экскаватор зачерпывает вас и ставит обратно в целости и сохранности. Или Божественный Силач. Сколько чудес вы готовы узреть в мгновение ока? А почему не бесконечное множество? Бесконечность – еще одно слово с неколебимым значением. Это самое колоссальное слово, оно имеет отношение непосредственно ко Всемогущему. Бесконечность могут осознать только те, кто готов открыть свое сердце Иисусу и воспарить с ним. Свет, который Он излучает, есть ослепительный луч – чистый, яркий, образующий безукоризненный круг, как прожектор на сцене. Мне проще понижать это в театральных терминах, так как значительную часть своей жизни я пела и танцевала в театре. Частенько я обнаруживаю себя забывшейся в лучах популярности и славы.
Лоретта говорит: «Моего мужа зовут Билл, но я называю его Волчарой. Он у меня жутко волосатый и завывает. Когда Вульф просит меня поцеловать его… поцеловать его орган, пососать его член, я мысленно задаю вопрос Иисусу. Не против ли Он. Не возражает ли. И я всегда получаю один и тот же ответ. Сначала полная тишина. Ни знаков, ни звуков. Идет рассмотрение вопроса, как если бы Он был не вполне уверен. Несмотря на то что Иисус идеален, ему тоже требуется время для размышления. И вскоре я слышу Его шепот, который ни с чем невозможно спутать. Он говорит: „Тише, не так громко, возлюбленная Лоретта. Преклони колени и отсоси Волку“. И я слушаюсь. Волчара мой, Волчара. Понятно, что Он делает акцент на коленях. Это характерная поза Его учеников. Я с уважением отношусь к Его колебаниям, к тому, что Он взвешивает все за и против. Я знаю, что только великие мира сего признаются в своих сомнениях и заблуждениях. Мой муж не таков. Он – милый, но он засунул свои сомнения куда-то очень глубоко. Мой муж не сомневается, хотя его дела и не настолько плохи, как у большинства мужчин, которые норовят запихнуть вам в глотку свое мнение прежде, чем вы успеете раскрыть рот. Настанет день, и Иисус сразит всех узколобых и неотесанных. Наповал. И это меня успокаивает. Свершится христианское правосудие. Всезнайки получат взбучку. Я всегда представляю это как молнии, бьющие с неба прямо им в башку и электрической волной прокатывающиеся до самых пяток. Эни-бени-ку-ка-ре-ку и на-те вам, отличный шашлычок. Наши свиньи поджарены в лучшем виде. За свинство. Но Волчара не такой. Он не отъявленный засранец. Он старается; он учится слушать, и за это я его люблю. Он старомоден. И ему трудно преодолеть это в себе. Он только привыкает к этому понятию – „нежный мужик“.
Итак, я беру в руку член Вульфа и чувствую, как мир вокруг начинает меняться. Я вдруг понимаю, каково это, быть Иисусом. Ему удавалось лечить людей и ходить по воде. А мне удается превратить какой-то вялый гриб в нечто упругое и толстое. От моей слюны его член растет на глазах, превращаясь в бутафорский хот-дог. Это же настоящее чудо. С членом Вульфа во рту я чувствую себя счастливой и защищенной. Я перевожу взгляд на его лицо. Он закрывает глаза. Когда я его кусаю, он зажмуривается сильнее. Его обветренные, потрескавшиеся губы приоткрываются и дрожат. В минуты этой величественной покорности он верит, что я не сделаю ему больно. Он открывает глаза, бросает на меня короткий взгляд, краснеет и отворачивается».
Лоретта продолжает: «Мой муж дышит все чаще. Между пальцами ногу него проступают капельки пота. Так я понимаю, что он просто балдеет. Его лицо бледнеет. Он просит меня взять весь член целиком. И опять я спрашиваю у Иисуса, можно или нет. Я жду ответа. И слышу однозначное „да“. Я закрываю глаза и продвигаюсь вперед до тех пор, пока мой нос не утыкается в волосы на его лобке. Удерживая орган мужа у себя во рту, я думаю об Иисусе, распятом на кресте. Моя глотка выражает свое несогласие серией спазмов, но мое сердце ведет меня через эти тернии к звездам. Ничего не попишешь. Все дело именно в этом. Иисус был и остается посредником любви. Сколько боли он вытерпел. Как ужасно с ним' обращались. Как мало он просил от других и как много давал и продолжает давать людям! Работа становится только тяжелее. Я люблю тебя, Господи. Волчара сжимает мои груди. Ему нравится, когда я причмокиваю. Он говорит, это очень эротично. В свою очередь он начинает рычать и завывать, отчего я вся горю.
С Его-то внешними данными могу представить, сколько предложений потрахаться отвергнул Иисусу. Когда мы смотрим на все эти полотна, изображающие его обнаженного, парящего где-то в небесах в сонме верных ангелов или распятым на кресте, то вначале упираемся взглядом Христу где-то в область живота. И затем наш взгляд неизбежно движется вниз. Его всегда изображают с детским члеником, чтобы никому в голову не могло прийти что-то такое. Но не тут-то было. С годами мы пересмотрели свои взгляды насчет размера. Само по себе это неважно. Но что же прикажете мировому сообществу делать с Его изображением? В своих мыслях мы неизменно возвращаемся к Иисусу. И Его Члену. Мы ничего не можем с собой поделать.
Волчара похож на Иисуса. У обоих есть борода. Волк умеет петь. Обычно он поет, когда моет посуду. Иисус тоже пел и играл на гитаре. В этом прослеживается их очевидное сходство. Движением своих клевых, слегка обвисших бедер Вульф заталкивает свой орган еще глубже мне в глотку. Руками он держится за мои уши, будто моя голова-штурвал, мой рот-океан, а его член – преображенное весло. Я всплываю на поверхность за глотком кислорода. Про себя я думаю: „Кончай прямо в меня, Иисус, кончай мне в рот. Оплодотвори меня божественной жизнью. Сожги меня дотла своей жемчужной лавой. Я обещаю: на этот раз я проглочу“».
СПЛЮЩИЛИ
У НАШЕГО ХЛОПЦА СЕГОДНЯ день рождения. И вот вам, пожалуйста! Каков засранец! Уже сидит и поджигает себе футболку, тапочки и волосы моими любимыми спичками! А теперь делает вид, что он здесь ни при чем. Но я-то вижу плоды его работы. И чувствую запах серы. Так что от наказания ему не уйти. Будь у него хоть тысяча дней рождений сразу. И вообще, пусть будет благодарен за то, что ему позволили прожить еще один год. Уже девятый, проведенный дьяволом в тельце этого мальчишки. Никто не должен неуважительно относиться к дарам земным. Так что для начала я отправляю в рот несколько пончиков, а затем принимаюсь за миску чили. Чудненько! Из буфета пропали шесть центов. И все это в один день. При том, что часы еще не пробили полдень. Пора принимать меры. Самые жесткие, чтобы запомнилось надолго. Наказание всегда сурово. Итак, я подзываю малолетнего преступника. Он отрицает все обвинения. Но судья тут я. Так что я стучу костяшками пальцев по подбородку и шепотом выношу вердикт: «Признать юного вора-пиротехника виновным и приговорить к наказанию палками. И да восторжествует справедливость». Я тут же хватаю палку от моей верной старушки – сломанной швабры, и гадкий мальчишка с воплем бросается нарезать круги по всей квартире. Да вот только бежать-то ему некуда: задняя дверь наглухо забита. Я вразвалочку отправляюсь за ним (это моя предельная скорость) и несколько раз мне удается треснуть ему на бегу-для затравки. Я припираю его к стенке в большой комнате. Но он и не думает усмиряться: с каждым ударом он набирается сил. И что же, по-вашему, остается делать матери весом под центнер? А вот что: я отбрасываю палку в сторону, переворачиваю хлопца на живот и сажусь на него сверху – прямо на грудь. Чтобы как-то убавить громкость его воплей, я засовываю ему в рот грязный носок. После чего тянусь за программой передач и смотрю, что у нас сегодня по телевизору. И заодно – что на текущей неделе. Я увлекаюсь остроумной статьей о новых модных тенденциях, а потом весьма полезным разоблачительным материалом о закулисье конкурсов красоты. На этом в комнату врывается моя соплячка и встревоженно требует, чтобы я слезла с ее брата. На это я отвечаю: «Да кто ты, вообще, такая? Захотела быть следующей?» А она кричит: «Мама, ты же делаешь ему больно! Он весь синий и совсем не дышит! Он задохнулся!» И пытается столкнуть меня с этого засранца. Нет, вы это видели: бросает вызов собственной матери! А потом кидается к телефону и набирает номер, глядя на номера экстренных служб, которые я добросовестно записала на аппарате. Я говорю: «Немедленно положи трубку». Она шепчет: «Пожалуйста, помогите! Моя мать сейчас прикончит моего брата. Улица Гелиотропов, 250. Я – его сестра. Пожалуйста, приезжайте скорее!» Она не кладет трубку. Очень милый спектакль, юная леди. И только вздумай попросить у меня на карманные расходы. Я же тебя в порошок сотру. Она прижимает трубку к груди и начинает реветь. А я, ей-богу, так удобно уселась, что и подняться-то не в силах с нашего именинника, чтобы выбить дурь их этой нахалки.
МОЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
ПЕРВОЕ, О ЧЕМ Я ДУМАЮ, просыпаясь утром, – это как я люблю школу. По телу прокатывается волна мурашек при одной мысли о том, что придется идти до нее целую милю (которая больше смахивает на десять) через весь наш распрекрасный райончик, обосранный вечно лающими собаками, – особенно если на дворе поздняя весна, три миллиона градусов выше нуля и раскалившийся асфальт огнедышит тебе прямо в лицо. Или где-нибудь после Нового года, в непогоду, когда градины размером с яйцо аккуратненько молотят тебя по черепушке. Я это просто обожаю. Да, дорогие мои девочки и мальчики, я остро чувствую свою близость с окружающей средой, и это родственное ощущение укрепляет мою глубоко личную с Ральфом, блин, Уолдо Эмерсоном – трансцендентным гуманоидом, которым нас периодически закармливают в Великой Американской Литературе.
Я прекрасно понимаю, почему Натаниэл Готорн, который, по-моему, самый крутой чувак во Вселенной, считал Уолдо хорошим поэтом, но никаким философом. Нэт полагал, что тот не от мира сего, что его мысли витают где-то в облаках (пересказываю своими словами). Так что каждый раз ему приходится высовывать оттуда свою голову, чтобы прикоснуться к чему-то реальному. Но Уолдо так и не удалось ни к чему прикоснуться, особенно ко мне. Никак нет, сэр. Все, что меня с ним связывает, – так это головная боль от сборника его эссе; наркота для марсиан. Он слишком пафосный. Мне подавайте Нэта, он такой клевый. Единственный привлекательный чувак из всех, живших в девятнадцатом веке. Слава богу, без длинной страшной бороды – просто сияющее мечтательное лицо. В почтенном возрасте он отрастил себе усы. Я не против. Нормальному мужику позволительно. Взгляд у него такой странный, от чего он делается только пикантнее. Его рассказ «Родимое пятно» мегакрут. И «Дочь Раппачини» тоже. Невинность и порок – мои излюбленные темы. Боже, чуть не забыла! Конечно, «Алая буква»… Святоши меня бесят. В следующий раз, когда я увижу, как откуда-нибудь из кустов выползает улитка, можете быть уверены, я обязательно наступлю на нее, назвав ее Уолдо.
Общественности не нравятся саркастичные девчонки. Особенно ребятам. Их это отпугивает. Не знаю почему. Люди реагируют на тебя как на пузырь шипящей плазмы, если ты не ведешь себя как паинька. Надо вести себя как подобает девушке. О, нет вопросов! Кажется, я знаю, что это означает. У нас есть такая штучка между ног. Начинается на букву В или на букву П (но слово на П используют только нехорошие люди) и является вместилищем кое-чего похуже. И я, кажется, опять знаю, что это такое.
Это член.
Первым уроком у нас сегодня «Ферма Дирта Дэнбома». Садоводство. Я выбрала этот предмет, потому что слышала, что там разрешают выращивать марихуану. Вранье. Еще я выбрала его, потому что слышала, что можно прятаться в парнике, как бы поливая свои травки, и никто не будет до тебя докапываться. И это правда. Моя капуста загибается. Я не очень расстраиваюсь по этому поводу. Меня от нее мутит и пучит. А вот Дэнбом расстраивается. Он очень возмущается, когда наши посадки гибнут. Говорит, что необходимо заботиться о растениях, так как от этого зависит продолжение жизни на Земле. Звучит разумно. Однако едва ли он понимает, что в его классной комнате собираются и праздно толкутся тридцать подрастающих овощей. Он милый. Он тоже как будто из девятнадцатого века, но в него я никогда не смогла бы влюбиться. Дэнбом уравновешен, много работает, помогает мне носить мешки с торфяным мхом и навозом, помогает копать и, я уверена, не завалит меня на экзамене. Дэнбом считает меня хорошей девочкой, несмотря на то что боится на меня даже взглянуть.
Моя спальня (это там, где я сейчас нахожусь) выкрашена в лютиковый цвет. Мне живо представляется такая картина:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34