Причём от эффективности работы семейной или общинной экономической ячейки зависела жизнь человека: голод случался не так уж редко, поэтому «неэффективные ячейки» попросту вымирали.
Постепенно успехи в агрокультуре и агротехнике повышали производительность земледельческого труда, требуя всё большего количества ремесленных изделий надлежащего качества. В целях увеличения масштабов производства и удовлетворения вполне конкретных общественных запросов отдельные ремесленники начинали действовать сообща, объединяя свою собственность и свои трудовые усилия. Увеличившиеся масштабы производства и появление новой, частногрупповой собственности потребовали изобретения нового формата трудовой кооперации, новой регулятивной основы, способной координировать трудовые интересы, выходящие за рамки отдельной патриархальной семьи. Так в процессе отделения ремесла от сельского хозяйства и зарождения товарно-денежных отношений в лоне патриархального натурально-хозяйственного уклада жизни «феодальной структуре землевладения стала соответствовать в городах … феодальная организация ремесла».
Примечательной особенностью средневековых ремесленных корпораций стало наличие механизма самоуправления, отчуждённого от биологических ритмов и инстинктов человека. Если раньше производственно-трудовая дисциплина была подчинена сознательной воле главы семейства, патриарха, то теперь волевые качества зачастую определялись правилами трудовой дисциплины, определяемыми общей политикой цеха и закрепляемыми в уставе корпорации.
Подчинение более масштабным целям и ценностям возвысило личность отдельного ремесленника, раскрепостило возможности его самореализации. Новая регулятивная конструкция поднимала на более высокий уровень саму природу трудового человека, преобразовывая её в направлении большей нравственности и большей самоотдачи. Историки, исследующие жизнь ремесленных цехов средневековья, отмечают, что «политика цеха отражала и закрепляла большую трудовую ответственность и вообще высокую трудовую мораль данной среды, воспитывала уважение к труду и статусу основного работника».
Даже спустя много веков после того, как отраслевые корпорации утратили своё значение с точки зрения задач, решавшихся на этапе их возникновения, многие мыслители продолжали идеализировать организующие возможности этих «оазисов, возникших в двенадцатом веке среди феодальных лесов». Так, например, по Э. Дюркгейму, «корпорация призвана стать фундаментальной политической единицей и основой всей политической организации. Общество, вместо того чтобы оставаться тем, что оно есть сегодня, агрегатом расположенных рядом территориальных округов, должно стать обширной системой национальных корпораций». Причём, фундаментальной политической единицей призвана стать именно отраслевая, профессиональная корпорация. Врачебные, металлургические, горняцкие и прочие корпорации мыслились очагами нравственного оздоровления общества, избавления от социальной аномии через солидаризацию внутри профессиональной группы. Ведь «профессиональная группа обладает всем, чем нужно, чтобы охватить индивида и вырвать его из морального одиночества».
Сценарий мирового переустройства мыслился примерно так: «поскольку рынок из муниципального, каким он был некогда, превратился в национальный и международный, то и корпорация должна получить такое же распространение. Вместо того чтобы ограничиваться ремесленниками одного города, она должна вырасти настолько, чтобы включить в себя всех представителей профессии».
Однако подобным сценариям не суждено было реализоваться ни в пору фактического расцвета ремесленных корпораций, ни позже, в пору их идеологического ренессанса, воплотившегося в утопических доктринах корпоративизма, синдикализма и гильдейского социализма. Реалистичность таких сценариев была поставлена под сомнение самой историей, и произошло это не после неудачных экспериментов, предпринятых в 20 веке испанскими синдикалистами и итальянскими фашистами, а гораздо раньше - в 16 веке, после повсеместного распространения мануфактур.
Формирование в ремесленной среде предприятий со значительным капиталом и наёмными рабочими, именуемых мануфактурами, происходило в двух направлениях: одни мануфактуры объединяли ремесленников одной специальности с расчленением производственного процесса на узкие операции, закрепляемыми за отдельными работниками; другие мануфактуры представляли собой объединения ремесленников различных специальностей, связанных между собой последовательностью выполнения трудовых операций. Оба направления мануфактурного развития приводили к резкому повышению производительности труда и снижению издержек на производство единицы готовой продукции.
Мануфактурное производство потребовало очередной трансформации системы регулирования хозяйственной жизни. В ходе назревших изменений прежние регулятивные нормы, сложившиеся внутри ремесленной корпорации 12 - 15 веков, и составлявшие основы её самоуправления, начали разлагаться. Если в эпоху расцвета ремесленных корпораций источник дохода ремесленника определялся в основном результатами его труда, то с развитием мануфактур более выгодным источником дохода оказывалось владение средствами производства. Способность хозяина мануфактуры приумножить капитал для её расширения становится более значимой, чем его способность смастерить качественное, искусное изделие.
По мере роста «капиталоёмкости» ремесленного производства группа тех, кто мог попасть в мастера, всё более сужалась и приобретала наследственный характер, а группа подмастерьев всё больше расширялась и переходила в положение «вечных подмастерьев», наёмных работников. Хозяину мануфактуры уже невыгодно было следовать указаниям ремесленного цеха, пытающегося сохранить монополию на профессию, ведь он выступал организатором производства и сам теперь стремился к монополии. К тому же жёсткая опека цеха была практически несовместима с развитием многоотраслевых мануфактур.
Таким образом, прежняя корпоративная дисциплина становилась преградой на пути развития крупной мануфактурной промышленности, а ответственность перед ремесленным братством - тормозом на пути предпринимательской инициативы, расширяющей производственные возможности. Влияние ремесленных корпораций ослабевало ещё долго, сохраняя инерцию, и утрачивая, в то же время, свою благотворность и прогрессивность.
Впрочем, ослабление ответственности перед ремесленным братством вовсе не обеспечивало гарантий дальнейшего расширения производственных возможностей. Наоборот, для того, чтобы обеспечить преемственность в передаче нового производственного опыта и организовать воспроизводство мануфактурного капитала, нужна была дисциплина не менее жёсткая, чем та, что была установлена в ремесленных корпорациях. Развитие мануфактурного производства требовало разработки системы эффективных социальных ограничений, действенно препятствующих непроизводительному расточению новых производственных возможностей.
В пору развития мануфактурного производства никто не рассчитывал на то, что зарождающийся рынок сам, безо всякого разумно-ограничительного вмешательства, будет удерживать людей, наживающих состояния на использовании новой формы трудовой кооперации, от соблазнов расточительного потребления, от чревоугодия, распутства, воровства, мздоимства, от паразитирования на человеческих слабостях, от всего того, что ослабляет нравственность и подтачивает производительные силы общества.
Подыскивая в очередной раз замену устаревающему социальному регулятору, столь нужную для дальнейшего расширения производственных возможностей, европейская средневековая мысль обращается к авторитету католической церкви, пребывающей в положении основной хранительницы нравственных ценностей.
За тысячелетний период своего властвования над умами и душами верующих европейцев католическая церковь приобрела огромный опыт в профилактике греховных помыслов и устремлений. Однако строгий контроль со стороны католического духовенства над умами и душами верующих не мог быть заменой тем регулятивным нормам, которые были сформированы внутри ремесленных корпораций. И дело тут было не в формах осуществления этого контроля, хотя и они оставляли желать лучшего. Дело было в том, что за долгий период своего владычества церковнослужители существенно опорочили христианские ценности, не сумев оградить самих себя «от соблазнов жизни плотоугодной, которая одебеляет ум, делает его скотоподобным». Опорочив, в числе всех прочих, заповедь «если кто не хочет трудиться, тот и не ешь», католическая церковь омертвела в своём бюрократизме и не могла наставить паству на путь высокопроизводительного созидательного труда. Проповедуемые ею ценностно-регулятивные нормы безвозвратно утратили связь с созидательной деятельностью, стали чужды практическому освоению жизни.
Для того чтобы принять на себя миссию укрепления нравственных устоев в среде новых предпринимателей, и в обществе в целом, церковь должна была попытаться преодолеть собственное нравственное разложение. В эпоху Реформации предпринимаются попытки тотальной реорганизации церкви, и эти попытки не только укрепляют нравственность церковнослужителей, но и отвечают задачам более эффективного регулирования хозяйственной жизни. В Европе появляются новые христианские вероучения, санкционирующие «трудовую этику» и «дух предпринимательства», сопряжённый с «аскетическим рационализмом». Устаревающие формы ответственности перед ремесленным братством замещаются модернизированными формами ответственности перед Богом. Второй, - ремесленно-цеховой, - этап эволюции социальных регуляторов, сменяется третьим - церковно-реформаторским.
Следует особо отметить, что ответственность предпринимателя, верующего в Бога, являлась в эпоху церковной реформации далеко не только сугубо личным делом. Поборники обновлённых христианских ценностей, объединённые в протестантские общины, ревностно следили за тем, чтобы мотивы и деяния собратьев-единоверцев, лежащие в основе накопления их капиталов, были угодны Богу. Мирская аскеза протестантизма решительно отвергала плотское наслаждение богатством и расточительное потребление капитала, направляя его использование в полезные обществу производственные и социальные инвестиции. «Христианская аскеза, устремившаяся вначале из мирской жизни в затворничество, уже в стенах монастыря господствовала в лице церкви над миром, от которого она отреклась. При этом, однако, она не посягала на естественные, непосредственные черты мирской повседневной жизни. Теперь же она вышла на житейское торжище, захлопнула за собой монастырские врата и стала насыщать мирскую повседневную жизнь своей методикой, преобразуя её в рациональную жизнь в миру, но не от мира сего и не для мира сего».
Широкое распространение протестантской этики способствовало формированию и укреплению необходимой контрольно-регулятивной основы развития новых производственных отношений. Реформация способствовала появлению человека буржуазного общества, независимого индивида со свободой нравственного выбора, самостоятельного и ответственного в своих суждениях и поступках. Именно в носителях протестантских идей с наибольшей полнотой выразился новый буржуазный тип личности с новой культурой и отношением к миру. Было пересмотрено отношение к труду, приобретшему религиозно-этическую ценность, тогда как неумение и некомпетентность в своем деле стали считаться таким же тяжким грехом, как и праздность. Мануфактурный капитализм получил в протестантизме свое духовное обоснование, предопределившее раскрытие возможностей нового строя, продвижение общества по пути прогресса. Реформация вызвала необходимость преобразования и традиционного католического вероисповедания, приспособления его к условиям нового буржуазного общества, что позволило католической церкви остаться важнейшим созидательным регулятором капиталистического хозяйства.
Эволюционируя в направлении усложнения производительных сил, общество всё больше нуждалось в технических усовершенствованиях и быстро приближалось к следующему этапу развития капитализма. Революционная промышленная технология, окончательно доработанная Джеймсом Уаттом в 1784 году, стала отправной точкой следующей - индустриальной - эпохи развития производительных сил. Процесс массового внедрения трехзвенных машин, с их сосредоточением во всё более крупных предприятиях, получивший название «промышленная революция», стал причиной невиданного прежде роста производительности труда. Мануфактурный капитализм становился машинофактурным.
До массового использования машин работник непосредственно воздействовал на предмет труда, фактически приспосабливая ритм работы к собственному физиологическому ритму. В эпоху же индустриализации сам работник становился частью технологического процесса, превращаясь в «живой придаток» машины, и вынужден был подчинять свой физиологический ритм машинному (механическому) ритму производства. Машинный ритм подчинял себе не только производственную сферу, но и другие сферы общественной жизни, так как для функционирования мощных производственных комплексов требовалось, чтобы в синхронном ритме функционировали многочисленные элементы производственной и социальной структуры и инфраструктуры.
Вместе с новыми факторами повышения производительности труда промышленная революция предоставила невиданные ранее возможности получения прибыли. Однако для обеспечения стабильно высокого уровня прибыли требовались масштабные инвестиции в крупные индустриальные проекты. Огромный масштаб инвестиций замедлял оборот инвестируемого капитала и существенно превышал возможности каждого отдельного капиталиста. Даже если инвестиционные возможности капиталиста были подкреплены неограниченным доступом к заёмным средствам, организация крупного фабричного производства на единоличной основе была весьма проблематична из-за высокой степени неопределённости в деле получения прибыли. В условиях форсированной индустриализации отдельный капиталист не решался взять на себя всю ответственность за реализацию того или иного индустриального проекта.
Так, в условиях скачкообразного развития машинной техники, замещения отдельных машин всё более сложными машинными комплексами и системами, возникает идея реализации крупных индустриальных проектов на началах открытого акционирования. Идею, которая позволила ограничить имущественную ответственность до размера личных инвестиций, американский писатель-сатирик А. Бирс в своё время метко назвал «хитроумным изобретением для получения личной прибыли без личной ответственности».
Реализация капиталоёмких проектов через создание открытых акционерных обществ позволяла разделить инвестиционный риск на множество долей, и сделать не слишком обременительной имущественную ответственность инвесторов за возможный экономический вред от осуществляемых инвестиций. Идея распространения акций через отрытую подписку для разделения предпринимательского риска среди бессчётного количества акционеров обеспечила революционное развитие транспорта, связи и других капиталоёмких отраслей. По справедливому замечанию К. Маркса, «мир до сих пор оставался бы без железных дорог, если бы приходилось дожидаться, пока накопление не доведёт некоторые отдельные капиталы до таких размеров, что они могли бы справиться с постройкой железной дороги. Напротив, централизация посредством акционерных обществ осуществила это в один миг». К тому же, открытые акционерные общества оказались весьма приспособленными для осуществления перелива капитала из одной отрасли в другую.
До того как акционерная форма организации предпринимательства, ограничившая имущественную ответственность до размера личных инвестиций, получила широкое распространение, предприниматель мог реализовать свои бизнес-идеи лишь в рамках фамильного (родового) бизнеса. Те, кто наследства не получал, почти всегда исключались из числа организаторов процесса производства вне зависимости от того, насколько перспективными были их идеи и насколько богатым был их профессионально-творческий потенциал. Система, в которой власть и бизнес были исключительно наследственной привилегией, обладала серьёзным недостатком. Такая система не соответствовала масштабам индустриального производства, не поспевала за машинным ритмом научно-технического прогресса, и всё более препятствовала развитию новых социальных потребностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31