С этого времени каждый крупный банк-акционер «отнимает у биржи часть её функций и сам становится рынком для ценных бумаг», «всё более превращая биржу в своё зависимое орудие и по своему собственному усмотрению направляя её движение». «Благодаря скоплению больших капиталов в колоссальных акционерных банках, естественно, значительно расширился операционный базис, на который уже могло опираться создание новых предприятий».
«Появление новой техники банковского дела - «смешанных» депозитно-инвестиционных банков, работающих на основе долевого участия в капитале и управлении предприятиями новейших и базисных отраслей промышленности, дало толчок монополистической концентрации производства». Монополистическая концентрация производства позволила увеличить масштабы предпринимательских проектов, не обеспеченных наследуемым капиталом или его залоговой стоимостью, до транснационального (глобального) уровня. Бюрократические структуры банков и банковских синдикатов научились упорядочивать биржевые потоки, задавая единое направление поведению огромной массы акционеров, принимающих «самостоятельные» инвестиционные решения. Банковская бюрократия получила возможность не только контролировать биржевой хаос, но и моделировать его в целях извлечения огромных спекулятивных прибылей.
Если бы эти новые инвестиционные инструменты находились в руках акционеров, непосредственно вовлечённых в процесс производительного труда, нетрудовые доходы банковской бюрократии, участвующей в распоряжении акционерным капиталом, были бы невозможны. Однако формирование такой системы представительства, которая бы сделала возможным неотчуждаемый контроль со стороны акционеров-работников над всеми распорядителями акционерного капитала, представлялось более трудной задачей, чем национализация всех капиталов и удушение застаревше-государственной институциональной оболочкой всех частных экономических инициатив.
Новые формы управления сверхмобильным и сверхкрупным акционерным капиталом, не наполненные надлежащим контролем со стороны непосредственных участников производственного процесса, имели неоднозначное влияние на развитие мировой капиталистической системы. С одной стороны, всемирные акционерные банки, эффективно мобилизующие «праздную часть» общественного капитала для кредитования всё новых и новых акционерных предприятий, многократно увеличивали инновационный потенциал мирохозяйственной системы в целом, с другой - безответственная деятельность крупных акционерных банков, «власть которых над биржами увеличилась до чрезвычайности», порождала мощные стимулы к широкомасштабным финансово-биржевым спекуляциям, способствовала ещё большему наращиванию потенциала мировых кризисов перепроизводства, искажала ориентиры созидательного развития сообществ в рамках отдельных государств. Власть выборных национальных правительств стала целиком растворяться во власти банкиров и спекулянтов, которых никто не выбирал. Государства оказались перед фактом полной утраты ответственности за любые изменения, происходящие в национальных экономиках, растворённых в новой институциональной оболочке, и вынуждены были отказываться от своих прежних обязательств.
Следующим важным шагом в становлении надгосударственного институционального порядка, способствующего глобальной интеграции акционерного капитала, стало формирование системы частичных банковских резервов, сопровождающееся последовательным отказом от конвертируемости банкнот в золото (своеобразный аналог наследуемого имущества в производственно-хозяйственной деятельности). По словам К. Поланьи, «последний остаток традиционной мировой экономики исчез» когда «в инстинктивном порыве к освобождению Америка в 1933 г. отказалась от золотого стандарта. И хотя едва ли кто-нибудь понимал тогда истинный смысл этого события, история почти мгновенно изменила свой ход».
В апреле 1978 года вступили в силу Ямайские соглашения, предусматривающие окончательный юридический отказ всех национальных правительств от конвертируемости банкнот в золото (ямайская валютная система). Юридически закреплённый отказ национальных государств от долговых обязательств за последствия деятельности транснациональных бизнес-сообществ акционерного типа не только формально, но и фактически ликвидировал остатки прежних институциональных ограничений, сдерживающих опасно противоречивое развитие акционерного капитала. Контур развития акционерного капитала сложился в единое целое и стал охватывать полностью весь мир. Транснациональные сообщества предпринимателей, объединяющихся на основе акционерного капитала, окончательно подчинили своему институциональному влиянию все стороны общественной жизни, повсеместно сменяя буржуазное государство-нацию на посту доминирующего социального института (примерно так же как в своё время, при переходе от мануфактурного производства к фабричному, государство-нация повсеместно пришло на смену государству-городу и государству-церкви). «Страны утратили большую часть своего прежнего суверенитета, эпохе суверенных государств пришел конец, а отдельные страны превратились просто в «фикцию»».
После того как все государства сняли с себя остатки ответственности за деятельность более масштабных институтов и эпоха суверенных государств закончилась, пропагандистская деятельность апологетов государственно-социалистического режима утратила всякий смысл. Распространители идей марксизма-ленинизма не могли более поддерживать в сознании трудящихся всего мира (включая трудящихся «стран победившего социализма») привлекательность государствоцентристской доктрины коммунистических преобразований.
Включение «социалистического лагеря» в глобальный контур развития акционерного капитала вызвало деидеологизацию общественных сил, отстаивающих интересы наёмного труда. После окончания полувекового государственно-идеологического противостояния труда и капитала часть мирового сообщества, отчужденная от средств и результатов труда, оказалась идеологически безоружной перед капиталом, интегрированным в глобальные бизнес-структуры корпоративного типа (крупные акционерные банки и транснациональные корпорации). Хаос противоречий и ошибок, который десятилетиями искусственно сдерживался благодаря идейно-политическому противостоянию государственного капитализма и государственного псевдосоциализма, вырвался на либеральные просторы, ломая остатки цивилизованных норм и культурных ценностей.
С исчезновением главного идеологического оппонента буржуазные государства из субъекта регулирования мирового хозяйства превратились в объект манипулирования со стороны акционерных банков и корпораций, не обременённых идеологической инерцией. Гегемония мирового корпоративного капитала стала утверждаться как через контролируемые корпорациями международные институты, так и через идеологически дезориентированных представителей государственно-бюрократических структур.
1.5 Перспектива ужесточения мер государственного вмешательства в постгосударственную эпоху
В биполярном мире 30-х - 80-х годов 20 века буржуазная система государственного регулирования, сталкиваясь с критикой в свой адрес со стороны идеологов коммунизма, использовала весь свой потенциал для поддержания статуса полновластного организатора мирового хозяйства. Как только социалистический лагерь развалился, ознаменовав собой окончание периода идеологического противостояния, государственная бюрократия вышла из-под идеологического давления со стороны прогрессивных сил, верных коммунистическим идеалам, и, лишившись сбалансированных ценностных ориентиров, стала повсеместно утрачивать возможность регулирования мирохозяйственных процессов. Мир, освобождённый от «костных марксистско-ленинских догматов», был быстро переориентирован на ожидание самопроизвольного возникновения «порядка из хаоса». Новые ориентиры мирового развития стали задаваться транснациональными корпорациями и контролируемыми ими надгосударственными организациями (такими как Мировой банк реконструкции и развития, Международный валютный фонд и т.п.). Став непререкаемым оплотом неолиберализма и избавившись от всех прежних идеологических стеснений, эти учреждения стали открыто демонстрировать обескураженному человечеству свою истинную природу.
Одним из особо запоминающихся проявлений природы транснациональных корпораций в постсоветскую эпоху стало трагическое событие, названное шоком компании «Shell». Произошло оно 10 ноября 1995 года. В этот день по приказу нигерийского правительства казнили чернокожего писателя и правозащитника Кена Саро-Виву за то, что он посмел воспротивиться варварским действиям транснациональной корпорации «Shell», приступившей к промышленному освоению земель африканского народа Огони. Казни Кена Саро-Вивы и восьми его товарищей предшествовали систематические военные набеги на деревни народа Огони, организованные марионеточным режимом Нигерии в угоду «Shell». Этот геноцид против народа, оказавшегося на пути у транснациональной корпорации, унёс тысячи жизней и стал, наряду с казнью известного африканского правозащитника, неподсудным достоянием гласности.
Описанная трагедия скорее всего не вызвала бы столь широкой огласки, если бы всего несколькими месяцами ранее сотни телеканалов во всём мире не транслировали сюжет о том, как всё та же компания «Shell» струями воды из брандспойтов разгоняет активистов Гринпис, оккупировавших нефтяную платформу «Brent Spar» в Северной Атлантике, протестующих против планов «Shell» затопить её за ненадобностью и погубить всё живое на десятки километров вокруг. Некоторые злодеяния всего лишь одной известной корпорации стали объектом внимания широкой общественности ещё и потому, что «Shell» долгое время прославлялась PR-технологами и международными СМИ как «образцовый пример ответственности предпринимателя».
Имиджевый шок корпорации «Shell» нисколько не изменил её природу (в настоящее время, например, «Shell», при содействии российского «Газпрома», ведёт активную подготовку экологической катастрофы в рамках проекта «Сахалин-2»). Вместе с тем следует отметить, что отношение к неизменно-преступной природе корпораций со стороны цивилизованной общественности стало меняться. Многомиллиардные преступные инвестиции, осуществляемые «преуспевающими» корпорациями, перестали однозначно восприниматься как необходимая дань научно-техническому прогрессу и стали возможны лишь в «серых» зонах, закрытых от гласности и общественного контроля.
События, подобные описанным, становясь достоянием гласности, обнажают верхушку айсберга, именуемого преступлениями транснациональных корпораций. Геноцид, насилие, отмывание денег, кража интеллектуальной собственности, истощение естественного капитала планеты через сведение лесов, рыбных запасов и минеральных залежей, загрязнение биосферы ядовитыми химикатами, распространение рака и прочих смертельных эпидемий, агрессивный маркетинг, ложные банкротства, мошеннические проникновения в легальный бизнес, коррупция и подкуп общественных и партийных деятелей - все эти и многие другие преступления прочно вошли в повседневную практику транснациональных корпораций. Информация об этих преступлениях зачастую успешно скрывается за приторно-сладкими декларациями миссий и ценностей, составляющих, вкупе с заведомо невыполнимыми обещаниями, арсенал корпоративных PR-технологов. Однако даже той малой части информации о корпоративных злодеяниях, которую прогрессивной общественности удалось придать огласке, оказалось достаточно для формирования к середине 90-х годов устойчивых антикорпоративных настроений.
Резонатором, усилившим реакцию общественности на многочисленные корпоративные преступления, стал мировой финансовый кризис 1997-1999 годов. Кризис, обрушивший экономики стран Азии и Южной Америки, окончательно прояснил цели антиглобалистского движения, выступающего против подчинения политической власти транснациональному капиталу. На международной встрече антиглобалистов в Париже (июнь 1999 г.) и на Первом Всемирном социальном форуме в Порту-Алегри в Бразилии (январь 2001 г.) «прозвучал призыв ко всем прогрессивным силам мира объединить свои усилия в рамках Международного движения за демократический контроль над финансовыми рынками и их учреждениями».
В последующие несколько лет, благодаря активности лидеров антиглобализма, поддерживаемой стараниями журналистов, этот призыв разнёсся по планете многочисленным эхом. После выхода в свет книги Н. Кляйн «No Logo», побившей все мыслимые рекорды продаж и с лёгкой руки The New York Times наречённой «евангелием антикорпоративного движения», в журналистской среде стало хорошим тоном не только информировать аудиторию о корпоративных преступлениях, но и предлагать различные меры их профилактики. Однако, информация о корпоративных злодеяниях, для более яркого эффекта, часто интерпретировалась не с классовых позиций, а с позиций антигосударственных заговоров. В этой связи смысл журналистских предложений сводился к тому, что государство должно усилить свои карательно-репрессивные функции и защитить свою территорию от разоблачённых «злодеев» - американцев, масонов, финансовых спекулянтов, банкиров, корпоратократию, сионистов и т.д.
Требования к ужесточению мер государственного вмешательства стали особенно настойчивыми после того, как, осознав себя организованной силой, антиглобалисты, на рубеже 20-21 веков, всколыхнули целую волну корпоративных разоблачений, прокатившуюся по всему миру. Серия корпоративных банкротств в Германии, многомиллионные злоупотребления и кризис крупнейших японских банков, громкие корпоративные скандалы во Франции, в Италии, корпоративная вакханалия, охватившая развивающиеся страны и страны бывшего соцлагеря - всё это повлекло за собой тысячи судебных разбирательств, в ходе которых руководителей крупнейших ТНК стали привлекать к уголовной ответственности.
Особому давлению общественности подверглись власти США, оказавшиеся вынужденными направить свою регулятивную мощь на предотвращение преступлений, подобных тем, что были организованы руководителями Enron, WorldCom, Adelphia, Qwest, Global-Crossing и других корпораций, воспринимавшихся до своих разоблачений символами мирового технологического прогресса и эталонами деловой культуры.
Статус мирового лидера и давление общественности обязали американское правительство начать масштабные реформы в противовес действиям неолиберальных транснациональных сил, заняв государственный аванпост на страже справедливого и рационального миропорядка. В числе прочих правительственных мер, в июле 2002 года президентом США Дж. Бушем была создана «Оперативная группа по борьбе с корпоративным мошенничеством» и подписан знаменитый Закон Сарбейнса-Оксли (Sarbanes-Oxley Act, SOX), который был призван повысить степень ответственности руководства компаний за порядок и качество балансовой отчетности, и который должен был стать, по словам одного из его авторов, мировым «золотым стандартом» корпоративного управления и прозрачности. Этот закон расширял права государственного контроля над осуществлением корпоративного аудита и предоставлял дополнительные полномочия регулирующим ведомствам федерального уровня.
Корпорации, связанные с американским рынком ценных бумаг, должны были привести всю свою отчётность в соответствие с требованиями SOX, потратив существенные средства на оптимизацию своего документооборота. По результатам исследований, «издержки выхода на биржу после принятия закона SOX составляли около $2 млн. для небольших эмитентов (выборка S&P SmallCap, средняя капитализация - $750 млн.), и около $10 млн. для компаний из S&P 500 (со средней капитализацией в $24 млрд.)». Эти деньги, кроме оплаты аудиторских услуг, шли в основном на услуги IT-специалистов, оптимизирующих документооборот посредством самых передовых информационных технологий. Вынужденные инвестиции в автоматизацию документооборота не только увеличивали транспарентность транснациональных корпораций, повышая доверие внешних инвесторов, но и могли привести к значительным выгодам от сокращения чрезмерных административно-канцелярских издержек.
Подобные примеры правительственных действий США могли бы обнадёжить сторонников идеи усиления государственной опеки за развитием акционерного капитала, если бы действия правительства США против правонарушителей, распоряжающихся акционерным капиталом, получили поддержку правительств других стран.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
«Появление новой техники банковского дела - «смешанных» депозитно-инвестиционных банков, работающих на основе долевого участия в капитале и управлении предприятиями новейших и базисных отраслей промышленности, дало толчок монополистической концентрации производства». Монополистическая концентрация производства позволила увеличить масштабы предпринимательских проектов, не обеспеченных наследуемым капиталом или его залоговой стоимостью, до транснационального (глобального) уровня. Бюрократические структуры банков и банковских синдикатов научились упорядочивать биржевые потоки, задавая единое направление поведению огромной массы акционеров, принимающих «самостоятельные» инвестиционные решения. Банковская бюрократия получила возможность не только контролировать биржевой хаос, но и моделировать его в целях извлечения огромных спекулятивных прибылей.
Если бы эти новые инвестиционные инструменты находились в руках акционеров, непосредственно вовлечённых в процесс производительного труда, нетрудовые доходы банковской бюрократии, участвующей в распоряжении акционерным капиталом, были бы невозможны. Однако формирование такой системы представительства, которая бы сделала возможным неотчуждаемый контроль со стороны акционеров-работников над всеми распорядителями акционерного капитала, представлялось более трудной задачей, чем национализация всех капиталов и удушение застаревше-государственной институциональной оболочкой всех частных экономических инициатив.
Новые формы управления сверхмобильным и сверхкрупным акционерным капиталом, не наполненные надлежащим контролем со стороны непосредственных участников производственного процесса, имели неоднозначное влияние на развитие мировой капиталистической системы. С одной стороны, всемирные акционерные банки, эффективно мобилизующие «праздную часть» общественного капитала для кредитования всё новых и новых акционерных предприятий, многократно увеличивали инновационный потенциал мирохозяйственной системы в целом, с другой - безответственная деятельность крупных акционерных банков, «власть которых над биржами увеличилась до чрезвычайности», порождала мощные стимулы к широкомасштабным финансово-биржевым спекуляциям, способствовала ещё большему наращиванию потенциала мировых кризисов перепроизводства, искажала ориентиры созидательного развития сообществ в рамках отдельных государств. Власть выборных национальных правительств стала целиком растворяться во власти банкиров и спекулянтов, которых никто не выбирал. Государства оказались перед фактом полной утраты ответственности за любые изменения, происходящие в национальных экономиках, растворённых в новой институциональной оболочке, и вынуждены были отказываться от своих прежних обязательств.
Следующим важным шагом в становлении надгосударственного институционального порядка, способствующего глобальной интеграции акционерного капитала, стало формирование системы частичных банковских резервов, сопровождающееся последовательным отказом от конвертируемости банкнот в золото (своеобразный аналог наследуемого имущества в производственно-хозяйственной деятельности). По словам К. Поланьи, «последний остаток традиционной мировой экономики исчез» когда «в инстинктивном порыве к освобождению Америка в 1933 г. отказалась от золотого стандарта. И хотя едва ли кто-нибудь понимал тогда истинный смысл этого события, история почти мгновенно изменила свой ход».
В апреле 1978 года вступили в силу Ямайские соглашения, предусматривающие окончательный юридический отказ всех национальных правительств от конвертируемости банкнот в золото (ямайская валютная система). Юридически закреплённый отказ национальных государств от долговых обязательств за последствия деятельности транснациональных бизнес-сообществ акционерного типа не только формально, но и фактически ликвидировал остатки прежних институциональных ограничений, сдерживающих опасно противоречивое развитие акционерного капитала. Контур развития акционерного капитала сложился в единое целое и стал охватывать полностью весь мир. Транснациональные сообщества предпринимателей, объединяющихся на основе акционерного капитала, окончательно подчинили своему институциональному влиянию все стороны общественной жизни, повсеместно сменяя буржуазное государство-нацию на посту доминирующего социального института (примерно так же как в своё время, при переходе от мануфактурного производства к фабричному, государство-нация повсеместно пришло на смену государству-городу и государству-церкви). «Страны утратили большую часть своего прежнего суверенитета, эпохе суверенных государств пришел конец, а отдельные страны превратились просто в «фикцию»».
После того как все государства сняли с себя остатки ответственности за деятельность более масштабных институтов и эпоха суверенных государств закончилась, пропагандистская деятельность апологетов государственно-социалистического режима утратила всякий смысл. Распространители идей марксизма-ленинизма не могли более поддерживать в сознании трудящихся всего мира (включая трудящихся «стран победившего социализма») привлекательность государствоцентристской доктрины коммунистических преобразований.
Включение «социалистического лагеря» в глобальный контур развития акционерного капитала вызвало деидеологизацию общественных сил, отстаивающих интересы наёмного труда. После окончания полувекового государственно-идеологического противостояния труда и капитала часть мирового сообщества, отчужденная от средств и результатов труда, оказалась идеологически безоружной перед капиталом, интегрированным в глобальные бизнес-структуры корпоративного типа (крупные акционерные банки и транснациональные корпорации). Хаос противоречий и ошибок, который десятилетиями искусственно сдерживался благодаря идейно-политическому противостоянию государственного капитализма и государственного псевдосоциализма, вырвался на либеральные просторы, ломая остатки цивилизованных норм и культурных ценностей.
С исчезновением главного идеологического оппонента буржуазные государства из субъекта регулирования мирового хозяйства превратились в объект манипулирования со стороны акционерных банков и корпораций, не обременённых идеологической инерцией. Гегемония мирового корпоративного капитала стала утверждаться как через контролируемые корпорациями международные институты, так и через идеологически дезориентированных представителей государственно-бюрократических структур.
1.5 Перспектива ужесточения мер государственного вмешательства в постгосударственную эпоху
В биполярном мире 30-х - 80-х годов 20 века буржуазная система государственного регулирования, сталкиваясь с критикой в свой адрес со стороны идеологов коммунизма, использовала весь свой потенциал для поддержания статуса полновластного организатора мирового хозяйства. Как только социалистический лагерь развалился, ознаменовав собой окончание периода идеологического противостояния, государственная бюрократия вышла из-под идеологического давления со стороны прогрессивных сил, верных коммунистическим идеалам, и, лишившись сбалансированных ценностных ориентиров, стала повсеместно утрачивать возможность регулирования мирохозяйственных процессов. Мир, освобождённый от «костных марксистско-ленинских догматов», был быстро переориентирован на ожидание самопроизвольного возникновения «порядка из хаоса». Новые ориентиры мирового развития стали задаваться транснациональными корпорациями и контролируемыми ими надгосударственными организациями (такими как Мировой банк реконструкции и развития, Международный валютный фонд и т.п.). Став непререкаемым оплотом неолиберализма и избавившись от всех прежних идеологических стеснений, эти учреждения стали открыто демонстрировать обескураженному человечеству свою истинную природу.
Одним из особо запоминающихся проявлений природы транснациональных корпораций в постсоветскую эпоху стало трагическое событие, названное шоком компании «Shell». Произошло оно 10 ноября 1995 года. В этот день по приказу нигерийского правительства казнили чернокожего писателя и правозащитника Кена Саро-Виву за то, что он посмел воспротивиться варварским действиям транснациональной корпорации «Shell», приступившей к промышленному освоению земель африканского народа Огони. Казни Кена Саро-Вивы и восьми его товарищей предшествовали систематические военные набеги на деревни народа Огони, организованные марионеточным режимом Нигерии в угоду «Shell». Этот геноцид против народа, оказавшегося на пути у транснациональной корпорации, унёс тысячи жизней и стал, наряду с казнью известного африканского правозащитника, неподсудным достоянием гласности.
Описанная трагедия скорее всего не вызвала бы столь широкой огласки, если бы всего несколькими месяцами ранее сотни телеканалов во всём мире не транслировали сюжет о том, как всё та же компания «Shell» струями воды из брандспойтов разгоняет активистов Гринпис, оккупировавших нефтяную платформу «Brent Spar» в Северной Атлантике, протестующих против планов «Shell» затопить её за ненадобностью и погубить всё живое на десятки километров вокруг. Некоторые злодеяния всего лишь одной известной корпорации стали объектом внимания широкой общественности ещё и потому, что «Shell» долгое время прославлялась PR-технологами и международными СМИ как «образцовый пример ответственности предпринимателя».
Имиджевый шок корпорации «Shell» нисколько не изменил её природу (в настоящее время, например, «Shell», при содействии российского «Газпрома», ведёт активную подготовку экологической катастрофы в рамках проекта «Сахалин-2»). Вместе с тем следует отметить, что отношение к неизменно-преступной природе корпораций со стороны цивилизованной общественности стало меняться. Многомиллиардные преступные инвестиции, осуществляемые «преуспевающими» корпорациями, перестали однозначно восприниматься как необходимая дань научно-техническому прогрессу и стали возможны лишь в «серых» зонах, закрытых от гласности и общественного контроля.
События, подобные описанным, становясь достоянием гласности, обнажают верхушку айсберга, именуемого преступлениями транснациональных корпораций. Геноцид, насилие, отмывание денег, кража интеллектуальной собственности, истощение естественного капитала планеты через сведение лесов, рыбных запасов и минеральных залежей, загрязнение биосферы ядовитыми химикатами, распространение рака и прочих смертельных эпидемий, агрессивный маркетинг, ложные банкротства, мошеннические проникновения в легальный бизнес, коррупция и подкуп общественных и партийных деятелей - все эти и многие другие преступления прочно вошли в повседневную практику транснациональных корпораций. Информация об этих преступлениях зачастую успешно скрывается за приторно-сладкими декларациями миссий и ценностей, составляющих, вкупе с заведомо невыполнимыми обещаниями, арсенал корпоративных PR-технологов. Однако даже той малой части информации о корпоративных злодеяниях, которую прогрессивной общественности удалось придать огласке, оказалось достаточно для формирования к середине 90-х годов устойчивых антикорпоративных настроений.
Резонатором, усилившим реакцию общественности на многочисленные корпоративные преступления, стал мировой финансовый кризис 1997-1999 годов. Кризис, обрушивший экономики стран Азии и Южной Америки, окончательно прояснил цели антиглобалистского движения, выступающего против подчинения политической власти транснациональному капиталу. На международной встрече антиглобалистов в Париже (июнь 1999 г.) и на Первом Всемирном социальном форуме в Порту-Алегри в Бразилии (январь 2001 г.) «прозвучал призыв ко всем прогрессивным силам мира объединить свои усилия в рамках Международного движения за демократический контроль над финансовыми рынками и их учреждениями».
В последующие несколько лет, благодаря активности лидеров антиглобализма, поддерживаемой стараниями журналистов, этот призыв разнёсся по планете многочисленным эхом. После выхода в свет книги Н. Кляйн «No Logo», побившей все мыслимые рекорды продаж и с лёгкой руки The New York Times наречённой «евангелием антикорпоративного движения», в журналистской среде стало хорошим тоном не только информировать аудиторию о корпоративных преступлениях, но и предлагать различные меры их профилактики. Однако, информация о корпоративных злодеяниях, для более яркого эффекта, часто интерпретировалась не с классовых позиций, а с позиций антигосударственных заговоров. В этой связи смысл журналистских предложений сводился к тому, что государство должно усилить свои карательно-репрессивные функции и защитить свою территорию от разоблачённых «злодеев» - американцев, масонов, финансовых спекулянтов, банкиров, корпоратократию, сионистов и т.д.
Требования к ужесточению мер государственного вмешательства стали особенно настойчивыми после того, как, осознав себя организованной силой, антиглобалисты, на рубеже 20-21 веков, всколыхнули целую волну корпоративных разоблачений, прокатившуюся по всему миру. Серия корпоративных банкротств в Германии, многомиллионные злоупотребления и кризис крупнейших японских банков, громкие корпоративные скандалы во Франции, в Италии, корпоративная вакханалия, охватившая развивающиеся страны и страны бывшего соцлагеря - всё это повлекло за собой тысячи судебных разбирательств, в ходе которых руководителей крупнейших ТНК стали привлекать к уголовной ответственности.
Особому давлению общественности подверглись власти США, оказавшиеся вынужденными направить свою регулятивную мощь на предотвращение преступлений, подобных тем, что были организованы руководителями Enron, WorldCom, Adelphia, Qwest, Global-Crossing и других корпораций, воспринимавшихся до своих разоблачений символами мирового технологического прогресса и эталонами деловой культуры.
Статус мирового лидера и давление общественности обязали американское правительство начать масштабные реформы в противовес действиям неолиберальных транснациональных сил, заняв государственный аванпост на страже справедливого и рационального миропорядка. В числе прочих правительственных мер, в июле 2002 года президентом США Дж. Бушем была создана «Оперативная группа по борьбе с корпоративным мошенничеством» и подписан знаменитый Закон Сарбейнса-Оксли (Sarbanes-Oxley Act, SOX), который был призван повысить степень ответственности руководства компаний за порядок и качество балансовой отчетности, и который должен был стать, по словам одного из его авторов, мировым «золотым стандартом» корпоративного управления и прозрачности. Этот закон расширял права государственного контроля над осуществлением корпоративного аудита и предоставлял дополнительные полномочия регулирующим ведомствам федерального уровня.
Корпорации, связанные с американским рынком ценных бумаг, должны были привести всю свою отчётность в соответствие с требованиями SOX, потратив существенные средства на оптимизацию своего документооборота. По результатам исследований, «издержки выхода на биржу после принятия закона SOX составляли около $2 млн. для небольших эмитентов (выборка S&P SmallCap, средняя капитализация - $750 млн.), и около $10 млн. для компаний из S&P 500 (со средней капитализацией в $24 млрд.)». Эти деньги, кроме оплаты аудиторских услуг, шли в основном на услуги IT-специалистов, оптимизирующих документооборот посредством самых передовых информационных технологий. Вынужденные инвестиции в автоматизацию документооборота не только увеличивали транспарентность транснациональных корпораций, повышая доверие внешних инвесторов, но и могли привести к значительным выгодам от сокращения чрезмерных административно-канцелярских издержек.
Подобные примеры правительственных действий США могли бы обнадёжить сторонников идеи усиления государственной опеки за развитием акционерного капитала, если бы действия правительства США против правонарушителей, распоряжающихся акционерным капиталом, получили поддержку правительств других стран.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31